Лев Николаевич
Толстой

Полное собрание сочинений. Том 85

Письма к В. Г. Черткову
1883—1886

Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928—1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л. Н. Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л. Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером – компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru.

В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого.

Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»

Фекла Толстая

Перепечатка разрешается безвозмездно.
____________

Reproduction libre pour tous les pays.

ПИСЬМА К В. Г. ЧЕРТКОВУ
1883—1886

РЕДАКТОР
Л. Я. ГУРЕВИЧ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТОМУ ТОМУ.

Письма Толстого к Черткову занимают важнейшее место среди других его писем. Обнимая период почти в 27 лет — от начала декабря 1883 г. до смерти его, они отражают его жизнь с самых различных сторон, затрагивая и те вопросы, по которым он мог высказаться только своему ближайшему другу. Число этих писем, включая и телеграммы, достигает 928. В этот счет входят однако, с конца 1886 г., и письма Толстого к А. К. Чертковой, урожденной Дитерихс, которая разделяла не только судьбу, но и все дела и помыслы своего мужа и на которую распространилась дружба и привязанность Толстого. Письма его хранились в Архиве Черткова — сначала в России, затем в Англии, откуда они были привезены в Москву лишь к столетию со дня рождения Толстого, в 1928 г., и в настоящее время находятся в Государственном Толстовском музее, — очень незначительное исключение составляют лишь письма, в свое время не отправленные Черткову и вошедшие в Архив Толстого в Публ. Библиотеке имени Ленина.

В настоящем Юбилейном издании сочинений Толстого письма его к Черткову должны занять пять томов. Первый из этих томов обнимает собой 125 писем, относящихся к концу 1883, к 1884, 1885 и 1886 годам. Это период, сближения Толстого с Чертковым, подготовленный сродством их основных воззрений и завершающийся, уже через год после их знакомства, большим общим делом — основанием «Посредника», задачи которого, как видно из публикуемых писем, в течение ближайших лет всё более и более увлекали Толстого, не только побуждая его к созданию новых художественных произведений, предназначенных для самых широких читательских кругов, но и втягивая его в кипучую редакционную работу. Полная картина егоVII VIII деятельности в этой области раскрывается только при изучении его писем совместно с встречными письмами Черткова. Число сохранившихся писем Черткова за указанный период времени — с конца 1883 до начала 1887 — достигает 174. Почти все они хранятся в рукописном отделе Публичной библиотеки имени Ленина, и только 6 из них оказались в архиве Черткова. Многочисленные выдержки из них, приведенные, согласно постановлению Редакторского Комитета, в комментарии к письмам Толстого, являлись тем более необходимыми, что, обращаясь к Черткову, Толстой, в расчете на его понимание, писал обыкновенно чрезвычайно сжато, ограничиваясь иногда лишь беглыми намеками на то, что составляло предмет их общения.

Большая часть писем Толстого написана на недорогой почтовой бумаге обыкновенного формата, — отступления от этого общего правила отмечены в вступительных примечаниях настоящего тома.

За исключением четырех писем (№№ 7, 10, 12 и 17), которые по просьбе Толстого были после их прочтения уничтожены Чертковым и от которых сохранились в его выписках, а в первом случае — в копии с его выписки, лишь не подлежавшие уничтожению отрывки, все письма Толстого, вошедшие в настоящий том, печатаются с подлинников и полностью, т. е. без каких-либо пропусков. Из них только 4 были ранее напечатаны целиком, 84 были опубликованы частично — в больших или меньших отрывках, иногда искаженных, и 37, считая и телеграммы, печатаются впервые. Что касается датировки этих писем, то лишь 3 письма Толстого из входящих в этот том имеют дату, проставленную его собственной рукой, и то неполную, без указания года, конверты же от всех его писем, к сожалению, не были сохранены; но редакторская датировка писем значительно облегчалась тем, что во-первых все они по мере их получения номеровались Чертковым, а во-вторых почти все они имеют его пометку с указанием приблизительной даты их написания — в большинстве случаев, повидимому, соответственно почтовому штемпелю отправления, в редких случаях — дню получения. Все даты писем приводятся нами по старому стилю, даты же, встречающиеся в комментариях, согласно инструкции Редакторского комитета настоящего издания, указываются нами по старому стилю лишь до 31 декабря 1917 г., а с 1 января 1918 г. — по новому.VIII

IX Над редактированием и комментированием первых томов писем Толстого к Черткову много работала А. К. Черткова еще в то время, когда она подготавливала для Толстовского Ежегодника 1913 г. выдержки из этих писем, касающиеся участия Толстого в «Посреднике». Но эта работа ее была затруднена тем, что подлинники писем Толстого, как и архив «Посредника», хранились тогда в Англии, письма же Черткова, составлявшие часть архива Толстого, хранившегося С. А. Толстой в Историческом музее, в то время также не были ей доступны. В последние годы своей жизни, получив доступ к письмам Черткова, она проделала большую дополнительную работу по комментированию как этих писем, так и писем Толстого, но перспективы издания Полного собрания сочинений Толстого оставались тогда еще не совсем ясными, и А. К. Черткова имела в виду отдельное издание писем Толстого к Черткову с приложением всех встречных писем Черткова, в комментариях же своих рассчитывала на значительно иной круг читателей, чем тот, для которого предназначено настоящее издание. Выработанная уже после ее смерти инструкция Редакторского Комитета этого издания ставила перед участниками его совершенно новые задачи, а прибытие из Англии архива Черткова значительно увеличивало количество материалов, служивших для составления комментариев. В результате всего этого работу над первыми томами писем Толстого к Черткову пришлось произвести почти заново.

Редактирование настоящего тома было выполнено мной, в части собирания и проверки разных сведений для комментария, при деятельном участии сотрудницы Полного собрания сочинений Толстого O. A. Дашкевич. При составлении комментария, относящегося к В. Г. Черткову, значительную помощь оказали мне своими сообщениями и хранившимися у них материалами М. В. Муратов, А. П. Сергеенко, О. К. Толстая и К. С. Шохор-Троцкий. Некоторые сведения, необходимые для уяснения тех или других моментов в жизни Черткова и в отношениях его с Толстым, получены мной от самого В. Г. Черткова.

Любовь Гуревич.

IX X

РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ.

При воспроизведении текста писем Л. Н. Толстого соблюдаются следующие правила:

Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется, т. е. в случаях различного написания одного и того же слова все эти различия воспроизводятся («этаго» и «этого»).

Слова, не написанные явно по рассеянности, вводятся в прямых скобках, без всякой оговорки.

В местоимении «что» над «о» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Это ударение не оговаривается в сноске.

Ударения (в «что» и других словах), поставленные самим Толстым, воспроизводятся, и это оговаривается в сноске.

Неполно написанные конечные буквы (как, напр., крючок вниз вместо конечного «ъ» или конечных букв «ся» в глагольных формах) воспроизводятся полностью без каких-либо обозначений и оговорок.

Условные сокращения (т. н. «абревиатуры») типа «к-ый», вместо «который», и слова, написанные неполностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к[отор]ый», «т[акъ] к[акъ] и т. п.

Слитное написание слов, объясняемое лишь тем, что слова, в процессе беглого письма, для экономии времени и сил писались без отрыва пера от бумаги, не воспроизводится.

Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской.X

XI Слова, написанные явно по рассеянности дважды, воспроизводятся один раз, но это оговаривается в сноске.

После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках: [?]

На месте не поддающихся прочтению слов ставится: [1 неразобр.] или: [2 неразобр.] и т. д., где цыфры обозначают количество неразобранных слов.

Из зачеркнутого в рукописи воспроизводится (в сноске) лишь то, что редактор признает важным в том или другом отношении.

Незачеркнутое явно по рассеянности (или зачеркнутое сухим пером) рассматривается как зачеркнутое и не оговаривается.

Написанное Толстым в скобках воспроизводится в круглых скобках. Подчеркнутое печатается курсивом, дважды подчеркнутое — курсивом с оговоркой в сноске.

В отношении пунктуации: 1) воспроизводятся все точки, знаки восклицательные и вопросительные, тире, двоеточия и многоточия (кроме случаев явно ошибочного употребления); 2) из запятых воспроизводятся лишь поставленные согласно с общепринятой пунктуацией; 3) ставятся все знаки, кроме восклицательных, в тех местах, где они отсутствуют с точки зрения общепринятой пунктуации, причем отсутствующие тире, двоеточия, кавычки и точки ставятся в самых редких случаях.

При воспроизведении многоточий Толстого ставится столько же точек, сколько стоит у Толстого.

Воспроизводятся все абзацы.

Все письма имеют редакторскую дату, которая ставится перед текстом письма слева. Немногие даты, поставленные самим Л. Н. Толстым, печатаются перед текстом письма справа.

Письма, впервые печатаемые в настоящем издании, или те, из которых печатались лишь отрывки, обозначены звездочкой.

В примечаниях приняты следующие сокращения:

АТ — Архив Толстого в Публичной библиотеке СССР имени В. И. Ленина (б. Румянцевский Музей).

AЧ — Архив В. Г. Черткова.

ГТМ — Государственный Толстовский музей (архив Т. А. Кузминской).XI

XII CK — «Спелые колосья», сборник мыслей и афоризмов, извлеченных из частной переписки Толстого Д. Р. Кудрявцевым, изд. Элпидина, Женева, 1895.

ТП — «Л. Н. Толстой. Памятники творчества и жизни». Изд. «Задруга» 1920.

Б, II — П. И. Бирюков. Биография Л. Н. Толстого, т. II, Госизд., М., 1923.

Б, III — То же, т. III, Госизд., М., 1922.

ТЕ 1913 — Толстовский ежегодник 1913 года.

XII XIII

Л. Н. ТОЛСТОЙ
1884 г.
Работы H. Н. Ге

ПИСЬМА К В. Г. ЧЕРТКОВУ
1883—1886

1883

1.

1883 г. Декабря 5. Москва

5 Декабря.

Дорогой и милый и ближній мой, Владиміръ Григорьевичъ, получилъ ваши книги и благодарю васъ за нихъ. Я прочелъ и, не осудите меня въ гордости, ничего не нашелъ въ нихъ. Geike¹ — компиляція, и своего почти нѣтъ. Вы не повѣрите, какъ скучны такія книги, когда знакомъ съ литературой предмета — читаешь и вспоминаешь знакомое — смотришь на полѣ² и видишь, откуда это знакомое. Ессе homo³ самобытнѣе, и я еще прочту хорошенько. О воскресеніи мнѣ не нравится. Чѣмъ больше это доказываютъ, тѣмъ больше сомнѣній. Да и доказательства, какъ н[а]п[р]. правдивости свидѣтелей, кот[орыхъ] не было, уже слишкомъ плохи; но главное зачѣмъ доказывать. Я вѣрю, что когда я надѣну подштанники на выворотъ, то будетъ непріятность; и не могу отдѣлаться отъ этой вѣры.⁴ Одно, до чего я достигъ, — это того, чтобы эта вѣра не переходила въ дѣло — не заставляла бы меня сердиться на кого-нибудь и вообще дѣлать что-нибудь нехорошее. Но доказывать истинность этой вѣры я никому не стану и надѣюсь, что ни одинъ разумный человѣкъ не станетъ трудиться доказывать мнѣ несправедливость этой вѣры. Это мое личное дѣло, которое никому не мѣшаетъ, если я живу по христіански. Но я васъ такъ люблю, что не могу не сказать всю правду. Чтеніе вашихъ книгъ мнѣ было особенно интересно, потому что я, читая ихъ; слѣдилъ за вашей умственной и сердечной работой (отмѣтки карандашомъ мнѣ помогали въ этомъ), и я радъ былъ видѣть, что ваше душевное состояніе подтверждено и уяснено умственной работой. Но ваша рекомендація прочесть о воскресеніи⁵ огорчила меня. Неужели васъ интересуетъ этотъ вопросъ? Я3 4 говорю «неужели» потому, что мнѣ кажется, что по мѣрѣ того, какъ мы понимаемъ жизненное, т. е. истинное значеніе ученія Христа, вопросы метафизическіе (о воскресеніи въ томъ числѣ) все дальше и дальше отходятъ отъ насъ. И когда вполнѣ оно ясно, то совсѣмъ устраняется возможность всякаго интереса и потому несогласія въ метафизическихъ вопросахъ. Столько прямого, неотложнаго, ежеминутнаго и такой огромной важности дѣла для ученика Христа, что некогда этимъ заниматься. Какъ хорошій работникъ навѣрно не знаетъ всѣхъ подробностей жизни хозяина; только лѣнивый работникъ чесалъ зубы на кухнѣ и разузнавалъ, сколько дѣтей у хозяина, и что онъ ѣстъ, и какъ одѣвается. И все, разумеется, перевралъ, но узналъ и работы не сдѣлалъ. Важно то, чтобы признавать его хозяиномъ и знать, чего онъ отъ меня требуетъ; а чтò онъ самъ такое и какъ онъ живетъ, я никогда не узнаю, потому что я ему не пара, я работникъ, а не хозяинъ.⁶

Прощайте, милый другъ, пишите мнѣ, если вздумаете. Я книгу свою все еще не кончилъ, но кончаю.⁷ Вамъ оставлю экземпляръ или списокъ. Что дѣлать съ вашими книгами? Concordance⁸ что за прелесть для умственнаго комфорта.

Л. Толстой.

Полностью письмо печатается впервые. Отрывок из него, с значительными искажениями, был напечатан в «Спелых колосьях», сборнике мыслей и афоризмов, извлеченных из частной переписки Толстого Д. Р. Кудрявцевым, изд. Элпидина, Женева, 1895, стр. 113—114. На подлиннике пометка рукой Черткова: № 1. В редакторской дате письма обозначение года основано на том, что письмо это является ответом на письмо Черткова с полной датой: 14 ноября 1883 г.

Владимир Григорьевич Чертков, к которому адресовано это и все последующие письма Толстого, родился 22 октября 1854 г. в Петербурге. Родители его, Григорий Иванович Чертков (1828—1884) и Елизавета Ивановна Черткова, урожденная гр. Чернышева-Кругликова (1832—1922), принадлежали к высшему кругу петербургского аристократического общества, соприкасавшемуся с царским двором. Дворянский род Чертковых, судьбы которого прослеживаются в прошлом начиная с XVII в., числил за собой несколько преданных царской власти деятелей на военном и государственном поприще, из которых один — Александр Дмитриевич Чертков (1789—1858) — был в то же время археологом, историком и создателем «Чертковской библиотеки», находящейся теперь в Московском Историческом музее. Григорий Иванович Чертков окончил Пажеский корпус и при Николае I был его флигель-адъютантом, а при Александре II генерал-адъютантом, проходя в то же время разные ступени военного командования4 5 от командира Преображенского полка до начальника дивизии. Типичный военный того времени по своему кругозору, автор весьма распространенной тогда в войсках «Солдатской памятки», он отличался в то же время редкой в придворных сферах прямотой и независимостью характера. Вызванная гангреной ампутация обеих ног прервала в 1870-х гг. его военную карьеру, но и последние десять лет своей жизни он продолжал работать по своей специальности у себя на дому, занимая пост председателя главного Комитета по устройству и образованию войск.

Мать В. Г. Черткова, Елизавета Ивановна, с которой он был особенно близок, происходила из семьи декабристов; родной дядя ее гр. Захар Григорьевич Чернышев (1796—1862) был сослан после 14 декабря в Читу; тетка ее Александра Григорьевна, урожд. Чернышева, была замужем за Никитой Михайловичем Муравьевым (1796—1844), который стоял во главе Северного общества, был приговорен к смертной казни, но помилован и сослан на каторжные работы в Сибирь, куда жена последовала зa ним. Бабка В. Г. Черткова, Софья Григорьевна, гр. Чернышева-Кругликова, поддерживала отношения с братом и сестрой, и дети ее выросли в атмосфере семейного горя.

Мать В. Г. Черткова, Елизавета Ивановна, была еще молодой девушкой, когда родители ее умерли. Ее рано начали вывозить в свет, где при своей выдающейся красоте она не могла не пользоваться успехом. На первом же придворном балу она была представлена Николаю I, на испытующий вопрос которого о ее сосланном дяде она твердо ответила, что сохранила с ним самые сердечные родственные отношения. Выйдя замуж за Г. И. Черткова, она сохраняла такое видное положение в свете и при дворе, что Александр II, с которым она была хорошо знакома еще в то время, когда он был наследником, будучи уже царем, запросто приезжал к ней и ее мужу без всякой охраны. Однако она не имела никакого тяготения к придворной жизни и когда императрица Мария Александровна предложила назначить ее статс-дамой, она отказалась. Через несколько лет после вступления в брак обязанности матери отвлекли ее от светской жизни: из трех сыновей ее, Григория, Владимира и Михаила, старший и младший постоянно болели, и она подолгу жила с ними за границей, на юге, где в 1866 г. скончался ее младший сын, а четыре года спустя и старший. Но уже после смерти младшего сына светская жизнь стала невозможной для нее. Она находила утешение только в религии и, познакомившись за границей с последователями лорда Редстока, основателя евангелического учения, на всю жизнь сделалась строгой евангелисткой. Во время приезда Редстока в Петербург, она познакомила с ним мужа своей сестры, В. А. Пашкова, и таким образом содействовала возникновению русской организации евангелистов, так называемых «Пашковцев». Свое время она делила между единственным оставшимся у нее сыном и мужем и занятиями широко поставленной благотворительностью.

В. Г. Чертков вырос в атмосфере религиозных интересов, скованных определенной догматикой, и среди людей, хотя и независимых по характеру, но полностью принимавших строй окружающей их жизни. Образование он получил домашнее, пользуясь уроками серьезных преподавателей. Имея склонность к ораторским выступлениям, он намеревался в5 6 дальнейшем закончить университет и сделаться адвокатом, защитником невинно-пострадавших. Но вследствие тяжелой болезни, явившейся результатом солнечного удара на охоте в воронежских степях, ему были строго запрещены усиленные умственные занятия. Тогда он поступил вольноопределяющимся в конногвардейский полк и вскоре был произведен в офицеры. В течение семи лет он жил той жизнью аристократа-офицера, вспоминая которую тридцать лет спустя, он писал: «Всем трем классическим порокам — вину, картами женщинам — я предавался без удержу, живя, как в чаду, с редкими промежутками отрезвления».[1] Но эти промежутки внутреннего отрезвления, о которых он говорит, не проходили для него даром. Он много читал, и особенное влияние оказали на него в эту пору жизни произведения Достоевского, содействовавшие пробуждению умственных запросов и установлению демократического отношения к людям. Он сделал попытку организовать в полковом клубе чтения и собеседования на исторические темы, однако по требованию начальства они вскоре были прекращены. Но особенно много дали ему для расширения его внутреннего кругозора обязательные тогда для младших офицеров гвардейских полков дежурства в военных госпиталях, порядки которых, безобразные по отношению к содержавшимся там солдатам и особенно жестокие по отношению к попадавшим туда больным политическим заключенным, толкнули его к открытому протесту и противодействию приказам военного госпитального начальства, что должно было иметь для него серьезные последствия. Дело было замято только в виду положения его отца. Жизнь его продолжала итти по прежнему пути, но моменты внутреннего просветления оставляли все более глубокий след. «Тогда спадали с моих глаз очки условного общественного мнения моей среды, и я видел себя таким, каким был на самом деле... Со всем страстным напряжением пробуждавшегося сознания я обращался к той высшей сущности,... которую я тогда представлял себе еще в виде личного бога», говорит он в той же «Странице воспоминаний». Он обращался тогда к Евангелию и, оставляя в стороне уже смущавшее его чудесное и непонятное, в жизни и учении Иисуса находил поддержку тем сомнениям в правильности существующего общественного строя, которые пробуждались в нем самом. Однако его еще смущал вопрос о приложимости евангельского учения к жизни и, как бы проверяя на других основательность своего преклонения перед ним, он стал читать наиболее простые и понятные места Евангелия больным солдатам. Подсаживаясь к ним на кровать, он вступал с ними в разговоры, которые раскрывали перед ним их жизнь и вместе с тем утверждали его в мысли, что Евангелие так же действует на них, как и на него. «Какая, думал я, непримиримая, казалось бы, противоположность между положением этого умирающего солдата и моим! Он — по рождению кормящий себя и других крестьянин, я — праздный, поедающий чужие труды барченок-аристократ... А между тем оказывается, что общее есть»...

Начавшийся таким образом внутренний процесс привел В. Г. Черткова к убеждению, что христианство в том виде, как он теперь понимал его, несовместимо с той жизнью, которую он вел, как представитель своего6 7 класса, и прежде всего несовместимо с военной службой. В 1879 г. он решил выйти в отставку, но по настоянию своего отца взял лишь отпуск на одиннадцать месяцев и уехал в Англию. По возвращении оттуда, склонившись на просьбы родителей, «для испытания себя» продлил военную службу еще на один год. В 1881 г. убийство Александра II, которого он лично знал с детства, вместе с жалостью вызвало в нем вспышку уже угасавших монархических чувств. Но это было ненадолго. В том же году, не взирая на огорчение родителей, ожидавших назначения его на флигель-адъютантскую должность при Александре III, особенно благоволившем к ним, Чертков вышел в отставку и навсегда порвал со всем складом своей петербургской жизни.

Уехав в степное имение своих родителей, Лизиновку, Острогожского у. Воронежской губ., он решил посвятить себя облегчению нужд местного крестьянского населения. Он устраивал потребительские лавки, ссудо-сберегательные товарищества, школы, библиотеки, читальню, чайную, а в своей слободе Лизиновке, имевшей до 5000 жителей, стал насаждать ремесла, основав там ремесленную школу с сапожным, столярным, бондарным и ведерным отделениями, которая стала выпускать местных мастеров по этим специальностям, что давало крестьянам дополнительный заработок и освобождало население от необходимости пользоваться в указанных областях товарами купцов-спекулянтов. Одновременно он работал и в местном земстве, где ему удалось сплотить группу людей, имевших в виду крестьянские интересы. Позднее, в 1883 г., он был выбран земским собранием в члены училищного совета и, объезжая школы, находившиеся даже на большом расстоянии от Лизиновки, повсюду вел борьбу с рутиной и казенщиной преподавания, заступался за народных учителей, когда их притесняли местные власти, и заботился о повышении их образовательного и педагогического уровня. Привычки личной своей жизни он к этому времени уже очень упростил и, переселившись из дома родителей в комнату при ремесленной школе, жил там с учителями и сотрудниками, которым хотел передать и все управление школой на товарищеских началах. При поездках по железной дороге он садился в 3-й класс, где пускался в разговоры и споры «о таких вопросах, как несправедливое имущественное отношение между господами и рабочими, произвол и дикость государственной власти, бессмысленность церковных обрядов, корыстолюбие и обман церковнослужителей» (из ненапечатанных отрывков Воспоминаний Черткова). По его словам эти поездки в 3-м классе, в простой одежде, были для него «настоящим откровением» по отношению к русскому народу.

В этой полосе своей жизни он был уже настолько далек от той сферы, к которой принадлежал по рождению, что типичные представители окрестного дворянства, богатые помещики, были настроены против него крайне враждебно и называли его «сумасшедшим». Слухи о характере его новой жизни дошли и до Александра III, по распоряжению которого зa ним был установлен негласный надзор полиции.

Между тем совершающийся в нем процесс, всё дальше уводивший его от прежних понятий и привычек, не прекращался. Сознание нравственной недопустимости капиталистического строя, искание тех путей, которыми можно было бы практически разрешить для себя назревшие социальные7 8 вопросы в соответствии с евангельским учением всё более волновали его. Н. В. Давыдов, познакомившийся с ним летом 1883 г. на свадьбе его приятеля, земского деятеля Р. А. Писарева, и имевший с ним тогда же долгий ночной разговор, сообщает в книге своей «Из прошлого», что «искание» Черткова носило в то время, «очень энергичный, даже страстный характер». В этом разговоре Чертков впервые узнал от Давыдова, что по всем особенно волнующим его вопросам он является единомышленником Толстого. Понятно, что с этого времени стремление увидеться с Толстым уже не оставляло Черткова. Толстой со своей стороны заинтересовался Чертковым по рассказам приезжавшего к нему в конце августа того же года Г. А. Русанова, пробывшего десять лет членом острогожского окружного суда. Через два месяца после этого, около 25 октября 1883 г., при проезде Черткова через Москву в Петербург для свидания с родными, состоялось, наконец, их знакомство, вскоре перешедшее в глубокую дружбу. Толстому было в то время 55 лет, Черткову 29, но эта очень значительная разница лет не отразилась на характере их отношений.

Сближение их уже через год с небольшим завершилось общим большим делом: основанием «Посредника». История этого идейного предприятия, вызвавшего живые отклики в различных группах и слоях русского общества того времени и сыгравшего очень большую роль в приобщении к культуре трудящихся масс, выясняется с достаточной полнотой из публикуемых в настоящем издании писем Толстого к Черткову и комментариев к ним. Здесь важно только отметить, что издательство, получившее название «Посредник» и далеко оставившее за собой по тиражу выпускаемых им книжек все существовавшие опыты в том же роде, как возникновением своим в конце 1884 г., так и организацией — с привлечением к делу Сытина и использованием его огромного распространительного аппарата — было всецело обязано Черткову. Отношение его к этому делу определялось теми взглядами его, которые он сформулировал в письме от 16 мая 1885 г. к одной молодой девушке, А. Н. Сиротининой, желавшей приобщиться к деятельности «Посредника»: «Время и труд наш принадлежат не нам, капиталистам культуры и аристократам ощущения, а тем миллионам обделенных и всячески голодающих работников, которые носят нас на своих плечах и благодаря бедности которых нам удалось накопить наши умственные капиталы....» Живя после смерти отца, в 1884 г., с матерью — то в Петербурге, то в Лизиновке, а летом уезжая для сопровождения ее в Англию, он не переставал стоять в центре дела в качестве редактора его, интересоваться каждой мелочью в нем. Это положение вещей не изменилось и тогда, когда, женившись в 1886 г. на близкой ему по духу Анне Константиновне Дитерихс, работавшей в «Посреднике» со дня открытия его петербургского склада,[2] Чертков с весны 1888 г. и самую редакцию «Посредника» перенес в деревню, на хутор Ржевск (недалеко от Лизиновки), где он работал совместно с женой, одно время при участии И. И. Горбунова-Посадова, поддерживая огромную переписку с авторами и художниками, делавшими рисунки для книжек, с Сытиным, со складом «Посредника» и многочисленными добровольными распространителями его изданий,8 9 доставлявшими в редакцию отзывы читателей, собиранию которых Чертков придавал огромное значение. В редакторской своей деятельности он в это время уделял особое внимание серии книжек, излагавших учения мыслителей разных стран и эпох, для которой сам он написал книжку «Римский мудрец Эпиктет, его жизнь и учение», вышедшую в 1889 в изд. «Посредника».

По мере того как популярность «Посредника» и спрос на его книжки увеличивались, возрастала и придирчивость к нему со стороны цензуры. Старые связи Черткова, благодаря которым ему удалось в 1884 г. получить разрешение на открытие склада в Петербурге, были непригодны для того, чтобы охранять идейные интересы «Посредника». Приходилось для пропуска той или другой книжки изловчаться, представляя в цензуру печатающиеся книжки без фирмы «Посредника», иногда без имени автора, то в одном городе, то в другом, но кроме того часто итти на компромиссы, на урезки того, что было для редакции всего существеннее. Всё это настолько тяготило Черткова, что, проработав в качестве главного редактора «Посредника» девять лет, он к концу 1893 г. отказался от редакторства и передал свои обязанности П. И. Бирюкову и И. И. Горбунову. В это время дело было уже развернуто во всех своих отраслях и обслуживало не только художественной, но и научно-популярной литературой, и книжками религиозно-философского и этического характера, и картинками с текстом — миллионы читателей «из народа», взрослых и детей, а также известные круги трудовой интеллигенции. Выпущено было в огромных тиражах, по исключительно-доступной цене от 1¹/₂ коп. за книжку, свыше 250 названий, из них 44 произведения Толстого. В беллетристическом отделе «Посредника» печатались Гаршин, Эртель, Лесков, Короленко, Чехов, Засодимский, Златовратский, Барыкова и мн. др. Из них Гаршин, Эртель, отчасти Барыкова сделались личными друзьями Черткова и поддерживали с ним отношения до конца жизни.[3]

Для иллюстрации печатающихся книжек и для создания особой серии картин с текстом, которые раскупались взамен популярных лубочных картинок, Чертков, особенно интересовавшийся этим, привлек к делу целый ряд художников, в том числе Крамского, Репина, Кившенко, Савицкого, Ярошенко, Соллогуба и др. — частью «передвижников», частью принадлежавших к другим направлениям. Из названных художников рано умерший Крамской был знаком с Чертковым и во многом близок ему еще до основания «Посредника», с того времени, как по заказу его родителей писал его портрет.[4]

Еще в период своей редакторской деятельности в «Посреднике» Чертков, постоянно уговаривая Толстого отдавать как можно больше времени и сил художественному творчеству, тем не менее делал всё возможное для распространения его теоретических сочинений. Некоторые из них он размножал у себя на гектографе и рассылал знакомым, навлекая этим на себя крайнее неудовольствие могущественного в то время прокурора синода, К. П. Победоносцева. Но кроме того в первый же год своего знакомства9 10 с Толстым он взялся за перевод на английский язык сочинений его «Исповедь», «В чем моя вера» и «Краткое изложение Евангелия». Перевод этот был исполнен при участии нескольких сотрудников, англичан, и выпущен без подписи Черткова в 1885 г. в Англии, одним томом, состоящим из трех частей, под общим заголовком «Christ’s Christianity» («Христианство Христа»). Чертков издал его на собственные средства, которые он ежегодно получал от матери (отец его, опасаясь, что он раздаст всю землю крестьянам, завещал свои огромные воронежские имения Е. И. Чертковой, с тем, чтобы она делила с сыном лишь получаемые от них доходы) и большую часть которых тратил на свою просветительную деятельность среди крестьян и на содержание редакции «Посредника». По его же инициативе и при его непосредственном участии было переведено на английский язык сочинение Толстого «Так что же нам делать», для которого он приискал издателя. Так положено было начало его деятельности по распространению трудов Толстого за границей.

Освободившись от редактирования «Посредника», Чертков в ближайшие годы, с 1894 до 1896 включительно, проводит лето в дер. Дёменке, около Ясной поляны. В это время Черткову удалось оказать Толстому помощь в деле упорядочения накопившихся зa много лет и неразобранных бумаг его. Вместе с тем, начав уже с 1889 г. заботиться о том, чтобы всё написанное Толстым, — в том числе и все письма его к разным лицам, — систематически копировалось, Чертков за указанные годы достиг значительных результатов и в этом деле. В дальнейшем задача эта была осуществлена полностью, причем один экземпляр копий поступал на хранение к Черткову.

Проводя лето подле Толстого, в остальное время года Чертковы обычно жили у себя на хуторе в Воронежской губ., отдаваясь теперь собиранию документальных данных касательно брожения религиозной мысли в разных русских народных сектах и у отдельных лиц и групп, отпадавших от господствующей церкви и тем самым вступавших в конфликт с правительством. Еще в ноябре 1888 г. Чертков писал Эртелю, что сектантство является той стороной русской народной жизни, которая известна ему не только через посредство литературы, но и путем непосредственного общения с представителями различных подпольных течений в русском народе. «Этому способствовали отчасти, — говорит он, — мои близкие сношения с кружком пашковцев, среди которых я вырос и который навещали всякие сочувствующие и несочувствующие сектанты самых разнообразных направлений и оттенков, а главное мой личный интерес ко всем тем «духовным» вопросам и движениям, которые волнуют в настоящее время народное море». В 1890-х гг. под влиянием доходивших до него с разных сторон сведений о жесточайших гонениях на сектантов как со стороны властей, так и со стороны местного населения, подстрекаемого духовенством, Чертков задался целью собрать как можно больше материала на данную тему, чтобы, составив на основании его книгу, предать всё совершающееся широкой гласности. С этой целью он организовал целую сеть непосредственных письменных сношений с сектантами. Ближайшим его помощником в этом деле, кроме А. К. Чертковой, был живший у него И. М. Трегубов.

Особенное внимание Чертков уделял положению лиц, отказывающихся10 11 по религиозным убеждениям от военной службы и подвергавшихся за это таким мучительствам, которые не могли быть оправданы даже с точки зрения правительственных интересов. Участь Евдокима Дрожжина, в конце концов замученного на смерть в воронежском дисциплинарном батальоне, и других, шедших по тому же пути, вызывали с его стороны настойчивые обращения к высшим властям, с использованием всех прежних связей, но обычно это ни к чему не приводило. В 1895 г. на Кавказе началось движение среди духоборцев (или духоборов, как их чаще называют) с массовым отказом от военной службы и торжественным сожжением всего имеющегося у них оружия на кострах. Это вызвало дикую расправу с ними со стороны представителей власти, массовые заключения в тюрьмы, сечение колючими розгами, расселение нескольких тысяч семей по пустынным углам Кавказа, где они гибли от брюшного тифа и малярии. Захваченный всем происшедшим так же, как и Толстой и другие близкие ему люди, Чертков изложил свой взгляд на дело в брошюре «Напрасная жестокость». Она была размножена гектографическим способом и разослана им правительственным лицам, а затем в 1896 г. нелегально отпечатана им в Лондоне, в типографии Вольной русской прессы. Несколько времени спустя, в декабре того же 1896 г., Чертков вместе с П. И. Бирюковым и И. М. Трегубовым составили и подписали касающееся положения духоборов воззвание к обществу под заглавием «Помогите». Так же как и предыдущая брошюра, оно было разослано в большом числе экземпляров членам правительства и общественным деятелям, а в начале 1897 года вышло с послесловием Толстого в Лондоне, как издание Черткова. В январе 1897 г. Бирюков и Чертков написали новую брошюру на ту же тему — «Положение духоборов на Кавказе в 1896 г. и необходимые средства облегчения их участи», где осуждение правительственных действий было высказано еще откровеннее. Но уже через неделю после ее написания деятельность ее авторов на русской почве была пресечена постановлением Комитета Министров.

На 3 февраля находившийся в Петербурге Чертков был вызван по неизвестному ему поводу к министру внутренних дел Горемыкину и готовился итти к нему с сообщением о духоборах. Однако с утра 2 февраля в занимаемое Чертковым помещение, в Галерной гавани, нагрянули с длительным обыском. Протокола этого обыска Чертков не подписал, Горемыкина же известил письмом, что после происшедшего в квартире его, Черткова, «нападения и ограбления» он не поедет к нему. На следующий день Горемыкин приехал к Е. И. Чертковой, чтобы сообщить ей, что Комитет Министров, признавая сына ее виновным в пропаганде и незаконном вмешательстве в дела о сектантах, постановил сослать его в Сибирь, но так как императрица-мать, узнав об этом, просила Николая II смягчить это решение в память дружбы ее и Александра III к его родителям, то В. Г. Черткову предоставляется выбрать между высылкой под надзор полиции в Прибалтийский край или, на неопределенный срок, за границу. Запрошенный матерью, Чертков ответил, что предпочитает уехать за границу. Одновременно с Чертковым были высланы, в Прибалтийский край, Бирюков и Трегубов. 13 февраля 1897 г. Чертковы уехали в Англию, проведя перед тем несколько дней с Толстым, который, узнав об их высылке, поспешил приехать проститься с ними в Петербург.11

12 Чертковы прожили в Англии около одиннадцати лет, шире прежнего развертывая ту деятельность, которая была прекращена в России. По приезде в Лондон, Чертков издал там вышеуказанную брошюру, написанную им вместе с Бирюковым, — «Положение духоборов на Кавказе». В том же году он написал и напечатал посвященную духоборам брошюру на английском языке «Christian martyrdom in Russia» со статьей Толстого. В 1898 г., поселившись близ городка Пэрлей, в Эссексе, он выпустил небольшую книжку свою, под заглавием «Где брат твой? Об отношении русского правительства к людям, не могущим становиться убийцами». Но положение духоборов, продолжающее волновать Толстого и всех близких ему, требовало и чисто практической помощи: значительная часть их была выселена в Якутскую область, другая часть погибала на Кавказе, но в начале 1898 г. им удалось выхлопотать, через императрицу-мать, разрешение на выезд за границу. Необходимо было отыскать земли, куда можно было бы поселить до 7000 людей, и собрать средства для их переселения. Об этом Толстой писал Черткову в марте 1898 г. В то время как сам он занялся изысканием и собиранием этих средств, живя в России, Черткову удалось заинтересовать данным вопросом английских квакеров, которые были близки духоборам по религиозным убеждениям и имели постоянную организацию для помощи гонимым за религиозные убеждения в разных странах. Для переселения духоборов квакеры образовали особый Комитет с участием Черткова. Часть духоборов была временно поселена на острове Кипре, а затем для них были отысканы более подходящие земли в Канаде, куда они и были, наконец, перевезены.

Деятельность Черткова по переселению духоборов продолжалась два года. Одновременно он продолжал собирать, путем письменных и личных сношений, материалы, касающиеся других течений в русском сектантстве, образовав специальный архив по сектантскому движению, заключавший в себе к 1902 г. уже около 4000 документов.

Но главным делом Черткова в Англии было распространение запрещенных в России сочинений Толстого и общих с ним идей христианского анархизма. Уже в 1897 г. им были изданы отдельными брошюрами на русском языке несколько произведений Толстого, написанных в 1896 г.: «Как читать Евангелие и в чем его сущность», «Приближение конца», «Христианское учение», «Об отношении к государству» (три письма), а также более ранний труд его «Царство Божие внутри вас». Всё вновь написанное Толстым немедленно пересылалось Черткову в подлинниках или копиях и немедленно издавалось и тотчас же переводилось для издания на английском языке — самим Чертковым, по большей части вместе с английской писательницей И. Ф. Мэйо или А. К. Файфильдом, который сделался помощником Черткова в основанном им английском издательстве под фирмой «Free Age Press». За время пребывания Черткова в Англии это издательство выпустило в свет, считая небольшое число повторных изданий, свыше 60 номеров крупных и мелких произведений Толстого и некоторых близких к нему авторов, причем на каждом выпуске значилось, что перепечатка его разрешается безвозмездно всем желающим. Большая часть их действительно перепечатывалась. С 1899 г., со времени напечатания романа «Воскресенье», Чертков сделался уполномоченным Толстого12 13 в отношении всех лиц, желавших переводить его произведения и издавать их на иностранных языках.

Русское издательство Черткова, получившее с конца 1898 г. название «Свободного слова», тоже разрасталось. Поселившись в 1901 г. около г. Крайстчерч, в 150 километрах от Лондона, Чертков оборудовал там на средства, полученные от его, матери, русскую типографию и предпринял издание «Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, запрещенных в России», — первоначально в 10 томах. В то же время издательство продолжало печатать отдельными выпусками и вновь выходящие произведения Толстого. Но деятельность Черткова развивалась и в других направлениях. Уже в 1901 г. Чертковы стали издавать журнал «Свободное слово» (приблизительно 6 книжек в год) и «Листки свободного слова». В каждом № журнала помещались: 1) сведения о Толстом или отрывки из его неизданных писаний (из его дневника, из частных писем и т. п.); 2) обильные материалы о движениях в русском сектантстве и гонениях на него, об отказах от присяги и военной службы как в России, так и в других странах; 3) теоретические статьи по вопросам христианского анархизма («Что такое анархизм» — в №№ 8—13, «О власти» — в №№ 11—13, «Бескровное разрушение» в № 8 и т.п.); 4) многочисленные отклики на явления социально-политического характера в России и отчасти за границей, рассматриваемые с точки зрения христианского анархизма. Многие из этих заметок писал сам Чертков («Дело Павловских крестьян — в №№ 1 и 3, «Случай с Балтийской эскадрой» — в связи с начавшейся войной на Дальнем Востоке — в № 13, «Толстой и японцы» в №16, «О гурийском движении» в № 16, «Сведения из современной жизни в России» — в «Листках Своб. слова», №№ 8, 9,14, 15); другие присылались корреспондентами Черткова с мест или составлялись в Англии по газетам (напр., заметки об избиении демонстрирующих безработных в Париже, о стеснениях свободы слова в Венгрии, о Кишиневском погроме, о разных манифестах в царской России). Журнал просуществовав, с перерывом в 1903 г., до сентября 1905 г., когда его пришлось прекратить по недостатку средств. К этому же времени стала замирать и деятельность «Свободного слова» по изданию отдельных книжек и сборников, которые выпускались Чертковыми еще до переезда их в Крайстчерч и которые можно распределить по тем же разделам, какие были указаны выше в журнале «Свободное слово». Так по разделу о русском сектантстве было отпечатано 8 выпусков «Материалов» (предполагалось выпустить не менее 35) и несколько других книжек — некоторые из них с предисловием Черткова («Духоборцы в дисциплинарном батальоне», Christchurch 1902; «Преследования баптистов евангелической секты», Christchurch, 1902; «Письма духоборческого руководителя П. В. Веригина», Christchurch, 1901, предисловие к которым написано Чертковым вместе с А. К. Чертковой). Ряд небольших книжек посвящен был теоретическим вопросам христианского анархизма: «Что такое анархизм» Ан—ского со статьей Черткова, Christchurch, 1905, «Против власти». С польского. Под ред. Черткова, Christchurch, 1905, «О революции» В. Черткова, Christchurch, 1904, — книжка, напечатанная ранее по частям в журнале «Свободное слово», в которой Чертков, отрицая революцию, достигаемую насильственными13 14 средствами, заявляет: «не меньше революционеров, а больше, чем самые крайние из них, мы отрицаем всякое правительство», сравнивая же деятельность людей, которые состоят на службе у правительства, с деятельностью революционеров, указывает, что первые «служат главным образом ради своей собственной выгоды», тогда как революционеры «жертвуют иногда даже самой жизнью ради того дела, которому они служат», представляя в этом отношении «образцовый пример самоотвержения». Откликами на явления окружающей социально-политической жизни явились изданные еще в Пэрлей книжки «Студенческое движение 1899 г.», сборник под ред. А. и В. Чертковых, 1900 г., со статьей Черткова, где он приветствует коллективный протест молодежи против порядков существующего строя, «Финляндский разгром», сборник под ред. и с предисловием Черткова, 1900 г., «13 лет в Шлиссельбургской крепости» — записки Л. А. Волькенштейн с предисловием Черткова, 1900 г. Кроме того, нужно отметить несколько изданных Чертковым книжек антиклерикального характера близких по воззрениям их авторов Толстому и Черткову: «О вопросах религии» Теодора Паркера с жизнеописанием его, написанным Чертковым, «Библия, ее происхождение, развитие и характер» Дж. Т. Сендерлэнда в переводе под ред. Черткова, 1904 г. и др. Издание всех этих книжек, как с редакционной, так и с чисто технической стороны подготавливалось Чертковым при неизменном участии А. К. Чертковой.

Когда события, разыгрывавшиеся в России, стали указывать на возможность для Черткова вернуться туда, в центре его внимания оказался вопрос о хранении находившегося у него архива ненапечатанных рукописей, дневников и писем Толстого (свыше 6 000 писем в подлинниках и копиях), о котором Толстой говорил, как о самом полном собрании всего написанного им с 1881 г. До этого времени Чертков хранил этот архив в ящиках, нагроможденных в той самой комнате, где он спал и работал, но и этот способ хранения не мог считаться вполне надежным даже во время пребывания Чертковых в Англии. Поэтому в 1906 г. Чертков решил создать для архива особое несгораемое хранилище, которое и было построено согласно последнему слову техники на той вилле Тэктон-Хоуз, близ Крайстчерча, где он жил. Рукописи Толстого продолжали поступать туда и после переезда Чертковых в Россию, до смерти Толстого, и были перевезены в СССР лишь в 1928 г.

Всё указанное не исчерпывает однако деятельности Черткова за время пребывания его в Англии. Будучи склонен от природы к ораторским выступлениям и владея в совершенстве английским языком, что отмечается в отчетах о его выступлениях английскими газетами, он уже в 1899 г. прочел публичную лекцию в «Христианской ассоциации» г. Мальдона на тему «Наше современное цивилизованное, так называемое христианское общество». В 1901 г. он основал в тихом буржуазном городке Бурнемаут (неподалеку от Крайстчерча) общество под названием «Progress Meetings», целью которого были свободные от всяких условностей собеседования о важнейших вопросах жизни, с докладами приглашаемых для этого лиц на философские и социальные темы. Здесь в течение трех лет Чертков не раз выступал с чтением новейших произведений Толстого, переведенных на английский язык, и сделал до 25 докладов по основным вопросам своего14 15 мировоззрения, затрагивая и целый ряд конкретных явлений европейской жизни. Кроме того, он получал приглашения читать публичные лекции в ряде университетских городов Англии. Последние публичные выступления его в Англии, относящиеся к 1906 и 1908 гг., состоялись в Лондоне — на митинге «Общества борьбы с смертной казнью» и на Съезде вегетарианцев.

В это время для Черткова уже выяснилась возможность возвращения в Россию, куда он был допущен на короткое время еще в 1905 г. В 1906 г. он вновь получил такое же разрешение и ездил туда с сыном, а лето 1907 г. Чертковы провели уже близ Ясной поляны, в дачном поселке Козловка-Засека, но на зиму должны были вновь уехать в Англию для окончания там своих издательских дел. В это время для них строился дом на участке земли, купленном у Александры Львовны Толстой, в имении ее Телятинки. В июне 1908 г. Чертковы окончательно покинули Англию и, проведя три месяца на даче Гужона, подысканной им Толстым в 7 верстах от Ясной поляны, поселились в Телятинках. В это время, постоянно видаясь с Толстым, Чертков имел уже возможность представить ему огромный труд, начатый по его инициативе и под его непосредственным руководством еще около 1890 г. (работа над которым не закончена и до сих пор), — «Свод мыслей Толстого». Этот «Свод», задуманный как справочное издание, в котором мысли Толстого, высказанные в различных его писаниях, расположены по отдельным темам, заключал в себе до 25 000 карточек и должен был бы составить в печати целый ряд томов.[5] Толстой нашел этот труд чрезвычайно ценным для себя и отдавал для пополнения его те свои мысли, которые он вычеркивал из того или другого своего сочинения, как излишние там, и пользовался им при составлении 2-го издания «Круга чтения», «На каждый день» и «Путь жизни».

Деревенская жизнь Чертковых, вблизи Толстого, имела в это время такой характер, что на нее не могли не обратить внимания враждебно настроенные к нему, как к ближайшему другу и единомышленнику Толстого, представители местного дворянства, духовенства и власти. По свидетельству лиц, гостивших у них тогда, дом Чертковых всегда был полон народа — сектантов, рабочих, революционеров, молодых людей; отказывающихся от воинской повинности, опростившихся интеллигентов и крестьянской молодежи новой формации. Потому не прошло и полугода со времени обоснования Черткова в Телятинках, как он был выслан из пределов Тульской губернии «в виду вредного влияния на окружающее население». Распоряжение это было объявлено ему в начале марта 1909 г., но он выехал из Телятинок в Петербург, к матери, только 31 марта. Попытки его добиться разрешения на возврат в Тульскую губернию в течение полутора лет ни к чему не приводили. С июля 1909 г. до весны 1910 г. Чертковы жили в подмосковном имении Пашковых, Крёкшине, куда в сентябре 1909 г. на две недели приезжал к ним Толстой. Сам он ездил для свидания с Толстым в июле 1909 на границу Орловской и Тульской губ., в деревню Суворово близ Кочетов, где Толстой гостил в это время15 16 у дочери своей Татьяны Львовны Сухотиной, и в мае 1910 г. — в самые Кочеты, получив на это временное разрешение. Наконец в июне 1910 г. Толстой приезжал к Чертковым на две недели в с. Мещерское Подольского у. Московской губ., куда они переселились, чтобы быть ближе к Толстому.

20 июня 1910 г. Чертков получил разрешение вернуться в Телятинки. В это время Толстой обдумывал последнюю редакцию своего завещания. 22 июля оно было написано — как известно, в том смысле, что все юридические права на литературное наследство Толстого переходили, после его смерти, к дочери его Александре Львовне, вследствие чего никто из остальных членов его семьи не мог использовать его произведений в качестве частной собственности. Истинное же выражение своей воли Толстой дал в «объяснительной записке» к завещанию, написанной по просьбе Толстого Чертковым и подписанной Толстым 31 июля того же 1910 г., где говорилось, что все его сочинения и писания всякого рода, как где-либо напечатанные, так и еще не изданные, могут быть издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет, и что все рукописи и бумаги (в том числе дневники, черновики, письма и проч. и проч.), которые останутся после него, должны быть переданы В. Г. Черткову, с тем, чтобы он «занялся пересмотром их и изданием того, что он в них найдет желательным для опубликования».

В последние месяцы жизни Толстого личное общение его с Чертковым было прекращено вследствие обострившейся вражды к Черткову Софьи Андреевны Толстой. В ночь с 27-го на 28-е октября Толстой, как известно, покинул Ясную поляну. Через несколько дней он уже слег с воспалением легких в Астапове и тотчас же вызвал к себе Черткова, который и оставался подле него до его кончины.

По возвращении Черткова в Телятинки жизнь его приняла прежний характер с тем однако отличием, что теперь он оказался в центре того движения, во главе которого до самой своей смерти стоял Толстой. К нему направлялись теперь и бесчисленные паломники, приезжавшие на могилу Толстого и осматривавшие места, где он жил, — иногда целые экскурсии из десятков и даже сотен человек. Они посещали Черткова, чтобы услышать от него живое слово о Толстом и уяснить себе те идеи христианского анархизма, которые были общими для него и для Черткова, для большинства же русского общества оставались не только спорными, но и несколько смутными уже потому, что важнейшие сочинения Толстого последнего периода в России всё еще не были напечатаны. Чертковы принимали всех приходивших и приезжавших к ним, стараясь удовлетворить все их запросы и наделяя их имевшейся у них литературой.

Но главной задачей Черткова было теперь исполнение последней воли Толстого, выраженной в объяснительной записке к официальному завещанию, которая возлагала на него обязанность объединить в своих руках все его напечатанные и ненапечатанные писания, упорядочить все рукописные материалы и сделать всё это общим достоянием во всем мире. При исполнении этой задачи Черткову пришлось натолкнуться на упорное сопротивление Софьи Андреевны Толстой, которая, отстаивая материальные интересы свои и своей семьи, доказывала, что все рукописи Толстого как первой, так отчасти и второй половины его литературной деятельности, 16 17

В. Г. ЧЕРТКОВ
1885 г.
Работы И. Е. Репина

отданные ею на хранение в Исторический музей, составляют ее личную собственность. Завязалась длительная борьба, перешедшая и на юридическую почву. Дело доходило до сената, а со стороны Софьи Андреевны и ее приверженцев даже до Николая II. Черносотенные газеты обвиняли Черткова в намерении не допустить общество до подлинных писаний Толстого, что-то утаить или исказить.

Завещание Толстого осталось однако в силе. В 1912 г. вышли в свет, в издании Александры Львовны Толстой, три тома его посмертных художественных произведений, подготовленных к печати Чертковым, с его предисловием в I томе и послесловием в III томе. В том же году начало выходить в свет, в издании И. Д. Сытина, Полное Собрание сочинений Толстого, со включением многого, ранее в России не печатавшегося, под редакцией П. И. Бирюкова, с предисловием Черткова в I томе. Все произведения, вышедшие в этих посмертных изданиях, могли свободно перепечатываться и, поскольку это допускалось цензурой, перепечатывались. Однако очень многое не вошло и в эти издания, и обследование огромного рукописного наследия Толстого продолжалось Чертковым, при деятельном участии А. К. Чертковой, в течение многих лет.

