Аудиозаписи

Искусство есть вернейший признак упадка цивилизации. Когда есть идеалы, то во имя этих идеалов производятся произведения искусства. Когда же их нет, как теперь у нас, нет произведений искусства. Есть игра словами, игра звуками, игра образами.

Жизнь моя накоротке, и я умираю, и прежде, чем умереть, мне хочется, не то что хочется, но мне необходимо, я не умру спокойно, не сказав вам, всем людям, милым братьям моим, то, чем вы губите себя, чем губите не только свои дела, свои души, но и детей.

Говорить о том теперь, в чем это учение, я не буду. Я говорил это много и много раз в других местах. Скажу только о том, что вытекает из того, что вы не следуете ему. Какие ваши страшные страдания, какое развращение вас и детей ваших только от того, что вы не следуете ему.

Последствия*этого неследования то, что вы живете в том, что называете государственным устройством. Государственное же устройство есть не что иное, как такое сцепление людей, при котором люди, сами не зная этого, мучают, губят себя.

Губят свои души, делая то, делая… считая дурное хорошим и хорошее дурное.

Поймите раз навсегда, что то, что вы считаете властью, что вы считаете величием, что это есть самые злые разбойники, которые губят ваши жизни не только телесные, но и душевные. Вы говорите, что вы бедны, что у вас нет свободы, что вас вовлекают в войны, что вас вовлекают во вражду с людьми. Но что бы вы ни говорили, какое бы зло вы ни испытывали, причина его одна.

Причина его одна и одна, это то государственное устройство, в котором вы находитесь. Устройство это таково, что то, что самое дурное, что считается самым высоким, то же, что губит…

Получил ваше письмо к Николаю Николаевичу, милый Александр Васильевич, я очень рад был узнать о вас и о вашем брате. О вас скажу вам, если вам придется отвечать на вопрос, откуда у вас книги, то, разумеется, самое лучшее, отвечайте, что они от меня. И это отчасти, и даже не отчасти, а вполне справедливо, и никто от этого не пострадает. Мне же только это может быть приятно. О вашем же брате мне хочется сказать то и передать ему, что всей душой сочувствую его делу. Дело, которое он делает, огромной важности. Помогай ему бог исполнить его с кротостью и во имя только своего внутреннего убеждения. Судя по его письму, он и поступает так, как должно поступать. Помогай ему бог. Прощайте. Давайте о себе знать. Любящий вас Толстой.

Получил ваше письмо, милый брат Никитин. И очень рад был увидать из него ваше хорошее, радостное и твердое настроение. Помогай вам бог удерживаться в нем. Я думаю, что это всегда во власти нашей. Если у вас нету «Круга чтения», то попрошу Николая Николаевича послать вам. Особенно потому, что в нем 4 апреля сказано именно то, что я бы хотел сказать вам. Письмо ваше во всех отношениях так интересно, что мы два раза перечли его с Николаем Николаевичем. Все ваши сожители, о которых вы пишите, очень, очень тоже интересны. Я бы сказал жалки, но главное… но боюсь, что письмо это попадет к ним, и это было бы неприятно им. А мне истинно жалко этих хороших, честных большей частью людей с самыми искренними стремлениями, так глубоко заблуждающихся. Посылаю вам еще книжку, брошюру, письмо мое к одному из революционеров, давнишнее, которое отвечает на все те доводы, которые теперь продолжают делать люди, революционеры, не думая о том, что все эти вопросы давным-давно уже… заданы, и давным-давно на них отвечено, так что отвечать дальше нечего. Пожалуйста, пишите о себе. И если могу чем-нибудь быть полезен вам, то вы мне сделаете именно радость, давши эту возможность. Прощайте, братски целую вас.

Милый Анатолий Федорович, письмо, которое я написал вам, я передал, переслал в Москву моей дочери, которая должна была ехать в Петербург. Но она не поехала, и письмо это осталось у нее. На всякий случай посылаю его. Ваше доброе письмо отвечает вперед на все то, о чем я писал вам. То есть не на все то, а на то, что касается моего сына Андрея. Самое же главное в моем письме — это мое дружеское отношение к вам.

Нынче утром, получив ваше письмо, я не вспомнил, чей это почерк, но вспомнил одно, что это почерк человека мне приятного. И когда открыл и увидал вас, порадовался своей проницательности.