В декабре 1914 г. Чертковы покинули Телятинки и переселились на постоянное жительство в Москву, в Лефортовский переулок. Империалистическая война вновь обострила вопрос о военной службе для всех тех, кто не считал возможным, по своим религиозным убеждениям, отбывать воинскую повинность и в мирное время. На попечении Чертковых оказались уже не десятки, а многие сотни людей, принадлежавших к разным сектам или руководимых личными воззрениями, которые терпели за отказ от участия в войне жестокие преследования царского правительства. Хлопоты о смягчении их участи, нравственная поддержка их посредством переписки с ними, материальная помощь заключенным в тюрьмах, вместе с продолжающейся работой по упорядочению литературного наследия Толстого и завершения свода его мыслей, заполняли всё время Черткова.

Вопрос о судьбе отказывающихся от военной службы разрешился в благоприятном для них смысле только после революции. К концу 1918 г. по инициативе Черткова образовался внецерковный «Объединенный совет религиозных общин и групп», объединившихся «на почве защиты свободы совести в связи с отказами от воинской повинности», который избрал Черткова своим председателем. В декабре 1918 г. состоялось свидание Черткова с Лениным, который отнесся к задачам возникающего «Объединенного совета» с живым интересом и вниманием. Результатом этого явился декрет Совета Народных Комиссаров от 4 января 1919 г. «об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям», в котором говорилось: «1. Лицу, не могущему по своим религиозным убеждениям принимать участие в военной службе, предоставить право по решению Народного суда заменить таковую на определенный срок призыва его сверстников санитарной службой, преимущественно в заразных госпиталях, или иной соответствующей общеполезной работой по выбору самого призываемого. 2. Народный суд при постановлении своего решения о замене воинской повинности другой гражданской обязанностью запрашивает экспертизу московского «Объединенного совета религиозных общин и17 18 групп» по каждому отдельному делу. Экспертиза должна простираться как на то, что определенное религиозное убеждение исключает участие в военной службе, так и на то, что данное лицо действует искренно и добросовестно...». Таким образом «Объединенному совету» была поручена очень ответственная обязанность. Он просуществовал до 1921 г., дав за это время свою экспертизу по делам об отказе от воинской повинности более 6000 раз.

За этот же приблизительно период времени, с середины 1917 г. до конца 1920 г., Чертков редактировал журнал «Голос Толстого и Единение» и напечатал в нем ряд своих статей и заметок, из которых, кроме названных ниже заметок, посвященных Толстому, нужно отметить: «О прекращении войны» (1917 г., № 2), «Кооперация и политика» — речь на Чрезвычайном Всероссийском кооперативном съезде Союзов и объединений в Москве 12 сент.1917 г. (1917-1918 г., № 6), «Интеллигенция и народ» (1918 г., №№ 1, 2, 3), «Церковь и политика» (1918 г., № 4, вышла отдельной брошюрой, М., 1919), «По поводу вскрытия мощей» (1919, № 6). В мае 1920 г. он напечатал в журнале «Истинная свобода» (№ 2) свое «Письмо к англичанам» — о недопустимости вмешательства союзников в русские дела, которое была переведено на английский язык и вышло в газете «Manchester Guardian», а затем отдельной брошюрой, под заглавием «Letter to British working men». За этот же период времени Чертков многократно выступал с докладами и речами на собраниях в столовой Вегетарианского общества, в зале московского Политехнического музея, в Консерватории, Университете и пр.

В конце 1918 г. подвинулся к практическому разрешению для Черткова и вопрос об издании полного собрания сочинений Толстого, обнимающего всё когда-либо им написанное. О желательности и необходимости такого издания, осуществимого в новых условиях жизни только при содействии государства, высказался в самой определенной форме, при свидании своем с Чертковым в декабре 1918 г., Ленин. Но предстояло еще разрешить целый ряд важных и сложных организационных вопросов, связанных с этим изданием, и на это, вместе с продолжающейся литературной подготовкой его, ушло более девяти лет. Договор Госиздата с Чертковым, как с главным редактором настоящего Юбилейного издания, был подписан 2 апреля 1928 г.

Кроме книжек и статей Черткова, названных нами выше, в тексте биографических сведений о нем, необходимо отметить еще, как важнейшие, следующие его произведения общего характера:

«Злая забава» (Мысли об охоте). С предисловием Л. Н. Толстого. В газ. «Новое время» за 1890 г., № 5284 от 13 ноября. Затем три отдельных издания «Посредника».

«Жизнь одна» (Об убийстве живых существ). — В «Вегетарианском обозрении» 1911 г., №№ 1—5. Отдельной книжкой — изд. «Посредника», М. 1912.

Предисловие к кн. «Тайный порок. Вып. 1. Трезвые мысли о половых отношениях». Изд. «Посредника», М., 1908.

Наибольшее число статей и заметок Черткова посвящено Толстому» Приводим их список с доступной нам полнотой:18

19 1) Предисловие (написано вместе с П. И. Бирюковым) « кн.: «Осада Севастополя». Сокращено [H. Л. Озмидовым] по «Рассказам о Севастопольской обороне» Льва Толстого. Изд. «Посредника», М., 1886 г.

2) «Разговоры Л. Н. Толстого, записанные В. Г. Чертковым». Гектографировано. Вошло в гектографированный сборник, составленный Д. Р. Кудрявцевым. Изд. Кудрявцева, 1893.

3) «Сведения о Л. Н. Толстом». Журнал «Свободное слово», Christchurch, 1901, № 1, столб. 33—34; 1902, № 2, 24—25; 1902, № З, 26—28; 1903, № 4, 25—28; 1903, № 5, 27—29; 1903, № 7, 26—28.

4) Заметка к письму Л. Н. Толстого к министрам внутр. дел и юстиции. «Своб. слово», 1902, № 2, 5.

5) «Новое отлучение Толстого». «Своб. слово», 1903, № 4, 30—32.

6) «По поводу статьи Л. Н. Толстого о войне на дальнем Востоке». «Своб. слово», 1904, № 12, ст. 21—24.

7) «По поводу письма Л. Н. Толстого к царю». «Своб. слово», 1904, № 14, 7—8.

8) «Толстой и конституционное движение». «Своб. слово», 1905, № 15, 28—31.

9) «Толстой и японцы». «Своб. слово», 1905, № 16.

10) «Юбилей Толстого» (о способах чествования юбилея). «Речь», 1908, № 132 от 4 июня.

11) Письмо в редакцию (по поводу ссылки H. Н. Гусева). «Русск. вед.», 1909, №271. То же: «Новая Русь», № 320 от 4 декабря. Подписано: 16 ноября 1909.

12) «Заявление о печатании писем Л. Н. Толстого». «Новая Русь», 1909, № 354 от 25 декабря. То же — «Русск. вед.» и «Русск. слово», №№ от 25 декабря 1909.

13) «Две цензуры для Толстого». «Жизнь для всех», 1910, № 2. То же отдельной брошюрой под заглавием: «Дополнительная цензура для Толстого», М., 1914.

14) «Новый отрывок из Дневника Толстого» (письмо в редакцию). «Речь» 1910, № от 27 июля. То же: К очерку Л. Н. Толстого «Из дневника». «Киевский вестник». 1910, № от 27 июля.

15) «Об уходе Л. Н. Толстого из Ясной поляны». «Русское слово», 1910, № от 31 октября.

16) О последних днях Л. Н. Толстого. «Русск. вед.», 1911, № от 16 и 17 января. Отдельно издано под тем же заглавием — М., 1911.

17) «О литературном наследии Л. Н. Толстого». Ответ на заявление С. А. Толстой сотрудникам газет о рукописях, хранящихся в Историч. Музее. «Речь», «Русск. вед.», «Русское слово» 1911, №№ от 18 января.

18) «Детали». Заметка к рассказу Толстого «Нечаянно». «Речь», 1911, № 87 от 30 марта.

19) «Ответ на клевету». Разъяснения Черткова по поводу заметок черносотенных газет касательно отношения его к литературному наследию Толстого. «Речь», 1911 № 175 от 29 июня. То же — «Русск. вед.», от 29 июня. То же — «Русское слово», под заголовком «Объяснения Черткова», № 148 от 29 июня.19

20 20) «О завещании». К фотографическому снимку с подлинника. «Солнце России», 1911, ноябрь, № 53.

21) «О новых издателях сочинений Л. Н. Толстого» (Письмо в редакцию). «Биржевые вед.», 1911, № 12610 от 17 ноября.

22) Предисловие к Посмертным художественным произведениям Л. Н. Толстого, изд. А. Л. Толстой, т. I, М. 1912, стр. 3—4.

23) Послесловие к Посмертным худож. произведениям Л. Н. Толстого, изд. А. Л. Толстой, т. III, М., 1912, стр. 227—230.

24) Примечание к «Посмертным запискам старца Федора Кузьмича». «Русское богатство», 1912, № 2, стр. 35—36.

25) Примечание к статье Л. Н. Толстого «Благо любви». «Речь», 1912, № 306 от 7 ноября.

26) Примечания к Дневникам Л. Н. Толстого с 28 октября 1895 по 5 января 1897. «Русское слово», 1913, № от 14 апреля.

27) Предисловие к Полн. собр. соч. Л. Н. Толстого под ред. П. И. Бирюкова, изд. Сытина, т. I, М. 1913, стр. 5—6. Подписано: Телятинки, 16 июня 1912.

28) Примечание к произвед. Л. Н. Толстого «Ходите в свете пока есть свет». Полн. собр. соч. под ред. П. И. Бирюкова, изд. Сытина, т. XVI, М., 1913, стр. 244—246.

29) «Рукописи Л. Н. Толстого» (Письмо в редакцию). «Речь», 1913, № 264 от 27 сентября.

30) «Свидание с Л. Н. Толстым в Кочетах у М. С. и Т. Л. Сухотиных». Из дневника В. Г. Черткова. ТЕ. 1913 г., стр. 361—375.

31) «Отношение Л. Н. Толстого к земледельческим колониям». «Голос минувшего», 1913, XI.

32) «Об издании полного собрания мыслей Л. Н. Толстого». Не для продажи. М., 1915.

33) «О завещательных распоряжениях Л. Н. Толстого». В кн. Дневник Л. Н. Толстого. Под редакцией В. Г. Черткова. I. 1895 — 1899. М. 1916, стр. 239—252.

34) «Слова Л. Н. Толстого, записанные В. Г. Чертковым». «Ежемесячный журнал» В. С. Миролюбова, 1916, №№ 1, 2, 3, 5.

35) «Пятая годовщина смерти Л. Н. Толстого». Журн. «Единение», 1916—1917, № 1, столб. 35—42.

36) «Помощь Толстого». Журн. «Голос Толстого и Единение», 1918, № 2, стр. 9.

37) «Жив Толстой». «Голос Толстого и Единение», 1918, № 4, стр. 5—6. Речь в зале моск. Политехнического музея 12 сентября 1918.

38) «О «Посреднике», как истинно-народном издательстве». Журн. «Истинная свобода», 1920, сентябрь, № 6 — Речь по поводу 35-летней годовщины «Посредника», произнесенная 22 февраля 1920 г. в Москве.

39) «Нужна ли правда об уходе Л. Н. Толстого». Соедин. выпуск журналов «Голос Толстого и Единение» и «Истинная свобода». 1920, номер, выпущенный к десятилетию со дня смерти Толстого.

40) «Что сказал бы Толстой». Соедин. вып. журналов «Голос Толстого и Единение» и «Истинная свобода», 1920, № 3.

41) «Мое знакомство с П. А. Кропоткиным». [Толстой и Кропоткин.]20 21 Листок «Анархической организации памяти Петра Алексеевича Кропоткина», 1921, 8 февраля.

42) «Уход Толстого». Изд. Центр. Товарищества Кооперативное изд-во «Голос Толстого», М. 1922.

43) «Отношение Толстого к молитве». Доклад в Моск. Вег. О-ве 20 ноября 1924 г. Гектографировано.

44) «Толстой о бессмертии». Гектографировано.

45) Предисловие к «Письмам Вс. М. Гаршина» (говорится и о Толстом). Подготовлено к печати в сб. «Звенья».

Переводы произведений Толстого, сделанныe В. Г. Чертковым или, без его имени, при его непосредственном участии:

1) Christ’s Christianity [Соединенные в один том «Исповедь», «В чем моя вера» и «Краткое изложение Евангелия» под заголовками: 1. How I came to believe, 2. What I believe, 3. Spirit of Christ’s teaching]. Kegan, Paul & C°. London. 1885. Позднее переиздано отдельными выпусками в изд-ве «Free Age Press», под теми же заголовками.

2) What to do? («Так что же нам делать»). Kegan, Paul & С°. London, 1887. В повднейшем издании «Free Age Press» называется «What shall we do?»

3) Перевод заключительной главы Толстого к книжке: «V. G. Chertkoff. Christian martyrdom in Russia» («Христианское мученичество в Poссии»), London, 1897.

4) Christian teaching («Христианское учение»). Transl. by V. G. Chertkoff U. Marshall, 1898. To же — London, Brotherhood Pub. C° 1898.

To же — New-York, F. A. Stokes & C°, 1898.

5) Guy de Maupassant. Transl. & conformed to original by Tchertkoff, London, Brotherhood Pub. C°. 1898.

6) End of the Age («Приближение конца»), preceded by the crisis in Russia. Transl. by V. Chertkoff & I. F. Mayo, Free Age Press, 1900.

7) Divine & the human & other stories: What for? Berries, Prayer, Korney Vassilieff («Божеское и человеческое», «За что?», «Ягоды», «Молитва»» «Корней Васильев»). Transl. by V. G. Chertkoff, Free Age Press, 1900.

8) What is religion? & other new articles & Letters («Что такое религия?» и другие статьи и письма»). Transl. by V. G. Cheitkoff & A. C. Fifield. Free Age Press, Christchurch, 1902. То же — New-York, V. J. Crewell & C°, 1902.

9) To the working people of all countries («К рабочему народу» 1902 г.) Transl. by Chertkoff & Mayo. Free Age Press, 1904.

10) Bethink yourselves («Одумайтесь»). Transl. by Tchertkoff & I. F. M. Free Age Press, 1904.

11) A great iniquity («Великий грех», 1905 г.). Transl. by V. Tchertkoff & I. F. Mayo. Free Age Press, б. г.

12) On Shakespeare and the drame («О Шекспире и о драме»). Transl. by V. Tchertkoff. The Fortnightly Review, London, 1906. Тоже в Free Age Press, б. г., под заглавием «Shakespeare».

13) The one thing neadful («Единое на потребу»). Transl. by V. Tchertkoff & I. Mayo. Free Age Press. 1906.

14) 0verthrow of Hell & its restoration («Разрушение ада и восстановление его»). Transl. by V. Tchertkoff & I. Mayo. Free Age Press, 1910.21

22 Кроме того под редакцией Черткова вышли в изд-ве «Free Age Press» переводы следующих сочинений Толстого:

I. Из художественных произведений:

1) «Воскресение» в переводе Л. Моод, 1900 г., 2) «Ходите в свете, пока есть свет», 1900; 3) Народные рассказы и легенды в двух томиках: «Где любовь, там и бог», «Много ли человеку земли нужно», «Упустишь огонь, не потушишь», «Сказка об Иване Дураке», «Чем люди живы», «Крестник», «Два старика», «Как чертенок краюшку выкупал», «Ильяс», 1901 г.; 4) «Сорок лет» Костомарова с окончанием Толстого, 1902 г.; 5) «Ассирийский царь Ассархадон», «Три вопроса», «Труд, смерть и болезнь» — в одном выпуске 1903 г.; 6) «Кающийся грешник», 1909 г.

II. Из теоретических произведений: 1) «Религия и нравственность», 1900; 2) «Патриотизм и правительство», 1900; 3) «Рабство нашего времени», 1900; 4) «Где выход», 1901; 5) «Единственное средство», 1901; 6) «Первая ступень». Предисловие к книге X. Уильямса «Этика пищи», б. г.; 7) «О разуме, вере и молитве. Три письма», 1901; 8) «Ответ на определение синода» 1901; 9) «Об отношениях между полами», 1901; 10) «Обращение к духовенству», 1902, 11) «К политическим деятелям», 1903; 12) «О жизни», б. г.; 13) «Царство божие внутри вас», 1904; 14) «Закон насилия и закон любви», «Не могу молчать», «Не убий», «Смертная казнь и христианство», «Любите друг друга» — в общем выпуске, 1909.

III. Несколько книжек с извлечением мыслей Толстого из его дневников, писем и других ненапечатанных материалов, под заглавиями: «Thoughts on God» («Мысли о боге»), 1900, «Meaning of life («Смысл жизни»), б. г., «Demands of love & reason («Требования любви и разума»), б. г. и др.

Письмо Черткова, на которое отвечает Толстой 5 декабря 1883 г., было, повидимому, первым после их знакомства, состоявшегося около 25 октября 1883 г. Приблизительная дата эта устанавливается на основании документов, хранившихся в архиве Черткова: с одной стороны, телеграммы от 23 октября 1883 г., посланной Черткову в Москву, в гостиницу Славянский базар, Н. В. Давыдовым и сообщающей ему, очевидно по его просьбе, что «Толстой в Москве», с другой стороны — писем Черткова к матери его, Е. И. Чертковой, зa время от 5 октября до 14 ноября того же года. Из этих писем видно, что в последнюю неделю октября Чертков, живший тогда в имении своих родителей Лизиновке, Острогожского у. Воронежской губ., ездил в Петербург для свидания с родителями и по дороге туда, в Москве, познакомился с Толстым, а затем, на обратном пути, снова виделся с ним. Письмо, написанное Е. И. Чертковой 31 октября из Москвы, начинается словами: «Хотя теперь уже два часа ночи и я только что вернулся от Толстого, хочу однако написать тебе...», а далее в нем говорится: «С тех пор, как я уехал от вас, виделся еще два раза с Толстым». Таким образом за последнюю неделю октября Чертков успел повидаться с ним не менее трех раз. После этого он, как и намеревался ранее, поехал в Тулу, чтобы повидаться по хозяйственным делам с приятелем своим Р. А. Писаревым (о нем см. прим. 2 к п. № 4 от 17 февраля 1884 г.) и посетить Н. В. Давыдова, сыгравшего большую роль в знакомстве его с Толстым (см. выше, в биографии Черткова), а также22 23 познакомиться с другом Толстого, тульским вице-губернатором кн. Л. Д. Урусовым и передать ему, по поручению Толстого, корректурные листы статьи «В чем моя вера», над которой он тогда работал (об Урусове см. прим. 15 к п. № 46 от 24 февраля 1885 г.). 8 ноября Чертков вернулся в место своего постоянного жительства, Лизиновку, и 14 ноября послал оттуда Толстому, — очевидно, в связи с теми беседами, которые они вели при свидании, — несколько книг из своей библиотеки и письмо, которое Толстой должен был получить с некоторым запозданием, так как с 8 по 18 ноября он был в Ясной поляне. Приведем это первое письмо Черткова к Толстому полностью:

«Присылаю вам несколько книг. Может быть какая-нибудь из них пригодится вам. «Ессе Homo» и книгу Шаффа присылаю на английском языке, потому что, если вы будете их читать, то вам, вероятно, приятнее читать их на оригинальном языке. «Analytical Concordance» присылаю вам на всякий случай, хотя вы, вероятно, уже знакомы с нею. О жизни Христа Geikie я уже вам говорил. Присоединяю еще один номер «Expositor» из-за статьи о воскресении Христа, которая меня очень заинтересовала. Мне захотелось ею с вами поделиться, хотя я и далеко не уверен, что она вам понравится. Кажется, я присоединил еще книгу «Canon of the New Testament», с которою впрочем вы, вероятно, также знакомы. — В Туле мне не удалось застать Урусова: он куда-то уезжал. Мне было очень досадно. Не теряю надежды когда-нибудь с ним всё-таки познакомиться. Ваши листы Давыдов обещался ему в исправности доставить. — Здесь теперь отлично. Только что выпал первый снег, и стало очень весело. Завтра мальчики начинают работы в ремесленной школе. Будет очень оживленно и еще веселее. До свидания, Лев Николаевич, еще раз благодарю вас за ваше доброе отношение ко мне. — В. Чертков».

Об упомянутых здесь книгах «Ессе Homo», «Analytical Concordance» и книге Geikie (Толстой ошибочно пишет Geike) см. прим. 1, 3 и 8 к настоящему письму Толстого. — Книга Шаффа, известного протестантского богослова, переселившегося из Германии в Сев. Америку и занимавшего там кафедру в Нью-Йоркском Университете (Philipp Schaff, 1819—1893) — «The person of Christ: the perfection of his humanity viewed as a proof of his divinity», London, 1880. Экземпляр ее сохранился в библиотеке Черткова. — «Expositor» — журнал, издававшийся в Лондоне с 1875 по 1925 г. — Кем написана упоминаемая Чертковым книга «Canon of the New Testament», установить не удалось. Упоминаемый в этом письме Давыдов — Николай Васильевич Давыдов (1848—1920) — был в то время прокурором Тульского окружного суда.

¹Джон Кунингам Гейки (John Cunningham Geikie, 1824—1906) — английский ученый богослов, отличавшийся известной широтой своих религиозных взглядов. Книга его, о которой упоминает Толстой, —«Life and Words of Christ», 2 vol., London, 1877—1878. Есть позднейший русский перевод ее свящ. М. Фивейского: «Жизнь и учение Христа», 4 вып., М., 1894. Среди непропущенных цензурою при царском режиме мыслей равных авторов, подобранных Толстым для последнего большого труда его «Путь жизни», имеется небольшой отрывок из сочинения К. Гейки (см. т. 45).23

24 ² Повидимому, Толстой имеет здесь в виду поля книги со ссылками на источники, по которым она составлена.

³Анонимная книга «Ессе Homo. A Survey of the Life and Work of Jesus Christ», 1 изд. 1865 г., оказавшая в Англии значительное влияние на освобождение религиозной мысли от ортодоксальности и выдержавшая много изданий. Автор ее — Дж. Р. Сили (J. R. Seeley, 1834—1895), профессор истории и писатель. Названная книга имеется на русском языке: «Ессе Homo. Обзор жизни и дела Иисуса Христа». Перев. с английского Тернера. С вступительной статьей Гладстона. 2 т. Спб. 1877—1878. Английское издание ее от 1868 г. сохранилось в библиотеке Черткова.

⁴Толстой говорит здесь о свойственном ему довольно распространенном суеверии, имеющем разные варианты. Несмотря на постоянную борьбу в самом себе с тем, что не выдерживало критики разума, он до конца жизни не мог победить в себе некоторых иррациональных верований и бесспорных суеверий. См. письмо его к Софье Андреевне Толстой от мая 1895 г., где он говорит о свойственном ему суеверии (т. 84).

⁵Вопрос о божественности и воскресении Христа в то время был еще не вполне разрешен для Черткова, как и некоторые другие вопросы христианской догматики, которая в результате совершавшегося в нем внутреннего процесса была им совершенно отвергнута. В письме к Е. И. Чертковой от 31 октября 1883 г., передавая свое впечатление от первых свиданий с Толстым и указывая на то, что он «нашел с ним много общего в понимании об осуществлении учения Христа, т. е. о том, как его последователям следует жить», Чертков замечает: «...в наших личных представлениях о боге мы, кажется, значительно расходимся». Однако, как можно судить и по данному письму, вопрос о жизненных выводах из учения Христа был для него наиболее существенным.

⁶Наиболее решительное выражение той же мысли мы находим в письме Толстого к Бутурлину от 19 [?] февраля 1884 г.: «Вам как будто претит слово и понятие Бог... Отец. Бог с ним — с Богом, только бы то, что требует от нас наша совесть (категорический императив — слишком уж неясный и неточный термин), было бы разумно и потому обязательно и обще всем людям. В этом вся задача, и задача эта вполне разрешена (для меня) Христом или ученьем, называемым христовым. Не я буду отстаивать метафизическую сторону ученья. Я знаю, что каждый видит его метафизическую сторону сквозь свою призму» (см. указанное письмо в т. 63). В письме Толстого к Г. А. Русанову от 15 марта 1886 г. мысль о ненужности метафизики выражена почти теми же словами, как в настоящем письме к Черткову (см. — ibid.). Но эта постановка вопроса не определяет собой миросозерцания Толстого в целом.

⁷Как уже указано, Толстой заканчивал тогда работу над статьей «В чем моя вера», которую предположено было напечатать в журнале «Русская мысль». Перерабатывая ее текст в корректурах, он закончил свой труд лишь 22 января 1884 г. К этому времени намерение печатать статью в «Русской мысли» было оставлено, и она была выпущена отдельной книжкой в 50 экземплярах по очень высокой цене в надежде, что это будет способствовать разрешению ее цензурою. Однако она была запрещена. Французский перевод ее, сделанный другом Толстого, кн. Л. Д.24 25 Урусовым, вышел под заглавием «Ma religion», без имени переводчика, в Париже, в 1885 г. На русском языке она появилась в свет в издании Элпидина, в Женеве, значительно позже (без обозначения года), а затем в изд. «Свободного Слова», Christchurch, 1902. Подробнее об этом сочинении Толстого см. в комментариях к нему Н. Н. Гусева в т. 24.

⁸ Толстой говорит о книге известного английского богослова и ориенталиста Роберта Юнга (Rob. Young, 1822—1888): «Analytical Concordance to the Bible», Edinburgh, 1880. Это указатель в алфавитном порядке входящих в Библию слов со ссылкою на те места ее, где они встречаются, Чертков послал Толстому новое издание этой книги с переводом греческих и латинских слов на английский язык и пояснением разного значения их в различных случаях. Книга эта сохранилась в яснополянской библиотеке Толстого и значится в ее каталоге.

В ответном письме к Толстому, из Лизиновки, от 7 декабря 1883 г., Чертков между прочим пишет: «Ваше письмо пришло как нельзя более кстати и меня очень ободрило. Почти во всем я с Вами согласен и признаю Вас выразителем моих лучших стремлений...»

* 2.

1883 г. Середина декабря. Москва.

Я не уѣду изъ Москвы, и потому, пожалуйста, пріѣзжайте прямо ко мнѣ. — Книгу вашу еще не получилъ.

Л. Толстой.

Письмо печатается впервые. На подлиннике рукой Черткова помечено: № 2. При установления даты имелось в виду, что Толстой отвечает здесь па письмо Черткова от 10 декабря 1883 г.

В этом письме, которое Чертков отправил из Воронежа вместе с переплетенной тетрадью, заключающей в себе выписки из разных авторов, он говорит: «Присылаю вам книгу с своими выписками, которую вы хотели видеть... О Достоевском я записал почти все стихи, появившиеся в газетах. Его смерть была для меня большим лишением — я только что собирался с ним познакомиться. Мне кажется, что я никогда не слышал высшего и лучшего толкования учения Христа в приложении к жизни, чем то, которое он дает в Идиоте, и, главным образом, — в Алексее Карамазове. — Я вам намеренно сообщаю свою тетрадь выписок и свое впечатление от Достоевского, для того чтобы вы видели меня лучше и чтобы, вследствие этого, отношения между нами были бы возможно полезнее для меня. — На пути в Петербург перед Рождеством мне очень хотелось бы вас видеть. Не позволите ли вы мне зайти к вам прямо с Рязанской ж. д., хотя бы только для того, чтобы узнать, свободны ли вы будете вечером и стоит ли мне оставаться день в Москве. — Хочу уменьшить свои путевые расходы и ездить в 3-м классе, следовательно выехать из Москвы раньше. Только в случае, если наверное вас увижу, могу выехать по курьерскому...» — Как видно из последующих писем Толстого и Черткова, свидание между ними в Москве, действительно, состоялось.

25 26

1884

* 3.

1884 г. Января 24. Москва.

Владиміръ Григорьевичъ,

Два дня послѣ васъ пріѣхалъ Озмидовъ,¹ о кот[оромъ] я вамъ говорилъ. Спрашивали ли про него у Стебута?²

Мнѣ кажется, что вамъ хорошо бы было сойтись. Если вамъ нужно, то онъ въ Москвѣ, Донская улица, домъ Соиной, Николай Лукичъ Озмидовъ. Я ѣду только завтра, 25-го, въ деревню на недѣлю. Обнимаю васъ.

Л. Толстой.

Письмо печатается впервые. На подлиннике рукой Черткова пометка: «1884» и № 3. При установлении даты, кроме этого указания Черткова, имелось в виду письмо Толстого к Софье Андреевне из Ясной поляны от 27 января 1884 г., из которого видно, что упоминаемая им в письме поездка в деревню относится к январю; число же написания письма указывается самым текстом его: «завтра, 25-го...»

Письмо это написано после свидания с Чертковым, до получения письма от него.

¹Николай Лукич Озмидов (1843—1908), по образованию агроном. По своим взглядам был отчасти близок к Толстому, с которым познакомился в начале 1880-х гг. Одно время держал под Москвой молочную ферму, потом открыл молочную лавку в Москве, но разорился и стал заниматься перепиской запрещенных сочинений Толстого и продажей их. Человек недюжинного ума, но необыкновенного самолюбия и тяжелого характера. И в этом, 1884 году, и в следующие годы Толстой не раз писал Озмидову, хлопотал о его делах, устроил в «Русскую мысль» статью его «Из дневника деревенского жителя» (см. «Р. м.» 1884 г., 9, за подписью Д. Ж.) В дальнейшем, как видно и из писем настоящего тома, Озмидов работал в «Посреднике», а в 1886 г. организовал на Кавказе трудовую земледельческую колонию, где работал вместе с дочерью своей Ольгой Николаевной. В последние годы своей жизни совершенно отошел от Толстого26 27 и его единомышленников. Подробности его биографии см. в прим. к письму Толстого к нему, от 18 декабря 1885 г., т. 63.

² Иван Александрович Стебут (1833—1923) — профессор Петровской Сельско-хозяйственной академии (ныне Всесоюзная академия с.-хоз. наук имени Ленина), много писавший по вопросам сельского хозяйства и основавший в Москве В. Женские Сельско-хозяйственные курсы. Был дружен с Озмидовым. Чертков в это время был уже знаком со Стебутом.

4.

1884 г. Февраля 17. Москва.

17 Февраля.

Дорогой Владиміръ Григорьевичъ,

Получилъ ваше письмо и получилъ вашу книгу и не отвѣчалъ на письмо. Не отвѣчалъ потому, что не умѣю отвѣтить. Оно произвело на меня впечатлѣніе, что вы (голубчикъ, серьезно и кротко примите мои слова), что вы въ сомнѣніи и внутренней борьбѣ по дѣлу самому личному, задушевному — какъ устроить, вести свою жизнь — личный вопросъ обращаете къ другимъ, ища у нихъ поддержки и помощи. — А въ этомъ дѣлѣ судья только вы сами и жизнь. — Я и не могу по письмамъ ясно понять, въ чемъ дѣло; но если бы и понялъ — быль бы у васъ, не то, что не рѣшился бы, а не могъ бы вмѣшиваться — одобрять или не одобрять вашу жизнь или поступки. Учитель одинъ — Христосъ, и учить онъ одному — исполнять волю Отца не для похвалы людей, а для того, чтобы быть съ Нимъ и потому быть счастливымъ и свободнымъ. На той ступени, на которой мы съ вами, главная помѣха — это забота о похвалѣ или осужденіи людей, которая, — чуть зазѣваешься, подставляется вмѣсто исканія истиннаго блага въ исполненіи Его воли. — Я очень люблю васъ, и ваша жизнь для меня важна, какъ часть моей, но я, должно быть, нынѣшнюю зиму не пріѣду къ вамъ. Такъ теперь мнѣ кажется. Какъ жаль, что управляющій не засталъ переписанной книги.¹ Теперь она ждетъ случая. Не прислать ли по почтѣ?

Я увлекаюсь все больше и больше мыслью изданія книгъ для образованія русскихъ людей. Я избѣгаю слово для народа, потому что сущность мысли въ томъ, чтобы не было дѣленія народа и не народа. Писаревъ² принимаетъ участіе. Не вѣрится, чтобы вышло, боюсь вѣрить, пот[ому] ч[то] слишкомъ было бы хорошо. Когда и если дѣло образуется, я напишу вамъ.³ Я ничего не дѣлаю такого, что бы поглощало меня всего, но живу хорошо, т. е. счастливъ, хотя все время не такъ здоровъ, какъ прежде.27

28 Если поднимется въ васъ на меня досада за то, что я какъ бы не отвѣчаю на ваше письмо, вы подавите ее пожалуйста. Я отвѣчаю на чувство, которое оно вызвало во мнѣ, и искренно. А вы пишите мнѣ.

Чтò Спенглеръ, началъ ли ученіе? Кланяйтесь ему.⁴

Л. Толстой.

Отрывки из этого письма напечатаны, с значительными искажениями, в «Спелых колосьях», стр. 82. Цитаты приведены в статье К. С. Шохор-Троцкого «Круг чтения Л. Н. Толстого и его краткая история» в сб. «Л. Н. Толстой. Памятники творчества и жизни», II, изд. «Задруга», 1920, стр. 192, а также в книге П. И. Бирюкова «Биография Л. Н. Толстого», т. III, Госизд., М., 1922, стр. 5. В редакторской дате обозначение года основано на том, что письмо помечено в архиве Черткова № 4 и является ответом на его письмо от конца января 1884 г.

В письме этом, разминувшемся с предыдущим письмом Толстого № 3, Чертков говорит: «Вы просили меня писать вам от времени до времени. Да и я сам чувствую сильную потребность сообщительности с вами... Вы хотите знать, что я делаю. Мне хотелось бы рассказать вам не самые мои действия, а смысл их. Другие считают самый смысл рисовкой, оригинальностью или фанатизмом. А потому они не могут мне помочь в проверке моих поступков. С вами же я чувствую себя на общей почве, знаю, что вы поймете меня. А потому ваш взгляд для меня важен, как объективный взгляд человека, не постороннего, но — стоящего на одной и той же почве. Вы очень заняты, имеете свое семейство и свои дела, и я не могу рассчитывать на ваш приезд сюда. Но не могу также в минуты мечтания не представлять себе всю помощь, которую ваш приезд сюда зимою хотя бы на несколько дней оказал бы мне и, главное, — тому начинающемуся делу, которого мне приходится служить центром в силу обстоятельств, от которых не могу избавиться»... — Затем Чертков сообщает Толстому о сближении своем с тремя юношами, из лизиновских крестьян, которые по окончании начальной школы продолжали у него свое обучение и вместе с тем работали по переписке и счетоводству в качестве служащих. Давая характеристику одного из этих юношей, он с удовлетворением отмечает, что в последнее время юноша «быстро развивается к лучшему». «Привожу его, как пример того, что я считаю моей главною задачею, а именно личные отношения к окружающим», говорит Чертков и продолжает: «Со всеми лицами, меня окружающими и мне помогающими, у меня существуют особые личные отношения. Вот в этих-то отношениях я и стараюсь в особенности придерживать себя под влиянием Христа (или его учения). — Счетоводство, земская служба, разъезды по школам идут своим чередом. Об этом и говорить нечего. — Вообще вот, что я хотел вам сказать. Мне кажется, что здесь все идет хорошо. Но хотелось бы, даже почти необходимо увериться в том, действительно ли идет хорошо, или они — посторонние — правы и том, что все это опасная шутка и ведет не к добру ни себя, ни других. Вот эта ответственность за других для меня действительно28 29 тяжелее всего. Что, если я ошибаюсь и заблуждаюсь? Для меня лично — все равно, — я спокоен. Но они — окружающие, — что с ними будет, если я направляю их на ложный путь? Кто их поправит, если мне придется изменять свое понимание учения Христа? — Нет, Лев Николаевич, приезжайте, ободрите, помогите. Вы здесь нужны».

¹«Переписанная книга» — заказанная Чертковым, через посредство Толстого, рукописная копия книги «В чем моя вера».

²Рафаил Алексеевич Писарев (1850—1906), землевладелец Тульской губ., известный земский деятель, много работавший на голоде 1891—1893 гг. Был дружен с Чертковым, с которым встречался еще в ранней юности в Петербурге. В Дневнике Толстого за 1884 г. (т. 49) встречаются упоминания о нем: 24 апреля — «Писарев близок, боюсь, что заблуждаюсь, но как бы я желал»; 2 мая — «...Писарев — неподвижен. Кажется, таким и останется». Подробнее о Писареве см. прим. к письму Толстого к Писареву, т. 64.

³ Мысль о приближении хорошей книги к широким народным массам, о создании общедоступной художественной и научной литературы усиленно занимает Толстого в это время. См. письма его к С. А. Толстой от 30 янв. и 5 февраля 1884 г., т. 83. В то время когда Толстой пишет Черткову комментируемое письмо, занимающий его вопрос вошел для него в новую стадию: к этому времени, очевидно, относятся те происходившие у Толстого «собрания по поводу издания новых книжек общедоступных», о которых Чертков пишет семь месяцев спустя в письме к Толстому от 25 сентября 1884 г. (см. комментарии к письму Толстого № 28 от 3 октября 1884 г.) и которые возникли по инициативе известного земского и городского деятеля М. П. Щепкина. Вопрос ставился уже на практическую, деловую почву, о чем свидетельствуют и слова Толстого в настоящем письме: «Когда и если дело образуется...» Об этом же говорится и в следующем письме Толстого к Черткову от конца февраля. Вновь найденная в архиве М. П. Щепкина необработанная статья Толстого по вопросу о народных изданиях (см. т. 25) является документом, относящимся к этому же времени. В этой статье, так же как и в настоящем письме к Черткову, Толстой решительно отвергает деление нуждающихся в хорошей книжке людей на «народ» и «интеллигенцию»: «Пускай исчезнет прежде всего... это искусственное деление [на] народ и не народ, интеллигенция, — этого деления и не существует; сколько я знаю грамотных мужиков, несомненно более способных учиться, чем кандидаты университета...» Однако договориться с Щепкиным и др. о принципах предполагаемого издательства Толстому не удалось, и оно не организовалось. В сентябре тот же вопрос об изданиях для народа поднимается вновь — уже со стороны Черткова, и это приводит к основанию «Посредника».

⁴ Федор Эдуардович Спенглер (ум. 1909) — из небогатой обрусевшей баронской семьи голландского происхождения. Учился в военной гимназии, но не захотел избрать военную карьеру и, поселившись в деревне, сделался сельским учителем, а затем при содействии Черткова получил назначение в земскую школу Острогожского у. Воронежской губ., невдалеке от Лизиновки. В школе своей он проводил, насколько мог, систему свободного воспитания. Благодаря своему мягкому, но упорному и трудолюбивому29 30 характеру, он достиг в течение нескольких лет прекрасных результатов, заслужив любовь и доверие учеников и их родителей-крестьян. В конце 1886 г. он женился на дочери H. Л. Озмидова, Ольге Николаевне (см. прим. 1 к письму № 3, от 17 февраля 1884 г.). Последние годы жизни служил на железной дороге в Харькове. Умер от брюшного тифа, заразившись от больных железно-дорожных рабочих, за которыми самоотверженно ухаживал. Повидимому, Толстой заинтересовался Спенглером по рассказам Черткова. В дальнейшем он имел и личные впечатления от него и на вопрос об этих впечатлениях О. Н. Озмидовой, ответил: «Это прелестный человек по чистоте, ясности и твердости». См. письмо к Н. Л. Озмидову от 4 ноября 1886 г., т. 63.

* 5.

1884 г. Конец февраля. Москва.

Какое славное бодрое письмо ваше послѣднее — и доброе. Я сижу дома въ жару съ сильнѣйшимъ насморкомъ и читаю Конфуція¹ второй день. Трудно представить себѣ, что это за необычайная нравственная высота. Наслаждаешься, видя, какъ это ученіе достигаетъ иногда высоты христ[іанскаго] ученія.

О книгахъ вы правы, мнѣ кажется: тѣ, к[акія] есть, скорѣе вредны, чѣмъ полезны. Мое занятіе книгами больше и больше захватываетъ меня. — Хотѣлось бы отплачивать чѣмъ могу за свои 50-лѣтнія харчи.² Не пишу вамъ подробно, п[отому] ч[то] кое какъ разсказать не хочется, а мысль мнѣ очень дорога, да еще и подвергнется многимъ измѣненіямъ, когда начнется самое дѣло.³

Рукопись⁴ пошлю завтра почтой.

Пишите мнѣ пожалуйста. Я и безъ конверта отвѣчу.⁵ Мнѣ не менѣе васъ дорого знать, чтó вы и какъ. Abdallah⁶ очень искусственно, но много хорошаго, и понимаю, какъ вы цѣните это. Я еще не дочелъ.

Поклонитесь Шпенглеру.⁷ Очень радъ за него, что онъ вступаетъ въ дѣло. Обнимаю васъ.

Л. Толстой.

Полностью письмо печатается впервые. Цитаты из него приведены в статье К. С. Шохор-Троцкого «Круг Чтения Л. Н. Толстого» — сборн. ТП, II, стр. 192, и в Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 6. При установке даты имелось в виду, что Толстой отвечает здесь на письмо Черткова от 18 февраля, а следующее письмо Черткова от 2 марта свидетельствует уже о получении этого письма.

В письме от 18 февраля Чертков говорит: «Ваше письмо мне доставило большое удовольствие, потому что мне постоянно хочется знать, где вы,30 31 что вы делаете. Оно ни малейшей досады не могло во мне возбудить. Я всегда вам буду искренно благодарен за откровенность и искренность, даже и в тех случаях, когда не могу с вами соглашаться. Что касается до моего последнего письма, то вы, вероятно, в большой степени правы. Я помню, что на следующий день после его отправки чуть было не написал другое письмо в отмену его. Я чувствовал, что там что-то было не так. Но потом решил, что с вами лучше не спешить поправлять свои ошибки и оправдываться. Я действительно крайне эгоистичен и всегда благодарен, когда мне об этом напоминают. Меня так обрадовало, что вы заняты книгами для народа или там — для русских людей, как вы предпочитаете выражаться. Книги так, так нужны. Каждый день приходится сожалеть, что можно смело давать читать только две-три книги. А спрос постоянно увеличивается. У меня под руками масса книг, и я серьезно опасаюсь, что они приносят больше вреда, чем пользы... Нам книги нужны — давайте нам их. Я так рад, что Писарев продолжает заниматься этим делом. Спенглер на этих днях начинает работать в небольшой школе, которая лишилась учительницы. Вы совершенно правы, что учитель один — Христос, но иногда я так далек от него. Одного только я и желаю — не счастья и не свободы, а уменья и сил служить ему и забыть себя. Но последнее мне что-то не дается. Я поглощен собою. Мне иногда кажется, что только смерть меня освободит от меня самого. И если так, то я рад был бы умереть. Впрочем, может быть с божьей помощью мне удастся и в жизни хоть сколько-нибудь забыться».

¹Конфуций, на китайском языке Кун-фу-цзы (551—479 до н. э.) — китайский ученый, основатель «конфуцианства». В юности был заведующим хлебными амбарами, но уже на 21-м году выступает в роли учителя-мудреца и обходит для пропаганды своих идей несколько уделов феодального в то время Китая, затем поселяется в северном Китае, где он родился, и занимается изучением древних обрядов, музыкой, редактированием древних поэтических произведений. Учение Конфуция касается только вопросов этических и политических, не заключая в себе элементов метафизики и мистики. В основе его этического учения лежит идея преодоления эгоизма и нравственного совершенствования в духе правдивости и чистоты побуждений. — С конца 1883 г. в течение зимы и весны 1884 г., Толстой систематически изучает «китайскую мудрость» — Конфуция и Лао-цзе, все более увлекаясь ею, о чем свидетельствуют, кроме его писем, и многочисленные записи в дневниках его. В бумагах Толстого сохранился неоконченный набросок популярной статьи, посвященной «китайской мудрости» и перевод целого ряда наиболее близких ему по духу изречений Конфуция. (См. «Китайская мудрость:... 2. Великое учение», т. 25.) Многие мысли Конфуция вошли также в «Мысли мудрых людей на каждый день» (т. 39), в «Круг чтения» (тт. 40, 41, 42), в сборник изречений «На каждый день» (тт. 43 и 44). Кроме того, под редакцией Толстого была составлена книжка П. А. Буланже «Жизнь и учение Конфуция», изд. «Посредника», М., 1903.

²Толстой имеет в виду пятьдесят лет своей «барской жизни» за счет труда угнетенных классов: мысль, постоянно мучившая его с конца 1870-х гг.31

32 ³ О деле издания общедоступных книг см. выше — прим. 3 к письму № 4 от 17 февраля 1884 г.

⁴ Рукописная копия книжки «В чем моя вера». См. выше прим. 1 к письму № 4 от 17 февраля 1884.

⁵ Чтобы упростить для Толстого отсылку ответного письма, Чертков вложил в свое предыдущее письмо надписанный конверт с маркой.

⁶ Ed. de Laboulaye «Abdallah ou le treffle à quatre feuilles», Paris, 1859, — моралистическая сказка Э. де Лабулэ (1811—1883), французского журналиста и профессора правоведения. Некоторые сочинения Лабулэ, сатирического и памфлетного характера, как «Paris en Amérique» и «Prince Caniche», хорошо известны у нас по русским переводам. Сказка, о которой говорит Толстой и которую Чертков, повидимому, оставил ему при последнем свидании, имеется в русских переводах: в книге Эд. Лабулэ, «Арабские и турецкие сказки», I, Спб., 1869, и в отдельном издании, в сокращенном переводе кн. А. Шаховской под заглавием «Абдаллах или Трилистник о четырех листьях». М. 1913. Смысл ее заключается в том, что никакие житейские блага не дают человеку истинного счастья, что оно достигается только возвышенной, самоотверженной жизнью.

⁷Написано: Шпенглер вм. Спенглер, как иногда и в дальнейших письмах. В тех иностранных фамилиях и названиях, где буква с (s) произносится на иностранном языке как ш, Толстой и устно и письменно часто подменял общеупотребительное в русской транскрипции с буквой ш.

* 6.

1884 г. Марта 4—6. Москва.

Дорогой Владиміръ Григ[орьевичъ],

Спасибо вамъ, что пишете мнѣ. Меня волнуетъ всякое письмо ваше. Скажу вамъ мое чувство при полученіи вашихъ писемъ: мнѣ жутко, страшно — не свихнулись бы вы. И не отъ того, что я не вѣрю вашей силѣ, не высоко цѣню васъ; не отъ того, что вы, въ моемъ понятіи, ужасно высоко залѣзли — (туда, куда и надо), но мнѣ все кажется, что вы тамъ не тверды. Это происходитъ отъ того, что я очень люблю васъ, и отъ того, что дѣло, которое вы дѣлаете на этой колокольнѣ, мнѣ очень дорого. Мнѣ хочется и посовѣтовать и страшно, какъ бы не помѣшать. Одно не могу не сказать на предпослѣднее письмо. Вамъ надо жениться. Т. е. мнѣ кажется, что вы будете прочнѣе — тамъ на высотѣ, обвязавъ себя этой веревкой. Меня испугали въ предпослѣднемъ письмѣ слова: я напился и развратныя мысли. Я знаю, что вы нарочно преувеличиваете стыдное, и въ этомъ я всегда васъ ставлю въ примѣръ себѣ; но это страшно. — Другое — я боюсь, что вы увлекаетесь прозелитизмомъ32 33 — обращеніемъ какъ цѣлью. Обращеніе тогда только дѣйствительно и тогда только совершается, когда оно есть послѣдствіе (почти безсознательное) собственнаго утвержденія и потому улучшенія. Мнѣ такъ кажется и такъ со мной было. Вы, пожалуйста, не осуждайте меня, что я васъ учу, — я говорю, чтó чувствую, и выходитъ нехорошо.

Я радуюсь, что вы нашли въ Петрѣ¹ согласіе, вамъ помощь, но ваша радость мнѣ не нравится. Согласіе съ истиной и признаніе ея не можетъ не быть — оно есть во всѣхъ, въ тѣхъ, к[оторые] ругаютъ ее и идутъ противъ нея. — Въ томъ, что мы всѣ согласны были и есть и будемъ — для меня, слава Богу, нѣтъ ужъ и минуты сомнѣнія — радостно то, когда люди перестаютъ бороться напрасно противъ истины и находятъ счастье въ ней. — Дай Богъ, чтобы это было въ тѣхъ, к[оторые] вамъ близки. —

Получилъ я еще номеръ Бирюкова.² Не нравится мнѣ. Я занятъ китайской религіей. Очень много почерпнулъ хорошаго, полезнаго и радостнаго для себя. Хочу подѣлиться съ другими, если Богъ поможетъ. — Я теперь послѣ написанія своей книги³ сталъ много спокойнѣе и менѣе непріятенъ другимъ. Чувствую, что кое что перешло ужъ ко мнѣ въ сердце. —

Пожалуйста, пишите мнѣ. Кланяйтесь Шпенглеру⁴ и напишите о немъ.

Толстой.

Полностью письмо печатается впервые. Небольшая цитата из него приведена в статье К. С. Шохор-Троцкого «Круг Чтения» — сб. ТП, II, стр. 182. На подлиннике рукой Черткова пометка: «февраль-март?». Редакторская дата основана на том, что письмо это заключает в себе ответ на письмо Черткова с датою: 2 марта 1884 г., а 8 марта Чертков в своем письме уже свидетельствует о получении его.

Как видно из текста этого письма, оно является ответом на два следующих друг за другом письма Черткова. Первое из них, которое Толстой называет в своем ответе «предпоследним», до настоящего времени не найдено. В последнем же, от 2-го марта, Чертков пишет Толстому следующее (цитируем с сокращениями):

«Хочу поделиться с вами великою радостью, совершенно неожиданно поразившею меня на этих днях... Оказывается, что Петр Апурин, старший из трех мальчиков, о которых я вам говорил, вполне готов разделять простое, прямое понимание учения Христа. Из случайного разговора с ним обнаружилось, что он согласен, что у Христа не убивать действительно значит не убивать, не судить — не судить, не клясться — не клясться, и что его вовсе не пугают все дальнейшие выводы из такого понимания слов Христа. Он не решается утверждать, что не пошел бы в солдаты,33 34 если б он не был единственным сыном и подлежал бы призыву, так как признает, что в подобных вещах нельзя за себя отвечать наперед. Но он вполне признает, что христианин не может и не должен участвовать в войске. То же самое — относительно остальных заповедей Христа. И выражает он эти для меня в нем вполне неожиданные взгляды с таким тихим, спокойным видом, с такою славною полу-задумчивою полу-игривою улыбкой, что просто душу веселит смотреть на него. Он сын крестьянина-пьяницы соседнего села. Ему теперь 19 лет. В настоящее время он в отношении меня исполняет роль в роде конторщика или делопроизводителя... Не знаю, как для вас, но этот случай с Петрушкою имеет для меня громадное значение. Он еще раз доказывает, что почва готова и что нас гораздо больше, чем мы думаем. — Вашу рукопись «В чем моя вера» я получил и перечитывал ее внимательно и с громадным наслаждением. Почти вполне соглашаюсь со всею частью о понимании практической стороны учения Христа. Уже предвижу, что, вероятно, больше не буду ни участвовать в суде, ни присягать, и меня уже начинает переставать пугать вытекающая из такого воздержания потеря случаев приносить своим официальным положением то, что я считал пользою».

¹Петр Семенович Апурин (1865—1918), о котором говорит в своем письме Чертков, — крестьянин из деревни Екатериновки Лизиновской вол. Воронежской губ. Благодаря своей умственной одаренности, честности и трудоспособности сделался главным помощником Черткова во всех его практических делах и на всю жизнь сохранил с ним дружеские отношения. Работал в течение многих лет и в конторе издательства «Посредник».

²Гектографированный журнал, издававшийся зимой 1883—1884 г. П. И. Бирюковым в количестве 20—30 экземпляров под названием «Переписка с друзьями» и распространявшийся между друзьями и родственниками Бирюкова. Чертков тоже сотрудничал в нем и посылал его Толстому, который был неудовлетворен им вследствие недостаточной серьезности его в целом. О П. И. Бирюкове см. ниже, в прим. 4 к письму Толстого № 50, от 25—26 марта 1885 г.

³«В чем моя вера». См. прим. 7 к п. № 1 от 5 дек. 1884 г.

⁴Ф. Э. Спенглеру. См. прим. 4 к п. № 4 от 17 февраля 1884.

По получении письма Толстого Чертков пишет в возражение ему:

«Только что получил от вас письмо и сейчас же отвечаю — такую чувствую я потребность общения с вами. Только, признаюсь, я не совсем понимаю, почему вы сами, радуясь согласию Петра, говорите, что моя радость вам не нравится. Мне кажется, что ваше опасение относительно увлечения прозелитизмом не вполне справедливо (можно с вами говорить так — спроста?). Я отлично понимаю и давно разделяю ваш взгляд на несостоятельность обращения, как цели, и уверен, что лучшая проповедь есть простое исполнение учения. А потому я, по возможности, стараюсь избегать собственно возбуждения разговоров и здесь среди своих окружающих никогда не занимался никакою словесною пропагандою своего понимания. Петр совершенно независимо от меня обнаружил прямое понимание слов Христа. Я здесь не вижу никакого прозелитизма и искренно34 35 радуюсь согласию Петра, как радовался Крамскому [художнику И. Н. Крамскому], Бирюкову и вам. — Еще одно возражение. Зачем вам страшно давать мне советы, Лев Николаевич? Мне очень жаль, что вы от этого так воздерживаетесь. Я понимал бы ваше опасение, если бы вы имели основание полагать, что совет ваш будет тотчас же мною беспрекословно применен... Но ведь этого вовсе нет. Советы ваши служили бы для меня лишь справкою. Я в них очень нуждаюсь, уверяю вас, Лев Николаевич, но вовсе не буду и не могу непременно с ними соглашаться».

* 7.

1884 г. Марта 9—10. Москва.

.... Главное то: внушить человѣку — не ходи присягать, не ходи воевать, потому что ты вѣришь, что Христосъ Богъ, а Христосъ сказалъ это, — хорошо ли это? Это почти ловить его, пользоваться тѣмъ, что онъ повѣрилъ на слово, что Христосъ — Богъ, и Евангеліе — Божественная книга. Сказать это можно тогда, когда весь смыслъ ученія Христа проникъ въ сердце и когда эти правила не принимаются какъ что-то новое или извнѣ обязательное, а какъ подтвержденіе или уясненіе того, что и такъ само собою вытекаетъ изъ ученія. Вотъ это-то нужно передать, и это-то трудно. Это-то и будемъ стараться дѣлать. И то не стараться дѣлать въ другихъ, a въ себѣ, и тогда оно будетъ въ другихъ. Вотъ это-то — учить другихъ — я боюсь для себя, — для истины — для Бога...

Этот впервые публикуемый отрывок из письма, уничтоженного Чертковым по желанию Толстого, печатается с машинной копии выписки, сделанной Чертковым перед уничтожением письма: подлинник выписки не сохранился. В архиве Черткова, среди нумерованных писем Толстого, на месте недостающего письма вложен листок с № 7 и пометкою рукой Черткова: «10 марта 1884. Уничтожено по желанию Л. Н-ча, выраженному в самом письме». Датируя письмо, имеем в виду, кроме пометки Черткова, записи Толстого в Дневнике его от 9 и 10 марта 1884 г.: в первой из них он говорит о получении от Черткова письма, вызывающего «написать о заповедях для народа», т. е. письма Черткова от 6 марта, во второй указывается, что ответное письмо Черткову уже написано.

О настроениях Толстого, вылившихся в уничтоженной части письма, можно до некоторой степени судить по следующим строкам из вышеупомянутых дневниковых записей: 9 марта — «Почитал о Китае и поехал верхом по городу. Все работают кроме меня. — Вечер — слабость... Был утром у колодочника. В подвале пристально, бодро работают и пьют чай. Все работают кроме меня. Я сплю. Грехи — тщеславие, праздность»; 10 марта — «... Очень я не в духе. Ужасно хочется грустить на свою дурную жизнь и упрекать. Но ловлю себя» (т. 49). Возможно, что в связи со своим35 36 тяжелым настроением и склонностью «упрекать» — очевидно, упрекать окружающих и прежде всего Софью Андреевну, которая в этот период была особенно далека от него по своим настроениям, — Толстой говорил в уничтоженном письме и о своем одиночестве в семье. Чертков, исполнив просьбу Толстого об уничтожении письма, выписал из него только то, что было лишено интимного характера, как поступал в подобных случаях и с последующими письмами. Лишь позднее ему удалось получить разрешение Толстого не уничтожать писем, предназначенных для него одного, а хранить их, не показывая их при жизни Толстого никому другому. — Уцелевшая и публикуемая теперь часть письма является ответом на письмо Черткова от 6 марта, которое мы приводим здесь лишь с небольшими сокращениями: «Вы, вероятно, удивитесь получению от меня третьего письма так скоро, — пишет Чертков, — но каждое из этих писем имело свой повод... Теперь хочу поговорить с вами по поводу последствий наших последних разговоров с Петром. Затронутые вопросы, видно, его сильно занимают, и он заводит о них обсуждение со всеми своими приятелями. Сегодня он мне сообщил, что имел по этому поводу длинный спор с Гаврилом Макаровичем, тем Пашковцем, о котором я уже вам говорил, и неким Семеном, смотрителем дома моих родителей, постоянно читающим библию и весьма набожным с церковным оттенком. Оба они... утверждали, что война, суд и присяга не противны учению Христа, и главный их довод состоял в том, что это практиковалось в Ветхом Завете. Петр мне чистосердечно признался, что разговор с ними несколько поколебал его уверенность в правоте нашего понимания Евангелия. Но когда я ему напомнил, что Христос местами прямо опровергает ветхозаветные понятия, как напр. в Нагорной проповеди, то Петр вполне согласился... Несколько раз я было вставал, чтоб принести вашу рукопись, где это прямое понимание слов Христа так ясно и убедительно изложено [«В чем моя вера»]. Но сочинение ваше изображает ход вашей собственной внутренней работы над Евангелием и постепенные видоизменения вашего понимания учения Христа, и оно доступно только людям развитым в известном смысле и получившим образование, более или менее аналогичное с вашим. И вот мне показалось, что^:вам, именно вам, непременно следовало бы написать для малограмотного люда общедоступное изложение прямого непосредственного понимания слов Христа с опровержением общераспространенных ложных толкований. Хотелось бы, страстно хотелось бы иметь в руках книжку, писанную народным языком, в которой живо, реально было бы изложено, кем, кому и когда была сказана нагорная проповедь, объяснялся бы с неотразимою простотою истинный смысл пяти заповедей Христа, предупреждалось бы против распространенных ложных толкований, упраздняющих всё значение этих заповедей, и всё изложение подтверждалось, выяснялось и оживлялось бы примерами, взятыми из быта современной русской полуграмотной массы... Лев Николаевич, пожертвуйте несколькими часами на составление такой книжечки. Она положительно необходима, и вы одни в состоянии ее написать».

На вторую половину этого письма Толстой как бы отвечает в Дневнике своем: 9 марта — «Письмо Черткова — вызывает меня написать о заповедях для народа. Кажется, что надо. Это захватило меня, но не знаю»;36 37 10 марта — «Написал Черткову — кажется, хорошо, т. е. без фальши. Хорошо бы написать ту книгу, да надо, чтобы было совсем чистое побуждение» (т. 49).

* 8.

1884 г. Марта 11. Москва.

Вотъ вамъ совѣтъ, дорогой Вл[адиміръ] Гр[игорьевичъ], и именно въ томъ смыслѣ, что я бы такъ сдѣлалъ: Приготовьте себѣ орудія земледѣльческія для двоихъ, подъищите товарища пріятнаго и знающаго крестьянское дѣло и съ весны возьмитесь за работу, и сколько хватить силы и охоты (насильно я бы не сталъ дѣлать) проработайте всю крестьянскую работу. Я всю жизнь мечталъ и теперь мечтаю объ этомъ. Мнѣ кажется, что нѣтъ на свѣтѣ болѣе хорошихъ условій для хорошей жизни. И это поучительно въ настоящемъ смыслѣ. Напишите, какъ вы думаете заняться хозяйствомъ.

Ваша мысль о книгѣ¹ продолжаетъ занимать меня, но я не принимался. Я занятъ очень китайской мудростью.² Очень бы хотѣлось сообщить вамъ и всѣмъ ту нравственную пользу, кот[орую] мнѣ сдѣлали эти книги. — Вы знаете, что Писарева жена⁸ выкинула и очень больна. Вчера слышалъ, что ей лучше. Мнѣ очень жалко ихъ.

До слѣдующаго письма.

Вашъ Л. Т.

Полностью письмо печатается впервые. Небольшая цитата приведена в статье К. С. Шохор-Троцкого «Круг чтения», — в сб. ТП, II, стр. 192. На подлиннике — пометка рукой Черткова: «12 марта». Датируем письмо на основании записи в Дневнике Толстого от 11 марта 1884 г.: «Письмо от Черткова. Он недоволен и просит совета о хозяйстве. Я написал».

Первая часть указанного письма Черткова, от 8—9 марта, представляет ответ на письмо Толстого № 6, от 4—6 марта, и приведена нами в заключительном примечании к этому письму. Во второй части Чертков пишет: «Писарев и Стебут очень настойчиво советуют мне для сельско-хозяйственного хуторка пригласить опытного специалиста. Я же склоняюсь к тому, чтобы на первый год... не поручать чужому лицу руководства делом, пока сам еще решительно ничего не смыслю в этом деле. На первый год хочу только сам вместе с своими домашними позаняться хозяйством для ознакомления с условиями крестьянского хозяйства... Хочу пройти через все приемы и мелочи крестьянского хозяйства; для того чтобы стать ближе к ним. Для этого не нужно студента Петровской Академии. Как вы думаете?» — О Писареве см. прим. 2 к письму № 4 от 17 февраля. — О Стебуте см. прим. 2 к письму № 3 от 24 января.37

38 ¹ См. заключительную часть комментария к письму № 7, от 9—10 марта.

²Кроме Конфуция, о котором см. прим. 1 к письму № 5, от конца февраля, Толстой ознакомился в это время с учением китайского философа Лао-тзе (иначе — Лао-Цзы, Лао-си), жившего, как и Конфуций, в VI в. до н. э. Об этом свидетельствует ряд записей в Дневнике Толстого ва 1884 г., начиная с 6 марта. Основные этические идеи Лао-тзе были чрезвычайно близки Толстому, и, перечисляя в разных случаях своих наиболее любимых мыслителей, он всегда называет при этом, рядом с Конфуцием, Лао-тзе. Мысли Лао-тзе вошли в «Круг чтения» (тт. 40—42), в книги «На каждый день» (тт. 43 и 44), в «Путь жизни» (т. 45). См. также перевод Толстого из книги Лао-тзе «Тао-тэ-цзин» («Книга пути и истины») и комментарии к нему в т. 25.

³Жена Р. А. Писарева, о котором см. прим. 2 к письму № 4 от 17 февраля, — Евгения Павловна, урожд. гр. Баранова.

На письмо Толстого от 11 марта Чертков отвечает 15 марта письмом, которое еще более четко, чем предыдущее, рисует его жизненные планы на ближайшее время: «Меня очень радует, — пишет он, — что ваш совет о полевой работе подтверждает мое решение самому лично, как вы говорите, проработать всю крестьянскую работу. Только мне придется заняться этим делом не именно вдвоем, — а с несколькими товарищами, ибо для меня уже выделены 100 дес. и хуторок и даны в ссуду 2 тыс. руб. для обзаведения скотом и всем инвентарем... Вместе с тем я, вероятно, соглашусь с мнением управляющего моего отца, весьма опытным хозяином, вести на отведенном участке параллельно три вида хозяйства: одно крестьянское в том виде, в каком оно в настоящее время практикуется местным населением, другое — такое хозяйство, какое по мнению управляющего крестьяне могли и должны были бы вести для получения больше пользы, но вместе с тем не требующее никаких особых затрат. Третье — вполне рациональное, интенсивное. — Если вы возразите что-нибудь на это, Лев Николаевич, то буду вам искренно благодарен, ибо и тогда, когда не можешь вполне согласиться с выраженным кем-нибудь взглядом, знание этого взгляда часто предохраняет от многих крайностей в противоположную сторону». — По получении этого письма, 18 марта, Толстой записывает в Дневнике своем «Письмо от Черткова. Люблю его и верю в него».

* 9.

1884 г. Марта 17. Москва.

Спасибо вамъ за то, что часто пишете. Я только началъ читать ваше послѣднее письмо, гдѣ вы возражаете на мои доводы, и тотчасъ же призналъ свою ошибку и очень радъ сказать вамъ, что вы правы. Но мнѣ мало убѣдиться, что хорошо бы было написать такую книгу, надо, чтобы потребность эта родилась во мнѣ. И мнѣ кажется, что она зарождается. Съ одной стороны — ваше письмо, съ другой — на дняхъ я прочелъ38 39 очень умную статью о крестьянскомъ надѣлѣ; статья хорошая, много вѣрнаго; но такъ много полемики, злости, насмѣшекъ, что мнѣ стало противно.¹ Тоже и въ моей статье.² И мнѣ стали ясны ея недостатки. Съ третьей стороны, вчера мой брать, очень добрый человѣкъ,³ въ добромъ духѣ сталъ говорить мнѣ о моей статьѣ и сказалъ, что она показалась ему многословна, растянута, и это правда. Но дѣлать извлеченiе я не могу. Надо вновь писать новое съ цѣлью только передать то, что важно и нужно. Я бы очень былъ радъ, если бы это сдѣлалось. Вѣрьте мнѣ, я въ этомъ не властенъ.

Ваше недовольство собой, сознаніе несоотвѣтственности жизни съ требованіями сердца я знаю по себѣ, и одно, что прошу васъ — не говорить объ этомъ, не думать объ этомъ самому съ собой. Это все равно, что путешественнику, идущему къ Іерусалиму, постоянно думать о томъ, какъ онъ мало прошелъ и какъ много остается. Эти мысли могутъ только ослабить его энергію. Думать надо о ближайшей верстѣ, если уже нужно думать о будущемъ. Само собой разумѣется, это относится къ тѣмъ, кот[орые] точно идутъ. Если бы даже случилось, чтобъ я заблудился и очутился на томъ же мѣстѣ, съ кот[ораго] вышелъ, то это никакъ не должно обезкураживать меня. Лучше узнаю дорогу и все таки пойду. Китайская мудрость, кот[орою] я занимаюсь, говоритъ: Возобновляй самъ себя каждый день сначала и опять сначала и всегда сначала. Мнѣ это очень нравится. И я стараюсь это дѣлать, и мнѣ довольно знать, что, оглянувшись назадъ, я вижу, что я иду впередъ, а не назадъ, чтобы бодро жить съ увѣренностью, что я иду по настоящ[ей] дорогѣ. Сколько я прохожу въ день, это другой вопросъ. Стараюсь больше, и радуюсь, когда пройду больше, и часто случается, что перейду лишнее и теряю время, отдыхаю, и часто отдыхаю и стою, когда могъ бы итти. Не скучайте на спячку — она иногда должна быть, какъ сонъ. — Страшно только сомнѣніе въ пути, въ радости пути. У меня теперь этого, слава Богу, не бываетъ. Если бываетъ, то на самое короткое время, на полчаса, и то въ полгода разъ, и то въ такія минуты, когда я ясно вижу, что я во временно затуманенномъ положеніи, и я въ глубинѣ души не вѣрю этому сомнѣнію. Все равно, какъ на пути нашло заблужденіе, что я назадъ иду; но заблужденіе такъ слабо, что продолжаешь итти. — Я послѣднее время очень счастливъ и спокоенъ и именно этой увѣренностью,39 40 что путь мой вѣренъ и что благо въ томъ, чтобы мнѣ итти по немъ, и что я иду. Желалъ бы, чтобы вы испытывали тоже. Напишите, как вы?

Иногда я пишу вамъ, какъ предпослѣдній разъ, съ оглядкой на себя, и тогда мнѣ хочется, чтобы вы уничтожили письма. Когда это случится, я буду писать: уничтожьте.

Ужасно сочувствую Шпенглеру.⁴ Дай Богъ ему выдержки. Претерпѣвый до конца спасенъ будетъ.⁵ Только бы онъ выдержалъ, у него будетъ награда огромная.

Полностью письмо публикуется впервые. Отрывок с значительными искажениями был напечатан в СК, стр. 128. Подписи Толстого на этом письме, как и на многих последующих его письмах к Черткову, не имеется. На письме — пометка рукой Черткова: в левом углу «18 март 84», в правом углу — «21 март 84», соответствующие, вероятно, почтовым штемпелям отправления и получения. Основания для нашей датировки: письмо по содержанию является ответом на письмо Черткова от 13 марта, получение которого Толстой отмечает в Дневнике от 16 марта словами: «Письмо прекрасное от Черткова»; в Дневнике же от 17 марта он говорит: «Написал письмо Черткову».

В письме от 13 марта, на которое отвечает здесь Толстой, Чертков говорит: «Ваше опасение о том, хорошо ли внушать человеку, что надо исполнять учение Христа, потому что он бог, я понимаю, хотя, правду сказать, не вполне разделяю. Моему пониманию доступны только два мотива для исполнения чьей-либо воли: или сознание, что исполнение его воли доставит мне благо, другими словами будет для меня выгодно, или же — признание за ним такого авторитета, что исполнение его воли для меня обязательно... Для меня напр. учение Христа представляется более обязательным, чем выгодным. Само учение непосредственно вызывает во мне отзывчивость всего, что сознаю в себе лучшего и высшего. Поэтому признаю̀ учение божеским... Следовательно, другими словами, — нужно исполнять учение Христа, потому что он бог. Но, составляя книгу для простого люда, в которой обнаруживался бы ясно прямой смысл учения Христа, разве представляется необходимость упирать именно преимущественно на авторитетность Христа? — Не толкование, а обнаружение смысла, напр. нагорной проповеди, написанное в доступной форме, — такая книга именно и содействовала бы облегчению того, чтобы, как вы говорите, весь смысл учения проник в сердце. Такая книга была бы не учительскою, а представляла бы только сообщение другим вашего понимания учения Христа, такое же сообщение, как и ваша последняя книга, только в форме, доступной массе. Масса же нуждается в такой книге, почва готова. Если вы имели что сказать, то почему сказали это только людям развитым?.. — Употребляя слова о проникании в сердце всего смысла учения Христа — относительно других людей — и оглядываясь затем на себя, прихожу к ужасному диаметрально противоположному этим словам состоянию, в котором я сам нахожусь. В теории все обстоит40 41 благополучно, и головные убеждения так чисты и высоки, что возбуждают даже язвительность со стороны людей, сравнительно кротких. Но действительное наличное настроение не имеет ничего похожего на головные убеждения. Там всё Христос, бескорыстное служение богу, прямое понимание учения, отсутствие компромисса и т. д., здесь — апатия, спячка, мелочность, раздражительность, эгоизм, постоянная готовность на самый крайний разврат... Боже мой, помоги мне хоть понемногу, но отделаться-таки наконец от себя. Вы опасаетесь, что я не тверд. Да, разумеется, я не тверд... — Письма ваши, Лев Николаевич, обещаюсь уничтожать, если вы еще раз подтвердите ваше желание после того, как узнаете, что мне очень больно их рвать, так как они мне дороги в смысле справок для себя лично и для возобновления и проверки возбужденных мыслей и затронутых убеждений. Я от времени до времени их пересматриваю, и это очень помогает мне приводить в систему свои убеждения и постепенно разрешать открытые еще вопросы. Вы можете быть уверены, что кроме меня никто их не будет у меня читать... — Был у Спенглера. Он усердно работает с 15 детьми, получает с ребенка 60 коп. в месяц и платит 2 р. 60 к. ва квартиру и продовольствие. Следовательно довольствуется наименьшим возможным. Крестьяне его села не настоящие крестьяне, а бывшие содержатели постоялых дворов, следовательно, подходят к типу кулаков. У него были с ними неприятные стычки. Один сделал ему выговор за то, что он недостаточно наказывает детей, другой обещался бить его зa то, что он не прервал занятий, когда тот вошел в школу. Вообще он не падает духом, но по вечерам несколько тоскует за полным отсутствием развитого общества... Он еще очень молод и сам нуждается в ободряющем элементе, как впрочем, кажется, и все люди».

¹Повидимому, Толстой говорит здесь о книжке Д. Д. Голохвастова «Письма из деревни о Письмах из деревни г-на Энгельгардта», М. 1884. В Дневнике от 15 марта Толстой говорит о ней: «Книжка Голохвастова против Энгельгардта, кое что хорошо, но как ужасна полемическая злость. Это урок для меня, и мне противна злость моей последней статьи. Надо бы написать то же понятно и кротко».

²Очевидно, речь идет о статье «В чем моя вера», так как в цитированной записи Дневника от 15 марта (см. предыдущее прим.) Толстой говорит в этом же смысле о своей последней, т. е. недавно законченной статье.

³Гр. Сергей Николаевич Толстой (1824—1904). В молодости был военным. После женитьбы на цыганке московского хора, Марии Михайловне Шишкиной, жил в своем имении Пирогово Тульской губ. Несмотря на разность взглядов был и в последние годы жизни душевно связан с Толстым, который, по его собственному признанию в Дневниках 1847—1854 гг. (т. 46), восхищался старшим братом.

⁴Ф. Э. Спенглеру. Толстой так живо интересовался Спенглером, что Чертков в кратком не приведенном здесь письме от 11 марта переслал ему полученное от Спенглера письмо, что было отмечено Толстым в Дневнике его от 15 марта словами: «Письмо от Черткова с милым письмом Шпенглера».

⁵ Слова из Евангелия от Матфея, гл. 10-я, ст. 22.

41 42

10.

1884 г. Марта 27. Москва.

... Про себя напишу: хотѣлось бы сказать, что я бодръ и счастливь, и не могу. Не несчастливъ я — далекъ отъ этого и не ослабѣлъ еще — болѣе далекъ отъ этого. Но мнѣ тяжело. У меня нѣтъ работы, которая поглощала бы меня всего, заставляя работать до одуренія и съ сознаніемъ того, что это мое дѣло, и потому я чутокъ къ жизни, окружающей меня, и къ своей жизни, и жизнь эта отвратительна.

Вчера ночью я пошелъ гулять. Возвращаюсь, вижу на Дѣвичьемъ полѣ что-то барахтается, и слышу, городовой кричитъ: «Дядя Касимъ, веди же». Я спросилъ — что? — Забрали дѣвокъ изъ Проточнаго переулка: трехъ провели, а одна пьяная отстала. Я подождалъ. Дворникъ съ ней поровнялся съ фонаремъ: дѣвочка по сложенью какъ моя 13-лѣтняя Маша,¹ въ одномъ платьѣ грязномъ и разорванномъ — голосъ хриплый, пьяный; она не шла и закуривала папироску. «Я тебя, собачья дочь, въ шею», кричалъ городовой. Я взглянулъ въ лицо, курносое, сѣрое, старое, дикое лицо. Я спросилъ: сколько ей лѣтъ, она сказала: 16-ый. И ее увели. (Да, я спросилъ, есть ли отецъ и мать; она сказала, мать есть). Ее увели, а я не привелъ ее къ себѣ въ домъ, не посадилъ за свой столъ, не взялъ ее совсѣмъ — а я полюбилъ ее. Ее увели въ полицію сидѣть до утра въ сибиркѣ, а потомъ къ врачу свидѣтельствовать. Я пошелъ на чистую покойную постель спать и читать книжки (и заѣдать воду смоквой). Что же это такое? Утромъ я рѣшилъ, что пойду к ней. Я пришелъ въ полицію, ее уже увели. Полицейскій съ недовѣріемъ отвѣчалъ на мои вопросы и объяснилъ, какъ они поступаютъ съ такими. Это ихъ обычное дѣло. Когда я сказалъ, что меня поразила ея молодость, онъ сказалъ: «Много и моложе есть».

Въ это же утро нынче пришелъ тотъ, кто мнѣ переписываетъ, одинъ поручикъ Ивановъ.² Он потерянный и — прекрасный человѣкъ. Онъ ночуетъ въ ночлежномъ домѣ. Онъ пришелъ ко мнѣ взволнованный. «У насъ случилось ужасное: въ нашемъ номерѣ жила прачка. Ей 22 года. Она не могла работать — платить за ночлегъ было нечѣмъ. Хозяйка выгнала ее. Она была больна и не ѣла до сыта давно. Она не уходила. Позвали городового. Онъ вывелъ ее. «Куда же», она говоритъ, «мнѣ итти?» Онъ говорить: — «околѣвай гдѣ хочешь, а безъ денегъ42 43 жить нельзя». И посадилъ ее на паперть церкви. Вечеромъ ей итти некуда, она пошла назадъ къ хозяйкѣ, но не дошла до квартиры, упала въ воротахъ и умерла». Изъ частнаго дома я пошелъ туда. Въ подвалѣ гробъ, въ гробу почти раздѣтая женщина съ закостенѣвшей, согнутой въ колѣнкѣ ногой. Свѣчи восковыя горятъ. Дьяконъ читаетъ что-то вродѣ панихиды. Я пришелъ любопытствовать. Мнѣ стыдно писать это, стыдно жить. Дома блюдо осетрины, пятое, найдено не свѣжимъ. Разговоръ мой передъ людьми мнѣ близкими объ этомъ встрѣчается недоумѣніемъ — зачѣмъ говорить, если нельзя поправить. Вотъ когда я молюсь: Боже мой, научи меня, какъ мнѣ быть, какъ мнѣ жить, чтобы жизнь моя не была мнѣ гнусной. Я жду, что Онъ научить меня...³

Печатается с выписки, сделанной Чертковым из письма, уничтоженного им по желанию Толстого. Впервые было напечатано, почти полностью, в книге Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 16—17. Датируем на основании записи в Дневнике Толстого от 26 марта 1884 г., где об эпизоде с молоденькой проституткой сообщается вкратце, как о только что виденном, тогда как в письме о нем говорится, как о происшедшем накануне. В записи Дневника от 27 марта имеется пометка: «Написал письма Страхову, Урусову, Черткову. От него хорошее письмо».

Письмо Толстого написано под впечатлением писем Черткова от 21, 22, 24 и 25 марта, близких ему по мыслям и бодрых по тону. Получение их он отмечает в своем Дневнике и до указанной уже записи 27 марта: 23 марта — «...Письмо от Черткова и нынче — суббота — другое. Как он горит хорошо»; 24 марта — «... Письмо прекрасное от Черткова». Откладывая ответ на некоторые части этих писем до ближайшего времени, в данном письме Толстой высказывается в ответ на следующие строки письма Черткова от 22 марта: «Ваше последнее письмо было для меня настоящим благодеянием, и я невыразимо рад за вас, Лев Николаевич, и за себя, что вы в таком хорошем состоянии. После спячки настало для меня опять движение, и я пустился на полных парах и вот тут как раз получил ваше светлое письмо. Оно мне было нужно. Совет о том, чтобы не сокрушаться бесполезно о том, что мало прошел, — бьет как раз в сердце и разум. Он меня сильно ободрил. Я рад за вас, что вы уверены, что путь ваш верен. Это действительно большое счастье». — Повидимому, несоответствие этих строк с тяжелыми настроениями, вновь и вновь возникающими у Толстого от сознания недопустимости той праздной сытой жизни, которой продолжала жить его семья среди окружающей городской и деревенской нужды, и побудило его сказать в этом письме: «Хотелось бы сказать, что я бодр и счастлив, и не могу».

¹Марья Львовна Толстая, вторая дочь Толстого (1871—1906), вышедшая в 1897 г. замуж за кн. Николая Леонидовича Оболенского. Подробнее о ней см. в прим. к первому письму ей, в т. 64.43

44 ² Александр Петрович Иванов (1836—1911) — артиллерийский отставной поручик, страдавший запоем и опустившийся. В Ясной поляне впервые появился в 1878 г. Толстой питал к нему теплое чувство и поддерживал его, давая ему переписывать свои рукописи. Временами он жил в Ясной поляне, потом, имея непреодолимую склонность к бродячей жизни, вновь исчезал. После сближения Толстого с Чертковым, он жил иногда в деревне у Чертковых. Скончался в Ставрополе во время одного из своих странствий.

³ Оба рассказанные здесь эпизода — о молоденькой проститутке и о прачке — вошли в XXIV главу книги Толстого «Так что же нам делать?», к писанию которой он приступил еще в начале 1882 г. См. т. 25.

* 11.

1884 г. Марта 28. Москва.

Милый Владиміръ Григорьевичъ,

Письма ваши для меня радость и утѣшеніе. А какъ вы видите изъ моего послѣдняго письма, мнѣ нужно иногда утѣшеніе, — поддержка бодрости духа.

Я понимаю вашу réticence¹ о томъ, что исполненіе ученія не для личнаго блага. По ученію Христа нѣтъ блага: оно есть и благо, и путь, и истина, и оно же Богъ. — Только отчего же не давать Петру.² Пускай понимаетъ и принимаетъ по своему. Знаете какъ кубики съ картинками укладываютъ. Одинъ пойметъ картину по одной парѣ кубиковъ, другой по другой. Но только бы сложилъ первую пару — то доберется до всей. Я опытомъ знаю и умѣю теперь различать людей, к[оторые] переставляютъ кубики на обумъ, и тѣхъ, к[оторые] сложили осмысленно два и потому навѣрно узнаютъ всю картину, не нынче, такъ завтра, и все ту же единственную и вѣчную. И потому я читаю ваши разногласія со мной и даже не волнуюсь, я знаю впередъ, что у насъ одна неизбѣжная и вѣчная картина. И потому я во всемъ согласенъ съ вами, не отъ того, что нарочно хочу соглашаться, а отъ того, что знаю, что разногласіе только отъ того, что вы съ одной стороны сводите кубики, а я съ другой, но они тѣ же. — Съ тѣми же, кот[орые] не начинали еще сводить и кот[орые] увѣряютъ, что они то-то и то-то видятъ, я впередъ не согласенъ. А съ тѣми, кот[орые] впередъ говорятъ, что ничего и не выйдетъ и не можетъ выдти, съ тѣми мнѣ больно, на тѣхъ мнѣ сердиться хочется и я едва удерживаюсь.

До скораго свиданія.

Л. Толстой.44

45 Полностью публикуется впервые. Отрывок был напечатан с искажениями в СК, стр. 133. На подлиннике пометка рукой Черткова: «29 мрт. 84». Устанавливаем дату на основании записи Толстого в Дневнике от 28 марта: «Письмо от Черткова и написал ему».

Письмо Толстого является ответом на письма Черткова от 22 и 25 марта, под впечатлением которых он писал, как мы видели, и предыдущее письмо, от 27 марта. Оба эти письма Черткова развивают мысль об отношении «истинности пути» к счастью или «блаженству». В письме от 22 марта Чертков говорит: «... Я знаю, что с пути не собьюсь никогда вполне... Что касается до блага, или счастья, то оно мне не нужно, я его не ищу и боялся бы придавать ему большое значение, и боюсь видеть в счастии подтверждение истинности пути...» — В письме от 25 марта он развивает эту мысль подробнее, возражая Толстому на одну его формулировку в IV главе «Краткого изложения Евангелия», которое он читает в это время в рукописном экземпляре: «В кратком изложении Евангелия вы говорите: «Соблюдать эти пять заповедей должно не для того, чтобы заслужить похвалу от людей, а для себя, для своего блаженства». На каком основании вы понимаете, что соблюдать заповеди Христа следует для себя, для своего блаженства? Я понимаю иначе... Людское счастье не цель, а неизбежное побочное последствие стремления к настоящей цели. Христос мне представляется так: Стремление к богу безусловное — ради славы того бога, перед которым уничтожаешься и уничтожаясь перед которым становишься его проводником... Я хотел дать переписать Петру для удовлетворения и пользы моей, его и других вашу главу IV Кратк. излож. Еванг., но эти слова «для себя», «своего блаженства» меня остановили». — Цитированные вдесь слова Толстого, на которые Чертков возражает, вошли в первое издание книжки «Краткое изложение Евангелия» Л. Н. Толстого, Génève, М. Elpidine, 1890, стр. 55. В заключительных строках своего письма от 25 марта Чертков говорит: «Я вас очень люблю. Вы для меня очень много. И я буду, если не остановите (а вы, мне чувствуется, не остановите) с вами душа в душу откровенен и правдив до бесконечности. — День славный, бог близок. Но земля для меня только переходная инстанция, не «постоялый двор», в этом я с вами согласен, но тем не менее переходная инстанция». —

¹Толстой употребляет здесь слово réticence в смысле мягко выраженного несогласия.

²Петр Апурин. См. прим. 1 к письму № 6 от 4—6 марта.

В промежуток времени между вышеприведенным письмом Толстого от 28 марта 1884 и следующим письмом его к Черткову, от 10 апреля, мы находим в Дневнике его от 29 марта следующую запись: «Письмо после обеда от Черткова. Он сердится за «разумение» вместо «Бога». И я с досадой подумал: коли бы он знал весь труд и напряжение и отчаяние и восторги, из которых вышло то, чтò есть. Вот где нужно уважение. Но чтобы оно было, нужно его заслужить. А чтобы его заслужить, нужно его не желать... Чертков огорчил меня, но не надолго». — Запись эта вызвана письмом45 46 Черткова от 26 марта, в котором он протестует против следующих строк в рукописи «Краткого изложения Евангелия», передающих 1 ст. 1 главы Евангелия от Иоанна: «В основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни стало вместо бога. Разумение жизни есть Бог». (См. «Краткое изложение Евангелия» Л. Н. Толстого, Génève, М. Elpidine, 1890, Введение, стр. 24.) В каноническом русском тексте стих этот переводится так: «В начале было Слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». Не принимая толкования Толстого, к которому он пришел по его словам через «труд и напряжение и отчаяние и восторги», Чертков пишет ему: «Почему разумение жизни стало вместо бога? Где это сказано? Разумение жизни есть бог. От бога перехожу к разумению. Но от разумения без бога перешел бы только к сумасшествию. Это относительно меня. С другим может быть иначе. Когда первый раз читал ваше изложение Евангелия, то не заметил этого основания... Теперь, перечитывая в связи... с желанием найти в вашем изложении Евангелия простое, ясное выражение учения Христа..., я сталкиваюсь с мыслями, с пониманием мне не сродным. Изменять насильственно своего понимания, разумеется, не хочу, да и не мог бы. Вспоминаю, как вы скоро согласились, что человек, как ни сходится с другими, всё-таки в конце концов каждый остается один сам по себе... Как-то раз даже повторили мне это. А я чувствую, что сознание это нехорошее. Что же тогда Сын Человеческий в вашем понимании слова, если каждый сам по себе? Если результат — обособленность, то к чему же ведет общность, проповедуемая Христом? Нет, положительно, мы все ошибаемся... не то что ошибаемся, а смотрим с разных сторон, всего обнять не можем и потому видим разное, — но в сущности то же самое». — Ответа на это письмо от Толстого не последовало, так как вскоре он имел возможность увидеться с Чертковым. — Историю текста «Краткого изложения Евангелия» см. в комментариях к этому сочинению, т. 24.

* 12.

1884 г. Апреля 10. Москва.

....Вы пишете: «Жду, когда зародится во мнѣ действительная любовь къ людямъ». Не можетъ ея не быть (она во всѣхъ), а тѣмъ болѣе въ тѣхъ, кто въ ней одной ищутъ свое благо. Но сказано: люби Бога и ближняго. О ближнемъ сказано: дѣлай другимъ то, чтò бы ты хотѣлъ, чтобы тебѣ дѣлали. Больше этого нельзя. И есть ближніе, которыхъ я не могу (не то, что не хочу) но не могу любить, если я люблю Бога. Не могу я любить того, для кого не нужно отъ меня любви ни въ какой формѣ — ни въ формѣ денегъ и вещей (у него все есть), ни въ формѣ моего труда (ему и такъ служатъ во всемъ, что ему нужно), ни въ формѣ общенія моего съ нимъ — ему противно мое дорогое и главное. Просто любить его я не могу, потому, что я люблю46 47 Бога, отъ закона котораго онъ отступаетъ. Я могу не ненавидеть его — не злиться (и это часто случается со мной, и я какъ умѣю поправляю себя), могу быть готовымъ служить ему и любить его, когда ему будетъ нужно, но любить не могу. Часто прежде мои попытки любить, жалѣть приводили меня къ фальши и раздраженiю. Дальше того, чтобы дѣлать другому то, что желалъ бы, чтобы тебѣ дѣлали, нельзя итти. — А я, находясь въ его положени, желалъ бы одного, чтобы меня не раздражали и въ добрую минуту сказали бы мнѣ истину такъ, чтобы я повѣрилъ ей. И это все, что я стараюсь делать по отношенiю другихъ, не раздѣляющихъ моей вѣры. И чѣмъ спокойнѣе, тѣмъ лучше не для себя, а для других...

Печатается впервые, с выписки, сделанной Чертковым из письма, уничтоженного по желанию Толстого. На выписке — пометка рукой Черткова: «11 апреля 84. М. Уничтожено»... Указанная на выписке дата, повидимому, соответствует штемпелю отправления. Датируем на основании записи Толстого в Дневнике от 10 апреля 1884: «Писал письмо Черткову».

Письмо это было первым со стороны Толстого после свидания его с Чертковым, состоявшимся в Москве 5—6 апреля, при проезде Черткова из Воронежской губ. в Петербург. О намерении повидаться с Толстым и остановиться ради этого на два дня в Москве говорится в коротеньком письме Черткова от 1 апреля, а 6 апреля Толстой записывает в своем Дневнике: «С Чертковым поехали к Пругавину. Он, [очевидно, Чертков] удивительно одноцентрен со мной» [А. С. Пругавин, 1850—1920, известный исследователь сектантства, знакомый Толстого со времени пребывания его в 1881 г. в Самарской губ. и посвятивший ему в дальнейшем несколько своих работ]. После отъезда Черткова в Петербург, 9 апреля, Толстой отмечает в Дневнике: «Письмо от Черткова прекрасное». В этом письме Чертков сообщает ему о состоявшемся в Петербурге, в частном порядке, съезде выдающихся представителей русских религиозных сект «с целью попытаться прийти к взаимному соглашению насчет основных верований», и о том, что полиция уже успела заподозрить их в заговоре и подвергнуть временному аресту. Затем, переходя к своим впечатлениям от окружающего аристократического общества, в связи с праздником Пасхи, Чертков пишет: «Здесь по случаю воспоминания о Христе все разряжаются в шелка и ленты и рассылают друг другу дорогие цветы и подарки, т. е. по-просту изящно обирают все те нищие семейства, которые каждый букет прокормил бы целый год. Мне больно смотреть на это и быть принужденным почти что улыбаться этому, но еще мне больнее то, что отношусь я к этим людям как-то холодно, сухо, почти что с ожесточением, одним словом без того смирения и той любви, которые преимущественно и следовало бы чувствовать именно к тем ближним, которые наиболее заблуждаются и ошибаются. Жду я не дождусь когда зародится во мне действительная непосредственная любовь к людям, вместо теперешнего старания, за неимением47 48 самого чувства, по крайней мере делать то, что подсказывала бы эта любовь, т. е. чему учил Христос». — Сохранившаяся часть письма Толстого является ответом на эти строки. Начало и конец уничтоженного письма касались, по сообщению А. К. Чертковой, семейных отношений Толстого, отзывавшихся на нем в это время чрезвычайно тягостно. О настроениях его в те дни, когда писалось это письмо, можно судить по следующей записи в Дневнике его от 11 апреля: «Затягивает и затягивает меня илом, и бесполезны мои содрогания. Только бы не без протеста меня затянуло. Злобы не было. Тщеславия тоже мало или не было. Но слабости, смертной слабости полны эти дни. Хочется смерти настоящей».

*13.

1884 г. Апреля 16. Москва.

Что за отвратительное лицемѣріе! If all criminals are mad and must be kept out of mischief for their own dear sakes and in pure love и т. д.¹ Вѣдь это ужасно. Развѣ можно говорить съ такими людьми. Онъ думалъ, думалъ и выдумалъ и очень доволенъ. И правда, не скоро найдешь, чтò отвѣтить; какъ не скоро найдешь, даже я почти никогда не умѣю находить, разъясненіе софизма или математической «пѣшки», доказывающей, что 2=3. Но самый пріемъ показываетъ, что они, бѣдные, должны лгать самимъ себѣ. «И не шли къ свѣту, п[отому] ч[то] дѣла ихъ были злы».² Хорошо, преступники — сумасшедшіе. Ну такъ тогда и лечи ихъ, какъ сумасшедшихъ. А я никогда не слыхалъ, чтобы сумасшедшихъ лечили тѣмъ, что рубили головы или заставляли сидѣть запертыми или ходить въ цѣпяхъ. Мало того, во всѣхъ лучшихъ домахъ сумасшедшихъ теперь уже не употребляютъ и этой самой «рубашки», даже дверей не запираютъ.—Душа моя, нельзя съ ними спорить. Вы ему докажете, что онъ себя обманываетъ. Онъ не убѣдится, онъ будет думать, они всѣ будутъ думать, пока не подойдутъ еще съ другой неожиданной стороны, чтобы доказать, что надо мучить, убивать людей for their own dear benighted sakes.³ И вы не догадаетесь сразу, какъ опровергнуть ихъ новый софизмъ. А пока вы не догадаетесь, они будутъ мучить людей и постараются привлечь васъ въ участіе. Вотъ и люби ихъ, когда они, люди, всѣми силами души служатъ дьяволу.

Печатается впервые. На подлиннике пометка рукой Черткова: «16 апреля 84», означающая, судя по целому ряду аналогичных пометок, поддающихся точной проверке, почтовый штемпель отправления. Датируем письмо, исходя из того, что в Дневнике своем от 16 апреля Толстой говорит48 49 о получении того письма Черткова с запиской англичанина, на которое он здесь отвечает.

Эта записка англичанина, представляющая собой, судя по цитате из нее в письме Толстого, краткое изложение его взглядов на необходимость насильственного устранения из общества преступников, не сохранилась. Непосредственным откликом на нее сo стороны Толстого являются следующие его строки в упомянутой записи его Дневника: «Я получил письмо Черткова с возмутительной запиской англичанина. For their own dear sakes. Все преступники сумасшедшие. Судья лечит. Зачем же он судит, а не свидетельствует. Зачем он наказывает. Как он либерально жестоко туп. Мне очень больно было...» Ответ же Черткову относится к заключительным строкам его письма, не снабженного против обыкновения точною датою, из которого мы приводим здесь все наиболее существенное: «Несколько дней тому назад я провел вечер с одним англичанином, бывшим моим учителем, с которым я тогда еще очень сдружился. И действительно, это человек замечательно честный и приятный. Он знаток английской литературы, поклонник Шекспира и вместе с тем весьма талантливый акварелист. Характер у него благородный, прямой и замечательно увлекающийся. Все дурное его возмущает, всем хорошим он восхищается. Помню, зa его уроками мы бывало забывали орфографические ошибки и увлекались горячими спорами о самых высших вопросах в течение нескольких часов подряд. Третьего дня пришлось высказать ему свое понимание учения Христа. У него был еще один англичанин, и я должен был защищать свою точку зрения от самых ожесточенных нападок. Положение о непротивлении злу их в особенности возмущало. Он спросил меня, надел бы ли я на сумасшедшего рубашку сумасшедшего. Я сказал, что для пользы самого сумасшедшего, для предохранения его от нанесения себе самому вреда, я, пожалуй, надел бы, как вообще в отношении больных людей, действующих бессознательно... Единственное мое оправдание заключается в уверенности, что они сами желали бы, чтобы я так поступил, еслиб видели и знали то, что в данную минуту скрыто от них, но доступно мне... В каждом отдельном случае вопрос о своем поведении разрешается не на основании устава, в котором предусмотрены все возможные случаи, а поведение христианина прямо вытекает из его чувства любви и непоколебимой решимости... избегать действий, противных духу учения. Но было бы очень желательно выяснить черту, отделяющую один вид насилия от другого, для того, чтобы при изложении желательного поведения людей в разных случаях, спорах... быть в состоянии разумно поддерживать свое убеждение... Присылаю вам записку англичанина, из которой вы увидите, в чем состоит наше разногласие».

Англичанин, о котором говорит здесь Чертков, — Карл Осипович Хис (Heath, 1826—1900), занимавший должность воспитателя в имп. Александровском лицее, затем — преподаватель английского языка и помощник воспитателя детей Александра III. Чертков, поддерживавший с ним добрые отношения, в дальнейшем пользовался его услугами при редактировании английского перевода книги Толстого «В чем моя вера». Впоследствии и Толстой, повидимому, отошел от предубеждения против него, как человека, потому что, судя по письму его к Е. И. Чертковой от49 50 19 сентября 1887 г., имел в виду Хиса, как посредника для передачи своего письма Николаю II с указанием на административные жестокости, чинимые молоканам. Подробнее о Хисе, см. статью Н. В. Чарыкова «Карл Осипович Хис», «Историч. вестник», 1902, август.

¹... Что если все преступники сумасшедшие и их нужно лишить возможности делать зло в их собственных интересах и из чистой любви.

²Не вполне точная цитата из канонического перевода Евангелия от Иоанна, III, 19, где та же мысль выражена словами:«... люди более возлюбили тьму, нежели свет; потому что дела их были злы».

³ Неточная цитата из записки Хиса, выражающая ту же мысль: «... в их собственных интересах».

*14.

1884 г. Апреля 18. Москва.

Сейчасъ получилъ ваше письмо. Ужасно жалко мнѣ васъ и страшно за васъ. Не живите въ тѣхъ условіяхъ, кот[орыя] такъ вліяютъ на васъ. Но радуюсь за вашу правдивость и учусь ей. Я хуже дѣлаю и не говорю.

Каждый день радуюсь мысли, что скоро увижу васъ. Не увидите ли Алек. Андр. Толстую?¹ Что она вамъ скажетъ о письмѣ, которое я писалъ ей?²

Очень люблю васъ.

Толстой.

Печатается впервые. На подлиннике пометка рукой Черткова: «19 апреля 84», означающая, вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем письмо на основании записи Толстого в его Дневнике от 18 апреля: «Письмо от Черткова и ответ ему на его правдивое признание».

От этого письма Черткова сохранилась лишь вторая его половина, но к ней-то и относится ответ Толстого. Одно место из сохранившихся строк впоследствии заклеено А. К. Чертковой, и тут же выражена ее просьба не расклеивать его. Остальное приводим почти полностью: «... Ах, Лев Николаевич, не мне рассуждать об этих высоких и важных предметах. Я сам так низок, так гадок, так самому себе противен, что теперь после небольшого перерыва мне просто почти смешно читать начало этого письма, писанное утром, до такой степени значение вопросов, о которых я так развязно рассуждаю, противоречит действительному моему внутреннему состоянию... Во мне два внутренних человека, один такой низкий, грязный, что его постыдился бы даже самый крайний из действительно живущих развратников, а другой — другой хватает звёзды с неба. Я хотел кое-что расспросить вас о собственности; но собственность или не собственность не имеет никакого значения, когда внутри меня сидит дьявол. Сначала надо от него отделаться... Л. H., не беспокойтесь за меня. Это как-нибудь обойдется. Только я должен взяться за главное и не хочу обманывать50 51 и вас и себя, рассуждая об истине и боге с такими нечистыми руками». — Ответное письмо Толстого, адресованное Черткову в Петербург, не застало его там, так как в день написания его, 18 апреля, он выехал уже в Лизиновку через Москву, о чем свидетельствует следующая запись в Дневнике Толстого от 19 апреля: «Пошел дать телеграмму и встретил Черткова. Пошли на телеграф. Я или не понял его письма или он не хотел говорить о нем. Но это было разделение. Пришли домой. Обед, после обеда хоpoшo. Я устал, он тверд».

¹ Гр. Александра Андреевна Толстая (1817—1904), двоюродная тетка Толстого, сначала фрейлина при дворе Николая I и воспитательница дочери его Марии Николаевны, затем воспитательница дочери Александра II, Марии Александровны, а по выходе ее вамуж в 1874 г., — статс-дама при дворе императрицы Марии Федоровны. Знакомство ее с Толстым началось в 1855 г., по приезде его в Петербург из Севастополя, и перешло в теплую дружбу, выразившуюся и в их обширной переписке. После внутреннего перелома в Толстом дружбе этой не раз угрожал разрыв, потому что, будучи убежденной монархисткой и искренно-верующей православной, гр. А. А. Толстая не раз выражала резкое несогласие с его новыми взглядами. Но ее ум и большая природная сердечность поддерживали в нем старую привязанность к ней. Подробнее о ней см. в примечании к обращенному к ней письму Толстого от 1 мая 1857, т. 60.

² Письмо, о котором говорит здесь Толстой, было написано им гр. А. А. Толстой, после двухлетнего перерыва в их переписке, 17 апреля 1884 г. и заключало в себе просьбу передать императрице и поддержать своим влиянием ходатайство вдовы профессора Московского Университета доктора А. А. Армфельда, Анны Васильевны Армфельд, о разрешении ей поселиться подле дочери ее, Натальи Александровны Армфельд, присужденной в мае 1879 г. за «участие в тайном революционпом сообществе» к каторге на Каре. В записях Дневника 1884 г. Толстой не раз упоминает о личных и письменных сношениях с матерью Армфельд и многократно возвращается к вопросу об ее ходатайстве в письмах своих к гр. А. А. Толстой, которая живо принимала к сердцу это дело. Однако ходатайство А. В. Армфельд было удовлетворено только в середине января 1885 г. Подробнее см. прим. к письму Толстого к гр. А. А. Толстой от 17 апреля 1884 г., т. 63.

*15.

1884 г. Апреля 25—27. Москва.

Милый друтъ Владиміръ Григорьевичъ,

Свиданіе мое съ вами — короткое и съ другими¹ — оставило мнѣ самое хорошее впечатлѣніе. Я говорю хорошее впечатлѣніе — въ томъ смыслѣ, что вы все тотъ же, какимъ я знаю и люблю васъ. А я всегда боюсь, чтобы вы не стали другимъ,51 52 не потому, что я не надѣюсь на васъ, предполагаю непрочность вашей вѣры, напротивъ, — но потому что для меня слишкомъ важно и радостно то, что вы такой, какой вы есть. — Началъ я писать введение къ Наг[орной] Пр[оповѣди] и написалъ два такихъ, но оба не годятся, и я убѣдился, что я не могу и не имѣю права писать такого введенія.² Я вновь нѣсколько разъ перечелъ Наг[орную] Пр[оповѣдь]. И не думайте, чтобы было преувеличеніе въ моихъ словахъ: слова Евангелія 5, 6, 7 гл, М[атфея] такъ святы, такъ божественны, всѣ отъ начала до конца (одинъ стихъ только VII гл. 6 можетъ показаться неяснымъ), что прибавлять къ нимъ, рядомъ съ ними ставить какое-нибудь объяснение, толкованіе — есть кощунство, кот[орое] я не могу дѣлать.³ Я не только бы могъ, но я и хочу написать объясненіе къ Наг[орной] Пр[оповѣди], но только потому, что она ложно перетолковывается, что смыслъ ея умышленно скрывается, т. е. не объясненіе, a опроверженіе, очищеніе отъ ложныхъ объясненій. Но этого объясненія я для нашей цѣли не могу дѣлать, и потому все, что я буду писать, будетъ кощунство. Все, что можно, это сдѣлать заглавіе:

Проповњдь народу и заповњди спасенія Господа нашего Іисуса Христа.

Если бы только въ такомъ видѣ въ нашемъ переводѣ (еще лучше бы было славянскій текстъ en regard⁴ съ русскимъ) можно бы было напечатать ее, и то бы было доброе дѣло. А я думаю, что напишу именно введеніе къ Наг[орной] Пр[оповѣди], но не стѣсняясь уже церковно-цензурными соображеніями. Эта мысль занимаетъ меня, и это то самое, про что вы писали и говорили мнѣ.⁵

Я началъ печатать въ Р[усской] М[ысли] свою статью о томъ, что вышло изъ моей статьи о переписи⁶ (я говорилъ вамъ), но не знаю, кончу ли. Развиваются другiя мысли.⁷ Я начинаю чувствовать себя болѣе бодрымъ, чѣмъ послѣднее время, и хотелось бы періодъ этой бодрости употребить на дѣло Божье. Жду письма отъ васъ.

Вашъ Л. Толстой.

Полностью печатается впервые. Большая часть письма (со слов «начал писать введение...») была напечатана в «Толстовском Ежегоднике 1913 года», в отделе «Письма Л. Н. Толстого», стр. 11—12. На подлиннике пометка руной Черткова: «27 апр. 84 г.», означающая, вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем письмо, исходя из того, что первые строки52 53 его говорят о новом свидании Толстого с Чертковым в Москве, состоявшемся, как видно из Дневника Толстого, 24 апреля 1884 г.

В Дневнике от 23 апреля Толстой отмечает получение от Черткова, только что проехавшего в Лизиновку, телеграммы, сообщающей о смерти отца его, скончавшегося в этот день, 23 апреля 1884 г., от удара в Петербурге, куда Чертков немедленно и выехал. При проезде его через Москву Толстой виделся с ним на Николаевском вокзале, о чем свидетельствует запись в его Дневнике от 24 апреля; «Поехал верхом к Юрьеву... Оттуда на Николаевский вокзал. Чертков, Писарев, Голицын. Чертков так же тверд и спокоен. Сказал, что мало огорчен. Говорили хорошо», — Об отце Черткова, Григории Ивановиче Черткове, см. в биографии Черткова, в комментарии к п. № 1, от 5 декабря 1883 г.

¹«Другие», — как видно из Дневника Толстого, — Писарев и Голицын. О первом из них см. прим. 2 к п. № 4 от 17 февраля 1884 г. Второй — Василий Павлович Голицын, знакомый Черткова, помещик Рязанской губ., филантроп.

²Как видно из писем Черткова от 6 и 13 марта, он уговаривал Толстого написать для народа изложение Нагорной проповеди и вообще учения Христа. Ответные письма Толстого, от 11 и 17 марта (№№ 8 и 9), указывают на то, что задача эта волновала его, но приступить к работе он еще не решался. В Дневнике от 24 апреля, после разговора о Христе с редактором «Русской мысли» С. А. Юрьевым, он записывает: «Мне пришла в голову мысль об издании Нагорной проповеди» — т. е. о напечатании соответствующего отрывка из Евангелия отдельным изданием. При свидании с Чертковым на Николаевском вокзале, куда Толстой поехал от Юрьева, он (как упоминается в одном из ближайших к этому времени писем Черткова, от 27 апреля) высказал эту мысль Черткову, который, без сомнения, отнесся к ней чрезвычайно сочувственно. В дальнейшем, после возникновения «Посредника», Чертков хотел издать листок с текстом Нагорной проповеди и картиной, изображающей Христа среди народа, но цензура не разрешила его.

³ То же отношение к Нагорной проповеди выражено в Дневнике Толстого от 26 апреля 1884 г.: «Дома читал святую Нагорную проповедь и пробовал писать введение к ней. Нельзя».

⁴Параллельно.

⁵ В этом случае Толстой говорит, повидимому, уже не о введении к листку с Нагорной проповедью, а о небольшой книжке для народа, хотя бы и не имеющей шансов быть напечатанной, с изложением своих взглядов на учение Христа вообще, как просил его о том в своих письмах от 6 и 13 марта Чертков. Полтора месяца спустя, 13 июня, Толстой отмечает в Дневнике своем: «Писал изложение ученья для народа. Я думаю, — пойдет». Однако план этот не осуществился.

⁶ Толстой говорит о возвращении его к работе, которая явилась результатом глубоких умственных и душевных процессов, вызванных его участием в московской переписи 1882 г. Первые впечатления от этой переписи отразились в статье его, озаглавленной «О переписи в Москве», вышедшей в Москве в 1882 г. отдельным изданием. Но внутренняя работа,53 54 связанная с этими впечатлениями, углублялась, переходила в критику существующего социального строя и выливалась постепенно в обширный труд, получивший заглавие «Так что же нам делать?» В то время, когда писалось комментируемое письмо к Черткову, Толстой, найдя у себя первые черновые наброски этой статьи, обещал редактору «Русской мысли», С. А. Юрьеву, приготовить ее для одной из ближайших книжек журнала. Работа продолжалась в течение всего 1884 г. К концу года 20 глав статьи были написаны и вошли в январский № «Русской мысли» за 1885 г. Но цензура потребовала изъятия их из книжки журнала. Дальнейшую историю этого труда Толстого см. в относящихся к нему комментариях Н. К. Гудзия в т. 25.

⁷ Из записей в Дневнике Толстого, начиная с 30 марта до 1 мая 1884 г., явствует, что у него бродили в это время замыслы двух художественных произведений — «Записок несумасшедшего», переименованных позднее в «Записки Сумасшедшего» (см. т. 26) и повести «Смерть Ивана Ильича» (см. там же), которую он называет вначале «Смерть судьи». 30 марта Толстой записывает в Дневнике; «Пришли в голову Записки несумасшедшего... Ох, как живо я их пережил»; 12 апреля — «Бродят опять мысли о записках несумасшедшего»; 18 апреля — «Попытки разных работ, из которых ни на одной не остановился»; 27 апреля — «Пытался продолжать статью. Не идет... Хочу начать и кончить.новое. Либо смерть судьи, либо записки несумасшедшего», и, наконец, 1 мая — «Стал поправлять «Ив. Ил.» и хорошо работал. Вероятно, мне нужен отдых от той работы, и эта — художественная — такая».

* 16.

1884 г. Мая 2. Москва.

Пишу, дорогой другъ, только нѣсколько словъ, чтобы сказать, что я получилъ ваше послѣднее, что я живъ и здоровъ и безпрестанно думаю объ васъ.

Радость у меня была за это время одна большая, это письмо сына Ге¹ къ своему брату, кот[орое] мнѣ сообщили. Это человѣкъ совершенно той же вѣры, какъ мы, — и человѣкъ вѣрующій, т. е. исполняющій. Онъ кончаетъ курсъ въ Кіевск[омъ] университетѣ. Бросаетъ дипломъ, будущую службу и учится ремеслу, чтобъ кормиться. Прекрасное письмо. Я покажу вамъ, когда увидимся. Нагорн[ую] Проп[овѣдь] нельзя печатать. Можно ли подчеркивать ее и распространять такія Евангелія? Какъ на это смотрятъ?

Я купилъ нѣсколько народныхъ духовныхъ книгъ и въ томъ числѣ изъ алфавита духовнаго Дмитрія Ростовскаго² «О еже не зѣло скорбѣти въ скорбныхъ». — Читая это, я вспомнилъ54 55 о горѣ вашей матери и подумалъ,что ей хорошо прочесть это.³ Очень хорошо. Начиная с 7) и до конца.

Л. Толстой.

Полностью печатается впервые. Последний абзац был напечатан в ТЕ 1913, отдел «Письма Л. Н. Толстого», стр. 12. На подлиннике пометка рукой Черткова: «3 мая 84» — вероятно, согласно штемпелю отправления. Датируем на основании записи в Дневнике Толстого от 2 мая: «Написал письмо Ге, Черткову... всё дурные».

Толстой отвечает здесь на два письма Черткова — от 25 и 27 апреля 1884 г. В первом из них Чертков пишет в связи со смертью своего отца: «Панихиды, золото, ленты, возгласы дьякона, массы народа, великие князья, отец в гробу уже совсем разлагается, мать не спит, не ест, но, слава богу, здорова...» Переходя к мысли Толстого об издании Нагорной проповеди, высказанной им накануне при свидании их на московском Николаевском вокзале, он сообщает мнение главы евангелической секты «пашковцев», В. А. Пашкова, о том, что печатание отдельных глав из Евангелия разрешено не будет: Пашков пробовал, и ему это не удавалось. В письме от 27 апреля Чертков вновь возвращается к этому вопросу: «Все люди опытные говорят в один голос, что несколько глав из Евангелия отдельно взятых никогда не допустят у нас к печати, что издание Евангелия составляет прерогативу Синода и что только он пользуется правом (!) издавать Евангелие. Тем не менее, если пришлете ваше вступление, то сделаю всё возможное. А именно, вероятно, пошлю к одному знакомому в Одессу и попрошу его всячески похлопотать». Затем Чертков вновь высказывает совет написать изложение Нагорной проповеди, с введением к ней и заключением, имея в виду читателя из народа и передавая заповеди Христа тем доступным Толстому «простым детски-народным слогом, который имеет такую прелесть и силу». В заключение переходя к личным обстоятельствам, связанным со смертью отца, Чертков пишет: «Мать ужасно едко страдает, и больно, раздирает сердце смотреть на нее. Когда заговаривают с нею, то она временно развлекается, но когда сколько-нибудь сосредоточивается, то невыразимо страдает. Разумеется, нахожусь постоянно около нее».

¹ Речь идет о письме старшего сына художника Н. Н. Ге, близкого друга Толстого (см. о нем ниже, в прим. к письму № 29, от 10 октября 1884 г.), Николая Николаевича, к брату его Петру Николаевичу. H. H. Ге-сын (род. 1857 г.), вероятно, под влиянием Толстого, взгляды которого разделял и его отец, решил в это время бросить университет и жить физическим трудом. Намерение это он привел в исполнение, поселившись на хуторе отца, в Черниговской губ., где он женился на крестьянке и стал заниматься хозяйством, как простой крестьянин. Годы 1885—1887 жил у Толстого, помогая Софье Андреевне в деле издания сочинений Толстого.

В 1891—1892 гг. работал с Толстым на голоде. Позднее, после смерти отца, в 1894 г., резко изменил свои убеждения. Поселившись с 1901 г. в Швейцарии, принял французское подданство. Письмо его к брату, о котором55 56 здесь говорится, до сих пор не найдено, но о том, какое впечатление оно произвело на Толстого, можно судить еще в большей степени, чем по данному письму его к Черткову, по краткой записи в Дневнике и особенно по письму, написанному им в тот же день, 30 апреля 1884 г., к Н. Н. Ге-старшему. В этом письме он говорит: «Вы видали меня в минуты уныния и грусти. В сто раз, в 1000 раз больше грусти готов пережить за такие минуты невыразимой радости, которую я испытал, узнав по письму вашего Николая. Я не то, что согласен с каждым его словом, чувством и мыслью. Но всё это как будто мои слова, чувства и мысли. Меня поразило даже то, что некоторые мысли те самые, к[оторые] я выразил в моем последнем писании, к[оторого] он не читал... Покуда я жив, не перестану смотреть на него с особенным чувством замиранья сердца и любви, как смотрят на любимого человека, поднявшегося на колокольню, чтобы поставить крест. Страх и за то, что он оборвется и убьется, и за то, что он заробеет, и за то, что не сделает нужного нам всем дела». (См. письмо к Н. Н. Ге от 30 апреля 1884, т. 63.)

² Димитрий Туптало (1651—1709), с 1702 г. митрополит Ростовский, составитель весьма популярных в свое время «Четьи-Миней» («житий святых»), автор многочисленных сочинений нравоучительных, полемических (против старообрядчества), исторических и драматических. Уроженец Киевской губ. По переезде на север, в Ростов, занялся просвещением духовенства и мирян и борьбой с невежеством и пьянством, учредил школу для детей всех сословий, причем ввел в преподавание латинский и греческий язык. Книга его, о которой говорит Толстой, — «Алфавит духовный» (т. е. «азбука духовной жизни») представляет собой сборник нравоучительных увещаний на разные случаи жизни.

³ О матери Черткова, Елизавете Ивановне Чертковой, см. в биографии Черткова, в комментарии к п. № 1, от 5 дек. 1883 г.

17.

1884 г. Мая 7—8. Москва.

Сейчасъ получилъ ваше письмо 6-го мая. Оно порадовало меня за васъ. Мнѣ кажется, что вамъ хорошо. Хорошо въ томъ смыслѣ, что вы не сомнѣваетесь въ томъ, что дѣлаете то, что вамъ нужно дѣлать. Я на вашемъ мѣстѣ дѣлалъ бы тоже: всѣ свои силы отдавалъ бы матери, т. е. содѣйствовалъ бы сколько могъ ея благу. Благо же ея и всѣхъ людей въ одномъ, и потому нечего остерегаться. Остерегаться долженъ только тотъ, кто ищетъ своего блага или кто допускаетъ справедливость насилія или всякаго причиняемаго другому страданія. Я въ своей жизни упрекалъ себя (въ дурныя минуты) за то, что я не настаивалъ на своемъ, но никогда не могъ настаивать не только на дѣлѣ, но и на словахъ. Какъ только я видѣлъ, что дѣйствія или слова56 57 мои заставляютъ страдать, я останавливался, или если не останавливался, то раскаивался въ этомъ. И не могъ иначе, потому что цѣль моя, признаваемая мною, есть благо другихъ. Если же выходить имъ зло, значить я виноватъ, и вѣрно, что-нибудь не такъ дѣлаю. Но мало того, я убѣдился, что слова: никто не приходить ко Мнњ, какъ только тотъ, кого приведетъ Отецъ,¹ суть самое точное опредѣленіе действительности. Какъ совершается это возрожденіе, воскресеніе людей къ жизни истинной, это тайна, совершающаяся на нашихъ глазахъ, но постигнуть ея процессъ невозможно. Это тайна Бога — это Его отношеніе съ каждымъ человѣкомъ. Мѣшаться въ это — нельзя, грѣхъ. Привлечь, обратить другого никто никогда не можетъ, и желаніе привлечь, обратить другого, именно опредѣленнаго человѣка или людей есть причина страшныхъ золъ. Но свѣтить тѣмъ свѣтомъ, который есть въ насъ, передъ людьми (всѣми людьми) есть святое дѣло жизни. Это очень трудно сначала, но потомъ это даетъ большую силу и спокойствіе. Не моя воля будетъ, но Его. Мнѣ хочется служить этимъ людямъ, а Онъ хочетъ Свое, и мнѣ нельзя вмѣшиваться въ Его распоряженія. Мое дѣло искать Его волю и исполнять ее. А воля Его есть любовь ко всѣмъ, къ тѣмъ, которые ближе всего ко мнѣ, покорность Ему и смиреніе передъ ними. Такъ чего жъ мнѣ остерегаться? —

Если же ваша мать сама идетъ по этому пути — установленія болѣе правильнаго баланса между тѣмъ, что мы беремъ у людей и даемъ имъ, то для васъ это должна быть большая радость; и дорого и радостно не извѣстное положеніе, a движеніе и направленіе.

Статья Б. Г.,² которая васъ огорчила, меня не огорчила. Отвѣтъ такъ простъ: для общаго блага нужны судьи и пр. Прекрасно. Я не призванъ учреждать это общее благосостояние. И даже если и думаю объ общемъ благосостояніи, то не могу думать иначе, какъ такъ, какъ меня научаетъ думать о немъ Христосъ, какъ о состояніи Ц[арства] Б[ожьяго]. Но такъ какъ я не призванъ учреждать это благосостояніе, то единственная моя обязанность въ этомъ отношеніи это та, чтобы жить такъ, чтобы не нарушать общее благосостояніе; а жить такъ я не могу иначе, какъ не дѣлая никогда зла другому ни въ какой формѣ. А приговорить человѣка въ тюрьму есть зло для этого человѣка и для его родныхъ. Мнѣ это такъ просто и ясно, что удивляюсь только тому, что можно возражать.57

58 Я началъ писать статью, но не кончилъ.³— Не скажу, чтобы я былъ въ дурномъ духѣ. Я спокоенъ, не несчастливъ, но мысль о смерти чаще и чаще представляется мнѣ, какъ что-то запрещенное пока мнѣ, но очень желательное.⁴ Я знаю, что это дурно, что это возмущеніе противъ Его воли, но каюсь, что меня радуетъ при этомъ освобожденіе отъ всякаго страха передъ личной смертью. Если она манитъ меня, то значитъ, что я могу быть свободенъ отъ личной жизни.

Обнимаю васъ, милый другъ. Неужели мы не увидимся передъ вашимъ отъѣздомъ. (Разорвите письмо).

Письмо печатается с копии, сделанной рукою Черткова: подлинник, как видно из пометки Черткова на копии и из заключительных слов самого Толстого, уничтожен по его просьбе. Заключал ли он в себе какие-либо строки, не вошедшие в копию, как это было в предшествующих письмах, уничтоженных по желанию Толстого, а также подпись Толстого, выяснить не удалось. Сохранившийся текст был напечатан, с искажениями, в СК, стр. 141—142, a затем в журнале «Голос Толстого и Единение», М. 1917—1918, в «Новогоднем добавлении» к № 6, стр. 17. Датируем письмо, исходя из пометки Черткова, сделанной на копии: «8 мая 84», означающей, вероятно, штемпель отправления, и заключающегося в письме сообщения о только что полученном (из Петербурга) письме Черткова от 6 мая.

Письмо Толстого является ответом на два письма Черткова — от 1 мая и от 6 мая. В первом из них, посылая Толстому № 3 рукописного журнала П. И. Бирюкова «Переписка с друзьями» (См. прим. 2 к письму № 6, от 4—6 марта), Чертков выражает свое огорчение по поводу помещенной в ней статьи кн. Бориса Борисовича Голицына, друга П. И. Бирюкова, офицера морской службы (впоследствии профессора физики и академика). «Он, казалось, был так близок к правильному разрешению вопроса, а между тем спотыкается об это несчастное недоразумение о приложимости учения Христа исключительно к личным отношениям, а не к общественным», — пишет Чертков. Письмо его от 6 мая, в связи со смертью его отца, почти целиком посвящено состоянию его матери. Отвечая на совет Толстого дать прочесть матери главу из «Алфавита духовного» Димитрия Ростовского, Чертков говорит: «Дмитрия Ростовского непременно приобрету для матери; она ужасно, ужасно скорбит и страдает. Мы приискали более скромную квартиру в 3 тысячи вместо нынешней в 6¹/₂ т... Сначала мать думала ехать прямо к себе в деревню. Но теперь она склоняется на то, чтобы съездить за границу месяца на два, и я думаю, что такая поездка ей окажет существенную пользу и, быть может, поможет ей собраться с силами для дальнейшего служения ближнему... Вообще она хочет в будущем возможно меньше тратить на себя, не изменяя некоторым привычкам и «приличной» обстановке, которые разрушать не следует по ее искреннему убеждению. Я, разумеется, служу исполнителем ее желаний и стараюсь для нее так распоряжаться, как она желает, чтò, разумеется, постоянно58 59 ставит меня в обстановку прямо противоречащую моим личным убеждениям и желаниям... Если мать поедет за границу, я поеду с ней». Далее Чертков отвечает на вопрос Толстого, обращенный к нему в письме от 2 мая, сообщая, что «раздавать подчеркнутые Евангелия можно, ибо Пашков делает это», и в заключение уведомляет Толстого, что продолжает начатую им работу над переводом на английский язык статьи его «В чем моя вера?» и надеется довести это дело до конца.

¹ Цитата из VI гл. Евангелия от Иоанна, но не совсем точная. В Евангелии от Иоанна одна и та же мысль выражена в двух вариантах. В ст. 44 указанной главы, в русском переводе, говорится: «Никто не может прийти ко мне, если не привлечет его Отец, пославший меня». В ст. 65 той же главы: « ... «никто не может прийти ко мне, если то не дано будет ему от Отца моего».

² Статья Б. Г. — статья кн. Б. Б. Голицына (см. выше, пояснение письма Черткова от 1 мая).

³ Без сомнения, Толстой говорит здесь о своей статье «Так что же нам делать?»: по Дневнику его этого периода можно видеть, что он всё время возвращается к этой работе, которая то «уясняется» для него, то «не идет» (см. прим. 6 к письму № 15 от 25—27 апреля).

⁴ Записи в Дневнике Толстого за этот период и особенно за первую неделю мая 1884 г. говорят о необычайно тяжелых настроениях его вследствие полного внутреннего расхождения его, по принципиальным мотивам, с женой и всеми окружающими его в семье. Так, в Дневнике от 3 мая он пишет: «... нашел письмо жены. Бедная, как она ненавидит меня. Господи, помоги мне. Крест бы, так крест, чтобы давил, раздавил меня. А это дерганье души — ужасно не только тяжело, больно, но трудно... Я ничтожное, жалкое, ненужное существо и еще занят собой. Одно хорошо, чго я хочу умереть»; 5 мая — «Дома всё та же всеобщая смерть. Одни маленькие дети — живы. Какой-то опять за чаем тяжелый разговор. Всю жизнь под страхом»; 6 мая — «Тоска, смерть»; 7 мая — «...тяжело то, что возненавидели меня напрасно»; 8 мая — «Точно моя жизнь на счет их, чем я живее, тем они мертвее... Живу в семье, и ближе всех мне золоторотец Александр Пет[рович] и Лукьян — кучер». Об Александре Петровиче Иванове см. прим. 2 к письму № 10 от 27 марта 1884 г.

18.

1884 г. Мая 19. Я. П.

Я получилъ ваше письмо уже въ деревнѣ. Жалко, что не увижу васъ, но видно такъ надо. Недавно я думалъ о васъ и меня поразила смерть вашего отца — значеніе ея для васъ. Не сумѣю вамъ сказать, какъ и почему, но я чувствую, что такъ было нужно для васъ. Я не вѣрю въ вмѣшательство Божества въ наши дѣла, не вѣрю потому въ возможность просительной молитвы, но вѣрю въ разумность и любовность всего, что59 60 совершается; вѣрю, что для человѣка большое счастье понимать эту разумность и любовность. И часто я не вижу этого въ моихъ дѣлахъ, и отъ того только бываю не такъ радостенъ, какъ бы я долженъ быть. Но на другихъ это виднѣе.

Разборъ богословія¹ я бы очень былъ радъ сообщить Гейдену,² но я увезъ оба экземпл[яра] съ собой въ деревню. (Я хотѣлъ просмотрѣть и поправить описки писцовъ). Если будетъ случай и вы думаете, что ему нужно, то я доставлю ему, — но я не думаю, чтобъ это сочиненіе было нужно ему. Несмотря на то, что это сочиненіе — обзоръ богословія и разборъ Евангелій³— есть лучшее произведенiе моей мысли, есть та одна книга, которую (какъ говорятъ) человѣкъ пишетъ во всю свою жизнь. (Я имѣю на это свидѣтельство двухъ ученыхъ и тонкихъ критиковъ, обоихъ несогласныхъ со мною въ убѣжденіяхъ. Оба, всегда прямо говорившіе мнѣ правду, признали сочиненіе неопровержимымъ).⁴ Несмотря на это, книга эта не убѣдитъ того, кто не убѣдился однимъ сопоставленіемъ нашей жизни и церкви съ духомъ Евангелія. — Книга эта есть разчищеніе пути, по кот[орому] уже идетъ человѣкъ. Но когда человѣкъ идетъ по другому пуги, ему вся работа эта представляется безполезною. Вы не повѣрите тому, какъ я радуюсь на то, что въ послѣдніе три года во мнѣ изчезло всякое желаніе прозелитизма, к[оторое] было во мнѣ и очень сильно. — Я такъ твердо увѣренъ въ томъ, что то, что для меня истина, есть истина всѣхъ людей, что вопросъ о томъ, когда какіе люди придутъ къ этой истинѣ, мнѣ не интересень. Вчера я мололъ кофе и иногда глядѣлъ, какъ и когда попадаетъ подъ зубцы замѣченная мною кофеинка. Очевидно, что это праздное занятіе и даже вредное, п[отому] ч[то], занявшись одной кофеинкой, я останавливался молоть и засовывалъ ее туда. Всѣ смелются, если мы будемъ молоть, а не молоть мы не можемъ, п[отому] ч[то] не мы, а Богъ черезъ насъ и весь духовный міръ дѣлаетъ это. Недавно мнѣ уяснилась одна укрѣпляющая меня мысль:

Законъ, нравственный законъ Христа — его 5 заповѣдей, это законъ вѣчный, который не прейдетъ, пока не будетъ исполненъ. Это законъ такой же необходимый, неизбѣжный, какъ законъ тяготѣнья, химическихъ соединеній и другіе физическіе законы. Можно предположить, что тѣ законы физическіе точно также когда-то колебались, были не общи всѣмъ явленіямъ — вырабатывались; но всѣ законы эти не измѣнились,60 61 пока не исполнилось все, и наконецъ стали необходимостью. Тоже и съ нравственнымъ закономъ — онъ нами вырабатывается. Мы суемся туда-сюда и послѣ милліардовъ ложныхъ путей узнаемъ единый истинный, и онъ устанавливается. И потому мы разумомъ знаемъ, что это такъ должно быть, и всѣмъ существомъ чувствуемъ это. И придетъ время, что это будетъ такъ и будетъ такъ же твердо, какъ и другіе законы природы. — Тогда будутъ вырабатываться новые законы. — Мнѣ эта мысль очень нравится, она даетъ мнѣ большую силу и твердость.⁵ Еще въ томъ письмѣ я хотѣлъ сказать вамъ, что едва ли вамъ удастся напечатать по-англійски «Въ ч[емъ] м[оя] в[њра]» съ выпусками.⁶ — Читатели будутъ недовольны. Они захотятъ, чтобы согласиться съ ней или опровергнуть, а знать всю мысль автора. — Кромѣ того, оно печатается по французски. Выпуски, кот[орые] вы сдѣлаете, даже передѣлки, на к[оторыя] даю вамъ сагtе blanche,⁷ мнѣ очень интересны и важны и нужны для меня. Я непремѣнно ими воспользуюсь и одобрю ихъ. Впрочемъ дѣлайте, какъ вы знаете. Прощайте. Пишите.

Л. Толстой.

Что дѣлаетъ Петръ? Какъ онъ живетъ въ Петербургѣ, и на сколько пострадали ваши отношенія съ нимъ?⁸

Полностью письмо печатается впервые. Отрывки былн напечатаны в СК, стр. 114—115 и 142—143 (с большими искажениями), в журнале «Голос Толстого и Единение» 1917—1918 г., в «Новогоднем добавлении» к № 6, стр. 17, и в Б, III, Госизд., М. 1922, стр. 3. На подлиннике пометка рукой Черткова: «Пол. 21 мая 84». Датируем на основании как этой пометки, так и записи в Дневнике Толстого от 19 мая: «Написал письма — Черткову...»

Толстой отвечает здесь на письмо Черткова от 11 мая, которое ужё не застало его в Москве, так как 12 мая он выехал на лето в Ясную поляну, и было получено им там, как видно из Дневника его, 16 мая. Письмо это начинается следующими строками: «Вы, должно быть, были в очень хорошем расположении духа, когда писали мне последнее письмо: оно не только доставило мне большое удовольствие, но и так вообще хорошо на меня подействовало». — Далее Чертков обращается к Толстому с просьбой — дать для прочтения рукописный экземпляр книги его «Критика догматического богословия» одному его знакомому, гр. А. Ф. Гейдену (см. прим. 2 к настоящему письму), который увлекался одно время Владимиром Соловьевым, не удовлетворился им, остановился временно «на православно-церковном направлении», но очень хочет познакомиться с «Критикой догматического богословия». «Я могу поручиться, — пишет Чертков, — что это не из какого-либо любопытства или даже любознательности,61 62 а из действительной потребности возможно основательно, всесторонне, взвесить церковную точку зрения». О самом себе Чертков сообщает, что всё его время по прежнему занято делами матери, что в начале следующего месяца они рассчитывают уехать в Англию и, хотя до отъезда ему придется еще съездить в Лизиновку, но в виду невозможности провести ни одного лишнего дня вдали от матери, он уже не сможет ни остановиться в Москве, ни заехать в Ясную поляну. В заключение он пишет: «Ну, а насчет смерти, Лев Николаевич, вам еще рано умирать, вы слишком еще молоды. Говорю это очень серьезно — вы всегда на меня производите впечатление человека не пожилых лет, а совсем молодого, часто даже моложе меня самого, т. е. бодрее, предприимчивее, сильнее. Я к вам отношусь, я это чувствую, совсем как к сверстнику, и меня это часто удивляет».

¹ «Критика догматического богословия», или, иначе, «Исследование догматического богословия», труд, законченный Толстым в 1881 г., но в 1884 г. еще не напечатанный. В октябре этого года Толстой взялся за дополнительную обработку его. Однако первое издание его, очень неисправное, вышло в свет только в 1891 г., в Женеве, у Элпидина. В исправленном виде книга была напечатана Чертковым в Полн. Собр. запрещенных русской цензурой соч. Толстого, Ч. II, в Англии в изд. «Свободного слова», в 1901 г. Подробнее см. в комментариях к «Исследованию догматического богословия», т. 21.

² Гр. Александр Федорович Гейден, — как видно из письма Черткова, кандидат университета, служивший в то время «за неимением лучшего» в одном из департаментов.

³ Повидимому, Толстой имеет здесь в виду не только «Критику догматического богословия», которую он иногда называет в письмах «обзором богословия», но также и труд свой — «Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий», законченный в 1882 г. Это подтверждается последующими строками данного письма, где он говорит о своих «сочинениях», во множественном числе. Есть все основания думать, что Толстой рассматривал эти два больших труда свои, как нечто внутренне-единое, неразрывно связанное основным критическим устремлением по отношению к церковной догматике. (См. прим. 1 к п. № 27 от 1 октября 84 г.) «Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий» напечатано впервые в двух томах в Женеве, в изд. Элпидина, в 1892—1893 гг. Дальнейшую историю этого труда в печати см. в комментарии к названному сочинению, тт. 22 и 23.

⁴ Установить документально, каких двух ученых и тонких критиков имеет здесь в виду Толстой, не удалось. Суждения их могли быть высказаны устно. Повидимому, одним из этих ученых является Николай Николаевич Страхов (1828—1896), критик и мыслитель, старый друг Толстого, снабжавший его, в период создания «Критики догматического богословия» и «Соединения, перевода и исследования четырех Евангелий», трудами западно-европейских ученых, критически разрабатывавших историю возникновения Евангелий. 2 февраля 1880 г., работая над «Критикой догматического богословия», Толстой пишет ему: «Боюсь, что много пишу62 63 лишнего, и каждый день думаю о вашем суде». Что касается отношения Страхова к произведениям Толстого, направленным против догматического богословия, то о нем можно судить по следующим его письмам. 19 июля 1883 он пишет Н. Я. Данилевскому из Ясной поляны: «Л. Н. Толстой... выучился за эту зиму по-еврейски, и это уже помогает ему в понимании Писания, главном его занятии. Иные из его открытий в этом деле и поразительны своею верностью, и приводят к важным, глубоким результатам. Не подозревайте меня в пристрастии, я, вы знаете, не легко отдаюсь новым вэглядам. Но напрасно я ищу у его ведомых и неведомых противников какого-нибудь основательного возражения. Положительная сторона его понимания христианства несомненна, но в отрицательной есть много слабых мест и преувеличений». (Напечатано у Б, II, Госизд., М., 1923, стр. 208.)

⁵ Толстой развивает здесь мысль, высказанную ему за несколько дней перед тем профессором математики Московского университета Н. В. Бугаевым (1837—1903). В Дневнике его зa май месяц того же 1884 г. имеются следующие записи на этот счет: 11 мая — «Пошел к Стороженко... Бугаеву. Бугаев — математик»; 16 мая — «Прелестная мысль Бугаева, что нравственный закон есть такой же, как физический, только он im Werden [в процессе становления]. Он больше, чем «im Werden», он сознан...»; 19 мая — т. е. в день, когда Толстой пишет Черткову, — «... Мысль Бугаева зашла мне в голову и придает мне силы». См. об этом также разговор Толстого с Чертковыми и П. И. Бирюковым, записанный последним в дневнике его от 22 ноября 1884 г.— в Б, II, Госизд., М,. 1923, стр. 226.—

⁶ Как уже было указано, в одном из предыдущих своих писем, от 6 мая, Чертков кратко уведомлял Толстого о том, что перевод этого сочинения его продолжается и он надеется довести его до конца. Но указания на то, когда именно Чертков задумал эту работу и взялся за нее, в письмах его не имеется. Повидимому, уговор на эту тему между ним и Толстым состоялся во время одного из их свиданий в Москве, причем он тогда же высказал намерение исключить из книги, при переводе, наиболее резкие по смыслу места ее. На это указывают относящиеся к данному вопросу строки в письме Толстого № 19, от 6 июня. Дальнейшие письма Черткова и Толстого вновь возвращаются к этой теме. В конечном счете, представив на одобрение Толстого свои небольшие сокращения, Чертков получил его согласие на них, О самой работе над переводом, продолжавшейся с перерывами до середины 1885 г., тоже не раз говорится в дальнейших письмах Черткова, причем из этих писем выясняется, что, оставив за собой общее руководство работою, Чертков вскоре передал ее лектору английского языка петербургского университета Чарльзу Э. Тёрнеру, но перевод оказался местами слишком буквален, вследствие чего был подвергнут Чертковым серьезной переработке, сначала при участии живущего в Петербурге англичанина К. О. Хиса (см. о нем комментарии к п. № 13, от 16 апреля), потом, в Англии, при участии молодого английского литератора Г. В. Баттерсби (H. W. Battersby). В 1885 г. он был издан в Лондоне вместе с переводом «Исповеди» и «Краткого изложения Евангелия», собственно той части его, которая является кратким изложением каждой главы, в книге, получившей по мысли Черткова общее наименование63 64 «Христианство Христа» («Christ’s Christianity» by count Leo Tolstoi. Translated from the Russian. London, 1885). Повидимому, Толстой был доволен переводом «В чем моя вера», потому что в мае 1886 г. на просьбу некоей Е. В. Винер выслать ей экземпляр этого сочинения, он, не имея возможности выслать книжку на русском языке, пишет ей: «Если вы свободно читаете по-английски, я пришлю вам английскую. Очень хороший перевод» (см. т. 63, письмо от 20—21 мая 1886 г. Е. В. Винер).

⁷ Свободу действий.

⁸ Петр Апурин, к которому Чертков был горячо привязан. См. о нем прим. 1 к письму № 6 от 4—6 марта 1884. После смерти отца Чертков вызвал его в Петербург в качестве помощника по текущим делам, но при этом сомневался в правильности своего поступка, усматривая в нем долю эгоизма со своей стороны.

*19.

1884 г. Июня 6. Я. П.

Получилъ вчера ваше длинное письмо, милый другъ Владиміръ Григорьевичъ. Повторяю вамъ то, что и писалъ и говорилъ — то, что мнѣ очень радостны — нужны ваши письма. Не то, чтобы, оставаясь одинъ, какъ я остаюсь очень часто, я отчаивался, или чтобы находила хотя тѣнь сомнѣнія въ истинѣ, но бываетъ тяжело — быть одному, И голосъ живаго человѣка радуетъ и освѣжаетъ. — Ваши опыты хозяйства интересны тѣмъ, что они показываютъ, какое страшно трудное и сложное дѣло предстояло бы вамъ разрѣшать, если бы вы остались независимымъ хозяиномъ. Разрѣшить это дѣло невозможно никакъ иначе, какъ отказавшись отъ всего. — Мнѣ хотѣлось бы, чтобы вы не думали, что можно быть добрымъ владѣльцемъ большого имѣнія. Нельзя быть христіаниномъ, имѣя собственность. Нельзя свѣтить свѣтомъ Христа, когда самъ весь зараженъ ложью жизни. Мы счастливы тѣмъ, что мы можемъ искренно избѣгать собственности, не терпя тѣхъ искушеній, которымъ подвержены бѣдные; но какъ только мы начнемъ что-нибудь дѣлать, пользуясь собственностью, какъ только мы начнемъ соблюдать ее, такъ мы измѣняемъ себѣ. Все, что мы можемъ дѣлать, это — отдавать то, что другіе считаютъ нашимъ, и готовить себя къ тому, чтобы быть въ силахъ довольствоваться наименьшимъ. Тѣ, кот[орые] употребляли морфинъ, лѣчатся тѣмъ, что медленнымъ процессомъ деморфинизируются. Мы такъ заражены, испорчены привычкой пожирать труды другихъ людей (то, что мы называемъ собственностью), что наше64 65 главное дѣло — излѣчиться отъ дармоѣдства, отъ привычки роскоши и искусственныхъ потребностей. И это можно дѣлать всегда и вездѣ. Я этимъ очень занять теперь. (Продолжаете вы не курить?)¹ Статью свою о переписи я все продолжаю обдумывать, но еще не написалъ.²Тамъ я бы хотѣлъ это ясно выразить.

Сочиненіе свое я отдамъ переписывать и тогда пришлю. Оно будетъ стоить, вѣроятно, рублей 25 или 30. Впрочемъ не знаю. У меня лежатъ два писанные хорошимъ почеркомъ и литографированные экз[емпляра] «Вѣры». Не думайте, что вамъ нужно ихъ взять. Два ужъ я долженъ послать, и остальные мнѣ могутъ понадобиться.

Насчетъ выпусковъ въ англійскомъ переводѣ я вамъ тогда въ Москвѣ сказалъ самую мою искреннюю мысль, что я вамъ вполнѣ довѣряю и что мнѣ даже особенно радостно будетъ видѣть, что именно тутъ лишнее. Потомъ же я написалъ вамъ, вѣроятно, подъ вліяніемъ соблазна тщеславія — желанія видѣть по-англійски вполнѣ, что лучше бы не выпускать. Даже и теперь я боюсь, что меня руководитъ тщеславіе, и поэтому лучше всего со мной про это не говорите, a дѣлайте какъ хотите.

Вчера вмѣстѣ съ вашимъ письмомъ получилъ письмо, которое вамъ посылаю.³ Вотъ тѣ радости, кот[орыя] я имѣю за тѣ тяжелыя минуты глупого унынія, кот[орыя] иногда переживаю.

Ужасно глупое уныніе: унываю о томъ, что посѣянныя сѣмена, и не мои, а Божьи, спрятаны въ землѣ и прорастаютъ въ ней, а не вылѣзаютъ наружу, какъ мнѣ, по глупости моей, хочется, чтобы я могъ видѣть, что сѣмена цѣлы.

Письмо очень хорошее, простое, ясное.⁴ Одно, что я по письму не могу вполнѣ понять человѣка (по личному общенію я могу всегда рѣшить главный вопросъ искренности). Если вамъ можно, повидайте его. Я сейчасъ попытаюсь написать ему.

Напишите же мнѣ, въ чемъ вы несогласны со мной. По отношенію къ вамъ у меня странное чувство: ваше несогласіе впередъ нисколько не огорчаетъ меня (огорчаетъ потому, что я или былъ неправъ или неясенъ), но только интересно. Должно быть отъ того, что я васъ истинно люблю. Л. Т.

Адресъ мой: Тула (И больше ничего).

Полностью печатается впервые. Отрывки были напечатаны в СК, стр. 129 и в сборнике «Толстой и о Толстом», М., 1924, стр. 39. На подлиннике пометки рукой Черткова: слева — «9 июня 84», справа — «Пол. 15 июня 84». Датируем на основании записей в Дневнике Толстого от65 66 5 и 6 июня: в первой из них говорится о получении писем от «Черткова и офицера», во второй — о том, что ответ, написанный офицеру, не послан, а письмо Черткову послано. В тексте этого письма речь идет и о письме офицера (см. ниже).

Толстой отвечает здесь на два письма Черткова — от 15—16 мая и от 31 мая. В первом из них Чертков выражает просьбу заказать для его знакомого, гр. А. Ф. Гейдена (о нем см. предыдущее письмо Толстого № 18, от 19 мая, и прим. 2 к нему) рукописную копию книги «В чем моя вера». Затем, сообщая последние сведения о состоянии своей матери, он пишет, что читал ей из книги А. С. Пругавина «Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством» рассказ о Соловецких узниках и что такого рода явления, как описываемые Пругавиным, всё больше и больше отталкивают его от церкви, «представители которой допускают попытки поддерживать ее такими злодеяниями». В заключение он говорит о религиозных настроениях вышеупомянутого гр. А. Ф. Гейдена и П. И. Бирюкова (о Бирюкове см. прим. 4 к письму № 50 от 25—26 марта 1885), которые приходили к нему накануне читать «В чем моя вера»; «Гейдена очень интересует, но во многом он склонен не соглашаться. Бирюков же находится в таком положении, что признает, что Христос именно то хотел сказать, что вы говорите... Но Бирюков еще не решается признать справедливость, практичность учения. Он всё старается сообразить, какие могут быть последствия от безусловного исполнения этого учения. И он сомневается в удачности этих последствий. А мне кажется, что человеку не дано знать последствий своих поступков. Его природа слишком ограничена для того. Разумею, конечно, последствия не ближайшие, которые, действительно, поддаются обсуждению и тем многих обманывают, а — последствия дальнейшие, т. е. именно те, которые имеют наибольшее значение для общества, для совокупности людей». Толстой отмечает получение этого письма в своем Дневнике от 20 мая 1884 следующими словами: «Получил письмо Черткова. Луч света в мрак...» — Следующее письмо Черткова, от 31 мая, есть то «длинное письмо», упоминанием о котором Толстой начинает свой ответ. Оно затрогивает несколько различных тем, и все они встречают тот или иной отклик в письме Толстого. Первая часть письма относится к деловой поездке его в Лизиновку, где Чертков за несколько времени перед тем решил обосноваться хозяйственным образом на отведенном ему хуторе: «Вчера, — пишет он, — я вернулся из деревни, куда ездил на два дня, чтобы повидаться с управляющим и сделать кое-какие необходимые распоряжения. Он, видимо, старался вовлечь меня в интерес управления имениями... на разные лады высказывая необходимость ему знать мой личный взгляд на ведение хозяйства и т. п. Я с своей стороны категорично ему высказал, что мой взгляд в этом деле не причем, так как имением теперь владеет моя мать, я играю только роль ее посредника...». И далее : «Я там вечерком поехал верхом с Петром и Петром-кучером на поля, отведенные под мой хуторок, и мы застали в нескольких местах крестьянский скот на моем сенокосе. Я приступил к новой системе предупреждения этого и отнесся дружелюбно к пастухам, упрекнул их в том, что они не держатся своих полей, просил их больше этого не делать и получил от них обещание. Разумеется, они, может быть, в ту же ночь опять66 67 вернулись, но тем не менее я уверен, что настойчивостью и кротостью можно в этом деле добиться своего, как и во всяком другом. Любопытно было за ужином прислушиваться к отзывам об этой системе кучеров и конюхов. Один только Петр признает возможность таких отношений с крестьянами. Другие все поднимали на смех мои идеалистические опыты и предсказали полную неудачу». Говоря о поездке в деревню, Чертков попутно отвечает на вопрос Толстого, в письме его от 19 мая, об отношениях со своим молодым деревенским другом Петром Апуриным, которого он временно вызывал в Петербург, а затем, как это можно заключить из текста его письма, вновь отвез в деревню: «Отношения мои с Петром, — говорит он, —вовсе не пострадали во время нашего пребывания в Петербурге, хотя мы здесь и меньше виделись. Дружба наша спокойная и, мне кажется, прочная. Расставаясь с ним, я всё больше и больше убеждаюсь, до какой степени он мне дорог и близок». Следующая часть письма Черткова относится к высылке главы «пашковцев», В. А. Пашкова, мужа его тетки по матери (см. о нем прим. 2 к п. № 22, от 24 июля 1884), и единоверца его гр. Модеста Корфа, организовавшего вместе с Пашковым съезд представителей сектантов: «Вернувшись сюда, — пишет Чертков по этому вопросу, — я был возмущен до буквальной тошноты известием, что Пашкова и его единоверца Корфа изгоняют из России. Им предложили... подписать такие условия, на которые не может согласиться не только никакой верующий, но даже просто честный человек. Они должны были отказаться от всякого распространения своих убеждений, обещаться не раздавать никому ни одной книги, никогда не собираться для молитвы, не входить ни в какие сношения с сектантами. Они отказались подписать эту бумагу. Тогда им было передано повеление выехать из России с тем, чтобы и из-за границы они не вступали в переписку и ни в какие другие отношения с кем-либо из сектантов. В противном случае будет наложен секвестр на всё их имущество. О дне выезда им будет сообщено... Меня возмущает не отношение государственной власти, которая вся основана на насилии, но меня возмущает, что церковь, считающая себя представительницей учения Христа, допускает такую защиту того, что она считает истиной. Я чувствую, что для меня это последняя капля в стакане, и хотя я вовсе не разделяю понимания Пашкова, однако, если бы теперь меня спросили, какого я вероисповедания, я ответил бы — христианского, не причисляя себя ни в какому из признанных вероисповеданий». В последней значительной части своего письма Чертков отвечает на возражение Толстого против напечатания перевода книги его «В чем моя вера» с пропусками (см. прим. 6 к № 18, от 19 мая): «Что вы говорите о печатании «В ч[ем] м[оя] в[ера]» с пропусками в Англии, — говорит он, — я хорошо понимаю, и мне не хотелось бы этого делать особенно теперь, что знаю, что вы видите в этом неудобство. Но я уверен, что и вы поймете, что в этой книге есть места, которым я настолько не сочувствую, что не решусь быть орудием их издания и распространения. Слово сказанное или переданное часто действует сильнее многих дел — вы с этим наверное согласны. А потому, как я не считаю себя вправе делать того, что против моих убеждений, так точно я не считаю себя вправе издавать то, что противно им. Может быть, я вовсе не издам вашей книги. Может быть, гектографирую ее и разошлю67 68 некоторым лицам. Во всяком случае ничего не предприму, не сообщив вам предварительно. Боюсь, что вам неприятна такая как будто цензура с моей стороны ваших мыслей. Но я не мешать хочу распространению вашей мысли в ее полности, а только желал бы самому содействовать распространению только таких мыслей, которые, положа руку на сердце, я признаю за истину». — Толстой, как видно из его письма, принял это заявление Черткова наилучшим образом.

¹Сам Толстой старался в это время отучить себя от куренья, что давалось ему очень трудно. В Дневнике от 12 мая 1884 г. он записывает: «Пытался не курить. Подвигаюсь». Но окончательно бросить курение ему удалось лишь четыре года спустя — весною 1888 г.

² Статья «Так что же нам делать». См. прим. 6 к п. № 15 от 25—27 апреля.

³Толстой говорит о письме незнакомого ему офицера, которого Чертков, ознакомившись с этим пересланным ему письмом и отвечая Толстому, называет «стрелковым прапорщиком». Письмо его не сохранилось, и установить его фамилию не удалось. Из дальнейших слов Толстого и ответа Черткова видно только, что он жил в Петербурге. О содержании же его письма и о причинах той радости, которое оно принесло Толстому, можно судить по сохранившемуся ответному письму Толстого от 6 июня 1884 г., из которого приводим всё наиболее в данном случае существенное: «Если я мог написать то, что изменило ваш взгляд на жизнь и если вы могли так понять то, что я написал, то это только потому, что это не мои (Льва Николаевича) мысли, а это истина Божеская, которая в сердце вашем, в моем, в сердце всех людей. Если же бы я написал вам, чтò вам делать в тех условиях, в которых вы находитесь, я бы написал вам свои, Л[ьва] Николаевича], мысли, которые не имеют никакого значения и, вероятно, были бы вздор... Вы говорите, что вы находитесь в ложном положении. Всякий находится в нем в нашем мире; но ученик Христа сознает это свое ложное положение. Не надо думать, что христианин может выйти из соблазнов мира и жить вне их... Для вас теперь первый вопрос — военная служба. Разумеется, нельзя продолжать служить, и вы выйдете из службы, если вы искренни; но жизнь ваша никогда не может устроиться так, чтобы вы были вне зла, — явятся другие соблазны: — брачной жизни, собственности, с которыми вы опять будете бороться»... (Письмо это полностью см. в т. 63.) Однако Толстой этого письма, повидимому, так и не отослал, потому что в Дневнике своем, отметив 5 июня получение письма от «офицера», на следующий день, 6 июня, он записывает: «Писал письма: Толстой и офицеру, не послал. Черткову послал». Никаких дополнительных сведений о сношении его со «стрелковым прапорщиком» не имеется.

⁴ См. предыдущее прим. к данному письму

*20.

1884 г. Июня 24. Я. П.

24 июня.

Получилъ ваше хорошее письмо изъ Лондона, милый другъ Вл[адиміръ] Гр[игорьевичъ], и порадовался на то, что вы мнѣ68 69 пишете о вашемъ взглядѣ на собственность. Складывается у васъ это по своему, но пониманіе дѣла настоящее — единственно возможное для всякаго человѣка, а для христіанина неизбѣжное. Что вы дѣлаете въ Лондонѣ? Какъ живете? Кого видаете? Что работаете? «Нетрудящійся да не ястъ».¹ Прелестное изречете Павла. Я на своихъ дѣтяхъ вижу ужасъ этой привычки жить на всемъ готовомъ на счетъ другихъ. И на себѣ видѣлъ и вижу. — Вашъ разговоръ съ Петромъ² о цѣпочкѣ мнѣ не понравился. Содержаніе его очень важно. Вы, вѣрно, очень пристрастны къ нему. Вы были совершенно правы. И зачѣмъ же не обличать другъ друга? Надо обличать. Всякому радостно обличеніе, хотя и бываетъ горько его принимать, — какъ хининъ, тѣмъ болѣе отъ любящаго человѣка. Я напримѣръ, страшно нуждаюсь въ этомъ — въ обличеніи. И рѣдко имѣю это счастіе. Большей частью меня обличаютъ, и съ желчью, въ томъ, что я не служу дьяволу. Этого рода обличенія только вредятъ, ибо производятъ сознаніе своей относительной справедливости и раздраженіе. Людей же одной со мной вѣры около меня нѣтъ, а когда они со мной, то они слишкомъ снисходительны ко мнѣ отъ радости единенія, такъ же, какъ и я.

У насъ въ семьѣ все плотское благополучно. Жена родила дѣвочку.³ Но радость эта отравлена для меня тѣмъ, что жена, противно выраженному мною ясно мнѣнію, что нанимать кормилицу отъ своего ребенка къ чужому есть самый не человѣческій, неразумный и нехристіанскій поступокъ, все-таки безъ всякой причины взяла кормилицу отъ живого ребенка. — Все это дѣлается какъ-то не понимая, какъ во снѣ. Я борюсь съ собой, но тяжело, жалко жену.

Живу я нынѣшній годъ въ деревнѣ какъ то невольно по новому: встаю и ложусь рано, не пишу, но много работаю, то сапоги, то покосъ. Прошлую недѣлю всю проработалъ на покосѣ. И съ радостью вижу (или мнѣ кажется такъ), что въ семьѣ что то такое происходитъ, они меня не осуждаютъ и имъ какъ будто совѣстно. Бѣдные мы, до чего мы заблудились. У насъ теперь много народа — мои дѣти⁴ и Кузьминскихъ,⁵ и часто я безъ ужаса не могу видѣть эту безнравственную праздность и обжираніе. Ихъ такъ много, они всѣ такіе большіе, сильные. И я вижу и знаю весь трудъ сельскій, кот[орый] идетъ вокругъ насъ. А они ѣдятъ, пачкаютъ платье, бѣлье и комнаты. Другіе для нихъ все дѣлаютъ, а они ни для кого, даже для себя — ничего. И это69 70 всѣмъ кажется самымъ натуральнымъ, и мнѣ такъ казалось; и я принималъ участіе въ заведеніи этого порядка вещей. Я ясно вижу это и ни на минуту не могу забыть. Я чувствую, что я для нихъ trouble fête,⁶ но они, мнѣ такъ кажется, начинаютъ чувствовать, что что-то не такъ. Бываютъ разговоры — хорошie. Недавно случилось: меньшая дочь заболела,⁷ я пришелъ къ ней, и мы начали говорить съ дѣвочками, кто что дѣлалъ цѣлый день. Всѣмъ стало совѣстно разсказывать, но разсказали и разсказали, что сдѣлали дурное. Потомъ мы повторили это на другой день вечеромъ, и еще разъ. И мнѣ бы ужасно хотѣлось втянуть ихъ въ это — каждый вечеръ собираться и разсказывать свой день и свои грѣхи! Мнѣ кажется, что это было бы прекрасно, разумѣется, если бы это дѣлалось совершенно свободно.⁸ Пишу вамъ и постоянно думаю о вашей матери. Мнѣ почему то кажется, что она относится ко мнѣ враждебно. Если можете, напишите мнѣ про это. Отъ меня же передайте ей мою любовь. Потому что я не могу не любить вашу мать. И мнѣ бы больно было знать, что я ей непріятенъ.⁹ Прощайте.

Л. Т.

Полностью печатается впервые. Отрывок был напечатан в Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 1—2. На подлиннике — дата «24 июня» проставлена рукой самого Толстого, и никаких других пометок на нем не имеется.

В промежутке времени от написания Толстым его предшествующего письма к Черткову до этого письма он получил от Черткова три письма: два из Петербурга, от 2 июня и 9 июня, и одно из Лондона. В первом из этих трех писем Чертков сообщает, что они с матерью переехали в дом уезжающих за границу Пашковых (см. прим. 2 к п. № 22 от 24 июня), что учрежденное Пашковым и его друзьями «Общество для распространения духовных книг» закрыто и даже благотворительной деятельности матери его, Елизаветы Ивановны Чертковой, принадлежащей к группе евангеликов-пашковцев, угрожают гонения со стороны полиции, которые могут заставить ее, несмотря на желание продолжать работу в приюте и среди бедных в Петербурге, последовать за Пашковыми в Англию. Описывая тяжелое положение матери, лишившейся всего, что составляло привычную для нее жизнь, Чертков говорит: «... иногда, когда сидим вместе и оба молчим, она посмотрит на меня так, так уныло, покачает головой, челюсть запрыгает, и она тихо заплачет. У самого себя тогда чувствуешь какое-то не полагающееся сокращение в горле. Теперь мы с нею идем в старую квартиру распоряжаться укладкою». По получении этого письма, 9 июня, Толстой отмечает в своем Дневнике: «Письмо от Черткова. Мать из него будет веревки вить», — и прибавляет: «ужасные люди женщины, выскочившие из хомута». — В небольшом письме Черткова от 9 июня,70 71 написанном накануне отъезда в Лондон и являющемся как бы продолжением краткого уведомления его об этом от 30 мая, он сообщает, что гектографированный им «ответ Энгельгардту», который Толстой дал ему с разрешением поступать с ним по собственному усмотрению, «пошел по миру». (Об «ответе Энгельгардту», см. ниже, прим. 4 к письму № 56 от 7 мая 1885, а подробнее — в т. 63, в прим. к письму Толстого Энгельгардту от 20 дек. 1882 — 10 января 1883 г.) «Мне кажется, — пишет далее Чертков, — что ответ этот может быть полезен революционерам (в полицейском смысле слова), может побудить их призадуматься. Но я лично не со всем, что там сказано, согласен». Получение этого письма Толстой тоже отмечает в своем Дневнике, 12 июня: «Письмо Черткова. Он гектографировал письмо Энгельгардту и пишет бодро и любовно». — Третье письмо Черткова, от 15 июня, из Лондона, куда было переслано ему из Петербурга не заставшее его там предыдущее письмо Толстого, от 6 июня, приводим здесь в тех частях, на которые имеется ответ в письме Толстого или которые отвечают на его предыдущее письмо: «Сегодня получил от вас письмо (с письмом к вам от Стрелкового прапорщика)..., — пишет Чертков. — Письмо прапорщика действительно отрадное, и я уверен, что таких людей должно постепенно набраться много и много. В Петербурге непременно с ним познакомлюсь. Сомнения относительно искренности новых знакомых я также слишком понимаю. Для меня эти сомнения бывают очень мучительны, и я взял за правило всегда поступать с человеком, как бы вполне ему доверяя... По этой системе я несколько раз попадался впросак и часто терпел много серьезных неприятностей, и всё-таки не отказываюсь от нее, потому что это единственный путь избежать суда над ближним. Притом я уверен, что беспредельное доверие хорошо влияет на человека неправдивого и может ему помочь, т. е. вызвать в нем сожаление, а это уже первый шаг к исправлению. Что вы говорите о собственности, мне кажется почти вполне справедливым. ... Я себя спрашивал, как я поступил бы, еслиб в силу обстоятельств стал юридическим владельцем имения моего покойного отца, и уже разрешил вопрос в том смысле, что продал бы дешево крестьянам земли и угодья, принадлежащие к их сёлам и им весьма нужные. Деньги бы определил на какое-нибудь дело полезное для них в совокупности и по их собственному выбору. Затем я больше не вмешивался бы. По крайней мере вмешивался бы только настолько, насколько они сами обращались бы ко мне за содействием... Теперь отвечу вам на ваши вопросы. 1. Не курить я продолжаю. 2. Отношения с Петром в Петербурге нисколько не пострадали, да и не могут они, мне кажется, скоро пострадать... Он для меня столько в жизни, что еслиб, боже сохрани, с ним что-нибудь случилось бы, то мне жутко только об этом думать. В Петербурге у нас было довольно оживленное рассуждение по поводу серебряной цепочки (очень впрочем дешевой), которую он себе купил. Он меня постоянно предупреждает против лишних расходов, и я очень [доволен] этими указаниями, так как я склонен всё предпринимать на широкую ногу и тратить много лишнего. Поэтому мне стало жаль, что он сам начал отступать от нашего уговора тратить как можно меньше на самих себя. Я чувствовал, что если он сам будет отступать от этого положения, то и для меня его указания потеряют много своей силы и что нам обоим и нашему71 72 делу будет от этого хуже. Я ему всё это высказал... Последовал довольно оживленный спор, настойчивый с той и другой стороны, в конце которого он согласился, что я был прав... Но он при этом высказал мне, что лучше было бы пожалуй, если бы каждый из нас замечал свои собственные уклонения и не учил бы другого, когда тот этого не спрашивает. Я тогда ясно понял свою ошибку и увидел, что, как обыкновенно, он был прав: я понял, что наш уговop указывать друг другу на наши ошибки истекал из моей головы и отличался искусственностью. Я понял, что чем проще делать вещи, тем лучше, и главное, что не надо обличать других, а только помогать им в тех случаях, когда они просят помощи... — Относительно вашего сочинения [«В чем моя вера», в английском переводе] я думаю поступить таким образом: не делая никаких пропусков, напечатать его отдельною книгою в незначительном количестве экземпляров для раздачи некоторым личностям. Кроме того, попытаться напечатать сочинение сполна в одном из самых серьезных журналов. Но дать этой книге более широкое распространение в настоящем ее виде я не могу взять на себя, ибо чувствую, что если она случайно будет попадать в руки молодых людей, недостаточно закаленных в различных сомнениях, то отрицательная сторона ее может искусственно возбудить сомнения там, где без них пока лучше».

¹2-е послание ап. Павла к Фессалонникийцам, гл. III, ст. 10. В русском переводе: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь».

²Петр Апурин, см. прим. 1 к п. № 6, от 4—6 марта 1884 г.

³Девочка — Александра Львовна, родившаяся за неделю до написания этого письма — 18 июня 1884 г.

⁴Старшие дети Толстого, о которых он говорит здесь: Сергей (род. 1863), Татьяна (род. 1864), Илья (род. 1866), Лев (род. 1869), Мария (1871—1906).

⁵ Дети младшей сестры Софьи Андреевны, Татьяны Андреевны, урожд. Берс (1846—1925), и мужа ее, Александра Михайловича Кузминского (1843—1914), в то время председателя петербургского окружного суда, впоследствии сенатора. Трое сыновей их — Михаил (р. 1875), Александр (р. 1880), Василий (р. 1882) — и две дочери, Мария (р. 1869) и Вера (р. 1871), были дружны с детьми Толстого.

⁶Помеха.

⁷Марья Львовна, в то время тринадцатилетняя девочка, от рождения очень болезненная.

⁸В Дневнике Толстого от 20, 24 и 25 июня он говорит об этих попытках установить откровенные беседы с молодежью, которые должны были, по его убеждению, пробудить в них нравственную сознательность. Однако в дальнейших записях Дневника того времени упоминаний об этом больше не имеется.

⁹В своем примечании к этим словам А. К. Черткова говорит: «Предположение Толстого о враждебном отношении к нему Е. И. Чертковой было основано на том, что критическое отношение его к религиозным догматам должно было вызвать неприязнь как церковников, так и евангеликов, верования которых разделяла Е. И. Черткова. Действительно, она постоянно опасалась влияния Толстого на ее сына и только к концу жизни,72 73 с развитием в ней полной терпимости, стала относиться к нему беспристрастно и доброжелательно». На эту тему см. комментарий к письму Толстого № 22, от 24 июля 1884 г., и самое его письмо.

*21.

1884 г. Июля 11. Я. П.

Давно не писалъ вамъ и давно не получалъ отъ васъ писемъ. Въ вашемъ послѣднемъ письмѣ вы опять говорите о собственности. Я боюсь, что вы защищаете себя. Я думаю такъ: собственность съ правомъ защищать ее и съ обязанностью государства обезпечивать и признавать ее есть не только не христіанская, но антихристіанская выдумка. — Для христіанина важно одно: не жить такъ, чтобы ему служили, а такъ, чтобы самому служить другимь. И эти слова, если признавать ихъ въ ихъ простомъ и ясномъ смыслѣ, надо относить къ самымъ простымъ и очевиднымъ вещамъ, т. е. чтобы не мнѣ служили за столомъ, а я служилъ бы другимъ, не мнѣ закладывали лошадь, а я бы заклад[ывалъ] ее другимъ, не мнѣ бы шили платье и сапоги, не мнѣ бы варили супъ, кофе, кололи дрова, выносили горшки, а я бы дѣлалъ это для другихъ. Изъ того, что всего нельзя самому дѣлать и есть раздѣленіе труда, никакъ не вытекаетъ то, что я ничего не долженъ дѣлать, какъ только умственную, духовную работу, кот[орая] выражается моей физической праздностью, т. е. работою однимъ языкомъ или перомъ. Такого раздѣленія труда, при к[оторомъ] одни люди должны нести непосильную, безостановочную работу, часто старики, дѣти и подъ рядъ безъ выбора и глупые, и геніальные люди, a другіе тоже безъ выбора, а подъ рядъ глупые съ умными занимаются играніемъ на фортепьяно, или чтеніемъ лекцій, или книгъ, или проповѣдей, такого раздѣленія труда не можетъ быть и никогда не было, а есть рабство, угнетеніе однихъ другими, т. е. самое антихристіанское дѣло. И потому для христіанина самое умственное и духовное дѣло состоитъ въ томъ, чтобы не содѣйствовать этому, лишать себя возможности эксплуатировать трудъ другихъ и самому сознательно становиться въ положеніе тѣхъ, к[оторые] служатъ другимъ. — Я такъ думаю. — И потому считаю, что деньги мѣшаютъ этому, и потому единственное отношеніе къ нимъ христіанина это то, чтобы избавиться отъ нихъ. Hamilton¹ ужасно интересуетъ меня, напишите пожалуйста о немъ еще.²73

74 Полностью печатается впервые. Большой отрывок, с сокращениями, был напечатан в СК, стр. 156—157. На подлиннике пометка рукой Черткова: «Получ. 19 июля». Датируем на основании записи в Дневнике Толстого от 11 июля: «Написал Черткову», принимая во внимание, что других писем его к Черткову с 24 июня до конца июля не было.

Толстой отвечает здесь на два письма Черткова из Лондона — от 18 июня и 25 июня 1884 г. Первое из этих писем, вызвавшее пространное возражение Толстого, приводим почти целиком. «В понимании собственности, — пишет Чертков, — мы, кажется, очень сходимся. Но этот вопрос для меня соединен еще с некоторыми затруднениями, которые мне еще не удалось удовлетворительно выяснить. Вы говорите: «Нельзя быть христианином, имея собственность». Но я не уверен, что вполне понимаю ваш взгляд. С моей точки зрения для христианина собственности нет и не может быть. Всё принадлежит одному хозяину — богу. Собственность — понятие вымышленное, относительное — в действительности не существующее само по себе. Но все мы имеем в нашем распоряжении различные средства, которыми мы вольны так или иначе распоряжаться. Главное, ничего не считать своим, своей собственностью, — ни свой ум, ни свои способности, ни свою силу, в какой бы форме она ни осуществлялась, в форме ли нравственного и умственного влияния на ближнего или в форме физической работы, или в форме денег, т. е. возможности влиять на материальную обстановку людей. Отказаться от какого-либо разряда этих средств навряд ли кто из нас имеет право... В настоящую минуту меня занимает вопрос о собственности в тесном смысле слова, т. е. о денежных средствах, находящихся в моем распоряжении. Я буду говорить о себе лично. Я получаю теперь около 20 тыс. рублей ежегодно от своей матери. Деньги эти достаются мне без всякого насилия с моей стороны. Мать моя мне их передает, а каким образом она их получает, мне до этого дела нет. Я мог бы от них отказаться, жить около своей матери на ее иждивении. Но что из этого вышло бы? — Для меня лично громадное удобство и упрощение своей жизни, уменьшение своих забот. Но вместе с тем громадная потеря для той массы лиц, нуждающихся именно в материальной помощи, которых я постоянно встречаю в жизни. Не знаю, но мне кажется, что пока деньги лезут в карман сами собою или по крайней мере совершенно независимо от каких-либо моих усилий и пока никто другой не отнимает их от меня, покуда мне не приходится защищать их, я не имею права отказываться от возможности помогать тем, кто нуждаются в материальной помощи. Другое дело, еслиб я должен был производить над другими некоторое насилие для получения этих денег, напр., заставлять рабочих работать и т. п...» По получении этого письма Толстой пишет в Дневнике своем от 25 июня: «Вечером из Тулы письмо от Черткова. Ему страшно отказаться от собственности. Он не знает, как достаются 20 т. Напрасно. Я знаю — насилием над замученными работой людьми. Надо написать ему».

В письме от 25 июня Чертков сообщает о свидании «с одним из вожаков так называемых христианских социалистов», пастором англиканской церкви. «Мы с ним сошлись в очень многом, чего я, признаться, вовсе не ожидал, — пишет Чертков. — Я к своей радости убеждаюсь, что и здесь, в Англии, есть движение в том же направлении, которому мы оба сочувствуем».74 75 В подтверждение этого он передает содержание двух прочитанных им книг, которые он несколько времени спустя переслал Толстому; одна из них, в данном письме не названная им, — повесть английского автора Г. В. Пэллей «The Ground Ash» (см. о ней ниже, прим. 2 к п. № 23, от 13—15 августа 1884), другая — роман Л. Олифанта «Piccadilly». Этот роман обнаруживает всю безнравственность, все ханжество лондонского «высшего общества», — говорит Чертков, — и автор кончает свои записки решением уехать в Америку с одним другом и попытаться там зажить согласно учению Христа. «Но, главное, говорят, что этот человек действительно прожил вместе с своей женой в одном братстве в Америке, которое, судя по отрывочным рассказам, старается осуществлять учение в том же смысле, как мы его понимаем. Я стараюсь добраться до этого Oliphant, автора книги, и узнать от него об этом американском «Братстве новой жизни», основанном неким Thomas Harris. Все это в высшей степени отрадно и интересно».

Лоуренс Олифант, о котором говорит в этом письме Чертков (Laurence Oliphant, 1829—1888) — английский писатель и путешественник, написавший, между прочим, и книгу о путешествии в Россию, с 1865 г. — член английского парламента, под влиянием религиозного мыслителя Т. Л. Гарриса (Thomas Lake Harris) отказался от своей парламентской деятельности и переселился в основанную Гаррисом общину, в Бронтон, в Сев. Америке, где прожил три года, занимаясь земледельческим трудом. О некоторой связи идей Гарриса с идеями Толстого можно судить по тому, что в списке книг яснополянской библиотеки имеются названия нескольких книг Гарриса, присланных Толстому их автором с соответствующей надписью, в том числе книги: «Brotherhood of new life». Santa-Rosa, 1891 и «God’s Breath in man and in human society», Santa-Rosa, 1891.

¹Обращаясь к Черткову с просьбою написать ему еще о Hamilton’e, который «ужасно интересует его», Толстой, очевидно, имеет в виду не Наmilton’a, a Harris’а, о котором только что писал ему Чертков (см. выше). Известно, что Толстой не обладал хорошей памятью на имена и иногда путал их. Какого-либо упоминания о Hamilton’e нет не только в предшествующих письмах Черткова, но и в письмах других корреспондентов Толстого того времени.

²Подписи Толстого на этом письме, как и на некоторых других его письмах к Черткову, не имеется.

*22.

1884 г. Июля 24. Я. П.

Милый и дорогой другъ Владиміръ Григорьевичъ. Я только что упрекалъ себя за то, что давно не писалъ вамъ, не отвѣчалъ на послѣднія ваши письма, съ отвѣтомъ вашей матери, какъ получилъ ваши два послѣднія письма: одно о томъ, чтобы я75 76 писалъ для народа, и о любви къ ближн[ему], какъ къ самому себњ, а другое съ выписками изъ книги Math[ew] Arnold’а¹ и съ 2-мя вопросами: о помощи, получаемой черезъ молитву отъ внѣшняго Бога, и о томъ, хорошо ли отречься отъ отвлеченнаго чтенія и «опроститься» умственно. Письма прекрасныя, т. е. радостныя для меня, заставляющія меня больше и больше любить васъ. Кстати скажу — я всѣ письма ваши получилъ (и о Пашковѣ)² и книги, за к[оторыя] очень благодаренъ. Я прочелъ и брошюру, [и] Picadilly.³ Брошюра мнѣ не понравилась.⁴ Ее писалъ несвободный человѣкъ, тотъ, въ к[оторомъ] есть ложка дегтю, портящая всю бочку меду. Picadilly же прекрасно. Единственный недостатокъ — но очень большой, что о предметахъ святыхъ, о единомъ на потребу, говорится рядомъ съ пустяками и тономъ легкимъ и бьющимъ на художественность и остроуміе. То, что для насъ составляетъ весь смыслъ жизни — нашу вѣру, знаютъ многіе, но кнесчастью очень немногіе знаютъ, что это не только главное, но единое и что про это нельзя говорить съ украшеніями, съ изяществомъ. Про это нельзя говорить, это надо выплакивать слезами, и когда нѣтъ этихъ искренныхъ слезъ, нельзя говорить «нарочно», нельзя осквернять легкомысленнымъ прикосновеніемъ. — Вы говорите мнѣ, что я долженъ это сдѣлать. Но, другъ мой, я только одного этаго желаю, живу только тѣмъ, что надѣюсь сдѣлать это — передать свою вѣру другимъ. Но знаю, что если я это буду дѣлать для себя, я ничего не сдѣлаю, a сдѣлаю только тогда, когда я буду покорнымъ и не имѣющимъ своей личной цѣли орудіемъ воли Божьей. Я боюсь сказать даже, что я надѣюсь сдѣлать то, что вы отъ меня требуете. Но то, что вы требуете этаго отъ меня, радуетъ и поощряетъ меня. Ваши упреки были бы мнѣ больнѣе, если бы я чувствовалъ, что я дѣлаю что нибудь другое, чѣмъ то, что вы мнѣ велите дѣлать. А, слава Богу, я ничего другаго нынѣшнее лѣто не дѣлалъ, какъ только живу такъ, чтобы приготовить себя къ этому. Я много пережилъ въ это лѣто. Много перестрадалъ, и — дай Богъ, чтобы я не ошибался — многое, кажется мнѣ, сдѣлалъ въ семьѣ. Какая радостная и противуположная всѣмъ человѣческимъ дѣламъ [?] — то, что на пути Божьемъ нѣтъ ни усталости, ни охлажденія, ни, тѣмъ болѣе, возврата. Я вижу это по себѣ, по васъ, по всѣмъ тѣмъ рѣдкимъ людямъ, к[оторыхъ] я знаю и к[оторые] вступили на этотъ путь. — Тяжело, мучительно часто въ мірскомъ76 77 смыслѣ, что дальше, то тяжелѣе и мучительнѣе, надежды на осуществленіе чего-нибудь въ этомъ мірѣ при себѣ — никакой, и никогда не только вопроса о томъ, не измѣнить ли мнѣ мой путь, но никогда сомнѣнія, колебанія или раскаянія. Это именно тотъ единый истинный тѣсный путь. Гдѣ бы и какъ бы удобно и пріятно я ни шелъ, если я не на пути — можетъ быть сомнѣніе. Его нѣтъ только на одномъ узкомъ и истинномъ. И на всѣхъ другихъ путяхъ есть разнообразіе и споръ, на одномъ этомъ единство полное не только съ тѣми, к[оторые] одинаково со мной думаютъ и говорятъ, но со всѣми, съ тѣми, к[оторые] отрицаютъ Христа, даже и съ тѣми, кот[орые] каждый по своему понимаютъ его. Удивительное дѣло (какъ это имъ самимъ не бросается въ глаза!), ваша мать, Пашковъ (которому передайте мой дружескiй привѣтъ), православные, католики, атеисты осуждаютъ, отвергаютъ меня (христіане часто противно ученію Христа дѣлаютъ мнѣ больно), но я не только не осуждаю ихъ (и это я говорю не for argument’s sake),⁵а искренно, какъ я и не могу иначе чувствовать и говорить, но привѣтствую ихъ на истинномъ пути всякій разъ, какъ они стоять на немъ, радуюсь ихъ успѣхамъ и не могу иначе выразить моего чувства къ нимъ, какъ люблю ихъ. Недавно я читалъ газету de l’armée du Salut.⁶ Мнѣ странна, непонятна ихъ форма выраженія, но дѣятельность ихъ, ведущая къ воздержанію, къ любви, къ вниманію къ ученію Христа, возбуждаетъ во мнѣ любовь и уваженіе къ нимъ и радость. Неужели то ученіе Христа, при кот[оромъ] нужно спорить съ ⁹/₁₀ міра и отвергать ихъ отъ себя, ближе духу Христа, чѣмъ то, при [которомъ] нѣтъ даже возможности съ кѣмъ нибудь расходиться изъ-за ученія Христа, и вмѣстѣ съ тѣмъ такое, при кот[оромъ] вся жизнь поглощена имъ и руководима имъ?

Но я напрасно увлекся аргументами, к[оторые] никого не убѣждаютъ. Слѣпому нельзя говорить о цвѣтахъ и еще меньше можно спорить о нихъ. Недавно, читая статьи «арміи спасенія», я себѣ объяснилъ ихъ дѣятельность и душевное состояніе и мое отношеніе къ нимъ. Помню, вы мнѣ объяснили путь, к[оторымъ] они приходятъ къ Христу: 1) страхъ передъ вѣчными мученьями, 2) надежда на спасеніе отъ нихъ, 3) ученіе объ искупленіи, 4) вѣра въ это ученіе и есть то спасеніе. — Путь этотъ очень страненъ для меня. Я съ дѣтства никогда не вѣрилъ въ загробныя мученія и знаю большую половину людей, к[оторые] не77 78 могутъ вѣрить въ это. Но знаю и людей, к[оторые] вѣрятъ въ это — преимущественно женщины. Этотъ 2-ой разрядъ людей (мнѣ кажется, что ихъ характерная черта есть сердечная холодность) мало способенъ къ тому, чтобы познать радость любви, и потому онъ приводится къ любви — страхомъ. — Знаете, какъ стадо гонять поить. Одни, энергическіе субъекты, бѣгутъ сами къ водѣ отъ жажды, другихъ надо подогнать. — И вотъ мнѣ кажется, что эта армія спасенія и ученіе это исполняетъ это дѣло — то дѣло, к[оторое] прежде исполняла церковь (но устарѣла и компрометировалась). Это ученіе подгоняетъ людей къ ключу воды живой — и больше ничего уже не можетъ дѣлать. Оно приводить людей, отошедшихъ отъ Христа, опять къ нему. И прекрасно, что они дѣлаютъ это, и больше отъ нихъ требовать нечего. Тотъ, кто придетъ къ ключу живой воды и въ комъ есть жажда, тотъ найдетъ самъ, что дѣлать съ водой и какъ ее пить. Ошибаются они только в томъ, что они настаиваютъ на томъ, что воду надо пить именно такъ, а не иначе, и въ такомъ именно положеніи. И ошибка эта имъ вредитъ тѣмъ болѣе, что объ этомъ пріемѣ, какъ именно пить воду, они никогда и не думали и не думаютъ, а берутъ старое, давно избитое и оказавшееся на дѣлѣ неудобнымъ преданіе. Мое отношеніе къ нимъ ужасно странное. Исканіями, страданіямии, разумѣется, прежде всего милостью Божьей я былъ приведенъ къ ключу, я умиралъ и сталъ живъ, я живу только водою этой, и вдругъ къ тому же ключу приходятъ люди. Я съ восторгомъ и любовью привѣтствую ихъ, и вдругъ вмѣсто не то, что любви, но простой незлобивости, к[оторую] я ожидаю встрѣтить, я встрѣчаю осужденіе, отверженіе и поученіе о томъ, что я долженъ прежде, чѣмъ пить, пройти всѣ тѣ несвойственные мнѣ психологическіе процессы, к[оторые] они прошли, отречься отъ сознанія жизни и счастья, к[оторыя] даетъ мнѣ вода жизни, а признать то, что я дѣлаю это только изъ страха передъ пастухами, к[оторые] пригнали меня къ водопою. Я вѣдь не говорю, что они или кто бы то ни было долженъ пройти моимъ путемъ. Дѣло не въ томъ, какъ пришелъ, а въ томъ, къ чему. А если мы пришли къ Христу и хотимъ имъ однимъ жить, то мы не будемъ спорить. — Вашъ 1-й вопросъ: о внѣшней помощи отъ Бога? Кто станетъ отрицать, что дѣлаетъ во мнѣ все хорошее одинъ Богъ. Но вопросъ о томъ, внѣшній ли Онъ? — опасенъ. Не могу ничего говорить про это. Онъ все, я не все, поэтому Онъ внѣ меня. Но знаю я Его только тѣмъ,78 79 что во мнѣ божественно, стало быть, Онъ всегда и во мнѣ, и внѣ меня. Но это опасная и, боюсь, кощунственная метафизика. Вопросъ о молитвѣ и помощи по молитвѣ? Этотъ вопросъ и въ послѣднее время занималъ меня. Я теперь почти каждый день чувствую потребность молиться, просить помощи у Бога. Потребность эта (намъ, по крайней мѣрѣ, пріученнымъ съ дѣтства) естественна; можетъ быть, и я думаю, естественна всѣмъ людямъ. Чувствовать свою слабость и искать помощи извнѣ, т. е. не одною борьбою съ зломъ, но искать пріемовъ, посредствомъ к[оторыхъ] можно бы было побороть зло — это называется — молиться. Молиться не значить употреблять пріемы, избавляющіе отъ зла; но въ числѣ пріемовъ, избавляющихъ отъ зла, есть и то дѣйствіе, к[оторое] мы называемъ молитвою. Особенность молитвы отъ всѣхъ другихъ пріемовъ — въ томъ, что это пріемъ, угодный Богу. — Если это справедливо, то, во-первыхъ, спрашивается, почему молитва, т. е. дѣйствіе, угодное Богу и спасающее меня отъ зла, должна выражаться только словами или поклонами и др., не долго продолжающимися, какъ обыкновенно понимается. Почему молитва не можетъ выражаться продолжительными дѣйствіями рукъ, ногъ (молитва ногами — это странствованіе богомольцевъ)? Если я пойду и цѣлый день проработаю или недѣлю для вдовы, будетъ ли это молитва? Я думаю, что будетъ. Во-вторыхъ, молитва есть просьба объ осуществленіи какого нибудь желанія внѣшняго или внутренняго. Напримѣръ, я прошу, чтобы дѣти мои не умерли, или о томъ, чтобы мнѣ избавиться отъ моего порока, слабости. Для чего я буду обращаться къ непостижимому и столь великому Богу съ такими просьбами, кот[орыя] могутъ быть исполнены его явленіями на землѣ — людьми, соединенными исполненіемъ Его воли — церковью въ истинномъ значеніи этого слова. — И я пришелъ къ тому заключенію, что молитва къ Богу есть суевѣріе, т. е. самообманъ. — Все, о чемъ я молился и молюсь, все это можетъ быть исполнено людьми и мною. Я слабъ, я дуренъ, во мнѣ порокъ (это не примѣръ, а правда, во мнѣ ужасный порокъ), съ к[оторымъ] я борюсь. Мнѣ хочется молиться и я молюсь словами; но не лучше ли расширить мое понятіе молитвы, не лучше ли мнѣ поискать причины этого порока и найти ту божескую дѣятельность, не часа, а дней и мѣсяцевъ, к[оторая] была бы молитвенная дѣятельность, противудѣйствующая этому пороку. И я для себя находилъ ее.79 80 Я чувственъ и я веду праздную, жирную жизнь и молюсь. Не лучше ли мнѣ перемѣнить мою безбожную жизнь, работать для другихъ, меньше удовлетворять своему тѣлу — жениться, если я не женатъ, и окажется, что у меня будетъ молитва всей моей жизни, и молитва эта навѣрно будетъ исполнена. Но мало этого, самая потребность именно молитвы — просьбы прямой помощи отъ живого существа, и та удовлетворяется самымъ простымъ, несверхъестественнымъ образомъ. Я слабъ и дуренъ и знаю, въ чемъ, и страдаю. Я открываю свою слабость другому и прошу его помочь мнѣ совѣтомъ, иногда прямо своимъ присутствіемъ, своимъ препятствіемъ мнѣ. Я дѣлалъ это. — Но молитва, обращенная къ Богу, скажете вы, развѣ это можетъ быть дурно? Разумѣется, нѣтъ. Я не только не считаю это дурнымъ, но самъ по старой привычкѣ молюсь, хотя не считаю этаго важнымъ. Важно только то, чтобы исполнять все то, чего хочетъ отъ меня Богъ и на что онъ далъ намъ орудія. И потому, если у меня б[ыло] средство спасти себя помощью извѣстныхъ поступковъ, помощью другихъ людей, а я ничего этаго не дѣлалъ, а молился Богу, я буду чувствовать, что я сдѣлалъ дурно. —

Не могу оторваться, такъ много хочется сказать. Скажу вамъ то, что со мной было и что я никому еще не говорилъ. Я подпалъ чувственному соблазну. Я страдалъ ужасно, боролся и чувствовалъ свое безсиліе. Я молился и всетаки чувствовалъ, что я безъ силъ.⁷ Что при первомъ случаѣ я паду. Наконецъ, я совершилъ уже самый мерзкій поступокъ, я назначилъ ей свиданье и пошелъ на него. Въ этотъ день у меня б[ылъ] урокъ со 2-мъ сыномъ. Я шелъ мимо его окна въ садъ, и вдругъ, чего никогда не бывало, онъ окликнулъ меня и напомнилъ, что нынче урокъ. Я очнулся и не пошелъ на свиданье. Ясно, что можно сказать, что Богъ спасъ меня. И дѣйствительно онъ спасъ меня. Но послѣ этаго развѣ искушеніе прошло. Оно осталось тоже. И я опять чувствовалъ, что навѣрно паду. Тогда я покаялся учителю, к[оторый] б[ылъ] у насъ,⁸ и сказалъ ему не отходить отъ меня въ извѣстное время, помогать мнѣ. Онъ б[ылъ] человѣкъ хорошій. Онъ понялъ меня и, какъ за ребенкомъ, слѣдилъ за мной. Потомъ еще я принялъ мѣры къ тому, чтобъ удалить эту женщину, и я спасся отъ грѣха, хотя и не отъ мысленнаго, но отъ плотскаго, и знаю, что это хорошо. Чтоже, развѣ молитва спасла меня. Знаете, нельзя молиться80 81 тоже и тому, кто точно любитъ Бога. Если я люблю Бога, то я считаю Его любящимъ, благимъ. Если Онъ любитъ меня, то Онъ спасетъ и сдѣлаетъ все, что мнѣ нужно, какъ Онъ заставилъ (если Онъ заставилъ) сына выглянуть въ окно. Объ чемъ же мнѣ просить Его. Все равно, какъ ребенокъ просить супу, когда мать не даетъ ему, п[отому] ч[то] дуетъ на ложку.

Другое еще. Одинъ разъ въ нынѣшнемъ году я лежалъ на постели подлѣ жены. Она не спала, и я не спалъ, а мучительно страдалъ отъ сознанія своего одиночества въ семьѣ съ своими вѣрованіями, о томъ, какъ они всѣ на моихъ глазахъ, видя истину, идутъ прочь отъ нея. Я страдалъ и за нихъ, и за себя, и за то, что нѣтъ надежды увидать.... Не помню уже какъ, но мнѣ тяжело, грустно было, и я, чувствуя, что у меня слезы выступаютъ на глаза, сталъ молиться Богу о томъ, чтобы онъ тронулъ сердце жены. Она заснула, я слышалъ ея спокойное дыханіе, и мнѣ вдругъ пришло въ голову: я страдаю отъ того, что жена не раздѣляетъ моихъ убѣжденій. Когда я говорю съ ней подъ вліяніемъ досады на ея отпоръ, я чаще говорю холодно, даже недружелюбно, никогда не только со слезами я не умолялъ ее повѣрить истинѣ, но просто любовно, мягко не высказалъ ей всего, и она тутъ лежитъ подлѣ меня, я ей ничего не говорю, а то, что и какъ должно бы говорить ей, это я говорю Богу.

Прощайте, милый другъ, пишите чаще. Когда вы пріѣдете?

На второй вопросъ — умственно опроститься? — скажу, что желать этаго должно, но достигнуть этаго намъ нельзя иначе, какъ дойдя до конца умственнаго пути, чтобы узнать всѣ его обманы. И путь этотъ не дологъ. Человѣкъ не одинъ. Мы всѣ въ этомъ помогаемъ другъ другу.

Еще о молитвѣ и главное: вспомните, что говоритъ Іисусъ Самарянкѣ: поклоняться должны люди Богу въ духѣ и истинѣ — вѣрный переводъ — истиною — дѣломъ.⁹ Вотъ этотъ одинъ изъ текстовъ, кот[орый], какъ говоритъ Arnold,¹⁰ долженъ стать на первое мѣсто.

Полностью печатается впервые. Большие отрывки были напечатаны, с значительными искажениями, в СК, стр. 20—55 и 114. На подлиннике пометка рукой Черткова: «25 июля 84. Ясная Поляна», причем дата, вероятно, означает почтовый штемпель отправления. Датируем на основании записи в Дневнике Толстого от 24 июля: «Письмо прекрасное от Черткова. Написал ему длиннейшее письмо».

Это письмо является ответом на четыре письма Черткова из Англии:81 82 два первые из них помечены одним и тем же числом — 4 июля 1884 г., затем следуют письма от 15 и 17 июля. В первом, судя по содержанию, письме от 4 июля Чертков пишет: «Вы спрашиваете, чем я теперь зарабатываю право на жизнь? Вопрос этот заставляет меня краснеть, потому что всё это последнее время я нахожусь в довольно слабом и гадком настроении. К матери замечаю в себе мало любви и сострадания и, кажется, часто огорчаю ее. Даже думая о вас, замечаю скверную черточку в моем отношении к вам. К моей искренней дружбе к вам часто подмешивается подленькое чувство самодовольства тем, что я в близких, коротких отношениях с таким «замечательным» человеком, как вы. Чувствую это совершенно подобно тому тщеславному удовольствию, которое я прежде испытывал, когда Государь, или даже какой-нибудь великий князь, обращал на меня особенное внимание при других. Итак в ответ на ваш вопрос я могу только ответить, что я низок и гадок и не заслуживаю своих харчей. Но я хочу их заслужить и буду стараться». Затем Чертков переходит к волнующей его теме, которую он развивает и в последующих письмах: «Лев Николаевич, — пишет он, — могу ли я вам сказать откровенно, что мне очень, очень как-то тяжело и грустно, что вы теперь не пишете в печати. Мне всё кажется, что вы не можете не знать, какое значение имеет ваш голос в настоящее время для массы людей, ищущих истины и путающихся между всеми различными течениями, нас окружающими... Простите мне, если я вмешиваюсь не в свое дело, но имеете ли вы право зарывать таким образом те средства, которые поручены вам и которых лишены другие? Неужели теперь, что вы ясно поняли цель и значение жизни, вы не воспользуетесь вашим «дарованием», чтобы передать то, что вы приобрели, в художественном произведении? Такое произведение имело бы гораздо большее влияние, чем ваши последние напечатанные сочинения, хотя бы проводило бы ровно те же мысли». Второе, дополнительное письмо Черткова от 4 июля является ответом на заключительные строки письма Толстого от 24 июня, в которых он высказывает предположение, что Елизавета Ивановна Черткова относится к нему враждебно, но вместе с тем просит передать ей его любовь, потому что он не может не любить ее, как мать того, кто ему так близок. «Вот поручение моей матери, которое я переписываю дословно с черновой, на которой она его сама записала, —говорит Чертков: «Мать моя поручает мне искренно поблагодарить вас за дружеский привет и передать вам, что она не может к вам ни в каком случае враждебно относиться. На нашу же (мою) дружбу с вами она смотрела бы радостнее, если бы была уверена, что сын ее стоит твердо на непоколебимой скале, т. е. Христе; но она не хочет скрыть от вас, который так откровенно к ней обращается, что часто ею овладевает огромная грусть при мысли, что человек, подобный вам, — не у ног Спасителя-Искупителя и что служит своим умом и сердцем враждебному Христу лагерю. Она спрашивает у меня, может ли она, не огорчая вас, подобным образом вам высказаться, и прибавляет, что она, впрочем, все свои заботы в отношении меня, как и все остальные возлагает на Того, Кто сказал, что он муж вдовицы и отец сиротам». С своей стороны прибавлю, что трудно не огорчаться, когда бьют по щеке. Но мне показалось, что лучше исполнить поручение, так как вы достаточно проницательны, чтобы увидеть, что сказано это не по82 83 желанию бить по щеке, а из искренней, хотя и односторонней веры.. Уведомьте меня, пожалуйста, получили ли вы мое письмо из Петербурга, в котором я рассказываю про изгнание Пашкова». — Ответ Е. И. Чертковой взволновал Толстого. Это видно не только по той части ответного письма его, где он говорит об отношении к нему людей, принимающих христианскую догму, но и по следующей записи в Дневнике его от 12 июля: «Два письма от Черткова. Мать его, как и следует, ненавидит меня. Видел сон о Черткове: он вдруг заплясал cancan».

Два следующие письма от Черткова, от 15 и 17 июля, были получены Толстым, как это видно по цитированной записи его Дневника от 24 июля, одновременно и, вместе с ранее полученными письмами, вызвали его «длиннейшее» письмо. В письме от 15 июля Чертков говорит: «Всё это последнее время меня так и подмывает изложить простым, понятным неграмотным людям слогом некоторые размышления по поводу «любви к ближнему, как к самому себе», которая, по указанию Христа, представляет, вместе с безграничною любовью к Богу, всю суть его учения. Это определение христианской любви, выраженное в трех словах «как самого себя», именно и представляет, мне кажется, всю глубину, всю силу мысли Христа. А между тем именно эти три слова как-то постоянно упускаются из виду большинством даже тех, кто считают себя учениками Христа... Еслиб было просто сказано «люби ближнего»... то, давая пятачек нищему на улице, каждый из нас имел бы право считать себя исполнителем учения Христа, ибо прервать свою прогулку, обратить внимание на нищего и вынуть из кошелька пятачек, всё это проявляет известную долю любви к ближнему... Еслиб Христос учил очень любить ближнего, то напр. любитель картин, отказываясь от приобретения подходящей для своей галлереи картины ради того, чтобы пожертвовать стоимость картины в пользу каких-нибудь голодающих, вполне исполняет учение Христа, ибо ради ближнего отказывается от большого удовольствия и, следовательно, он очень любит ближнего. Но Христос говорит «люби как самого себя», и всё Его учение развивает именно такую любовь. Если смело, беспристрастно посмотреть на эту ослепительную любовь, ничем не заслоняя от нее своих глаз, если взвесить все выводы, прямо из нее истекающие, то становится вполне очевидно, что начни мы осуществлять такую любовь, — всё, что считается теперь порядком, все существующие рамки, всякое понятие о собственности, одним словом, ⁹/₁₀ окружающей нас жизни полетит кувырком... Я не писатель и каждый раз, что брался за это, убеждался, что не в силах письменно передать простым людям то, что так хочется и так нужно им передать. А между тем у нас в России тысячи священников систематически искажают значение слов Христа и путают понятия своих прихожан... И когда я вижу всё это, то так ясно вижу потребность в народных книгах, которые, написанные художественно, производили бы на читателей сильное впечатление и популяризировали бы учение Христа. Такие книги необходимы для противодействия церковному катехизическому учению, которое развращает понятие детей о Евангелии еще со школьной скамьи... Эти книги, еслиб сразу и не убеждали, то, во всяком случае, возбуждали бы среди крестьян вопросы. Теперь у нас в Лизиновке постоянно собираются для чтения. Но читают преимущественно пустые83 84 или даже часто скверные книги. Когда я вижу эту потребность в народных книжках, выставляющих истинный смысл учения Христа, когда я постоянно натыкаюсь на новые доказательства, что эта потребность действительно существует, — то я думаю о вас, и мне становится так грустно, так тяжело, что вы не даете этих книг, между тем, как, пожалуй, одни вы в состоянии удовлетворить этой потребности. Вы написали книгу для образованных людей, в которой изложили вашу веру. Но из простого народа никто не поймет как следует ни одной полной страницы из этой книги. Я пробовал читать места из этой книги простым людям, выбирая самые понятные страницы, и я видел, что многое непонятное в словах и способе изложения их смущает и восстановляет против меня... А вы — вы ничего еще не сделали, чтобы хоть немного пособить в этом отношении всей этой массе... Прежние ваши народные книги читаются охотнее всяких других. «Чем люди живы» и «Бог правду видит» производят на слушателей везде сильное впечатление. А вы молчите. Ах, Лев Николаевич, ведь это ужасно. «Просящему дай...» Разве они не просят? Хотя они и немы и, пожалуй, сами неясно сознают свои потребности, но разве не равносильны просьбе все эти порывы за истиною, за светом, которые иногда так дико и односторонне проявляются. Нам, например, в Лизиновке нужны от вас несколько маленьких рассказов, писанных независимо от цензурных соображений, в которых ярко обнаруживался бы и выяснялся истинный простой смысл «Заповедей спасения Христа», как вы сами их называете. Это было бы убедительнее всяких рассуждений, потому что действовало [бы] одновременно и на чувство и на разум... Теперь нужны притчи больше, чем когда-либо. Дайте несколько таких рассказов — они быстро разойдутся в рукописях, будут устно передаваться среди народа... и сделают свое великое дело. А, кроме того, нужны еще печатные рассказы, наводящие читателя все на тот же путь, но дозволенные цензурой. Эти должны распространяться в большом количестве по всей России, как и прежние ваши народные книги, но с большим истинным успехом». — В этом письме, как мы видим, Чертков уже развивает мысли, которые несколько месяцев спустя привели к основанию народного издательства «Посредник».

В последнем письме из тех, на которые отвечает Толстой, Чертков говорит:… «Мы, кажется, доживаем последние дни нашего странствования за границею. Я буду очень рад вернуться домой в Лизиновку, хотя моя жизнь там около матери в обстановке барского дома и с занятиями «делами» с управляющим — всё это, признаюсь, представляется мне в ужасно черном виде... Я начал это письмо в гостиной Пашковых, где мы все вместе сидели. Теперь моя мать пошла спать, и я перебрался в свою спальню. Каждый вечер я вхожу в свою спальню с замиранием сердца, потому что именно в это время начинают преследовать меня самые скверные, порочные мысли. Начинается во мне борьба, которая, признаюсь, и признаюсь с ужасной болью, — редко кончается благополучно. А между тем я знаю, что вот именно в эти минуты, когда остаешься один со своим богом, вот в эти-то минуты и одерживаются те победы над плотью, которые дают потом силу и авторитет в общении с людьми. И вот в эти-то минуты я всё падаю. Мне удается одержать верх над плотью только тогда, когда я успею с полной искренностью и от глубины души обратиться к богу, как84 85 к началу вне меня находящемуся, и просить у него извне силы. Это есть единственное ощущение, единственный личный опыт, который меня убеждает, что бог существует, как отдельное от нас Начало, ибо еслиб он существовал только настолько, насколько мы в состоянии его себе представить, то для укрепления себя в критические минуты достаточно было бы сосредоточиться в самом себе. А этого со мной не бывает. Единственное, что мне помогает, это сознание своей полной беспомощности и обращение ко Христу. И в этом смысле он для меня действительно воскрес. Скажите мне, пожалуйста, как с вами, — мне очень хочется знать? Жизнь вместе с женою представляется мне не только в виде земного блаженства, но вместе с тем — и источником громадной силы для исполнения своего дела, какое бы оно ни было. Но я меньше и меньше предвижу возможность такой жизни для себя, потому что не могу зажить с женою, которая не разделяла бы, по крайней мере в основных чертах, мой взгляд на жизнь. А такую женщину я навряд ли встречу в той среде, из которой я обязательно должен был бы взять жену, еслиб не хотел причинить самое глубокое горе матери и даже рискнуть полным разрывом с нею...» — Конец этого письма Черткова утерян: сохранившаяся часть его обрывается на полуфразе, а из ответного письма Толстого видно, что она заключала в себе выписку из книги Матью Арнольда (см. ниже прим. 1) и вопрос о том, хорошо ли отречься от отвлеченного чтения и «опроститься умственно».

¹Матью Арнольд (Matthew Arnold, 1822—1888), английский поэт и литературный критик, профессор поэзии в Оксфорде, переводчик Гомера. Постепенно перешел от ортодоксально-англиканских взглядов к свободомыслию. Главнейшие труды его: «Literature and Dogma. An Essay towards a better appreciation of the Bible», 1873 г., «God and the Bible», 1875 г., «Last Essays on Church and Rebellion», 1877 г. Толстой заинтересовался им на основании выписок, присланных ему Чертковым, и позднее с величайшим увлечением читал первую из вышеназванных книг, «Литература и догма». Позднее она вышла на русском языке в изд. «Посредника» под более приемлемым для цензуры заглавием. «В чем сущность христианства и иудейства?», М., 1908 г. Толстой говорит о ней ниже, в письмах №№ 54 и 55.

²Василий Александрович Пашков (1831—1902), муж тетки Черткова, Александры Ивановны, сестры его матери, богатый помещик, полковник кавалергардского полка. Познакомившись через Е. И. Черткову с известным англиканским проповедником-евангелистом, лордом Редстоком, приезжавшим в 1874 г. в Россию, и с учением его «revival» («возрождение»), основа которого состояла в том, что каждый человек может спастись от грехов верою в искупление, в пролитую за людей кровь Христа, Пашков сделался его последователем и, отказавшись от светской жизни, отдался устной и литературной проповеди этого учения. Благодаря энергии его и его приверженцев, «пашковцев», это учение вскоре распространилось в Петербурге и в провинции, захватывая все слои общества, от великосветских, придворных кругов до трудящегося городского и даже деревенского населения. Духовенство и Синод, во главе с Победоносцевым, обратили внимание на огромное увеличение числа «верующих», отпадающих85 86 от православия, и возвели на пашковцев гонение, окончившееся в 1884 г. административной высылкой Пашкова из России без права возвращения туда (о высылке Пашкова см. комментарии к письму № 19 от 6 июня 1884 г.). По характеристике Лескова Пашков был человек «искренний, горячий и способный беззаветно отдаваться тому, что он принял за истину» (см. Н. С. Лесков, «Великосветский раскол», М. 1876 г.). Толстой, знавший Пашкова, повидимому, только по наслышке, через Черткова, относился к нему с уважением и теплотой (см. ниже письмо его к Черткову № 70 от 9—10 июня 1885 г.). Учение Пашкова, как и все вообще вне-ортодоксальные религиозные течения, интересовало его. Известный исследователь раскола А. С. Пругавин в книге своей «О Льве Толстом и о толстовцах», М. 1911, стр. 96, сообщает, что однажды он встретил Толстого на собрании пашковцев, у некой Л. Ф. Сомовой. В Дневнике Толстого от 29 апреля 1884 мы встречаем запись, подтверждающую это сообщение: «Пришел Орлов. С ним к Сомовой. Дитман проповедует. Кое что хорошо. Но лицемерно. Я ушел от молитвы». Подробнее о Пашкове и пашковцах см.: А. С. Пругавин «Пашковцы», «Русская мысль», 1884, 5.

³ См. комментарий к предыдущему письму, № 21, от 11 июля.

⁴ О какой брошюре здесь идет речь, выяснить не удалось.

⁵ «Для красного словца».

⁶ Французское название «Армии спасения», религиозной ассоциации, имеющей целью духовное «спасение людей вне храмов», посредством проповеди Евангелия и общих молений. Основателем ассоциации, в 1860-х гг., был Вильям Бутс (W. Booth, 1829—1912), в молодости бедный портной из семьи крещеных евреев, человек больших дарований и фанатической веры. В 1878 г. он организовал разраставшуюся ассоциацию на подобие армии, с военной дисциплиной, военной иерархией командного состава, военной формой одежды как для мужчин, так и для женщин и дал ей ее нынешнее наименование. «Армия спасения» переходила из города в город, из страны в страну, привлекая к себе общее внимание своим военным строем, знаменами, боем барабанов, пением гимнов и переходя затем к проповеди покаяния и молитвам. Не представляя собой какой-либо секты с особым вероучением, Армия спасения легко мирилась со всеми вероисповеданиями, признанными в том или другом государстве, как и со всеми разновидностями государственного строя. После многолетних наблюдений над жизнью угнетенных классов и «подонков» общества Бутс пришел к убеждению, что нельзя думать о нравственном возрождении приниженных людей, не позаботившись о поднятии их благосостояния, но, отвергая самую мысль о социальной революции, он видел единственный исход для помощи городской нищете в организации таких учреждений, как дешевые столовые, больницы, ясли, ночлежные дома, школы для брошенных детей, на основе личной инициативы и на средства, собираемые с этой целью Армией спасения. Большая часть этих учреждений должна была, по его мнению, окупаться или работать лишь с незначительными убытками. В дальнейшем Бутс присоединил к этой программе проект устройства городских, сельских и заморских трудовых колоний. Свои наблюдения над ужасными картинами городской нищеты, как и проект устройства колоний, Бутс изложил в книге своей «In darkest England and86 87 the way out», London, 1890 (русский перевод P. Сементковского: «В трущобах Англии», Спб., 1891). Книга имела исключительный успех и вызвала огромный прилив пожертвований. Численность Армии спасения в Англии и за ее границами росла и в 1908 г. достигла уже 2 000 000 человек, рассеянных в 49 государствах.

⁷ Зачеркнуто: погибаю.

⁸ Василий Иванович Алексеев (1848—1919), проживший в доме Толстого в качестве учителя его детей с 1877 до конца лета 1881 г. и сделавшийся для него самым близким человеком в период ломки его мировоззрения. Происходил из тамбовских дворян, кончил физико-математический факультет петербургского университета, где сошелся с известным впоследствии революционером народнического направления Н. В. Чайковским и с его кружком. Интересуясь социологией и социализмом с христианской окраской, занимался в этом направлений с фабричными рабочими. Познакомившись с А. К. Маликовым, основателем религиозноэтического учения о «богочеловечестве», эмигрировал в 1875 г. вместе с ним и Чайковским в Америку, в Канзас, где они основали интеллигентскую земледельческую колонию. Через два года колония распалась, и Алексеев вернулся в Россию. К этому времени и относится его поступление в дом Толстого, которого он застал тогда в полосе увлечения православием, как религией простого народа. Споры их о собственности, в которых Толстой, чувствуя непрочность собственнической позиции, по словам Алексеева, очень горячился, не могли не оставить следа в душе Толстого. В марте 1881 г., когда Толстой, потрясенный предстоящей казнью революционеров, убивших Александра II, решил написать письмо Александру III и попытаться доказать ему недопустимость казни (см. письмо к Александру III, т. 63), он пришел советоваться об этом с Алексеевым, что вызвало вражду к Алексееву со стороны Софьи Андреевны и окончилось отъездом его из дома Толстых. После этого Алексеев поселился в Самарском имении Толстых на отведенном ему участке земли и работал там четыре года, до нового столкновения с Софьей Андреевной. Потом он сделался инспектором сельско-хозяйственного училища в Костромской губ., а с 1900 г. был директором коммерческого училища в Нижнем Новгороде. Толстой был привязан к нему и после отъезда его из Ясной поляны в 1881 г. в его письмах Алексееву встречаются такие выражения: «я люблю вас», «я скучаю по вас часто» (см. письмо к Алексееву от 6—7 ноября 1882 г., т. 63), а в июле 1884 г., приблизительно в то же время, когда он вспоминает о нем в письме к Черткову, он пишет ему: «Мы как будто забываем друг друга. Я не хочу этого забывать — не хочу забывать того, что я вам во многом обязан в том спокойствии и ясности моего миросозерцания, до которого я дошел. Я вас узнал, первого человека (тронутого образованием), не на словах, но в сердце исповедующего ту веру, которая стала ясным и непоколебимым для меня светом. Это заставило меня верить в возможность того, что смутно всегда шевелилось в душе. И поэтому вы как были, так и останетесь всегда дороги...» (см. письмо Толстого к Алексееву от июля 1884, т. 63). — Связанный с Алексеевым эпизод, о котором Толстой говорит в письме к Черткову, подробно рассказан в ненапечатанных еще, очень ценных для изучающих Толстого «Записках В. И. Алексеева»,87 88 в гл. VIII. Говоря об этом эпизоде в жизни Толстого, Алексеев замечает: «С одной стороны он [Толстой] был человек огромных инстинктов, с другой — человек великих запросов человеческого духа — совести. В то время, когда в нем поднимались его огромные инстинкты, большой бурей поднималась в его душе и его огромная совесть. У него была постоянная борьба в душе, доходившая до мысли о самоубийстве». Самое же повествование Алексеева о происшедшем подтверждает точность каждой строчки Толстого в сообщении его Черткову, давая лишь некоторые дополнительные детали. «Подходит однажды Лев Николаевич ко мне, взволнованный, и просит меня помочь ему. Смотрю — на нем лица нет, — рассказывает Алексеев. — Что с вами, Лев Николаевич? — спрашиваю его. — «Меня обуревает чувственный соблазн, и я испытываю полное бессилие, боюсь, что поддамся ему. Помогите мне»... — Да что же я должен сделать, говорю, чтобы помочь? — «Не откажитесь сопутствовать мне во время моих прогулок. Мы будем вместе с вами гулять, разговаривать, и соблазн не будет приходить мне на ум». — Мы пошли, и тут он мне рассказал, как он во время прогулок почти каждый день встречает Домну, людскую кухарку, как он сначала молча несколько дней следовал за ней, и это ему было приятно... Потом, следуя за ней, стал посвистывать; затем стал ее провожать и разговаривать с нею и, наконец, дело дошло до того, что назначил ей свиданье. Затем, когда он шел на свиданье мимо окон дома, в нем происходила страшная борьба чувственного соблазна с совестью. В это время Илья, увидав отца в окно, окликнул и напомнил ему об уроке с ним по греческому языку, который был назначен на этот день, и тем самым помешал ему. Это было решающим моментом. Он точно очнулся, не пошел на свидание и был рад этому. Но этим дело не кончилось. Чувственный соблазн продолжал его мучить. Он пробовал молиться, но и это не избавляло его от соблазна... Чувствовал, что наедине он каждую минуту может поддаться соблазну и решил испытать еще одно средство — покаяться перед кем-нибудь, рассказать всё подробно о силе подавляющего его соблазна. Вот почему он и пришел ко мне. Затем он принял меры, чтобы Домна эта ушла куда-то на другое место». О самой Домне Алексеев сообщает, что она была «молодая женщина, нанятая кухаркой для людской». «Муж ее кажется был в солдатах. Она была лет 22—23-х, не скажу, чтоб красивая, — говорит Алексеев, — но кровь с молоком, — высокая, полная, здоровая и привлекательная молодуха». — Вся эта пережитая Толстым история, относящаяся к августу 1880 г., отчасти нашла отражение в повести его «Дьявол» (см. т. 27).

⁹ Толкование этого места см. в книге «Соединение, перевод и исследование четырех евангелий», ч. I, гл. 2-я, «Беседа с самарянкой» (Том 22).

¹⁰ Об Арнольде см. выше прим. 1 к настоящему письму. — Последние строки письма, со слов «Еще о молитве и главное...», приписаны Толстым, очевидно, позже — карандашом.

* 23.

1884 г. Августа 13—15. Я. П.

Я получилъ ваше письмо изъ Варшавы и очень обрадовался тому, что вы въ Россіи, что мы ближе. Напишите мнѣ поподробнѣе,88 89 если ничто не мѣшаетъ, какъ вы пріѣхали, почему, какъ устроились, и какіе планы, и когда увидимся? Я собираюсь въ Кіевъ¹ и дѣлалъ планы, какъ проѣхать къ вамъ. — Я живу, какъ мы всѣ, и хорошо, и дурно, но теперь нахожусь въ періодѣ переходномъ отъ лѣтней внѣшней жизни въ природѣ къ внутренней жизни и работѣ. И не безъ радости готовлюсь къ работѣ внутренней и писательской, если Богъ велитъ.

Вашъ Л. Т.

Я прочелъ и Ground Ash.² Очень хорошо. Очень мнѣ интересно ваше впечатлѣніе отъ Англичанъ. Что они не свободны, это кнесчастью очень справедливо. —

Молодой Ге былъ у меня.³ Я очень желалъ бы, чтобы вы узнали другъ друга. Если онъ заѣдетъ ко мнѣ, я спрошу его позволенья послать вамъ его одно письмо. Вы узнаете его изъ этаго письма.

Печатается впервые. На подлиннике пометка рукой Черткова: «15 августа 84 г.», означающая, вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем, исходя из того, что, судя по ответному письму Черткова от 18 августа, это письмо Толстого было получено им в Лизиновке 17 августа, следовательно, не могло быть написано позже 15 августа, но могло быть написано и за день, за два до отправления его с железнодорожной станции.

В промежутке времени между предыдущим и этим письмом Толстого к Черткову им было получено от последнего два письма: первое из Лондона, от 21 июля, второе, написанное в дороге, при возвращении Чертковых в Россию, и посланное, судя по ответу Толстого, из Варшавы, с соответствующим штемпелем, от 3 и 4 августа. Получение первого из этих писем отмечено в Дневнике Толстого от 26 июля записью: «Прелестное еще письмо от Черткова с выпиской из Matthew Arnold. Чтение для народа и для нас. Но Чертков настаивает, что надо прежде всего объяснить народу Евангелие, — он прав». В этом письме, от 21 июля, Чертков делает выписку на английском языке из сочинения Матью Арнольда «Литература и догма», которое он уже цитировал в других частях в одном из предыдущих писем, а затем говорит: «Его понятие о culture, to know the best that has been thought and said in the world [о культуре, как знании того лучшего, что было продумано и высказано во всем мире], напомнило мне ваш проект издания книг для русских людей. Как подвигается это дело? Подвигается ли оно? Вы собирались тогда издавать на русском языке различных классиков... Я, кажется, вам тогда этого не говорил, но я думал тогда, как и теперь, что важнее всего, прежде всего очистить учение Христа от всех накопившихся перетолкований, обнаружить русским людям Евангелие, как оно есть, в его простом, прямом смысле. И лучше всего сделать это не в виде исследования или рассуждения, а в форме рассказов, таких,89 90 о каких я вам говорил в моем предпоследнем письме. О других книжках можно будет подумать тогда, когда Христос будет доступен и понятен массе». — В письме, написанном с дороги, от 3 и 4 августа, Чертков спрашивает мнение Толстого о книге под заглавием «Ground Ash» (см. ниже прим. 2), которую он послал ему вместе с романом Л. Олифанта «Piccadilly»; затем, переходя к вопросу о своем возвращении из Англии, замечает: «Возвращаюсь в Россию с радостью, что возвращаюсь из-за границы, — пишет он. — Во время этого пребывания меня поразило то, что там меньше истинной свободы, чем у нас. У нас сами люди свободнее... Разумеется, мы зато в некоторых других отношениях уступаем им...» Отмечая в своем Дневнике получение этого письма Черткова, Толстой тоже называет его «прелестным письмом».

¹ Толстой собирался навестить своего друга, художника H. Н. Ге (см. ниже прим. 1 к письму № 29, от 10 окт. 84 г.).

² Книга евангелического направления «The Ground Ash. A public school story», Salisbury, 1874, английского писателя Г. В. Пэллей (H. W. Pulley). В письме от 25 июня 1884 г. из Лондона, Чертков, не называя этой книги, которую он вскоре послал Толстому, излагает ее содержание в следующих словах: «в ней описывается жизнь в большой английской школе одного мальчика, который благодаря воспитанью, полученному дома, старается во всех своих поступках осуществлять то самое учение Христа, которое все официально исповедуют на словах. В книжке весьма ярко обнаруживается несовместимость современной жизни с исповедуемой обществом и государством верою. После целого ряда преследований мальчик подвергается телесному наказанию и умирает от истощения и нервного изнеможения...» Знакомясь с этой книгой, Толстой отмечает в Дневнике своем от 27 июля: «Читал Ground Ash. Это геvіvаl'ское [евангелическое] сочинение. Жалко, но хорошо».

³ О «молодом Ге» см. прим. 1 к письму № 16 от 2 мая 1884.

* 24.

1884 г. Августа 28—29. Я. П.

Я получилъ ваше письмо изъ деревни съ дневникомъ и былъ очень радъ узнать про васъ хоть то, что узналъ. Мнѣ все хочется знать про васъ. Я часто объ васъ думаю, какъ думаютъ про людей, к[оторые] дороги. Думаю и то и другое, и третье — противорѣчивое другъ другу, и разумѣется этаго не напишешь. Это говорить можно, и то едва ли хорошо.

Что вы выпускаете изъ моей послѣдней книги? Это не праздный и не эгоистическій вопросъ. Напротивъ — мнѣ хочется знать, что вамъ кажется соблазнительнымъ, — вовсе не чтобы спорить, а чтобы исключить или смягчить, и главное, въ будущемъ знать, что для другихъ соблазнительно. Я истинно не90 91 знаю и истинно впередъ говорю, что передъ тѣми людьми, к[оторые] признаютъ святость и обязательность 5 запов[ѣдей],¹ я прямо признаю себя виноватымъ, если я чѣмъ нибудь оскорбилъ ихъ, какъ н[апр.] Мар[ью] Вл[адиміровну], про к[оторую] вы пишете.² То, что она, по старой привычкѣ, считаетъ меня погибшимъ гордецомъ, это для меня прекрасно, для нея только немножко дурно, но это не важно, если она признаетъ обязательность 5 зап[овѣдей]. Если она ихъ признаетъ и будетъ всегда держать передъ собой, то она меня не осудитъ и не презритъ. А это только и нужно. Пожалуйста, напишите мнѣ: какія мѣста, отъ какихъ страницъ и строкъ до какихъ вы пропускаете. Трудно среди той умственной оргіи, среди к[оторой] я живу, удержаться отъ увлеченія, умствованія и гордости. И я впередъ знаю, что тамъ такъ много такого, что я не знаю, которое больше вредно. Я иногда досадую на васъ за то, что вы какъ то не то соглашаетесь, не то несоглашаетесь — воздерживаетесь, а теперь хвалю васъ: благодаря этому, мы никогда с вами не спорили. И это очень радостно. И не будемъ. — Теперь опять о собственности. Вы говорите, что вамъ не совсѣмъ ясно. И вы правы — вамъ неясно отношеніе къ ней христіанина, практическое отношеніе къ ней. Мнѣ ясно. Собственность это фикція — воображаемое что-то, к[оторое] существуетъ только для тѣхъ, к[оторые] вѣрятъ мамону и потому служатъ ему. Вѣрующій въ ученіе Христа освобождается отъ собственности не какимъ нибудь поступкомъ, передачей собственности сразу или понемножку въ другія руки (онъ не можетъ этаго дѣлать уже потому, что, не признавая значенія собственности для себя, онъ не можетъ признавать и значеніе ея для другаго), a христіанинъ освобождается отъ нея внутренно, сознаніемъ того, что ея нѣтъ и не можетъ быть, и главное, что она ему не нужна, ни для себя, ни для другихъ. — Я ставлю истиннаго христіанина въ ваше положеніе. Что онъ будетъ дѣлать? Онъ будетъ жить, отвѣчая по божьи на тѣ требованія жизни, к[оторыя] будутъ предъявляться ему, само собою разумѣется, невольно руководимый своими связями съ прошедшимъ, но дѣятельность свою онъ будетъ строить никакъ не на отношеніяхъ собственности. Ученики хотятъ продолжать учиться въ ремесленномъ училищѣ, или мужикъ погорѣвшій проситъ помочь на избу. У христіанина на вашемъ мѣстѣ ничего нѣтъ и ничего быть не можетъ. Но его просятъ, п[отому] ч[то] его считаютъ91 92 собственникомъ. Что же дѣлать? Онъ долженъ исполнить то, о чемъ его просятъ, — если это не противно заповѣдямъ Христа. — Я считаю, что онъ ничего бы опредѣленнаго не могъ бы брать ни отъ кого — отъ отца ли, отъ матери, или просто отъ управляющаго. Онъ не считаетъ себя собственникомъ и п[отому] брать ничего не можетъ. Если же его считаютъ и просятъ, онъ исполняетъ просьбу и больше ничего.

Такъ я думаю, и такъ я для себя разрѣшаю. Но нисколько не настаиваю, чтобы это было разрѣшеніе для всѣхъ. Обнимаю васъ, милый другъ. Если вы не пріѣдете ко мнѣ, я пріѣду къ вамъ.

Л. Толстой.

Полностью печатается впервые. Отрывки были напечатаны, с некоторыми искажениями, в СК, стр. 153—154. На подлиннике пометка рукой Черткова: «пол. 1 сент. 84». Датируем, руководствуясь этой пометкой и учитывая, что письма из Ясной поляны в Лизиновку шли не менее двух суток и иногда не сразу привозились на станцию и попадали в почтовый вагон.

Толстой отвечает здесь на письмо Черткова от 18 августа и приложенный к этому письму дневник его. В письме своем Чертков говорит: «Вчера вечером я получил ваше письмо, в котором вы говорите, что собираетесь в Киев, и просите меня сообщить вам о том, как мы вернулись из-за границы и устроились здесь... Нарочно для вас я пишу теперь свой дневник в двух экземплярах. Прилагаю записанное мною с тех пор, как вернулся из-за границы, — вы из этого увидите, чтó преимущественно занимало и волновало меня за последние дни... Пожалуйста сообщайте мне без всякой осторожности ваши впечатления о моих мыслях и чувствах и ваши разногласия со мною... Неосторожно оттолкнуть меня от соглашения с вашими убеждениями слишком настойчивым их выражением вы не можете, потому что даже если вы будете нарочно молчать и не возражать, я тем не менее буду отлично чувствовать, что вы не соглашаетесь... С другой стороны слишком сильно повлиять на меня также не опасайтесь, потому что я очень осторожно отношусь, хотя и внимательно, к тому, что вы говорите. Много обдумываю, взвешиваю, применяю к своей окружающей обстановке и со многим не соглашаюсь, хотя и не возражаю...» Затем, дав живой отклик на выраженное Толстым намерение посетить его в Лизиновке, Чертков сообщает о разговоре своем с другом его матери, Марьей Владимировной Сергиевской, последовательницей Пашкова, которая, ознакомившись с последним произведением Толстого «В чем моя вера», чрезвычайно заинтересовалась им. [О М. В. Сергиевской см. ниже в отрывках дневника Черткова и в прим. 2 к настоящему письму Толстого.] Далее Чертков говорит о получении письма от друга и последователя Толстого, кн. Л. Д. Урусова [о нем см. в прим. 15 к письму № 46 от 24 февраля 1885 г.] «с весьма удачным изложением в немногих словах его веры», в которой92 93 однако не всё оказалось близким ему, Черткову. Затем, рассказав вкратце о своем образе жизни в Лизиновке, Чертков пишет: «Хутор, отделенный для меня, я еще не принял. А когда приму, то мне невозможно будет работать на нем, как раньше предполагал, в качестве полевого рабочего, так как время мое занято около матери и ее дел. Всё-таки хочу принять этот хутор для того, чтобы, живя около матери, не вполне потерять из виду крестьян и иметь общий интерес с ними в форме маленького хозяйства, более или менее подходящего к их хозяйствам по размеру и системе обработки земли». Приложенный к письму дневник Черткова обнимает время с 6 по 16 августа и подробно рисует его жизнь в Лизиновке. Приводим из него те отрывки, которые нашли прямой или косвенный отклик в письме Толстого: «9 августа. Я разговаривал с Марией Владимировной про Л. Н. Толстого. Она очень поражена им. Соглашается с его пониманием заповедей Христа, но говорит, что для исполнения их он рассчитывает исключительно на свою собственную силу и что этого недостаточно. Она говорит, что жаль, что такой искренний и сильный человек не начинает с приведения читателя к любви к Богу и ближнему, которая одна может дать человеку силу исполнять учение Христа... Она очень бы хотела повидаться с ним. — 12 августа. Ездил... к Н. Д. Кившенко [См. прим. 1 к п. № 79 от 14 сент.]. Решили относительно перемены состава преподавателей в Александровской школе и окончания переписки «Веры» Л. Н. Т-го для гектографирования ее в количестве 50 экз. Пропущенные места будут гектографированы отдельно в виде дополнения. Полные экземпляры я буду давать тем, насчет которых моя совесть будет спокойна в том отношении, что я этим не рискую быть проводником вреда для них. 16 августа. Мария Владимировна уехала обратно в Петербург. Она приехала сюда в нашем отсутствии и стала читать и толковать Евангелие, где только имела случай, не только школьным дворовым девочкам, из которых она образовала швейную артель, но и рабочим в поле и больным в приемном покое. Священник, человек тихий и до сих пор... вполне безвредный, сказал однако в церкви проповедь, в которой советовал прихожанам не итти слушать новых сектантов. Все отнесли его слова к Марье Владимировне. Пошли толки, споры, рассуждения. Одна старуха пришла на следующий день на чтение Марии Владимировны в поле, стала ругать ее и даже собиралась бить палкою. Марья Вл. навестила священника и узнала от него, что он получил строжайшее приказание противодействовать новой секте и что, боясь лишиться места, он должен был говорить против этих чтений. М. В-на уехала отсюда в самых дружеских отношениях с священником, хваля его нравственную жизнь и делая выгодные для него сравнения его с другими священниками, которые ведут безнравственную жизнь и обирают народ... Между прочим, она читала и артели рабочих, которая строит для меня пристройки к ремесленной школе... И я решил, что еслиб меня кто-нибудь заставил читать им Евангелие, то я прочел бы Нагорную проповедь и потом постарался бы указать примерами из нашей теперешней жизни, как должно применяться каждым из нас учение Христа. Но потом я сообразил, что еслиб после этого кто-нибудь из них провинился в отношении своей работы по постройке, то управляющий поступил бы наверное с ним совершенно противоположно тому, как учит Христос в Нагорной93 94 проповеди... Работники, слышавшие от меня Нагорную проповедь и знающие, что постройка делается для меня, потеряли бы веру в мою искренность и отнеслись бы недоверчиво к самой Нагорной проповеди. Часто приходится делать такие размышления; но выхода из этого положения я теперь еще не вижу для себя. Совсем отказаться от всяких денег, которые я получаю от матери?.. Отказаться самому от этих денег, т. е. не брать их вовсе от матери — мне кажется, что я не имею права перед самими крестьянами. Крестьянин придет попросить меня выучить его сына в школе сапожному ремеслу. А я ему скажу: ремесленную школу я перестал содержать, потому что деньги, на которые я ее содержал, не мои, а ваши. А он естественно скажет: «где эти деньги? Дай мне мою долю из них». А я скажу: от денег этих я отказался, они остались в экономии, и в настоящее время управляющий строит на них каменные овчарни и покупает паровые молотилки. Крестьянин найдет, что я поступил несправедливо, и он, мне кажется, будет прав. Во всяком случае вопрос этот очень трудный и не доступен еще моему разрешению».

¹ «Пять заповедей Нагорной проповеди», которые легли в основание книги Толстого «В чем моя вера», переданы им так: первая — «не гневайся», вторая — «не прелюбодействуй», третья — «не клянись», четвертая — «не судись и не противься злу злом», пятая — «не воюй» («любите врагов ваших»).

² Мария Владимировна Сергиевская (ум. в 1916 г. около 80 лет от роду), по матери из семьи Ганнибал, родственной Пушкину. Уже пожилой женщиной сделалась последовательницей Пашкова. На этой почве стала близким другом Е. И. Чертковой и ее правой рукой в деле помощи бедному населению Гавани (в Петербурге) и заведующей ее детским приютом. Человек горячего, сильного и самоотверженного характера.

* 25.

1884 г. Сентября 5—7. Я. П.

Сейчасъ получилъ ваше письмо, оба письма, дорогой Вл[адиміръ] Гр[игорьевичъ], и не столько отвѣчаю, сколько спрашиваю. Вы хорошо дѣлаете, что пишете мнѣ про себя; но зачѣмъ не все? — Прежде всего, знайте, что мнѣ важно, очень важно знать ваше состояніе, вашу душевную болѣзнь, важно и потому, что я васъ люблю, очень дорожу вами и очень боюсь за васъ, и еще потому, что я тѣмъ же самымъ и страдалъ и страдаю и съ тѣмъ же самымъ почти безнадежно борюсь. — Отчего вы не женитесь? Скажите мнѣ просто, прямо. Нельзя вамъ жить противно закону природы — Бога. Эго испытывать Бога. Этаго нельзя. Одно упустить, все погубишь. — Какъ бы я желалъ васъ видѣть! Я бы все сказалъ вамъ и отъ васъ узналъ. И мы94 95 вмѣстѣ искали бы и нашли бы. Я должно быть пріѣду къ вамъ. Но вамъ необходимо, если вы не женитесь, — скудная жизнь и работа физическая — не напущенная на себя, какъ баловство, а работа, сдѣлавшаяся необходимостью. Знаю, знаю по себѣ всю трудность этаго; но тутъ дѣло то слишкомъ важное — вся жизнь, все, чѣмъ дорога вся жизнь. Можетъ быть, нельзя побороть, но бороться надо всѣми тѣми силами (разумными и любовнымъ общеніемъ), кот[орыя] даны намъ. — Еще — въ вашихъ письмахъ мало простой любви ко мнѣ, какъ къ человѣку, к[оторый] любитъ васъ. Если это такъ въ душѣ, то дѣлать нечего, а если есть какая перегородка, сломайте ее, голубчикъ. Намъ будетъ лучше обоимъ.

На ваши два вопроса о собственности отвѣчаю: если вопросъ о собственности рѣшенъ во мнѣ, то тò, что я возьму или не возьму деньги, не можетъ ничего измѣнить; чтобы сдѣлать пріятное, чтобъ не огорчить, я возьму. Но взявъ, я сейчасъ забуду про нихъ.

Второй же вопросъ невѣрно поставленъ. Нужды, кот[орая] призываетъ моей помощи, нѣтъ конца. Я не то, что свои всѣ имѣнья отдамъ, но всѣ доходы Россіи, и будетъ мало, и потому я, не имѣя собственности, освобождаюсь отъ этаго труда наполнять бездонную бочку. Помогать деньгами нельзя. Деньги — это насильно отнятое отъ другихъ въ видѣ исполнительнаго листа на бѣдныхъ.¹ Развѣ можно въ помощь другому дать ему исполнительный листъ, по к[оторому] продадутъ у бѣдняка послѣднюю корову. Все, чтò можно сдѣлать, — это разорвать исполн[ительный] листъ, а потомъ помогать своимъ трудомъ. — А когда сдѣлаешь это, то увидишь, какъ самъ еще плохъ. Я, встающій въ 10 часовъ, пьющій кофе и чай, спящій на чистыхъ простыняхъ, слабый, безсильный, испорченный всѣми похотливыми привычками, не могущій жить иначе, какъ паразитъ на чужой шеѣ, я вдругъ хочу помогать — кому же? Мужику, к[оторый] заснетъ въ грязи на улицѣ подъ шапкой, не будетъ спать 5 ночей и сработаетъ въ день то, чего я не сдѣлаю въ 10, к[оторый] при этомъ добръ, кротокъ и веселъ. Какъ мнѣ помогать ему? Вѣдь это смѣшно. Можно дѣлать себѣ эту иллюзію, отдавая ему исполн[ительные] листы на другихъ; но это не помощь, a развращеніе его. Вотъ объ этомъ я хотѣлъ бы тоже написать въ статьѣ, к[оторую] я началъ и вѣроятно не кончу.² Прощайте, мой милый другъ. Пишите мнѣ чаще. И все.95

96 Съ тѣмъ, что вы пишете о томъ, чтò вы выпускаете и почему, я совершенно согласенъ и, если Богъ велитъ, воспользуюсь.

Вы меня спрашиваете о собственности, я пишу вамъ все, что я думаю. Другому я не написалъ бы — не отъ того, что я скрывалъ бы — но отъ того, что онъ не понялъ бы меня и вообразилъ бы, что отдавать деньги другому хуже, чѣмъ оставлять ихъ у себя и для себя. — Разумѣется, лучше отдавать (хотя и тутъ, если примѣшивается тщеславіе, едва ли лучше), но хорошаго въ отдаваніи денегъ другому ничего не можетъ быть. — Это въ родѣ игры въ фофаны.³

Л. Толстой.

Полностью печатается впервые. Небольшой отрывок был напечатан в СK, стр. 154. На подлиннике пометка рукой Черткова: «7 сент. 84 г.» — вероятно, почтовый штемпель отправления. В виду прекращения Дневника Толстого, помогавшего точно устанавливать даты написания писем, датируем это письмо, исходя из того, что оно не могло быть написано ранее 5 сентября, так как является ответом на письмо Черткова от 3 сентября, и позднее 7 сентября, так как Чертков уже отвечает на него 9 сентября.

Начало письма — «сейчас получил ваше письмо — оба письма» — имеет в виду письма Черткова от 2 и 3 сентября 1884 г. В первом из них Чертков, отвечая на письмо Толстого от 28—29 (№ 24) августа, говорит: «Действительно, Лев Николаевич, я до сих пор намеренно избегал даже всякого подобия пререкания с вами. Вы мне были нужны, и я чувствовал, что могу лучше пользоваться вами, не споря с вами, а сравнивая ваши мысли и выводы с моими и стараясь проверить, насколько те и другие не отступают от духа учения Христа... Я в жизни до знакомства с вами встретил только двух людей, признающих, что последовательный христианин должен во что бы то ни стало и вопреки всякому постороннему, добавочному авторитету стараться во всем и всегда применять к своим поступкам прямой и полный смысл учения Христа. Люди эти Крамской и Бирюков [художник И. Н. Крамской — о нем см. прим. к п. № 37 от 2 декабря 1884 г.; о П. И. Бирюкове см. прим. 4 к письму № 50 от 25—26 марта 1885 г.]. Благодаря им одним я не чувствовал себя безусловно одиноким в самую трудную и очень важную минуту своей жизни, т. е. именно тогда, когда мне постепенно обнаружилось, насколько существующий строй человеческой жизни основан на началах, прямо противоположных учению Христа. Но в вас я встретил первого человека, не только признающего законность (возможность) этой точки зрения, но, как и я, решившегося смотреть на жизнь исключительно с этой точки зрения и, по возможности, действовать согласно ей. Вместе с тем я нашел в вас человека, лучше знающего и понимающего людей. Нашел я в вас еще человека, умеющего особенно удачно оформить, выразить то хорошее, что у меня у самого бывает на душе, но не высказывается, и потому не особенно определенно выясняется... Теперь вы просите меня сообщить вам, что именно я пропускаю в вашей книге «В чем моя вера». Действительно, я кое-что пропускаю96 97 в гектографированном издании, которое теперь здесь готовлю для раздачи тем из своих знакомых, которых почему-либо мне очень хотелось бы познакомить с вашей книгой. Между ними есть такие, которые с детства по-детски верят в искупление, воскресение и личную загробную жизнь. Вера эта нисколько не лишает их возможности понять прямой, полный смысл 5 заповедей Христа. Между тем как категорическое опровержение этой веры производит в них неизбежно одно из двух: 1) или, не потрясая их прежней веры в искупление и пр., восстановляет их против всего образа мысли нового для них учителя... 2) или же, действительно потрясая прежнюю их веру, ввергает их в целый хаос сомнений и вопросов и в полное одиночество среди той среды, где им приходится жить... При том я не могу содействовать распространению этого опровержения искупления, воскресения и личной загробной жизни уже по тому одному, что я вовсе не уверен, что действительно это опровержение справедливо. Для меня это опровержение так же мало убедительно, как и противоположное утверждение. Если я отстранил эти вопросы, как ненужные и недоступные мне, то почему же я стану вводить другого в сомнения относительно их, в особенности, если я знаю, что возбужденные таким образом сомнения отвлекут внимание его от главного — от истинного (по моему мнению) — понимания 5 заповедей, или вообще практической стороны учения».

Письмо Черткова от 3 сентября является продолжением его ответа на письмо Толстого от 28—29 августа. «Мне немножко совестно за малодушие, с которым я вчера оборвал свое письмо к вам — пишет он. — Я теперь устроил так, что буду опять спать в одной комнате с Петром. Не знаю почему, но когда я сплю в одной комнате с кем-нибудь другим, то сплю гораздо лучше и спокойнее в этом отношении. Теперь про собственность. Я совершенно с вами согласен, что собственность это фикция, что для христианина это понятие не должно существовать. Но это не избавляет христианина от того, что у него бывают в его распоряжении различные средства, орудия, и в том числе и материальные средства — деньги, вещи, и что он должен решить, что ему делать или не делать с этими средствами. Мать кладет мне в руку сто рублей, я отказываюсь, но она просит меня принять, и я вижу, что ей будет очень больно, если я не приму. Я принимаю, и вы в этом со мною согласны. Если при этом мать меня предупреждает, что она завтра опять даст мне 100 р. и будет давать каждый день, я прошу ее этого не делать, но она настойчиво просит меня теперь согласиться на такое периодическое получение от нее этих ста рублей... Я вижу, что ей причиню своим отказом настоящее горе, и — соглашаюсь. Как поступили бы вы? Вот, следовательно, первый вопрос. А второй: вы говорите, что христианин, у которого есть в распоряжении средства, когда его просят о материальной помощи, должен исполнить то, о чем его просят, если это не противоречит заповедям Христа. Я с этим также вполне согласен, если только под понятием прошения разуметь не только прошение, выраженное в определенных словах и прямо сознательно обращенное ко мне лично, но также признавать прошением, призывом к моей помощи — всякую нужду, так или иначе обнаружившуюся мне... Как для художника известные сцены или типы прямо просятся на полотно, так для христианина, видящего нужду, известная деятельная или материальная помощь сама97 98 собою напрашивается. Вот как я понимаю прошение. Согласны ли вы с этим и, когда говорите — он должен исполнить то, о чем его просят, — понимаете ли и в этом значении слово «просят»?»

¹ См. в гл. XIII статьи «Так что же нам делать?» (т. 25) сравнение денег с «постоянным векселем, предъявляемым ко взысканию и погашаемым трудом бедняка».

² «Так что же нам делать?». См. прим. 6 к письму № 15 от 25—27 апр. 1884 г.

³ Старинная карточная игра.

Отвечая в одном из дальнейших своих писем, от 25 сентября 1884 г., на слова Толстого в данном письме: «в ваших письмах мало простой любви ко мне, как к человеку, который любит вас», Чертков пишет: «я вас люблю, хотя вообще я мало люблю отдельных личностей... за исключением детей, и в особенности мальчиков, которых особенно люблю. Но вас я положительно люблю, хотя немножко и побаиваюсь. Вот вам ответ на ваше замечание относительно отсутствия в моих письмах простой любви к вам, как к человеку».

* 26.

1884 г. Сентября 22—23. Я. П.

Получилъ вчера ваши помарки и примѣчанія, милый Владиміръ Григорьевичъ. Вчера я только мелькомъ взглянулъ и прочелъ примѣчанія; и съ радостью могу сказать вамъ, что не только непріятнаго чувства не испыталъ, но напротивъ, почувствовалъ только большую любовь — интересъ къ вамъ. Нынче перечелъ мѣста, изъ к[оторыхъ] вымарано, съ тѣмъ, чтобы увидать — теряется ли смыслъ. Немножко есть; но за то съ другой стороны — много выигрываетъ. Я думаю, что для того, кто согласенъ съ основными моими положеніями, дальнѣйшіе выводы неизбѣжно вытекаютъ; но можетъ быть для нѣкоторыхъ, выводы эти преждевременны, и потому очень хорошо уничтожить ихъ. Твердо и ясно только то, до чего самъ дойдешь.

Теперь о предпослѣднемъ письмѣ вашемъ. Вы на слова, не мои, но Свящ[еннаго] писанія и Христа: не искушай Бога, говорите: а я хочу искушать Бога. Это нехорошо. Нельзя безнаказанно искушать Бога. Искушать же Бога значитъ не слѣдовать Его закону, велѣнію. Законы же и велѣнія Бога бываютъ написаны на бумагѣ, выражены словами. Въ этихъ велѣніяхъ возможно сомнѣніе, должно даже — большая осмотрительность. Другія велѣнія написаны въ нашихъ сердцахъ. И этимъ не98 99 всегда сразу надо вѣрить. Сердца наши могутъ [быть] испорчены и выдавать свое зa Божье. Но есть еще велѣнія, к[оторыя] написаны и въ книгѣ, и въ сердцѣ, и во всемъ существѣ нашемъ. Такія, напр., пища и трудъ, производящій ее, любовь къ родителямъ и дѣтямъ и брачная жизнь, производящая эти условія.¹

Человѣкъ все можетъ: можетъ и застрѣлиться; но никакъ не можетъ безнаказанно отступить отъ закона, т. е. навѣрное онъ сдѣлаетъ себѣ хуже и не достигнетъ того, чего желаетъ.

Вы скажете: а если человѣкъ не имѣетъ призванія къ брачной жизни. — Если онъ не имѣетъ призванія, то не имѣетъ и похоти. — Вы скажете: а если онъ ненавидитъ эту похоть и хочетъ побѣдить ее? — Побѣдить похоть можно только однимъ путемъ — подите жить, какъ живетъ рабочій мужикъ — на его трудѣ и на его пищѣ. А живя такъ, какъ вы должны жить съ вашей матерью, бороться съ похотью это значитъ искушать Бога.

Ну вотъ, вы не разсердитесь за то, что я вамъ рѣзко высказываю свою мысль. Прощайте, обнимаю васъ.

Л. Толстой.

Полностью печатается впервые. Отрывок, с искажениями, напечатан в СK, стр. 82—83. На подлиннике пометка рукой Черткова: «23 сент. 84», означающая, вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируя, исходим из того, что в письме Черткова от 26 сентября об этом письме говорится как о только что полученном.

Письмо это является ответом на два письма Черткова — от 9 и 10 сентября 1884 г. В первом из них Чертков отвечает на предыдущее письмо Толстого. «Я вам говорю всё сполна, — пишет он. — Ничего не скрываю. А если не всегда договариваю, то только потому, что вдруг становится противно и совестно так много останавливаться на себе. — Вы спрашиваете, отчего я не женюсь? Во-первых от того, что никого не люблю достаточно для этого. Во-вторых, потому что хочу в своей жене найти помощника, а для этого необходимо, чтобы мы оба одинаково понимали значение и цель жизни. В-третьих потому, что чувствую, что если бы и нашел подходящую мне жену, то именно такая жена, вероятно, очень не нравилась бы моей матери... Жениться же только с гигиенической целью я, разумеется, не хочу. Вы правы относительно скудной жизни и работы. Но мне кажется, что главное — воля, внутренняя борьба, а успех этого зависит от внутреннего настроения духа. Вы говорите — это испытывать бога. Но знаете ли, я именно это-то и хочу делать — испытывать бога, своего бога, свое представление о нем и свое общение с ним. Я убежден, что при верном сознании бога, при большем единении с ним, в воображении должно оставаться всё меньше и меньше места для плотских чувственных мыслей,99 100 самое искушение должно ослабеть. И это я на опыте замечал именно в такие периоды, когда я бывал ближе к богу. (Не знаю, допускаете ли вы такие выражения, как «ближе к богу» и «дальше от бога». Но я уже буду выражаться, как чувствую, — дело ведь не в терминологии.) А потому мне даже радостно, что я могу из такой скверной слабости извлекать довольно значительную пользу, а именно пользоваться ею для проверки, действительно ли я на дороге, или сбиваюсь с нее... — Мне очень интересно, что вы говорите о собственности. Много очень справедливого, но в общем меня ваш взгляд не удовлетворяет, может быть от того, что я его не достаточно понимаю... Если деньги — исполнительные листы, то мне кажется, что во всяком случае это такие исполнительные листы, по которым взыскание уже произведено, а потому их следует не рвать, а по возможности возвращать по принадлежности то, что было взыскано»... Затем, возвращаясь к вопросу о молитве, уже затронутому ранее в переписке с Толстым [см. письмо Толстого № 22, от 24 июля], Чертков говорит: «Я вчера получил из Англии письмо от своего друга, который 4 года тому назад должен был жениться на девушке, на которой я было хотел жениться. Она теперь опять согласилась выйти за него, но он не очень уверен, что она действительно его любит... Он просит меня молиться за них обоих, чего я делать не могу, потому что не верю в молитву об определенных вещах и за третьих лиц, хотя очень верю в пользу молитвы для самого молящегося». — В письме от 10 сентября, отвечая на предыдущее письмо Толстого, Чертков возвращается к вопросу о собственности: «Лев Николаевич, у меня есть к вам просьба, — говорит он. — Дайте мне прочесть продолжение вашей статьи о переписи [«Так что же нам делать»]. Мне нужна она для выяснения вопроса. Помню, ваша статья о переписи мне ужасно понравилась. С одним я тогда не вполне согласился — с тем, что вы говорите о деньгах. Но я тогда приписывал это некоторому увлечению в выражениях и понял так — что не в деньгах сила, суть, а в чувстве, которое побуждает человека помогать другому... Но теперь вы настаиваете на вашей мысли и повторяете, что именно деньги не могут вовсе помочь. Этого я не понимаю. Я вполне согласен с вами, что смешно желать помогать крестьянину, когда он настолько выше меня стоит и сильнее меня. В этом смысле я никогда не думал покровительствовать ему и всегда смотрел на него снизу вверх, с чувством, что мне следует учиться у него. Но как бы силен ни был человек, а бывают случаи, где и самое слабое существо может помочь ему... Когда крестьянина постигло какое-нибудь чисто внешнее несчастье — покража лошади, пожар, болезнь, — то я, имея деньги, могу весьма существенно помочь ему, и он признает и ценит эту помощь. Тут материальная помощь такая очевидная, осязательная, что я не думаю, чтобы вы ее отрицали»... — На оба эти письма Толстой ответил, как мы видим, не сразу. Ближайшим же побудителем к его письму явилась, судя по началу этого письма, присылка ему Чертковым рукописного или, вернее, гектографированного экземпляра книги его «В чем моя вера» с теми сокращениями, которые сделал в ней Чертков, и примечаниями к ним, сделанными, повидимому, с целью оправдать их в глазах Толстого. О времени отсылки этого экземпляра книги никаких указаний в письмах Черткова не имеется.100

101 ¹ Отношение к браку, выраженное Толстым в этом письме, характерно для него лишь до известного периода его жизни. В дальнейшем, как это видно и по переписке его с Чертковым, он значительно изменил свою точку зрения на брак, склонившись к требованию целомудрия.

* 27.

1884 г., Октября 1. Я. П.

Кажется больше недѣли прошло съ тѣхъ поръ, какъ я каждый [день] собираюсь вамъ писать и все откладываю. И теперь напишу только нѣсколько словъ.

О моей большой рукописи,¹ почему я ее не посылаю еще вам? — Я сталъ было ее укладывать, но заглянулъ въ нее, нашелъ неясности, неточности, и рѣшилъ, что надо пересмотрѣть. И вотъ теперь уже нѣсколько дней пристально работаю надъ ней. Работы оказалось больше, чѣмъ я предполагалъ, но дѣло подвигается, и чрезъ недѣлю надѣюсь кончить хоть первую часть. Когда кончу — пришлю. — То, что вы переводите изложеніе Еванг[елія],² меня очень радуетъ. Вы ближе узнаете мое дѣло, увидите его недостатки и скажете мнѣ ихъ. Немножко вы меня огорчили мыслью о томъ, что ваши возраженія могли мнѣ быть непріятны. — Мнѣ ужасно непріятно — больно бы было узнать, что вы несогласны съ требованіями нравствен[наго] закона Христа, съ его 5-ю заповѣдями, что вы считаете возможнымъ элюдировать,³ смягчить какую нибудь изъ нихъ, какъ это часто бываетъ. И это было бы мнѣ больно, пот[ому] что я чувствовалъ бы, что мы не едино. Но всякое несогласіе въ метафизической области ученія не только не огорчаетъ меня, но радуетъ меня, пот[ому] что оно мнѣ полезно — показываетъ мнѣ, какъ надо быть осторожнымъ въ этомъ и въ утвержденіяхъ, и въ отрицаніяхъ, чтобы изъ-за отвлеченныхъ мыслей не нарушить самаго дорогаго — единенія любви.

Теперь о журналѣ вашемъ. Разумѣется, что сочувствую этому и радъ помогать вамъ и хочу писать для народа; но я знаю впередъ, что дѣло будетъ само гораздо ниже, гораздо, гораздо ниже того, чѣмъ вы его воображаете. Много опасностей, соблазновъ тоже въ такомъ дѣлѣ. Но если бы вопросъ поставить мнѣ такъ: хорошо ли для васъ заниматься этимъ дѣломъ? я бы отвѣтилъ, что болѣе шансовъ, что хорошо, чѣмъ дурно.101

102 Я пишу в попыхахъ, пот[ому] ч[то] мальчики мои,⁴ трое, живущіе уже въ Москвѣ и пріѣзжавшіе на два праздника, сейчасъ уѣзжаютъ.

Пожалуйста, пишите мнѣ. Я буду аккуратнѣе.

Когда вы ѣдете въ Петербу[ргъ]? И ѣдете ли?

Полностью печатается впервые. Отрывок о журнале напечатан в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 12—13. На подлиннике пометка рукой Черткова: «2 окт. 84» — вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем, основываясь на том, что в этом письме говорится об отъезде в Москву трех учащихся сыновей Толстого, приезжавших в Ясную поляну «на два праздника». 1 октября был праздник Покрова, а на канун его приходилось в 1884 г. воскресенье. Учащиеся несомненно должны были уезжать в Москву с вечера 1 октября.

Письмо Толстого является ответом на три письма Черткова — от 15, 18 и 21 сентября, разминувшихся с его предыдущим письмом. 15 сентября Чертков пишет: «Всю эту неделю я как-то проболтался зря... Хуторок мой не дает мне настоящего дела, потому что я там сам не работаю.., а болтаюсь около работников в качестве несведующего зрителя. Я сплю много и неспокойно и вообще недоволен собою и не знаю, за что взяться... Лучше всего было бы, еслиб вы в свободное время писали бы повести и рассказы для народа и позволили бы мне взять на себя издательскую, корректурную и пр. сторону дела. Я издавал бы эти рассказы сериями, да, наверное, воодушевился бы делом и в Петербурге познакомился бы с писателями, которых также уговорил бы принимать участие. Можно было бы заручиться и содействием кое-каких художников, которые доставляли бы рисунки. Так как я не гнался бы за барышами, то издания эти можно было бы пустить в продажу очень дешево. Польза была бы несомненная. Может быть, образовалось бы из этого постепенно хорошее периодическое издание для того полуграмотного народа, которому теперь нечего читать, кроме скверных лубочных изданий. Еслиб вы дали мне один рассказец, то этим бы пустили в ход всё дело. Я уже пошел бы и пошел. Пожалуйста, подумайте об этом и напишите, что думаете». Как мы видим, Чертков развивает здесь мысль, высказанную им уже в письме от 15 июля [см. комментарии к письму Толстого № 22, от 24 июля 1884 г.], и теперь мысль эта уже не оставляет его. — В небольшом письме от 18 сентября Чертков сообщает, что взялся за перевод «Краткого Евангелия» Толстого. «Кончаю Предисловие и на этих днях приступаю к самому изложению. Так как эта работа доставит мне случай основательно вдумываться в переводимые мною мысли, то я очень и очень желал бы иметь под руками ваш подробный основной перевод для справок. Вы хотели дать переписать для меня и этот подробный перевод и Критику догматического Богословия. Очень прошу вас, пришлите мне по почте, если можно, и то и другое»... Эта просьба, как видно из письма Толстого, привела его к тому, что он вновь взялся за переработку «Критики догматического богословия». — Письмо Черткова от 21 сентября начинается с выражения беспокойства о том, что намеченные им сокращения в книге «В чем моя вера» и объяснения этих сокращений, высказанные102 103 «слишком откровенно и резко», произвели на Толстого неприятное впечатление. «Мне было бы очень жаль и больно, еслиб действительно так было — пишет он. — И потому я с особенным нетерпением поджидаю писем от вас». В письме Толстого от 22—23 сентября, разминувшемся с этим письмом, он уже высказался по этому вопросу в таких словах, которые должны были дать Черткову полное успокоение и удовлетворение. — Дальше Чертков вновь переходит к изложению своего проекта об издании народного журнала. «Мысль об издании народного журнала меня все больше завлекает. То обстоятельство, что народ в настоящее время питается самою скверною литературою, лубочными книгами самой низкой пробы, и что мало-мальски сносные книги редко когда доходят до него, — это грустное обстоятельство меня значительно ободряет в отношении моей мысли, ибо, как бы посредственны ни были статьи, которыми мне удастся заручиться, уже весьма полезным в отрицательном отношении, в виде отвода от прямо дурного и безнравственного чтения, окажется такое периодическое издание, которое компилируется, по крайней мере, не из желания наживы... При этом кое-что хорошее нет-нет да и проскользнет, а от прямо вредного издание обеспечено. С другой стороны, мне кажется, что я обладаю как раз главными условиями, необходимыми для того, чтобы пустить в ход это дело. Покуда мать жива, в моем распоряжении будут денежные средства. Некоторые связи среди влиятельных людей в Петербурге могут значительно облегчить отношения с администрацией и цензурою... Характер издания я предположил бы такой: наружно — строгое отсутствие всякого направления или тенденции, внутренне же, по содержанию, строгое избегание всего, что сколько-нибудь противоречит духу учения Христа, и затем хватание за всё, что содержит в себе что-либо хорошее и здоровое... насколько это, разумеется, возможно при отсутствии слишком очевидного обличительного направления и вообще в зависимости от условий цензуры. Содержание, по возможности, разнообразное, соответствующее потребности массы сельского полуграмотного люда. В этом отношении пришлось бы пользоваться советами и указаниями и содействием людей опытных и хорошо знакомых с бытом и строем мысли предполагаемых читателей. Полагал бы, что в содержание входило бы и повествовательное, и имеющее отношение к хозяйству, гигиене и основным началам медицины, естественной истории. Форма издания — ежемесячные выпуски тетрадок большого формата в роде журнала «Русский рабочий», который имеет успех из-за, большого формата рисунков [О журнале «Русский рабочий» см. прим. 1 к письму №50 от 25—26 марта 1885 г.] Я не скрываю от себя всех трудностей этого дела и хорошо сознаю всю свою неподготовку для ведения даже механической части. Но ведь на безводьи и рак рыба. И потом я рассчитываю на помощь других, которую, мне кажется, в настоящее время в России легче всего получить именно в таком деле».

¹ По свидетельству Марии Львовны Толстой, на которую ссылается в этом вопросе А. К. Черткова, «большой книгой» или «большой рукописью» Толстой называл в своих письмах и дневниках «Критику догматического богословия» и «Соединение, перевод и исследование 4-х Евангелий», представлявших собой нечто единое по замыслу (см. прим. 3 к письму103 104 № 18 от 19 мая 1884 г.). Исправление этого, давно уже законченного, но еще не напечатанного труда продолжалось не «неделю», как предполагал в письме к Черткову Толстой, а больше месяца. Так еще 30 октября он говорит в письме к Софье Андреевне, что продолжает эту работу, а 23 октября он пишет ей же: «Сел, стал читать, поправил и до 6 часов, со свечей, еще работал. Ты скажешь: «пустое занятие». Мне самому так казалось. Но потом я вспомнил ту главу, которую я поправлял и над которой больше всего сидел — это глава об искуплении и божественности Христа. Как ни смотри на это, для миллионов людей этот вопрос огромной важности». Повидимому, мотив особенно внимательного пересмотра данной главы возник у Толстого под влиянием писем Черткова и его указаний на излишнюю резкость и недостаточную убедительность некоторых частей книги «В чем моя вера», потому что в следующем письме он благодарит Черткова зa то, что он задал ему эту задачу, «побудил» его к этому.

² «Краткое изложение Евангелия», впервые появившееся в печати в Женеве, в издании Элпидина, лишь в 1890 г. В. И. Алексеев сообщает в своих «Записках» (см. прим. 7 к письму № 22 от 24 июля), что, покидая Ясную поляну и не имея возможности переписать для себя только что законченный Толстым огромный труд его, известный под названием «Соединение, перевод и исследование 4-х Евангелий», он попросил разрешения извлечь из книги только изложение учения Христа, опустив все объяснения и доказательства точности перевода. Толстой проредактировал сделанное Алексеевым извлечение, а впоследствии написал предисловие и заключение к нему. Подробнее см. в комментариях к этому сочинению, т. 24.

³ Обходить, — от французского глагола «éluder».

⁴ Старшие сыновья Толстого: Сергей, Илья и Лев.

* 28.

1884 г. Октября 3. Я. П.

Получилъ вмѣстѣ ваши три послѣднія письма, милый В[ладиміръ] Г[ригорьевичъ]. И всѣ они произвели на меня одно впечатлѣніе — желаніе не терять васъ, быть поближе къ вамъ. Не скрою, что вмѣстѣ съ тѣмъ мнѣ страшно за васъ. Вы отрицаете выраженіе — искушать Бога, но я стою на своемъ, что вы именно это дѣлаете. Одно то, что, какъ мнѣ кажется, все, что вы дѣлаете, вы дѣлаете съ такой искренностью и любовью къ истинѣ, что вы найдете того, чего ищете. —

Мысль вашего журнала мнѣ очень, очень сочувственна. Именно по тому, что она слишкомъ дорога мнѣ, я боюсь возлагать на нее надежды. Что я буду желать только писать туда — это вѣрно.

Вотъ что: о программѣ не думайте. Сдѣлайте только такую,104 105 к[оторая] бы была одобрена. Программа журнала будет видна черезъ 3 года его изданія. А что вы хотите въ журналѣ, это мы знаемъ очень твердо. Коротко сказать: чтеніе ни въ чемъ не противное Хр[истову] ученію и, если Богъ дастъ, выражающее это ученіе, чтеніе доступное массѣ. —

Новое, если будетъ, то прекрасно; но прежде новаго надо дать все старое, что удовлетворяетъ этимъ требованіямъ. А эта сокровищница не исчерпана и не почата. Согласны? —

О себѣ скажу, что я весь ушелъ въ работу, к[оторую] вы мнѣ задали — переправляю обзоръ богословія.¹И очень благодаренъ вамъ, что вы меня побудили къ этому. Если бы Богъ далъ также поправить и привести въ порядокъ четвероеванг[еліе].²

Живемъ мы въ деревнѣ, я, жена, двѣ дочери, 3 маленькихъ мальчика и новорожденная дѣв[очка].³И я не ошибусь, говоря, что намъ очень хорошо, — чисто, дружно и небезбожно. За это лѣто у меня много было тихихъ, но большихъ радостей. Въ семьѣ моей большое приближеніе ко мнѣ. А радость это чувствовать — не могу вамъ передать. Только такихъ радостей, какъ увидать смягченіе сердца, отреченіе отъ прежняго и признаніе истины и чувствовать, что ты въ этомъ былъ участникомъ, — такихъ радостей я никогда не испытывалъ.⁴ Старшіе мальчики въ Москвѣ и потому по инерціи мы, должно быть, поѣдемъ. Жена говоритъ — около 20-го. Но жизнь въ Москвѣ будетъ другая. О свѣтѣ и рѣчи нѣтъ. Я все-таки не могу подумать, какъ я поѣду. Чувствую, что мнѣ никуда не надо и не должно ѣх[ать]. Обнимаю васъ.

Пишу съ станціи, куда привезъ письма.

Полностью печатается впервые. Отрывок был напечатан в ТЕ 1913 г., отдел «Письма Л. Н. Толстого», стр. 13. Письмо написано на сложенной пополам четвертушке писчей бумаги. Сверху пометка рукой Черткова: «3 окт.» — вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем, основываясь на том, что в ответном письме Черткова, от 6 октября, говорится об этом письме как о полученном накануне, т. е. 5 октября. Так как Толстой писал на станции, на пересылку письма в Лизиновку достаточно было двух дней. Кроме того, если бы оно было написано 2 октября, Толстой, вероятно, упомянул бы в нем о своем предыдущем письме, написанном накануне.

Толстой отвечает здесь на три письма Черткова, очевидно, задержавшихся в дороге или залежавшихся на почте: от 25, 26 и 28 сентября 1884 г. В первом из них, написанном еще до получения уже отправленных ему двух последних писем Толстого, Чертков выражает беспокойство по поводу105 106 его длительного молчания, пробуя объяснить это молчание то обидою на критические замечания, относящиеся к книге «В чем моя вера», то несочувствием Толстого к проекту народного журнала: «Я уже представил себе, — пишет он, — что через некоторое время, когда досада ваша на меня (если она есть) пройдет, вы напишете мне письмо, в котором совсем обойдете молчанием вопрос мой относительно издания листка, или мягко вскользь выразите опасение, не схожу ли я с истинного пути, увлекаясь своими личными затеями». Затем Чертков сообщает Толстому свои впечатления от «Краткого изложения Евангелия», над переводом которого он продолжает работать. «Местами ваше изложение мне очень и очень нравится, освещая темные и трудно понимаемые места, оно является живым и непрерывным комментарием, который «suggest» [внушает] более подходящее, цельное и светлое понимание. Только я не могу не жалеть, что изложение это имеет форму последовательного рассказа о жизни и учении Христа. Пробелы против канонического перевода слишком чувствительны и резки, да и мысли вроде того, что Иисус не знал своего отца и потому считал своим отцом бога... неприятно поражают даже меня, а других, разумеется, совсем отталкивают, ни за что ни про что. Эти два недостатка и еще некоторые другие второстепенные — можно было бы избежать, если придать изложению форму не последовательного рассказа, а отрывков, передающих содержание отдельных мест Евангелия, напр. Искушения в пустыне, Нагорной проповеди, Беседы с Никодимом и т. д.» Наконец, Чертков вновь возвращается к захватившему его проекту народного журнала. «Проектом издания народного листка я очень занят, — говорит он. — Кое-кому об этом написал, между прочим Крамскому и Писареву. [О Крамском см. прим. 4 к п. № 37 от 2 декабря 1884 г., о Писареве — прим. 2 к п. № 4, от 17 февраля 1884 г.] Очень зову сюда Бирюкова [см. прим. 4 к п. № 50 от 25—26 марта 1885 г.] для совместного составления программы содержания для представления в цензуру и опубликования. Так как программа эта имеет большое значение, то хочу составить ее так: сначала набросать кое-как, потом разослать для изменений, пополнений и примечаний нескольким лицам, хорошо знающим потребности народа в этом отношении, первым делом, разумеется, к вам, когда узнаю, как вы отнеслись вообще к этому предприятию... Ах, еслиб я был свободен, как я махнул бы к вам на несколько дней, чтобы на этих первых порах переговорить обо всем этом с вами. Ведь мне даже не пришлось в Москве послушать то, что говорили у вас на собраниях по поводу издания новых книжек общедоступных. [См. прим. 3 к п. № 4 от 17 февраля 1884 г.] Я не зову вас сюда... Но если вы отнесетесь сочувственно к мысли издания, то имею надежду, что вы приедете ради подания помощи для самого дела. Странная вещь — я никак не могу себе представить, как вы отнесетесь к моему предприятию. То кажется одно, то другое». — На эту же тему написано и следующее письмо Черткова, от 26 сентября: «Мне иногда кажется, — пишет он, — что вы ожидаете, что внутренняя работа под известным влиянием внешних условий постепенно доведет меня до определенных, вам известных выводов, которых я еще не вижу и не допускаю. И потому мне отчасти сдается, что вы, пожалуй, могли бы отнестись несочувственно к моей издательской работе, опасаясь, чтобы она слишком меня не поглотила106 107 и не затормозила мое внутреннее поступательное движение к этим выводам. Если это так, то относительно этих выводов я вам пока ничего сказать не могу... Но относительно издательской деятельности скажу вам, что мне тягостно до изнеможения это постоянное взвешивание всяких важнейших отвлеченных вопросов без постоянной обязательной работы над каким-нибудь практическим делом. То и другое вместе — хорошо; но одно без другого тягостно. И мне кажется, что по интересу, который я в себе сознаю к подобному изданию, именно издательская работа над ним как раз удовлетворила бы этой потребности в постоянной обязательной работе, в пользе которой я не сомневался бы. И при этом всякие хорошие выводы должны не удаляться, но приближаться». В приписке к этому письму Чертков обращается к Толстому с вопросом личного характера. «Зачем вы про себя ничего не пишете и не отвечаете на мои вопросы о вас? Разве я не имею одинакового права желать знать, что вы делаете? При вашем долгом молчании о себе во мне вырастает чувство, что я переписываюсь с отвлеченностью, а не с близким и живым человеком». На эту приписку Толстой и отвечает в конце своего письма.

Письмо Черткова от 28 августа посвящено главным образом вопросу о браке, о котором Толстой, в письме от 22—23 сентября, говорит, как о «велении, написанном во всем существе нашем» и отказ от которого считает «искушением бога». Но и это письмо Черткова начинается с сообщений, касающихся задуманного им народного журнала: «Я обратился письменно к нескольким лицам, прося их высказать мне их представление о том, как следовало бы повести подобное издание, и прислать мне черновые предположительные программы самого содержания по отделам... И вообще, если с божьей помощью удастся завести это дело, я желал бы по поводу этого журнала постоянно поддерживать сношения с людьми, близко стоящими к народу и хорошо понимающими его вкус, для того чтобы узнавать, какие статьи и рисунки больше нравятся, какие — неудачны. Поддерживая таким образом постоянную связь с читателями, можно было бы постоянно улучшать самое издание и постепенно довести его до того, что оно действительно будет как раз удовлетворять потребности читателей». Переходя же к вопросу о браке, Чертков говорит: «Я вполне согласен почти со всем, что вы об этом говорите... Кроме того я не скажу, что не имею призвания к брачной жизни, потому что, напротив того, сознаю это призвание всем моим существом и считаю брачную жизнь высшим земным счастьем, которое только могу себе представить, такое счастье, что избегаю его себе воображать, становится жутко. Согласен я также с вами в том, что лучшими средствами для борьбы с похотью это — труд и пища простого рабочего, а также — удовлетворение похоти путем брака. Но я чувствую, что, по крайней мере, в моем личном случае есть еще одно средство, а именно — воля, под влиянием духа... Известные условия иногда создают вокруг человека пустыню в каком-нибудь одном отношении. Когда не находишь себе подходящей жены, то волею-неволею приходится жить холостой жизнью... Это всё равно, что пустыня, воздвигнутая обстоятельствами в отношении половых потребностей. А как надо поступать в пустыне. мы знаем. «Я жив не хлебом, а духом. И дух мой может пренебречь плотью»... И это в моем случае вовсе не значит броситься с крыши храма,107 108 ибо делаю я это не по своей воле, а в силу обстоятельств, которых теперь, сейчас изменить не могу... Мой дух еще может пренебречь плотью, и этим пересилить плоть, а я не пренебрегаю и не пересиливаю... Если я действительно искренен, когда при людях исповедую более полное, чем они, понимание и принимание учения Христа, если я искренен и вера моя живая, то это принимание Христа в сильнейшей сравнительно с другими степени должно дать мне больше воли, больше силы, чем у других... Здесь, очевидно, ошибка в моей вере. Я или исповедую бога только на словах, или же у меня в чем-нибудь ложное о нем представление. И только тогда, когда дух мой будет сильнее плоти, только тогда могу я признать, что Бог близок ко мне, что вера моя верна».

¹«Критика догматического богословия». См. прим. 1 к п. № 18 от 19 мая 1884 г., а также письмо № 27 от 1 октября 1884 г. и прим. 1 к нему.

²«Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий». См. прим. 3 к п. № 18 от 19 мая, а также письмо № 27 от 1 октября 1884 и прим. 1 к нему.

³ Две дочери — Татьяна 20 лет и Мария 13 лет, три маленьких мальчика — сыновья Андрей 7 лет, Михаил 5 лет и Алексей 3 лет и четырехмесячная дочь Александра.

⁴Очевидно, отрадные впечатления последних недель заслонили для Толстого всё то чрезвычайно тяжелое, что он переживал в своей семье в течение всего лета и что постоянно отмечается им вплоть до 5 сентября в Дневнике, который с 13 сентября 1884 г. на очень долгое время прерывается.

* 29.

1884 г. Октября 10. Я. П.

Нынче — среда, 10, ѣду въ Кіевъ, т. е. къ Ге¹ на недѣлю — самое большое, поэтому вашъ пріѣздъ соображайте съ этимъ. Въ Москву ѣдемъ 20-го. Послѣднее письмо ваше получилъ и радуюсь и боюсь зa васъ. Только что подумаешь: я побѣдилъ, и торжествуешь, какъ и готовь, въ ямѣ. Такъ со мной бываетъ. Обнимаю васъ.

Л. Толстой.

Письмо печатается впервые. Написано на оторванном полулистке почтовой бумаги. Вверху — пометка рукой Черткова: «10 октября 84, Я. П.», соответствующая дню написания письма, указанному в самом его тексте и подтверждаемая сведениями о времени отъезда Толстого в Киев.

Толстой вкратце отвечает здесь на три письма Черткова — от 4, 6 и 7 октября 1884 г., основной темой которых вновь является вопрос о невозможности108 109 женитьбы и о связанных с воздержанием тяжелых состояниях и искушениях.

Из двух последних писем видно, что Чертков переживает в это время полосу каких-то душевных брожений, что бывают «минуты очень трудные, тяжелые», что ему воспрепятствовали «искреннее человеческое сближение с одной девушкой», сестрой местной учительницы. В общем однако все эти письма говорят о том, что Чертков продолжает твердо выдерживать свою линию. Письмо от 6 октября кончаемся вопросом: «Скажите, можем ли мы с Бирюковым приехать к вам, если придется, так невзначай, на день, чтобы вместе подумать об издании? Это очень важно, ответьте».

В последнем из своих писем, от 7 октября, возвращаясь к обстоятельствам, которые держат его в беспокойном, неуравновешенном состоянии, Чертков говорит в заключение: «...Превозмогу, если бог даст, или сойду с ума, или умру — всё как Бог даст — все к лучшему».

¹Николай Николаевич Ге (1831—1894) — художник, друг Толстого. Учился в Киевском и Петербургском университетах, откуда перешел в Академию художеств. По окончании ее был командирован за границу, пробыл там четыре года и вернулся оттуда с картиной «Тайная вечеря», которая новизной реалистической трактовки темы произвела, по выражению В. Стасова, впечатление «громовое». Во время вторичной поездки за границу познакомился с Герценом и написал портрет его. Написал несколько выдающихся картин на исторические темы и ряд портретов современных ему писателей и художников. В 1875 г. покинул Петербург и навсегда поселился у себя на хуторе подле станции Плиски Киево-Воронежской ж. д., в Черниговской губ. В 1882 г., прочитав статью Толстого «О переписи», отвечавшую его собственным настроениям, отправился в Москву, чтобы познакомиться с Толстым, и вскоре сделался его близким другом и последователем. В январе 1884 г., имея доступ в его кабинет во время его работы, изобразил его на портрете читающим корректуры книги «В чем моя вера». В том же 1884 г. дважды посетил Толстого в Ясной поляне — в июле и в августе. В последнее десятилетие жизни написал несколько реалистических картин на темы из Евангелия, направленных к разрешению тех же религиозно-этических проблем, которые волновали Толстого. Кроме того Ге сделал иллюстрации к рассказу Толстого «Чем люди живы?» (изд., в виде альбома рисунков Ге, Пановым, М. 1886 г.) и к «Сказке об Иване-Дураке» (не изд.) Об отношении к Ге со стороны Толстого говорят не только многочисленные письма его к нему, но и некоторые записи в Дневнике Толстого. Так 24 июля 1884 г. во время приезда Ге он пишет: «... Ге очень хорош, ощущение, что слишком уж мы понимаем друг друга», и на следующий день, 25 июля: «...Вернулись домой с Ге. Прелестное чистое существо...»

Подробно о нем см. книгу В. В. Стасова: «Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка», изд. «Посредник», М., 1904, и книгу «Л. Н. Толстой и Н. Н. Ге. Переписка. Вступительн. статья и примечания С. П. Яремича, «Academia», М. — Л., 1930.

109 110

* 30.

1884 г., Октября 15. Я. П.

Сейчасъ вернулся. Пріѣзжайте сюда. Всѣ переѣзжаемъ Москву субботу.¹

Толстой.

Текст, ранее не опубликованный, представляет собой телеграмму, посланную Толстым в Москву с железно-дорожной станции Козловка-Засека. На телеграфном бланке — пометка рукой Черткова: «№ 30». Служебные отметки указывают, что телеграмма подана 15-го. Относим ее к октябрю 1884 г. как на основании проставленного на ней архивного номера, так и на основании того, что, судя и по означенному на ней адресу Черткова (Москва, Мал. Дмитровка, дом Мансурова), и по содержанию, она бесспорно является ответом на небольшое письмо Черткова от 10 октября 1884 г.

В письме этом Чертков сообщает Толстому, что к его матери приехала тетка его по отцу, гр. Шувалова, и что, желая продлить ее пребывание в Лизиновке, он едет на два дня в Москву, чтобы заменить ее в праздничные дни при ее сыне, обучающемся в Катковском лицее. Дальше Чертков повторяет просьбу сообщить в Москву (указывается вышеозначенный адрес), может ли он приехать в Ясную поляну один или вместе с Бирюковым, которого он намеревается вызвать для этого из Петербурга, чтобы поговорить о задуманном народном издании. Письмо это, очевидно, пришло в отсутствие Толстого, ездившего в Черниговскую губернию к Ге, и телеграфный ответ его, посланный Толстым немедленно по возвращении, уже не застал Черткова в Москве.

¹Суббота приходилась в 1884 г. на 20 октября. На этот день, как сказано и в последнем письме Толстого, от 10 октября, назначен был отъезд всей семьи из Ясной поляны в Москву, но со дня отправления телеграммы до 20 октября оставалось еще достаточно времени, чтобы Чертков мог побывать в Ясной поляне.

* 31.

1884 г. Октября 31. Я. П.

Что вы дѣлаете? Я не писалъ вамъ отъ того, [что] каждый день ждалъ васъ. Особенно ждалъ, п[отому] ч[то] очень желалъ этого. Я двѣ недѣли прожилъ одинъ въ деревнѣ. Семья вся въ Москвѣ. Что ваше дѣло? Мнѣ оно теперь кажется желательнѣе, чѣмъ прежде. Я такъ привыкъ и такъ дорожу общеніемъ съ вами, что мнѣ очень недостаетъ вашихъ писемъ. Я странно и совсѣмъ особенно провелъ эти двѣ недѣли: мало работалъ, но110 111 много передумалъ и обо многомъ хотѣлось бы поговорить съ вами.¹ Въ пятницу 2-го поѣду въ Москву, коли буду живъ. Тамъ увидимся, а лучше бы было въ деревнѣ. Передайте мой привѣтъ матушкѣ.²

Л. Толстой.

Воронежской губер.

Станція Россошь

Лизиновка

Владиміру Григорьевичу

Черткову.

Письмо печатается впервые. Представляет собой «открытку». В углу — пометка рукой Черткова: «1 ноября 84». Штемпеля: «Тула 1 ноября 84», «Россошь 3 нояб. 84». Датируем письмо, исходя из того, что оно было отправлено 1 ноября не со станции Козловка-3асека, а из Тулы, куда ездили по хозяйственным делам с раннего утра, а потому было написано, всего вероятнее, накануне, т. е. 31 октября.

Толстой не уехал с семьей в Москву, как предполагал в письме от 10 октября и телеграмме от 15 октября, а остался в Ясной поляне до 2 ноября. Комментируемое письмо его написано, очевидно, в ожидании писем от Черткова, которые должны были задержаться доставкой, так как согласно указаниям Толстого адресовались в Москву

¹О мыслях и настроениях Толстого этого времени дают представленье следующие строки письма его к Софье Андреевне, написанного в один из предшествующих дней: «Нынче я вспомнил, что мне 56 лет, и я слыхал и записал, что семилетний период — перемена в человеке. Главный переворот во мне был: 7 × 7 = 49, именно, когда я стал на тот путь, на котором теперь стою. Семь лет эти были страшно полны внутренней жизнью, уяснением, задором и ломкой. Теперь, мне кажется, это прошло, — это вошло в плоть и кровь, и я ищу деятельности на этом пути. И или я умру, или буду очень несчастлив, или найду деятельность, которая поглотит меня всего на моем пути. Разумеется, писательская, самая мне родственная и тянущая к себе». Быть может, в связи с этими мыслями стоят слова Толстого в комментируемом письме: «Что ваше дело [дело народного журнала]? Мне оно теперь кажется желательнее, чем прежде».

²Привет, посылаемый в этом письме Толстым Елизавете Ивановне Чертковой, вызван, всего вероятнее, следующим сообщением Черткова в одном из предыдущих писем его, от 6 октября 1884 г.: «Спешу сообщить вам, что у меня теперь был очень тяжелый разговор с моей матерью по поводу вас. Насколько я мог заметить,... она огорчена тем, что вы не ответили на ее поручение из Англии [см. комментарии к п. № 22 от 24 июля 1884 г. и косвенный ответ на слова В. И. Чертковой в указанном письме]. Она искренно считает свои тогдашние слова вызванными теплым чувством к вам и желанием сблизиться с вами. И потому видит бессердечие или, как она сама выражается, «отсутствие христианской любви» к ней в том, что111 112 вы прямо не ответили ей... Одним словом, я вижу, что она вами очень интересуется (из за меня, к сожалению), хотела бы вас любить, вернее, думает, что вас любит, и желала бы вступить с вами в прямые отношения».

* 32.

1884 г. Ноября 3. Москва.

Сейчасъ пріѣхалъ Москву. Очень желаю видѣть.

Левъ Толстой.

Телеграмма. Публикуется впервые. На телеграфном бланке пометка Черткова: «№ 32.3.84.» и служебные отметки: «Москва, подана 3-го».

Телеграмма эта, энергичнее прежнего выражающая желание видеть Черткова, бесспорно вызвана двумя его письмами, адресованными в Москву, — от 24—25 октября и 29—30 октября, из которых первое могло быть переслано Толстому в Ясную поляну в последние дни его пребывания там, а второе ожидало его в Москве. Письмо Черткова от 24—25 октября начинается с сожаления о том, что ему не удалось попасть в Ясную поляну, так как телеграмма Толстого от 15 октября, с приглашением приехать туда, пришла уже после его отъезда из Москвы. Далее Чертков пишет: «Хотя я в Москву ездил по семейному делу и оставался там только один день, однако, к счастью, успел повидаться с Маракуевым, Пругавиным, Златовратским и Орловым. Они все отнеслись весьма сочувственно к моему желанию издавать периодическое издание для народа. Но они что-то уж очень обрадовались тому, что я упомянул о газетной форме издания и настойчиво напирали именно на такую форму... Я же скорее склоняюсь на периодические выпуски, не имеющие газетного характера и из которых каждый представлял бы одно целое, годное для розничной продажи... Мне очень хотелось бы приехать к вам в Москву в первых числах ноября, но не знаю, удастся ли, и боюсь, что, пожалуй, не удастся... Во-первых, мать, потом ремесленная школа, которую следует пустить в ход, несколько соседних учителей навестить, ободрить, созвать их на маленький частный съезд для большего общения и обоюдной поддержки. Одним словом дела много и — такого, от которого я еще не считаю себя в праве отказаться».

Лица, с которыми Чертков виделся в Москве по делу народного журнала: Николай Николаевич Златовратский (1845—1911), беллетрист-народник, привлекавшийся и к обсуждению проекта народного издательства, задуманного Толстым и М. П. Щепкиным в первые месяцы 1884 г.; Владимир Николаевич Маракуев, деятель по народному образованию и издатель народных книжек (о нем см. ниже прим. 14 к письму № от 24 февраля 1885 г.); Александр Степанович Пругавин — исследователь раскола, знаток народной жизни (см. комментарий к п. № 12 от 10 апреля 1884 г.). Владимир Федорович Орлов (см. ниже, прим. 5 к п. № 37 от 2 декабря 1884 г.)

В письме от 29 октября Чертков говорит: «Дорогой друг, Лев Николаевич, как видите, я в первый раз обращаюсь к вам с несколько теплым выражением.112 113 Это происходит от того, что я теперь сознал и потому признаю, насколько вы мне дороги и насколько вы мне друг... Мне грустно, очень грустно, что опять долго не придется вас повидать и повидать так, как я вас никогда не видел, т. е. хорошо, как видаются братья, родственники, не в виде посещения с приходом и уходом, а деля несколько дней под ряд семейную обстановку... Братья, родственники видаются как-то иначе, чем не братья, не родственники. Знаете ли, я за последнее время много думал об отношениях семейных и не семейных и пришел к заключению, что в существующих теперь семейных отношениях есть много языческого (в смысле нехристианского). И чем больше современный человек «хороший семьянин», тем, пожалуй, в нем больше языческого в отношении ближнего вообще. «Любить ближнего как самого себя» — эта идея собственно говоря разрушает семью, или вернее — исключительность семейного чувства, как она разрушает и собственность и всякий аристократизм, сословный, умственный и всякий другой, в том числе и аристократизм чувства, на котором основывается так называемая дружба. Всё должно быть общее, никакой исключительности, никаких секретов или тайн, или сокровенных мыслей. Всем говорить все, первому встречному, в глаза и за глаза. Всем показывать всё и вообще ломать все преграды. Или, пожалуй, лучше, чем ломать (здесь насилие), лучше — подкапываться под все и всякие преграды и ограничения, так чтобы они сами проваливались по частям, постепенно, почти незаметно...» Письмо это кончается припиской от 30 октября: «Чувствую потребность покаяться в одной недобросовестности перед вами: в прошлом письме я писал не совсем искренно... Я тогда думал сделать так: посмотреть, не приедете ли вы сюда, когда узнаете, что я в Москву не могу ехать. Но в случае, если б вы не приехали, я собирался к вам именно на этой неделе. Видите, как мелочно и грязно я хотел вас надуть. В настоящую минуту в этом отношении совесть у меня чиста. Я говорю спроста и честно. Ехать к вам не могу и не ожидаю вас сюда, несмотря на то, что ужасно хотелось бы, чтобы вы приехали и что мать вчера попросила меня передать вам, что зовет вас сюда».

* 33.

1884 г. Ноября 7. Москва.

Милый и дорогой другъ Владиміръ Григорьевичъ мнѣ ужасно было на себя досадно и стдыдно, что я проспалъ. Я понялъ, что вы уѣхали потому, что не хотѣли насиловать меня. «Если, молъ, онъ понимаетъ, какъ это мнѣ важно, и хочетъ мнѣ сдѣлать доброе, то онъ самъ пріѣдетъ». Это такъ, но мнѣ все таки ужасно жалко. Мнѣ хотѣлось, чтобъ вы меня увлекли; хотѣлось и хочется ѣхать; но я почему-то очень слабъ это время, и нѣтъ энергіи. Изъ всего, что вы отъ меня ожидаете, мнѣ кажется, что самое существенное это знакомство съ вашей матушкой и — можетъ быть, я заблуждаюсь гордостью — сближеніе съ113 114 ней, и содѣйствіе вашему не то, что сближенію съ ней, но устраненію недоразумѣній. Мнѣ кажется, что вамъ необходимо давать счастье другъ другу и что этому мѣшаютъ какія нибудь крошечныя недоразумѣнія, к[оторыя] вамъ не видны и к[оторыя] я, со стороны и любя васъ, увидалъ бы. — Практически же дѣла ваши не важны. Если они не ладятся, то виновата постановка дѣла, ваши требованія отъ него, и вполнѣ устранить то, что мѣшаетъ, можете только вы. — Разумѣется, я бы радъ былъ содѣйствовать хорошему дѣлу при случаѣ, но дѣло это не мое, а ваше. У меня есть свое, и въ моемъ — самомъ моемъ дѣлѣ, я знаю, что никто мнѣ помочь не можетъ. — Очень вы тревожны, милый другъ. Очень вы себя мучаете. — Я знаю это состояніе и знаю, что остановить этого нельзя, но мнѣ жутко смотрѣть на васъ, какъ было жутко переживать это. —

Мнѣ бы ужасно хотѣлось пожить съ вами. Мнѣ хочется видѣть, всегда ли вы въ такомъ напряженномъ состояніи, въ какомъ я вижу васъ. Не можете вы дома быть такимъ (хотя, судя по письмамъ, вамъ большей частью некогда [)]. Знаете ли, я одно время писалъ о Петрѣ 1-мъ,¹ и одно у меня было хорошо. Это объясненіе характера Петра и всѣхъ его злодѣйствъ тѣмъ, что онъ постоянно былъ страстно занятъ — корабли, точить, путешествовать, писать указы и т. д. Праздность есть мать пороковъ, это труизмъ; но то, что горячечная, спѣшная дѣятельность есть всегдашняя спутница недовольства собой и главное людьми, это не всѣ знаютъ.² — Я бы желалъ вамъ больше спокойствія и праздности, добродушнаго, ласковаго и снисходительнаго къ людямъ спокойствія и праздности. Я бы желалъ пожить съ вами и, если будемъ живы, то поживу съ вами. Не переставайте же любить меня, какъ я васъ люблю. — Я часто бываю физически, какъ я это называю, въ 100-лѣтнемъ состояніи — точно мнѣ 100 лѣтъ, и вы въ такомъ состояніи застали меня теперь. Можетъ быть, я бы и рѣшительно поѣхалъ съ вами и во всякомъ случаѣ не проспалъ бы васъ, если бы не былъ въ такомъ состояніи.

А все таки я желаю вамъ праздности, больше праздности — меньше задирающихъ съ разныхъ сторонъ требованій; впрочемъ и это неправда, надо сказать: желаю вамъ такого состоянія, въ к[оторомъ] праздность, отсутствіе требованій извнѣ переносилось бы вами радостно. —

И по письму вы можете видѣть,что мнѣ 100 лѣтъ, и я сплю.114 115 Я не выдумываю, что писать; пишу, что мнѣ хочет[ся], но все это такъ мелко и неярко, хотя то самое, что я думаю и чувствую о васъ.

Л. Т.

Печатается впервые. На подлиннике пометки рукой Черткова: «7 нояб. 84» и «№ 34»: № 33 проставлен Чертковым на телеграмме Толстого от 8 ноября, так как она была получена им ранее этого письма. Датируем, исходя из того соображения, что, судя по содержанию этого письма, оно было написано в день отъезда Черткова из Москвы, и потому, помечая дату его написания, Чертков руководствовался не штемпелем отправления, а точной осведомленностью на этот счет.

Обстоятельства, при которых было написано это письмо, уясняются в значительной степени анализом настоящего письма и следующих за ним. К сожалению, ответное письмо Черткова на эти письма не сохранилось, но оно возмещается тем сделанным по воспоминаниям сообщением его, которое А. К. Черткова дала в своем примечании к настоящему письму. В сообщении этом говорится: «Приехал я тогда ко Льву Николаевичу в очень трудную минуту своей жизни, переутомленный и душою и телом, как некоторыми усложнениями в моей внешней деятельности, так, в особенности, и тем душевным кризисом, который я в то время переживал. Лев Николаевич, вместе с гостившим у него Николаем Николаевичем Ге (младшим), не заметили моего душевного состояния и еще больше утомили меня своими настойчивыми разговорами на те самые темы, которых мне в то время хотелось избегать, как слишком волновавших меня и еще не выясненных моим сознанием, в особенности в присутствии третьего — для меня чужого лица [Ге-младшего], который крайне нечутко добивался от меня категорических ответов. Проведши ночь в кабинете Льва Николаевича и на следующее утро не допущенный к нему его домашними в виду его занятий, не имея возможности оставаться долее, — я, не простившись с ним, уехал обратно в Воронежскую губернию. Об этом неожиданном для Льва Николаевича моем отъезде он и упоминает в своем письме». Внимательное рассмотрение писем Черткова и самого Толстого за данный период вносит значительные дополнения к сообщенному здесь. Чертков приехал к Толстому 6 ноября, по его приглашению, выраженному в телеграмме от 3 ноября. Из предшествующих этой телеграмме писем Черткова мы знаем, что он был в это время очень занят разными срочными местными делами (см. комментарий к № 32, — телеграмме от 3 ноября). Следовательно, он мог приехать лишь на короткое время. Но из этих же писем его мы внаем, что он мечтал увидеть Толстого у себя в Лизиновке. Судя по первому абзацу комментируемого письма, такой разговор — о поездке Толстого в Лизиновку на следующий же день, вместе с возвращающимся туда Чертковым — между ними, действительно, состоялся, причем Чертков, в качестве мотивов своего настойчивого приглашения, выдвигал свое горячее желание познакомить его с матерью, а также необходимость обстоятельно переговорить о задуманном народном журнале, к которому Толстой в последних своих письмах начинал уже проявлять живой интерес. — О115 116 беспокойном, напряженном состоянии Черткова в день этого московского свидания свидетельствует как вышеприведенное его собственное сообщение, так и вся вторая половина комментируемого письма Толстого к нему. Толстой же в эти первые дни своего пребывания в Москве, как видно из его письма, был в состоянии несколько апатичном. К этому обстоятельству, отнюдь не благоприятному для живого, чуткого общения, присоединилось то, что к нему приехал в это же время H.H. Ге-младший (см. о нем прим. 1 к п. № 16 от 2 мая 1884 г.). Что в общем разговоре на очень серьезные темы со стороны Толстого и Ге действительно было что-то неладное, как это отмечено в сообщении Черткова, свидетельствует и признание самого Толстого в одном из последующих его писем (см. № 36, от 13—14 ноября 1884 г.). Под этим тяжелым впечатлением Чертков расстался вечером с Толстым, надеясь утром вновь увидеть его и, может быть, все таки увезти его с собой в Лизиновку, как это было уговорено днем. Но увидеться с ним ему не удалось. По его воспоминанию, он не был допущен к Толстому его домашними «в виду его занятий», — как это бывало, может быть, в других случаях; по свидетельству же самого Толстого в комментируемом письме он просто проспал час отъезда Черткова. Как бы то ни было, Чертков уехал, даже не простившись с ним, и это вызвало в душе Толстого очень острое и тревожное чувство своей вины перед ним, высказанное как в письме от 7 ноября, так и в следующем письме, от 7/8 ноября, и в одновременно посланной телеграмме.

¹В 1870—1873 гг. Толстой начал писать исторический роман о Петре I, для которого внимательно изучал исторические материалы петровской эпохи, но вскоре прекратил работу над романом. Из сохранившихся набросков его одна часть, под редакцией М. А. Цявловского, была напечатана в журнале «Новый мир», 1925, 5 и вышла затем отдельной книжечкой в Библиотеке «Огонька» (№ 73), М. 1925 г., другая часть, до последнего времени не напечатанная, выходит вместе с указанной, напечатанной в т. 15.

²Мысль эта позднее развита и обоснована Толстым в статье его «Неделание», напечатанной впервые в журн. «Северный вестник», 1893, 9. См. т. 31.

* 34.

1884 г. Ноября 7/8 ночью. Москва.

Не сплю ночь, и меня мучаетъ и то, что я не видалъ васъ передъ отъѣздомъ, и то, что не поѣхалъ съ вами, и то, что написалъ вамъ дурное холодное письмо. Пожалуйста не сердитесь на меня. Вы мнѣ ужасно дороги и близки. Я чувcтвую это теперь и страдаю отъ того, что думаю, что сдѣлалъ вамъ больно. Получилъ нынче телеграмму на ваше имя.¹ Пошлю это письмо рано утромъ и еще пошлю телеграмму, чтобы узнать, простили ли вы меня.

Л. Т.116

117 Письмо печатается впервые. На подлиннике пометка рукой Черткова «8 Нояб. 84. М» и «№ 35», несоответствующий нашей порядковой нумерации, основанной на времени написания писем, а не получения их. Датируем, исходя из содержания самого письма, указывающего на то, что оно отправлено вместе с телеграммой того же содержания, т. е. телеграммой от 8 ноября, которая печатается следующим номером.

Об обстоятельствах, при которых писалось это письмо, см. комментарий к предыдущему письму, № 33, от 7 ноября 1884 г.

¹ О какой телеграмме на имя Черткова здесь говорится — сведений не имеется.

* 35.

1884 г. Ноября 8. Москва.

Ѣхать теперь почти не могу. Нездоровъ. Простите.

Толстой.

Текст телеграммы печатается впервые. На телеграфном бланке пометка рукой Черткова «8 ноября 84». Датируем на основании текста письма № 34 от 7/8 ноября 1884 г. и служебных отметок на телеграфном бланке: «8, подана в 5 ч. попол.»

Обстоятельства, при которых написана телеграмма, разъяснены полностью в комментарии к предшествующему ей письму. Относительно слова «почти» в словах телеграммы «ехать почти не могу» возможно некоторое сомнение, правильно ли оно передано телеграфом, хотя фраза в целом до некоторой степени правдоподобна, передавая то состояние физической и психической вялости при отсутствии явного нездоровья, о котором Толстой говорит в письме от 7/8 ноября.

* 36.

1884 г. Ноября 13—14. Москва.

Сейчасъ получилъ отъ васъ давно ожидаемое письмо, милый другъ, и такое именно, какое я желалъ. —

Вы правы — нашъ разговоръ съ вами съ Ге былъ нехорошій. Мнѣ чувствовалось, что тутъ что-то тяжелое и дурное. Дьяволъ силенъ. Самъ не замѣтишь, какъ въѣдешь во что-то неестественное и лишнее. Но я очень радъ, что вы согласились съ мыслью моего перваго письма.

Вы мнѣ со всѣхъ сторонъ дороги. Ваша тревога, все ваше состояніе, к[оторое] я не сумѣю назвать, я знаю очень хорошо, п[отому] ч[то] я только что пережилъ его (и то слишкомъ смѣло117 118 сказать — пережилъ). И знаю, какъ оно — не мучительно, но тяжело, напряженно, какъ не мучительна, но тяжело напряженна бываетъ полевая страдная работа,¹ и знаю, какъ оно необходимо и неизбѣжно. Надо пережить его. Я былъ старше и, думаю, менѣе горячъ. И думая объ васъ, всегда думаю — помогай ему Богъ. Но хорошо, что вы признаете то, что нужно меньше напряженія, нужно придти къ успокоенію. —

Вскорѣ послѣ васъ Шувалова² просила меня пріѣхать къ ней, чтобы узнать о васъ. Я засталъ у нея Пейкеръ.³ Онѣ говорили про васъ, и Е[лена] И[вановна] понравилась мнѣ больше, чѣмъ Пейкеръ. Онѣ, разумѣется, не понимаютъ того, что двигаетъ вами, и, не понимая, хотятъ судить. Я и не пытался объяснить имъ. И уѣхалъ подъ впечатлѣніемъ неразрѣшимаго недоразумѣнія, но очень дружелюбно, въ особенности съ Шуваловой.

Вашу телеграмму я получилъ въ тотъ день, когда послалъ свою, и эту телеграмму я показалъ имъ. Право отвѣта на вашу телеграму⁴ я берегу, чтобы воспользоваться, если понадобится.

Я спокоенъ, и мнѣ и вокругъ меня хорошо. — Жизнь моя не та, какую я одну считаю разумной и не грѣшной, но я знаю, что измѣнить ее силъ у меня нѣтъ, я уже пытался и обломалъ руки, и знаю, что я никогда или очень рѣдко упускаю случай противодѣйствовать этой жизни тамъ, гдѣ противодѣйствіе это никого не огорчаетъ. —

Скоро послѣ васъ былъ у меня Сютаевъ — сынъ,⁵ тотъ, к[оторый] былъ въ солдатахъ. Онъ 2½ года пробылъ въ крѣпости, изъ нихъ 5 мѣсяцевъ былъ въ сумасшедшемъ домѣ на испытаніи и 1½ года отслужилъ; но не присягалъ. Вы его видѣли. Его зовутъ Иванъ, маленькой ростомъ. Мы съ нимъ во всемъ согласны, кромѣ внѣбрачныхъ отношеній, кот[орыя] онъ считаетъ не грѣхомъ. Онъ впрочемъ согласился, что это зло. Онъ пробылъ у меня 3 дня, и мы полюбили другъ друга. Я шутя говорилъ, что я бы его истолокъ съ вами въ ступѣ и сдѣлалъ бы изъ васъ двухъ людей прелестныхъ. Разумѣется это вздоръ, и Богъ знаетъ лучше, и вы лучше, какой вы есть. — Еще получилъ «Въ чемъ моя вѣра», напечатанное по-нѣмецки и прекрасно переведенное.⁶ — Ничего еще не знаю о томъ, отозвалось ли оно тамъ въ комъ нибудь. Это была радость для меня, больше дурная, тщеславная. Передайте мой привѣтъ вашей118 119 матушкѣ. Е. И. Шувалова сказала мнѣ, что, по ея мнѣнію, мы полюбимъ другъ друга. И я былъ этому очень радъ.

Еще хочется вамъ сказать: вы мало обращаете вниманіе на искушеніе Христа въ пустынѣ. Мнѣ это мѣсто ужасно близко и постоянно служитъ руководствомъ. Нельзя искушать Бога — ни тѣмъ, чтобы убить себя, ни тѣмъ, чтобы отступать отъ тѣхъ требованій тѣла, которыя вложены въ насъ Отцомъ же. Должно себя лишать, но есть тотъ предѣлъ, гдѣ я, моя душа, мое сердце, моя мысль перестаютъ дѣйствовать свободно и по Божьи. А вы дѣлаете это. Не ломайте слишкомъ круто своихъ привычекъ — сна, ѣды, даже увеселеній, отдыха, подъ к[оторымъ] я разумѣю искуство — чтеніе — музыка.

Полностью печатается впервые. Отрывок был напечатан в Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 4. На подлиннике пометки рукой Черткова: «М. 14 ноября 84» (вероятно соответственно штемпелю отправления) и «№ 36». Датируем, исходя из того, что в Москве штемпель отправления мог соответствовать дню написания письма, но мог быть положен и на следующий день.

Повидимому, Чертков, уехав из Москвы утром 7 ноября в Лизиновку, послал Толстому телеграмму немедленно по приезде на ближайшую к ней железно-дорожную станцию Россошь или даже с дороги, потому что Толстой говорит в своем письме о получении этой телеграммы в тот самый день, когда он послал свою, т. е. 8 ноября. Телеграмма эта не сохранилась, но судя по тому, что Толстой, как это видно из его письма, показал ее тетке Черткова гр. Шуваловой и ее приятельнице Пейкер, в ней не заключалось ничего интимного и затрагивающего вопрос об обстоятельствах, при которых он уезжал из Москвы. Почти немедленно после отсылки этой телеграммы Чертков должен был получить телеграмму Толстого от 8 ноября, но, повидимому, и она не дала ему еще возможности найти в себе настроение, нужное для откровенного объяснения с Толстым по вопросу о неприятно поразившем его разговоре с ним и с Ге-младшим [см. комментарий к п. № 33 от 7 ноября], и только по получении взволнованного письма Толстого, написанного в ночь с 7 на 8 ноября, он чистосердечно высказался на эту тему. К сожалению, это письмо Черткова тоже не сохранилось.

¹ Слова: полевая страдная вписаны поверх строки.

²Гр. Елена Ивановна Шувалова (1830—1922), родная тетка Черткова по отцу, жившая в то время с сыном в Москве. В первом браке — за гр. М. В. Орловым-Давыдовым, после смерти которого вышла замуж за гр. П. А. Шувалова, известного при Александре II цередворца, начальника III отделения, ведавшего государственными преступлениями, позднее — русского посла в Лондоне. Принадлежа к тому же великосветскому кругу, увлеченному проповедями Пашкова, как и Е. И. Черткова, естественно119 120 разделяла ее тревогу по поводу отпадения В. Г. Черткова, своего племянника, от христианской догмы.

³Александра Ивановна Пейкер (р. 1854 г.), дочь Олонецкого губернатора. Образование получила за границей. Обладала большими музыкальными способностями и прекрасным голосом, который открывал перед ней оперную карьеру, но под влиянием проповеди евангеликов отказалась от светской жизни и, примкнув к группе пашковцев, посвятила себя проповеди Евангелия и благотворительности. На этом поприще близко сошлась с Елиз. Ив. Чертковой и на всю жизнь стала ее лучшим другом. С 1880 г. взяла на себя издание и редактирование основанного ее матерью, М. Г. Пейкер, журнала евангелического направления «Русский рабочий» (об этом журнале см. прим. 1 к п. № 50 от 25—26 марта 1885 г.).

⁴Чертков, очевидно, послал Толстому телеграмму с оплаченным ответом.

⁵Иван Васильевич Сютаев, младший сын Василия Кирилловича Сютаева (ум. 1892 г. около 73 лет от роду), крестьянина Тверской губ., самобытного религиозного мыслителя, отвергавшего все догмы и обряды, последовательного коммуниста в вопросах собственности, оказавшего в начале 1880-х гг. огромное влияние на Толстого. Об этом влиянии Толстой много раз говорил в самых ярких словах в письмах к разным лицам и особенно в «Письме к Энгельгардту» от декабря 1882 г. (см. т. 63) и в статье своей «Так что же нам делать?», в гл. XIV и XXXVIII (см. т. 25). Услышав о нем впервые летом 1881 г. от А. С. Пругавина, он в ту же осень посетил его в родной деревне его Шевелино, Новоторжского у., воспользовавшись для этого пребыванием в этом уезде у знакомых своих Бакуниных, а в последующие годы Сютаев, будучи в Москве, не раз был у Толстого (см. об этом в указанной XIV главе в статье «Так что же нам делать?», а также в книге И. Л. Толстого «Мои воспоминания», М., 1914, гл. XVII). В 1884 г. Толстой уже не имел возможности видеться с Сютаевым: в письме своем к А. С. Бутурлину от 19 февраля названного года, отвечая на вопросы о Сютаеве, он говорит: «Сютаев жив. Я не мог видеть его. Велено меня не пускать к нему, а его ко мне» (см. т. 63). Младший сын Сютаева, Иван Васильевич (р. 1856 г.), глубже двух старших братьев воспринял влияние своего отца. В то время когда В. К. Сютаев пришел самобытным внутренним процессом к отпадению от православия и, приказав вынести из дому иконы, навлек на себя как этим, так и другими открытыми заявлениями своих новых взглядов озлобление священников и крестьян, Ивану Сютаеву было всего 17 лет, и всё происшедшее произвело на него очень сильное впечатление. В 1877 г., когда ему нужно было отбывать воинскую повинность, он, руководствуясь своими религиозными убеждениями, отказался от исполнения военных обязанностей, за что просидел несколько лет в разных местах заключения, в том числе и в Шлиссельбургской крепости. После освобождения он работал одно время вместе с братьями в Петербурге. Интересовавшийся Сютаевым-отцом и его сыновьями Чертков в письме от 15 июня 1884 г., между прочим, писал Толстому: «В Петербурге я повез Крамского [художника И. Н. Крамского] к сыновьям Сютаева, которые там работают в монументальной мастерской. Мы имели с ними два непродолжительных свидания и много

120 121

Страница письма к В. Г. Черткову от 8 ноября 1884 г.

Размер подлинника

хорошего и интересного мы оба вынесли из этого общения... Младший из них очень симпатичен и, кажется, очень бескорыстно и кротко ищет истину». Когда в 1885 г. в Петербурге был открыт склад «Посредника», Иван Сютаев, сблизившийся с Чертковым, одну зиму жил при складе, исполняя обязанности артельщика, истопника и т. п.; затем снова вернулся на землю. После смерти отца старшие братья его изменили тем взглядам, которые они усвоили от него. Но Иван продолжал вести строгую жизнь, воздерживаясь от вина и табаку и в то же время не венчаясь с женой, не крестя детей и т. д. Составленные им интересные записки обо всем пережитом до сих пор не напечатаны. Подробные сведения об И. В. Сютаеве и отце его В. К. Сютаеве см. в статье К. С. Шохор-Троцкого «Сютаев и Бондарев» в ТЕ 1913 г.

⁶ Немецкий перевод книги «В чем моя вера?»: Graf Leo Tolstoy. Worin besteht mein Glaube. Eine Studie. Aus dem russischen Manuscript übersetzt von Sophie Behr. Dunker und Humbiot. Leipzig, 1884—85.

37.

1884 г. Декабря 2. Москва.

Отрываюсь отъ работы, чтобы написать вамъ, милый другъ. Получилъ ваши два письма и одну карточку: истязаніе Хр[иста].¹ Прекрасно. Мнѣ тотчасъ же, увидавъ ее, пришла мысль, что вотъ то, что мы продолжаемъ дѣлать съ Хр[истомъ] нашею жизнью. И страшно стало, и плакать захотѣлось. Работалъ для васъ вчера — не вышло.² Не отчаиваюсь, возьмусь еще. Нынче пишу статью переписи.³ Она томить меня, пока не разрожусь ею. Завтра хочу уѣхать въ деревню. Мнѣ тяжело стало здѣсь. Поцѣлуйте отъ меня Крамского.⁴ Вы очень раззадорили меня, такъ что я сталъ суетиться. А это вреднѣе всего. Важно жить, а не писать. Пожалуйста, пожалуйста, вы меньше хлопочите — ищите отдыха и спокойствія. Орлова⁵ увижу нынче, 2-го. Двухъ картинокъ не получилъ для Орлова.

Л. Т.

Петербургъ

32. Милліонная

Владиміру Григорьевичу

Черткову.

Письмо почти полностью было напечатано в ТЕ 1913 г., в отделе «Письма Л. Н. Толстого», стр. 13—14. На открытом почтовом бланке письма — пометка рукой Черткова: «2 дек.» и почтовый штемпель: «Москва, 3 дек. 1884». Датируем на основании указания, заключающегося в самом письме: «нынче 2-го».121

122 Толстой отвечает здесь на два письма Черткова — от 27/28 ноября и от 1 декабря 1884 г., представляющие собой ценные документы по вопросу о возникновении издательства «Посредник» и позволяющие точно установить время этого возникновения. Они были написаны после нескольких дней пребывания Черткова в Москве, по дороге из Лизиновки в Петербург, причем вместе с Чертковым приехал из Лизиновки гостивший там П. И. Бирюков. Вероятно, они приехали 21 ноября, потому что в этот день вечером состоялось первое знакомство Бирюкова с Толстым, к которому он приехал вместе с Чертковым (см. описание этого посещения в отрывке из Дневника Бирюкова от 22 ноября, приведенном в Б, II, Госизд., М., 1923, стр. 225—226). Отъезд же Черткова в Петербург нужно отнести, на основании ниже приведенных писем его, к 26 ноября. За время пребывания его в Москве и положено было основание издательству «Посредник», т. е. заключен был договор Черткова с московским издателем лубочной литературы И. Д. Сытиным (см. о нем прим. 1 к п. № 51 от начала апреля 1885) об издании им общедоступных картин и книжек, редактируемых Чертковым. В воспоминаниях Сытина, записанных с его слов, он сообщает об этом первом своем свидании с Чертковым в таких словах: «Шел ноябрь 1884 г. В один счастливый день в лавку зашел молодой человек в изящной дохе и предложил, не хочу ли я издавать для народа более содержательные книжки. Посредничество между авторами и издателем он берет на себя. Книжки эти будут произведения лучших авторов — Толстого, Лескова, Короленки, Гаршина и др. Издателю обойдутся они дешево. Часть литературного материала будет бесплатная. Но издавать их обязательно в одну цену с дешевыми народными книжками. Если народная листовка продается по 80 коп. за сотню, то и эти должны быть в ту же цену. Они должны иметь дешевого потребителя и итти взамен существующих пошлых изданий. Предлагавший эти условия был В. Г. Чертков. С большим вниманием выслушал я это предложение. Поблагодарил его за такое милое внимание к издателю лубка... Так начались издания Посредника» (см. ст. И. Сытина «Из пережитого» в сборн. «Полвека для книги», посвященном пятидесятилетию его издательской деятельности. М., б. г. [1916], стр. 21—28).

Когда и при каких условиях план издания народного журнала, который вынашивал всё время Чертков и о котором он говорил в конце октября с А. С. Пругавиным, В. Н. Маракуевым и др. (см. комментарий к п. № 32 от 3 ноября 1884 г.), заменился планом издания картин для народа с маленькими рассказами, поясняющими их содержание, остается невыясненным. Но из письма Черткова от 27/28 ноября видно, что мысль о печатании небольших рассказов в виде отдельных книжек с картинками на обложке, — наподобие тех лубочных книжек, изданием и широким распространением которых через коробейников занимался Сытин, возникла уже в разговоре с последним и исходила именно от него: Чертков пишет, что «Сытин просит не только содержания для картинок..., а также и для книжек». Что касается обращения Черткова к Сытину, то, по сообщению самого Черткова, оно было подсказано ему Маракуевым. Во всяком случае утверждение Бирюкова, что в деле издания книжек для народа, развившемся в изд-во «Посредник», инициатива принадлежала Толстому122 123 (см. Б, III, изд. Госиздата, М., 1922, стр. 5), нужно считать неправильным: из предшествующих писем Черткова и Толстого мы убеждаемся, что мысль об издании для народа, начиная с середины июля 1884 г., все время занимала Черткова (см. комментарии к п. № 22 от 24 июля); Толстой же, пережив момент увлечения этой идеей в начале 1884 года, в период общения на эту тему с М. П. Щепкиным и др., и разойдясь с ними по этому вопросу, временно как бы охладел к этому делу и, поглощенный своей новой большой работой «Так что же нам делать?», на призывы и проекты Черткова отвечал весьма сдержанно (см. письма его № 27 от 1 октября, № 28 от 3 октября, № 31 от 31 октября, № 33 от 7 ноября). Однако, при личных беседах с ним между 21 и 26 ноября, Черткову вновь удалось увлечь Толстого идеей изданий для народа, о чем ясно свидетельствуют слова в комментируемом письме: «Работал для вас вчера — не вышло. Не отчаиваюсь, возьмусь еще... Вы очень раззадорили меня». Чертков со своей стороны взялся за дело очень горячо, привлек к нему в первые же два дня своего пребывания в Петербурге художника И. Н. Крамского [см. ниже, прим. 4 к настоящему письму], наметил открытие особой петербургской конторы для нового предприятия и выслал несколько картинок в Москву — Толстому и Орлову (о нем см. ниже прим. 5 к настоящему письму) в надежде получить объяснительный текст к этим картинкам.

Два указанных письма Черткова на эти темы приводим почти полностью. В первом из них, от 27/28 ноября, он пишет: «Вчера я позабыл вам сказать то, что собирался и что мне кажется очень важным, а именно, что Сытин просит не только содержания для картинок на большом листе, а также и для книжек, подобных той, которую я вам показывал, — «Убиение младенцев». Напоминаю вам об этом «к сведению» для того, чтобы, если какой-нибудь из ваших рассказов невольно растянется так, что не поместится под картинкою на отдельном листе, то в таком случае вы знали бы, что это не только не жаль, но даже очень хорошо, так как крестьяне могут в таком случае получить этот рассказ в форме книжечки, причем на обертке мы поместили бы два раскрашенные рисунка, иллюстрирующие рассказ. Одним словом, позволю себе, Лев Николаевич, вам высказать мое мнение, что для пользы читателей вам не следовало бы рассчитывать размер и вообще думать о размере ваших рассказов. Присылайте их того размера, в какой они естественно выльются, всё равно как при живом рассказе рассказывающий не стесняет себя заботою о том, сколько минут и пол-минут его займет рассказать тот случай, который он хочет рассказать. А наше уже издательское дело будет состоять в том, чтобы подобрать под размер каждого рассказа подходящую форму, — или картинки с текстом, или книжечки с картинками с самым крупным общедоступным шрифтом и, следовательно, необъемистого содержания. Или, наконец, книжечки с обыкновенным шрифтом и объемистым содержанием. Если вы будете иметь это в виду, то, вероятно, будете свободнее в изложении и в выборе самых рассказов и будете писать уже совершенно как говорите, следовательно, без переделок и сокращений, что и необходимо в таких изданиях, где приходится конкурировать с массою рассказов, писанных, напр., отставными дьяконами, которые за 2, 3 рубля отваливают в один вечер трех отдельных «святых»... Надеюсь, что вы не подумаете,123 124 что я возымел желание вам преподавать советы по писательской части. Я чувствовал только непреодолимую потребность поделиться с вами этими соображениями... Вчера я целый день приводил в порядок свою комнату, свои вещи и бумаги, которые слишком многочисленны и разнообразны. — Бирюков радуется и совсем просветлел тому, что дело наше так отрадно завязывается. Он, вероятно, получит в Петербурге хорошее место, при лаборатории, с возможностью безвозмездно отдавать половину своего времени занятиям предполагаемою конторою... Завтра или сегодня — не знаю как сказать, так как я уже лег спать, заснул, проснулся и опять сейчас лягу — теперь 3 часа ночи. Ну, скажем, сегодня я отправлюсь к Крамскому и сейчас сообщу вам, как он отнесется к нашему плану. Желательно было бы, чтобы я получал здесь ваши рассказы по одиночке, лишь только вы кончаете каждый из них, так как в таком случае я могу удобнее и скорее заинтересовать художников, а они будут скорее браться зa рисунки, и, вообще, дело таким образом пойдет спорее».

В письме от 1 декабря Чертков сообщает: «На следующий день после приезда сюда я навестил Крамского и, к своему полному удивлению, застал его совсем больным. Кашляет, как чахоточный, лихорадка вот уже вторая неделя. Боткин шлет его за границу. Но он говорит, что не имеет возможости ехать. Ужасно его жаль и ужасная, ужасная потеря, если он умрет. Он прочел отрывок ваших Декабристов и — в восторге. К нашему делу он отнесся совсем сочувственно. Радуется, что вы опять взялись за рассказы. Хотя он сам теперь не в состоянии работать (он совсем себя считает вычеркнутым из рядов), —тем не менее он предлагает собрать нескольких друзей-художников и содействовать их привлечению к делу улучшения содержания лубочных изданий. Повидимому, в содействии недостатка не будет, так как одно ваше участие в этом деле многих ободряет и подталкивает. Вчера я выслал вам две картинки для передачи Орлову, так как не знаю, в районе ли московской городской почты он живет, и думал, что он вернее и с меньшими хлопотами получит через вас [об Орлове см. ниже прим. 5 к настоящему письму]. При сем присылаю для него же еще маленькую фотографию, о которой я вам говорил на извозчике. Эти картины присылаю ему с тем, чтобы он, когда будет к тому расположен, написал текст к тем из них, которые сильнее в нем отзываются. Текст прошу его прислать мне сейчас же, когда напишет, а картины пока оставить у себя. Разумеется я могу условиться с художниками относительно исполнения этих картин для лубочных изданий только тогда, когда буду иметь в руках самый текст Орлова, который будет при них напечатан. Пожалуйста передайте всё это ему и скажите ему, что очень, очень хочется ему писать, но — завален всякими мелкими хлопотами по водворению матери на новой квартире... С сегодняшнего дня надеюсь распределить все время, свои занятия правильно. До сих пор положительно не было возможности. — Странное дело — попавши в Петербург, я оказался как бы совсем отрезанным от всего того мира, в котором преимущественно осталось мое сочувствие, моя симпатия. Ни одного письма ни от кого еще не получил. Странно [вычеркнуто: «и — одиноко, очень одиноко»]. Впрочем неправда — здесь Петр Апурин [см. прим. 2 к п. № 6 от 4—6 марта 1884 г.] и с ним живется и работается всё124 125 лучше и лучше... Бирюков бодр и весел. На этих днях собирается в свою деревню до Рождества. Вообще мне очень хорошо...». — Упоминаемый в последнем письме Боткин, лечивший Крамского, — Сергей Петрович Боткин (1832—1889). — Отрывок из «Декабристов» Толстого, восхищавший Крамского, был напечатан в «Сборнике О-ва для пособия нуждающимся литераторам и ученым», Спб., 1884

¹Толстой говорит о присланном ему снимке с картины известного французского художника Вильяма Адольфа Бугро (W. A. Bouguereau, 1825—1905). Произведения его отличаются большой внешней красотой, тонкостью и художественным благородством рисунка, но не обнаруживают глубины и оригинальности творчества и носят в общем «академический» характер. Картина эта была предназначена к изданию в красках для намеченной Чертковым серии «Картин для народа» с текстом. О судьбе этой картины, при издании ее в намеченной серии, см. прим. 3 к п. № 51 от начала апреля 1885 г.

²Повидимому, Толстой работал, как это было условлено с Чертковым, над текстом, предназначенным для сопровождения какой-нибудь картины, но над каким именно в данном случае, — установить не удалось.

³«Так что же нам делать?». См. прим. 6 к п. № 15 от 25—27 апреля 1884 г.

⁴Иван Николаевич Крамской (1837—1887) — художник, создавший ряд картин, в том числе чрезвычайно ценимую Толстым картину «Христос в пустыне» (находится в Третьяковской государственной галлерее) и ряд портретов. Род. в небогатой мещанской семье в г. Острогожске Воронежской губ., рисовать и писать акварелью стал с ранних лет; до поступления в Академию служил ретушером в разных фотографиях. В Академии художеств проявил большой талант, но не пошел по проторенному академическому пути, а вступил вместе с другими художниками того же нового тогда направления в «Товарищество передвижных выставок». В 1873 г. жил невдалеке от Ясной поляны и написал два портрета Толстого. Был в дружеских отношениях с Чертковым, который хотел сблизить его с Толстым. В письме от 15 июня 1884 г., рассказывая Толстому о посещении вместе с Крамским сыновей Сютаева (см. прим. 5 к п. № 36 от 14 ноября 1884 г.), он прибавляет: «Мне так хотелось бы, чтобы вы опять сошлись с Крамским, он славный и умный человек, полон жизни».

⁵Владимир Федорович Орлов (1843—1898) — в то время близкий Толстому человек. Сын сельского священника Владимирской губ., кончил семинарию во Владимире. Еще в семинарии стал размышлять о тяжелом положении трудящихся классов общества и перечитал множество книг по социальным и политическим вопросам. Не удовлетворенный ими, пришел к убеждению, что народ прежде всего нуждается в образовании, добился учреждения школы в родном селе и сам сделался сельским учителем. Увлекшись сестрой известного революционера C. Р. Нечаева, сошелся с его семьей. Идей Нечаева он не разделял, — отталкивал его главным образом террор, но близкие отношения с несколькими «нечаевцами» окончились заключением его в крепость, где он просидел два года. В 1871 г. его судили, и он был оправдан. Защитник его на суде, К. Ф.125 126 Хартуляри, в книге своей «Итоги прошлого», Спб., 1891, стр. 152—153, говоря об Орлове, отмечает в нем знание жизни, страшное терпение, постоянную сосредоточенность, своеобразный ригоризм и необычайную твердость в раз сложившихся убеждениях. В 1880-х гг. он был учителем железнодорожной школы, под Москвой. Толстой познакомился с ним в 1881 г. и вскоре почувствовал в нем что-то близкое своим исканиям. В Дневнике Толстого за 1884 г. имя Орлова встречается много раз. Он приходил к Толстому и иногда оставался у него ночевать. Так 17 марта Толстой пишет: «Пришел Орлов... Говорили о юродивых, и Лаотцы назвал философией юродивого. Ночевал. Как мне весело было стелить ему постель»; 6 апреля — «С Орловым немного неясно. Я дорожу его единомыслием и не совсем в него верю»; 28 апреля — «Орлов хорошо объяснил свою любовь к золоторотцам. Правда, это дети — неиспорченные рефлексами, люди — на добро и зло искренно способные»; 6 мая — «Орлов. Я всегда рад ему». Наконец, в Дневнике от 25 июля, вернувшись в Ясную поляну из Тулы, куда он ходил с другом своим Н. Н. Ге к кн. Л. Д. Урусову, с которым он был тоже очень близок (см. о нем прим. 15 к п. № 46 от 24 февраля 1885), Толстой пишет: «Вернулись домой с Ге. Прелестное чистое существо. Он — Чертков, Вас[илий] Ив[анович] [Алексеев], Урусов, Орлов», — как бы перечисляя таким образом всех наиболее близких и дорогих ему людей того времени и среди них уделяя место и Орлову. Об Орлове см. также ниже письмо Толстого № 46 от 24 февраля 1885 г. и комментарий к этому письму.

* 38.

1884 г. Декабря 8. Я. П.

Милый другъ. Не перестаю думать о васъ и о нашемъ дѣлѣ для дѣла и для васъ. — Но боюсь, что вы многаго ждете, что вы sanguin.¹ Ждите, что ничего изъ этаго не выйдетъ. Я очень желаю успѣха, но постоянно себя осаживаю, т. е. сомнѣваюсь въ успѣхѣ. Я теперь въ деревнѣ, мнѣ очень хорошо, немного разлука съ своими тревожить. Я ничего еще не сдѣлалъ и потому, что не могу и, главное, потому, что статья о переписи загородила дорогу. Мнѣ необходимо сказать все, что я знаю въ этомъ направленіи. Меня огорчила дороговизна картинъ.² Передъ Пилатомъ³ — прекрасно, но для этихъ картинъ есть препятствія. Вчера, ѣдучи на жел[ѣзной] дор[огѣ], встрѣтилъ Маковскаго.⁴ Онъ говорилъ, что ему нужно меня видѣть по дѣлу, точно такое же, какъ ваше. Я пока доволенъ.

Т.

Петербургъ Милліонная, 32.

Владиміру Григорьевичу

Черткову.126

127 Полностью печатается впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913 года, в отделе «Письма Л. Н. Толстого», стр. 14. На открытом почтовом бланке пометка рукой Черткова «№ 38» и почтовые штемпеля: «Москва 9 дек. 1884», «С. Петербург 10 дек. 1884». Датируем, исходя из того соображения, что письмо должно было быть написано по крайней мере за сутки до того, как пришло со станции Козловка-Засека в Москву, где наложен был первый почтовый штемпель; раньше же 8 декабря это письмо Толстого не могло быть написано, потому что, как видно из писем его к Софье Андреевне от 7 и 8 декабря, он приехал на Козловку-Засеку только к вечеру 7 декабря.

Письмо это написано Толстым по внутреннему побуждению, до получения новых писем от Черткова. Прожив немногим более месяца в Москве, Толстой устал от городской жизни и, как он говорит в кратком письме своем к Софье Андреевне, написанном на станции, ему стала необходима «ванна деревенской жизни». В письме ей же от 8 декабря он пространно описывает свои деревенские впечатления, начиная с момента приезда: «Вчера — пишет он — когда вышел и сел в сани и поехал по гладкому, рыхлому в пол-аршина (выпал в ночь) снегу, в этой тишине, мягкости и с прелестным зимним звездным небом над головой, с симпатичным Мишей, испытал чувство, похожее на восторг...» (см. т. 83). Далее идет сообщение о чтении, работе над статьей «Так что же нам делать?», о разговорах с крестьянами, поездке в санях с крестьянскими детьми и рассказывании им китайской сказки. Однако и в этой обстановке Толстой, как видно из первых же строк его письма к Черткову, не перестает думать о начатом им деле издания картин и книжек для народа.

¹ «Сангвиник» — в смысле способности увлекаться, горячности характера.

² Объяснение этой фразы мы находим в письме П. И. Бирюкова к Черткову от 9 декабря 1884, где он, повидав Толстого в Москве, сообщает: «Он, Толстой, недоволен, что ты покупаешь такие дорогие гравюры» (AЧ). Гравюры эти предназначались для воспроизведения хромолитографическим способом в серии картин для народа.

³ Картина венгерского художника Михаила Мункачи (Michael Munkacsy, 1846—1900) с множеством фигур и с большим, несколько театральным драматизмом в передаче движения при реалистической трактовке бытовой стороны изображаемого события. Предположение Толстого, что цензура не пропустит картину для народного издания, в дальнейшем оправдалось.

⁴ Владимир Егорович Маковский (1846—1920) — художник-жанрист. Окончил московское училище живописи, ваяния и зодчества. Был деятельным членом Товарищества передвижных выставок с самого его основания. Картины его, отличающиеся мастерством рисунка, изображают преимущественно сцены из быта низшего и среднего сословий и проникнуты добродушным юмором или общественной сатирою. Две из них— «Оправданная» и «Осужденный» были изданы впоследствии «Посредником» в серии «лучших произведений русской живописи». О встрече с Маковским, упоминаемой в настоящем письме к Черткову, Толстой подробнее127 128 говорит в письме к Софье Андреевне от 11 декабря 1884 г.: «Когда я уезжал из Москвы, на Покровке мне встретился Маковский Владимир, остановил меня и стал говорить, что ему очень нужно меня видеть по делу. Дело такое, что есть один богач Кузнецов, который хочет издавать для народа хорошие лубочные картины, то самое, что Чертков» (т. 83).

* 39.

1884 г. Декабря 17. Москва.

Получилъ ваше послѣднее письмо двойное уже въ Москвѣ. Я пріѣхалъ вчера. Писать все, что я думаю и чувствую о васъ, нельзя, п[отому] ч[то] это слишкомъ много. Одно скажу: холодно разумная христіанская жизнь есть христіанская и святая жизнь. Любовь есть тоже, что весна въ году. Она приходитъ и проходитъ, но не было бы весны, если бы не было осѣни и зимы, и не можетъ быть любви безъ разумной христіанской жизни. И признавать состояніе любви только состояніемъ христіанскимъ это все равно, что весну считать только жизнью. — Человѣкъ всегда чувствуетъ себя отвѣтственнымъ. Въ любви онъ не властенъ, а въ разумной жизни властенъ. Вотъ онъ перенесетъ всю силу и на любовь, плачетъ, что ея нѣтъ, говорить фразы о кимвалѣ звенящемъ и хочетъ чувствовать себя не виноватымъ. Страшное зло сдѣлало ученіе П[авла] о любви.¹

Л. Толстой.

Вы навѣрно думаете, что я васъ люблю гораздо меньше, чѣмъ я васъ въ дѣйствительности люблю.

Я много писалъ въ деревнѣ.² Не знаю еще, хорошо ли.

Петербургъ

Милліонная, 32

Владиміру Григорьевичу

Черткову

Письмо печатается впервые. На открытом почтовом бланке подлинника имеется пометка рукой Черткова: «№ 39» и почтовые штемпеля: «Москва 17 дек. 1884» и «С. Петербург 18 дек. 1884». Датируем на основании заключающегося в письме сообщения: «я приехал вчера» и указаний в письмах того времени к С. А. Толстой, что Толстой мог вернуться в Москву из Ясной поляны не ранее 16 декабря.

Под двойным письмом Черткова Толстой подразумевал вложенные в один конверт письма его от 8 декабря и 14 декабря: первое из них — написанное в «малодушном настроении» и потому задержанное отсылкою,128 129 второе — сообщающее о том, что он понемногу возвращается к жизни, хотя и не может «ничего взять назад из того, что сказал в малодушном письме». Далее, отвечая в этом письме от 14 декабря на две полученные им открытки Толстого, Чертков говорит, что он еще не имеет основания особенно увлекаться делом улучшения лубочных изданий. «Я верю, я знаю, — продолжает он, — что этим путем можно сделать много добра тем, кто больше всего нуждается в таком добре. Но успех дела вполне зависит от тех, кто имеет возможность доставлять содержание для этих изданий. Моя роль посредническая — до такой степени побочная, что я не могу очень увлекаться. Лишь только получу материал, я сделаю всё возможное для скорейшего доставления его крестьянам. А пока, эти последние дни, я хлопочу о доставлении заказов одной коробочной мастерской, переходящей здесь в мои руки и первоначально открытой надзирательницей приюта моей матери. Работники в этой мастерской люди самого симпатичного закала — то, что вы называете «потерянными» — пьяненькие, беспутные, выгнанные со всех возможных мест, но желающие работать и во время работы — довольные и непьющие. Чувствую, что найду около них и теплый уголок, чего я, признаюсь, никак не рассчитывал найти в Петербурге». — Ответ Толстого относится собственно к письму Черткова от 8 декабря, которое мы и приводим здесь почти полностью: «Нехорошо мне, Лев Николаевич. Я впал в такой стих, что всё что ни делаю, — всё нехорошо. Здесь пусто, хотя знаю, что люди, те же люди кругом. Но у меня нет человеческого чувства к ближнему вообще. Для меня ближний только тот, кто моей личности доставляет удовольствие. А моей личности доставляют удовольствие только те в прошлом моем общении, с которыми я лично играл роль более или менее достойную в моих собственных глазах. А расположения, сочувствия к человеку, просто как к брату, к ближнему — у меня нет. Христос и его учение для меня только теория, и я начинаю приходить к заключению, что можно теоретически вполне последовательно и логически анализировать учение Христа, и вместе с тем по духу быть гораздо дальше от Христа, чем многие простые души, чистосердечно понимающие отдельные заповеди Христа вкривь и вкось. Я прихожу к заключению, для меня вполне неожиданному, что можно напр. убивать на войне людей при внутренней любви к ближнему. И, наоборот, что можно воздерживаться от убийства — при полнейшем отсутствии любви к людям. То понимание истины, которое получается только от отвлеченного представления о том, чтò именно хотел сказать Христос, такое понимание истины само по себе, пожалуй, еще страшнее полного непонимания истины. Да какая это истина? Это не истина. Истина — это любовь. Христос — любовь. Во мне же любви нет, следовательно я не христианин. С приездом сюда я подпал припадку равнодушия. Всё — мне все равно... Кругом меня голые стены, на улицах гуляют какие-то тени, а не люди. И я один, и один только по причине своего всепоглощающего эгоизма. Одним словом равнодушие, т. е. живая смерть...»

¹ «Учение Павла о любви» — см. 1-е послание ап. Павла к Коринфянам, гл. 12, ст. 1—8 и 13. Мысль Толстого, выраженная в этом письме, еще129 130 полнее развертывается им в записях его Дневника от 1 и 2 августа 1884. Там он пишет 1 августа: «... Это не шутка, что я ненавижу любовь, как учение. Это прямой qui pro quo. Любовь есть сама жизнь, цель, закон, а они [редстокисты и им подобные] выставляют ее правилом. Как правило, это величайшая ложь». В дальнейших своих писаниях Толстой, придавая любви всё большее и большее значение, как основе человеческого единения и блага, поправляет и дополняет эти мысли другими, с одной стороны определяющими ее сущность, с другой — указывающими условия развития любви к людям. Так в письме к М. А. Новоселову от 1889 г., советуя ему «вырабатывать в себе вдумчивость, проницательность любви и не принимать за любовь некоторую мягкость, чувствительность в отношении с людьми...», он говорит: «Любовь — это стремление человека расширить свое сознание, включив в него сознание другого, других... Любим мы тогда, когда входим в душу другого и чувствуем за него и знаем так же, как и тот знает, чтò ему дорого, чтò больно, чем он страдает, чему радуется, в чем его сила и его слабость» (т. 64).

² Как видно по письмам от 7—15 декабря к Софье Андреевне, Толстой за это время пребывания своего в Ясной поляне был занят работою над статьей «Так что же нам делать?», значительную часть которой он обещал сдать в редакцию «Русской мысли» для напечатания в ближайшей, январской книжке этого журнала. См. прим. 6 к п. № 15 от 25—27 апреля 1884 г.

* 40.

1884 г. Декабря 17. Москва.

Письмо было написано, когда получилъ ваше.

1) Я думаю такъ: I do not believe the order of the master или the master’s order. Развѣ нельзя такъ?² А впрочемъ такъ выходить неопредѣленная мысль, и такъ, какъ у васъ переведено, — хорошо.

2) Матѳ. XXVI, 42.³

Спасибо за справку.⁴

Л. Т.

Петербургъ

32 Милліонная

Владиміру Григорьевичу

Черткову.

Печатается впервые. На открытом почтовом бланке письма — пометка рукой Черткова «№ 40» и почтовые штемпеля: «Москва 17 дек. 1884» и «С. Петербург 18 дек. 1884». Датируем, исходя из первой фразы письма, тем же числом, как и предыдущее письмо.

Письмо это является ответом на запрос Черткова, связанный с переводом на английский язык книжки «В чем моя вера?», над проверкой и130 131 исправлением которой Чертков работал в это время вместе с К. О. Хисом (см. комментарии к п. № 13 от 16 апреля 1884 г.). Чертков сообщает по этому поводу, что Хис, как свободомыслящий человек, восхищается отношением Толстого к Евангелию, но как «идеалист, художник и поклонник природы» не соглашается с его толкованием Нагорной проповеди, находя в нем многое противным нашей природе. В отдельном же приложении к своему письму Чертков просит Толстого ответить на вопросы, связанные с двумя местами исправляемого им перевода, причем указывает те страницы гектографированной им рукописи «В чем моя вера?», к которым относятся эти места, а именно: Стр. 12 рукописи — «Говоря это, я говорю одно из двух: или то, что я не верю тому, что говорит хозяин, или то, что я не хочу делать того, что велит хозяин». Точно ли передана мысль в следующем переводе: «Ву thus answering I say one of two things: either that I do not believe that the master gives that order, or else that I will not obey it». — Cтp. 17: « — А читал: «и кто накормит голодного»?... Я сказал ему это место». «Где это место в Евангелии?» — спрашивает Чертков. Этот последний пункт в его запросе относится к тем строкам книжки «В чем моя вера», где Толстой рассказывает о встрече с нищим в Боровицких воротах Кремля и о бравом молодом гренадере, который, увидев нищего, стал, согласно распоряжению начальства, гнать его из кремлевских ворот. «Когда он поравнялся со мной, я спросил его: знает ли он грамоте. — Знаю, а что? — Евангелие читал? — Читал. — А читал: ...«и кто накормит голодного»?... Я сказал ему это место. Он знал его и выслушал его. И я видел, что он смущен...» (См. «В чем моя вера», в издании «Свободного слова», Christchurch, 1902, гл. II, стр. 18, или в томе 24.)

¹ Предлагаемый Толстым вариант перевода относится к одной части фразы, выписанной в запросе Черткова, а именно к словам: «... я не верю тому, что говорит хозяин»... Слова эти и в том варианте перевода, который дал Чертков, и в том, который сначала предложил, а затем, в этом же открытом письме, отбросил сам Толстой, не передают русского текста с буквальной точностью, но стремятся передать оттенок мысли Толстого. Буквальный смысл английской фразы в переводе Черткова: «...я не верю тому, что хозяин дает это повеление»; буквальный смысл фразы, предлагаемой Толстым: «... я не верю повелению хозяина, или хозяйскому повелению».

² Слова: Разве нельзя так? надписаны над зачеркнутыми: а то как там другая мысль.

³ Указание Толстого не точно. Слов «и кто накормит голодного» в Евангелии от Матфея, как и у других евангелистов, нет. Указанный Толстым стих 42 гл. 26-й Евангелия от Матфея по содержанию своему не имеет ничего общего с словами: «и кто накормит голодного», но мысль о том, что голодный должен быть накормлен, выражена другими словами в ст. 42: гл. 25-й, где Христос, присуждая людей, безучастно проходивших мимо голодного, итти в огонь вечный, говорит им: «ибо алкал я, и вы не дали мне есть; жаждал и вы не напоили меня». Мысль эта заканчивается в ст. 44 той же главы словами: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали мне». Повидимому,131 132 Толстой, назвав стих 42 гл. 26-й вместо ст. 42 гл. 25-й, имел в виду это место Евангелия от Матфея, хотя та же мысль в положительной форме, более близкой к тому, что сказано у него в книге «В чем моя вера?», выражена в ст. 34—40 той же 25-й главы Евангелия от Матфея в обращении высшего судьи к праведникам: «Ибо алкал я, и вы дали мне есть... Истинно говорю вам, так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне».

⁴ Повидимому, Толстой благодарит здесь Черткова за то, что он нашел нужным справиться у него, удовлетворяет ли его перевод выписанной фразы из книги «В чем моя вера?».

132 133

1885

* 41.

1885 г. Января 2—3. Москва.

Благодарю васъ за книги и за письма. Странникъ¹ — хороша. Статьи Савихина,² въ нихъ тоже много хорошаго. Но ни то ни другое не для народа. Орлова не вижу. Есть ли картина — порядочная бѣднаго Лазаря?³ Я не могу заниматься самымъ дорогимъ мнѣ дѣломъ, я очень радостно занятъ своимъ писаньемъ. Мнѣ такъ стало ясно то, что прежде было неясно. Коли бы другимъ стало только вполовину также. Надѣюсь, что выйдетъ въ Январѣ.

Л. Толстой.

Петербургъ

32 Милліонная

Владиміру Григорьевичу

Черткову.

Полностью печатается впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913 года, в отделе «Письма Л. Н. Толстого», стр. 14. На открытом почтовом бланке подлинника рукой Черткова проставлено: «№ 41» и имеются почтовые штемпеля: «Москва. 3 янв. 1885» и «С. Петербург. 4 янв. 1885». Датируем, исходя из того, что письмо могло быть написано как в день наложения первого почтового штемпеля, так и накануне.

Письмо это является ответом, повидимому, на два письма Черткова, из которых одно не сохранилось: на это указывает в письме Толстого как начальная фраза его — «благодарю вас за... письма», так и слова: «Орлова не вижу», как бы отвечающие на какой-то относящийся к Орлову вопрос. Сохранившееся письмо Черткова, от 21 декабря 1884 г., тоже указывает на это, так как из первой фразы его видно, что он уже писал Толстому о первом посещении Л. Е. Оболенского. Приводим это письмо с некоторыми сокращениями: «Вчера я опять был у Оболенского, издателя «Русского богатства» [см. ниже, прим. 6 к п. № 46 от 24 февраля 1885]. Он мне с каждым133 134 разом больше нравится. Я раньше слышал про него много хорошего, и, действительно, видно, что он человек совсем искренний, ужасно много работающий для своего журнала и желающий в нем проводить убеждения хорошие и честные. Он собрал около своего дела несколько человек весьма интересных, между прочим двух-трех писателей из среды простых крестьян. Про одного в особенности он мне много рассказывал и указывает на него, как на хорошего сотрудника для народных изданий [Чертков говорит о В. И. Савихине — см. ниже прим. 2 к комментируемому письму]. Он мне дал прочесть несколько его рассказов, помещенных в «Русском богатстве». Я вам их пришлю на этих днях. Он занимается литературою между прочим, а служит постоянным мастеровым на монетном дворе... Оболенский прочел мне свой собственный маленький рассказ «Странник», который мне очень понравился. Присылаю его вам. Думаете ли вы, что он может подойти для лубочного издания?.. Присылаю вам на просмотрение рассказ того же Оболенского «Раскольник». Сам Оболенский жалок в том отношении, что дела его журнала идут плохо, число подписчиков не увеличивается, и у него нет достаточно средств, чтобы сделать обширные объявления. Он решился даже попросить меня сообщить вам, что еслиб вы ему дали напечатать что-нибудь вашего, хоть две странички, то этим бы вы поставили на ноги его изданье... Он говорит, что... напечатал бы что угодно из того, что вы последнее время пишете, не стесняясь никакими цензурными соображениями, так он сочувствует вашим настоящим взглядам. Он говорит, что и он сам другой дорогой ведет к тем же самым выводам и что вы легко можете в этом убедиться из подчеркнутого им в конце его книжки «Развитие чувствований». Я не мог отказать ему исполнить его поручение, и потому передаю вам его просьбу и его книгу». — О Л. Е. Оболенском см. ниже — прим. 8 к п. № 46 от 24 февраля 1885 г.

¹ «Странник» — рассказ, вошедший в сборн. «Жаждущие света» М. И. Красова [Л. Б. Оболенского], Спб. 1884. Рассказ этот позднее был переработан автором по указаниям Толстого и в 1886 г. напечатан, без имени автора, «Посредником».

² «Статьями» Савихина Толстой, очевидно, называет беллетристические произведения его, присланные Чертковым. Слово «статья» с начала 1850-х гг. было общепринятым для обозначения разнородных литературных жанров, не исключая стихотворений, и Толстой употреблял его, уже с того времени, в этом расширенном смысле. Так, напр., посылая в «Современник» «Записки маркера», он называет их, в письме к Некрасову от 17 сент. 1853 г., «небольшою статьею» и точно так же в 1885 г. называет статьею «Смерть Ивана Ильича» и рассказ Свешниковой (см. письмо к Черткову № 67 от 1—2 июня 1885) — Василий Иванович Савихин (настоящая фамилия Иванов) — писатель крестьянского происхождения, рабочий монетного двора в Петербурге. Рассказы, помещенные им в «Русском богатстве» за 1884 г. в № 2, 8, 11 и посланные Толстому: «Крестьянское детство», «Деревенские вечера» и «Старые годы». Последующие его произведения — «Дед Софрон», «Кривая доля», «Аника-воин» и др. были одобрены Толстым для «Посредника» и напечатаны там. Кроме рассказов134 135 Савихин писал иногда стихи. О рассказе его «Дед Софрон» см. ниже — прим. 1 к п. № 45 от 15 февраля 1885.

³ Очевидно, Толстой имеет в виду картину, иллюстрирующую притчу о богатом и о нищем Лазаре в Евангелии от Луки, гл. 16, ст. 19—31. Через несколько лет «Посредником» была издана картина на эту тему Густава Дорэ (см. каталог «Посредника» от 1894 г.).

В письме Черткова от 3 января 1885, которое разминулось с комментируемым письмом, имеются сведения, дополняющие краткие замечания Толстого о рассказах Савихина и Оболенского, а также сообщения, характеризующие жизнь «Посредника» в этом первом, раннем периоде его существования. Приводим из указанного письма Черткова всё существенное. «Вчера я много слышал про вас и потому явилось особенное желание поговорить с вами, — пишет Чертков. — Только вчера я узнал, что ваш сын Сергей Львович здесь и остановился у Кузминских. Я тотчас поспешил туда и застал их всех. Наконец пришлось познакомиться с Кузминскими... Там я застал Стаховича [см. прим. 2 к п. № 104 от 3 апреля 1886], которого вы недавно видели, и вот от него-то я больше всего узнал про вас. Как я обрадовался, что вы находитесь в особенно бодром и даже веселом настроении и что вы много работаете... Стахович мне также довольно обстоятельно передал ваш отзыв о тех рассказах Савихина, что я вам прислал. Он мне также сказал, что рассказ «Странник» вам понравился, а «Раскольник» — нет. Я так вперед и чувствовал. — Бирюков и я мы усиленно занимаемся пересмотром существующих книг для народного чтения и оценкою их с точки зрения христианской. Много приходится браковать, но кое-какие попадают в список тех книг, которые мы будем распространять при помощи склада. Мы думаем исходатайствовать разрешение на этот склад тогда, когда наберется в этом списке достаточно книг и когда служебная участь Бирюкова разрешится. На-днях я познакомился с Гаршиным и он обещался безотлагательно написать для нас рассказ. Гл. Успенский также выражает сочувствие к этому делу; но мне не удалось еще повидаться с ним вследствие болезни его сына. Гаршин скоро собирается в Москву и хочет навестить вас... Ваш сын говорил мне про какого-то Шаховского, студента или бывшего студента, который также интересуется народною литературою и желал бы заняться делом, весьма схожим с нашим. Сегодня я должен его встретить у Кузминских»...—

Упоминаемый в этом письме Гаршин — писатель Всеволод Михайлович Гаршин (1855—1888), произведения которого, особенно рассказы из военного быта, чрезвычайно ценил Толстой. О личном знакомстве Гаршина с Толстым см. «Мои воспоминания» Ильи Львовича Толстого, М., 1914, стр. 150—156. После разговора с Чертковым в феврале 1885 г. Гаршин, будучи в Москве, опять заходил к Толстому, но он был тогда в Ясной поляне. С Чертковым у Гаршина установились дружеские отношения. В сохранившихся письмах его к Черткову, выражается живое сочувствие к делу «Посредника»; одно из этих писем говорит об «ошеломляющем» впечатлении от знакомства с религиозно-философскими произведениями Толстого. Гаршин написал для «Посредника» текст к картине «Бичевание Христа» (См. прим. 3 к п. № 51 от начала апреля 1885) и рассказы135 136 «Сигнал» и «Сказание о гордом Аггее». Кроме того в «Посреднике» были перепечатаны его рассказы «Медведи» и «Четыре дня на поле сражения». — О Г. И. Успенском и его отношении к «Посреднику» см. прим. 1 к п. № 68 от 4—5 июня 1885. — Об упоминаемом в письме Черткова Дмитрии Ивановиче Шаховском см. в комментарии к п. № 43 от 5—6 февраля и в прим. 2 к п. № 62 от 13—14 мая 1885 г.

* 42.

1885 г. Января 30 — февраля 3. Я. П.

Милый другъ Владиміръ Григорьевичъ. Одна сторона ученія Христа, связанная со всѣмъ остальнымъ и даже основа всего, была скрыта отъ меня обоготвореніемъ Хр[иста], именно его ученіе о посланничествѣ. Вспомните, сколько разъ онь говоритъ: Отецъ послалъ меня, я посланъ, я творю волю пославшаго меня. Мнѣ всегда эти слова были неясны. Богъ не могъ послать Бога. А другаго значенія я не понималъ или понималъ неясно. Только теперь мнѣ открылся простой, ясный и радостный смыслъ этихъ словъ. Я пришелъ къ пониманію ихъ своими сомнѣніями и страданіями. Безъ этаго ученія нѣтъ разрѣшенія всѣхъ тѣхъ сомнѣній, к[оторыя] мучаютъ каждаго ученика Хр[иста]. Смыслъ тотъ, что Хр[истосъ] учить всѣхъ людей той жизни, кот[орую] онъ считаетъ для себя истиной. Онъ же считаетъ свою жизнь посланничествомъ, исполненіемъ воли пославшаго. Воля же пославшаго есть разумная (добрая) жизнь всего міра.

Стало быть — дѣло жизни есть внесенiе истины въ міръ. Жизнь на то только дана (по ученію Христа) человѣку съ его разумомъ, чтобы онъ вносилъ этотъ разумъ въ міръ, и потому вся жизнь человѣка есть ничто иное, какъ эта разумная его дѣятельность обращенная на другія существа вообще, не только на людей. Такъ понималъ Христосъ свою жизнь и такъ училъ насъ понимать нашу. Каждый изъ насъ есть сила, сознающая себя — летящій камень, который знаетъ, куда и зачѣмъ онъ летитъ, и радуется тому, что онъ летитъ, и знаетъ, что самъ онъ ничто — камень, а что все его значеніе въ этомъ полетѣ, въ той силѣ, кот[орая] бросила его, что вся его жизнь есть эта сила.¹ И въ самомъ дѣлѣ, внѣ этаго взгляда, — т. е. того, что человѣкъ всякій есть посланникъ Отца, призванный только затѣмъ къ жизни, чтобы исполнять волю Отца, — внѣ этаго взгляда136 137 жизнь не только не имѣетъ смысла, но отвратительна и ужасна. И напротивъ, стоитъ хорошенько понять и сдѣлать своимъ этотъ взглядъ на жизнь, и жизнь становится не только осмысленной, ясною, но прекрасною, радостною и значительною. — Только при этомъ взглядѣ уничтожаются всѣ сомнѣнія борьбы и всѣ страхи. Если я посланникъ Божій, то дѣло мое главное не только въ томъ, чтобы исполнять пять заповѣдей, не имѣть собственности, не предаваться похоти и т. п. — все это условія, при к[оторых] я долженъ исполнять посланничество. Это тоже для меня теперь главный смыслъ моего посланничества, но дѣло мое главное въ томъ, чтобы жить, внося въ міръ всѣми средствами, какія даны мнѣ, ту истину, к[оторую] я знаю, к[оторая] повѣрена мнѣ. Можетъ случиться, что я самъ буду часто плохъ, буду измѣнять своему призванію, все это ни на минуту не можетъ уничтожить значеніе моей жизни — свѣтить тѣмъ свѣтомъ, к[оторый] есть во мнѣ, до тѣхъ поръ, пока могу, пока свѣтъ есть въ васъ.² Только при этомъ ученіи уничтожаются праздныя сожалѣнія о томъ, что есть или было не то, чтобы я хотѣлъ, и праздныя желанія чего-то опредѣленнаго въ будущемъ, уничтожается и страхъ смерти, и вся жизнь переносится въ одно настоящее. Смерть уничтожается тѣмъ, что если моя жизнь сбилась съ дѣятельностью внесенія разума и добра въ міръ, то придетъ время, когда физическое уничтоженіе моей личности будетъ содѣйствовать тому, что стало моей жизнью — внесеніе добра и разума въ міръ. —

Я написалъ вамъ очень дурно, но чувствую я все это хорошо и сильно, и очень радостно живу и смотрю на жизнь. Практически это дѣйствуетъ на меня такъ: (говорю для себя и знаю, что для васъ тоже). Кромѣ физическихъ потребностей, въ к[оторыхъ] стараюсь ограничиваться меньшимъ, какъ только меня тянетъ къ какой-нибудь деятельности — разговора, письма, работы — я спрашиваю себя (даже не спрашиваю, а чувствую, что этимъ дѣломъ я служу пославшему меня), и я радостно отдаюсь дѣлу и забываю всѣ сомнѣнія и лечу какъ камень, радуясь тому, что лечу. Если же дѣло не для пославшаго, то оно уже и не тянетъ меня. Мнѣ просто скучно, и я только стараюсь, отдѣлываясь отъ него, соблюсти всѣ правила, для посланниковъ данныя. Но этаго и не бываетъ. Мнѣ кажется, что можно жить такъ, чтобы или спать или всей душой съ восторгомъ служить пославшему.137

138 Не показывайте моего этаго письма людямъ, не любящимъ Хр[иста). Я писалъ какъ попало, и ошибки словъ могутъ отнести къ мысли, а она дорога. Вы поймете и, можетъ быть, вамъ будетъ что-нибудь на пользу.¹

Полностью печатается впервые. Большой отрывок был напечатан в Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 18—19. На подлиннике не имеется никаких пометок Черткова, кроме архивного номера письма. На основной машинной копии письма — в общей серии этих копий, сделанных в Англии, но иногда не вполне точных — имеется датировка: «Тула, 2 февраля 1885 г.» На чем основана эта датировка, установить не удалось. Датируем расширительно, исходя из того, что письмо это, как видно из следующего письма, было написано из Ясной поляны, куда Толстой, пробыв два дня в Туле, приехал вечером 20 января и где пробыл, почти ежедневно бывая в Туле, до вечера 3 февраля. Судя по ежедневным письмам Толстого к Софье Андреевне, в которых он описывает свою деревенскую жизнь, наиболее вероятным днем написания этого письма является все же 2 февраля, о котором он говорит: «Я провел весь день дома: писал, читал и тихо сидел и думал».

Настоящее письмо Толстого написано, очевидно, из потребности поделиться своими мыслями с близким человеком, без определенного внешнего повода к тому. Предшествующее письмо Черткова, от 12 января, было получено Толстым еще за две недели до отъезда его в Ясную поляну. Это письмо Чертков писал в вагоне, по дороге в Лизиновку, после свидания с Толстым в Москве, где, судя по письму С. А. Толстой к Т. А. Кузминской от 9 января, он пробыл не менее трех дней. Приводим из этого письма Черткова строки, наиболее важные для понимания его отношений с Толстым: «Друг, дорогой друг Л[ев] Н[иколаевич], — пишет он,— я прочел вашу статью «Так что же нам делать» и в несколько часов отрадного волнения и умиления я еще больше, даже гораздо больше вас полюбил, хотя уже очень, очень любил вас, я глубже сошелся с вами... Многое выяснилось, где были пробелы в моем знакомстве с вами и о чем как-то всё не приходилось при коротких наших свиданиях расспросить. Но, главное, отрадно, так отрадно было убедиться, как аналогичны, параллельны были наши жизни, наши впечатления, наши мысли и наши заключения за последние годы. Я вполне, безусловно согласен со всем, что вы говорите, — вы сказали то, до чего я и додумался и дожился, но сказали с такою ясностью, неотразимою логикою, убедительностью и искренностью, что буквально при чтении слезы навертывались на глаза... Высказывая мысли, подобные тем, которые вы излагаете в вашей статье, и делая слабые, микроскопические попытки в жизни осуществлять те практические выводы, какие вытекают из этих мыслей, я постоянно встречал сопротивление и возражения. Эти возражения заставляли меня часто много думать и передумывать и проверять свои заключения... Разумеется, не только возражения, но и свои собственные внутренние затруднения и недоумения. Ваша статья привела мне на память... такие положения, и мне хотелось бы знать, согласны ли вы с ними. 1. Покуда138 139 где-нибудь на земле существует хоть один человек, не могущий заработать себе дневного пропитания, трудовыми деньгами можно назвать не все деньги, которые, вследствие тех или других условий, человек получает за свой труд, а только ту часть этих денег, которая удовлетворяет... минимуму необходимых потребностей для правильного поддержания своего существования и способности нормально трудиться дальше. Всё, что сверх этого, хотя и заработано, тем не менее составляет такие же «чужие» деньги, как и, напр., наследственные, п[отому] ч[то] оно есть такое же проявление ненормальных условий общежития между людьми. 2. Трудовыми деньгами следует называть необходимый для существования минимум тех денег, что человек получает не зa какой-нибудь определенный труд, а просто необходимый минимум вообще тех денег, которые свободно, без насилия с его стороны попадают в его руки. «Нетрудящийся да не ест» — справедливо, но никто не имеет права судить и решать для другого, что — труд, что — не труд...»

¹ Та же тема, что в настоящем письме к Черткову, — о «посланничестве» — еще пространнее развита Толстым в письме к Ге-сыну от 4 февраля 1885 г. (см. том 63) и много лет спустя, в Дневнике его от 4 апреля 1897 г. мы снова встречаемся с нею: «Спокойствие не потеряно, но душа волнуется... О Боже! Если бы только помнить о своем посланничестве, о том, что через тебя должно проявляться (светить) Божество!»

Отвечая, 5 февраля 1885 г., на письмо Толстого, Чертков пишет: «Милый друг, Л[ев] Н[иколаевич], с большим нетерпением и удовольствием прочел ваше письмо о посланничестве. Вы сказали много очень хорошего... Не могу теперь ответить вам, потому что сговорился... проверить окончание перевода вашей Исповеди».

* 43.

1885 г. Февраля 5—6. Москва.

Я вамъ писалъ изъ деревни. Теперь только пишу съ тѣмъ, чтобы сказать — посылаю слѣдующія тетради богословія. Остается немного. Мнѣ интересно — понадобится ли оно вамъ, и если кому, или вамъ понадобится, то пригодится ли?¹ На исключеніе тѣхъ мѣстъ, о кот[орыхъ] вы писали, я очень радостно согласенъ и благодаренъ.² Только сдѣлайте сами. Если бы я сталъ дѣлать, я бы все передѣлалъ, а время нужно на другое.

Л. Толстой.

Владиміру Григорьевичу

Черткову

32 Милліонная.139

140 Письмо печатается впервые. Лист почтовой бумаги, на котором оно написано, сложен втрое, краями в друг друга, как записки, отправляемые без конверта, с адресом без обозначения города, и имеет с наружной стороны несколько потертый вид — как бы от хранения в кармане. Очевидно, что письмо было послано не по почте, а «с оказией», вместе с рукописями, о которых в нем говорится. Предположительной даты рукой Черткова на нем не имеется, но на основной копии, сделанной в Англии, имеется дата: «М. 5 февраля». Происхождение ее выяснить не удалось, однако она является вполне правдоподобной: первая фраза письма указывает на то, что оно писалось уже из Москвы, куда Толстой вернулся из Ясной поляны 4 февраля. Но оно не могло быть написано и позже 6 февраля, потому что 7 утром Толстой уже посылает Черткову телеграмму (очевидно, в ответ на телеграфный же запрос его от 6-го февраля), из которой видно, что он ждет его в Москве. (См. телеграмму его, № 44, от 7 февраля.)

Письмо это во второй своей половине несомненно является ответом на письмо Черткова от 31 января, которое должно было прийти в Москву до возвращения Толстого из Ясной поляны и было прочитано им лишь по приезде. Приводим из него всё существенное: «Признаюсь, что пишу вам больше из желания получить в ответ письмо от вас, — говорит Чертков.— Наконец удалось поручить одному художнику нарисовать акварели искушения и воинов Пилата и сделать рисунки для дешевого издания «Чем люди живы», «Бог правду видит» и «Кавказского пленника»... Вчера я был с Бирюковым на собрании кружка, в котором участвует Шаховской. Он делал род разбора литературного отдела книги «Что читать народу» [X. Д. Алчевской]. Говорили также о житиях святых и о том, следует ли их распространять или нет. Вашего «Кавказского пленника» я в первый раз прочел теперь. Мне понравился рассказ в высшей степени. Но скажу вам откровенно про одну вещь... В двух местах сочувствие и веселое одобрение читателя возбуждается такими поступками Жилина, которые с первого взгляда кажутся находчивостью, а в действительности— ни более, ни менее, как обман для достижения своей цели. На стр. 20 сказано: «Заболел paз татарин, пришли к Жилину: «поди полечи». Жилин ничего не знает, как лечить. Пошел, посмотрел, думает: «авось поздоровеет сам». Ушел в сарай, взял воды, песку, помешал. При татарах нашептал на воду, дал выпить. Выздоровел на его счастье татарин». Затем еще на стр. 23. Жилин, желая пойти на гору высмотреть окрестную местность, говорит малому, сторожившему его: «Я далеко не уйду, — только на ту гору поднимусь: мне траву нужно найти, — ваш народ лечить»... Если смотреть на Жилина, как на изображение живого человека с его достоинствами и недостатками, то с этой литературной точки зрения приведенные отрицательные черты, пожалуй, придают только больше реальности описываемому типу. Но я смотрю на книгу с точки зрения ее практического влияния на впечатлительного читателя, и я наверное знаю, что эти два места должны вызывать в таких читателях одобрительный смех и, следовательно, давать им еще один толчек в том уже слишком господствующем направлении, которое признает, что несравненно практичнее при достижении своих целей не слишком строго разбирать средства.140

141 Поэтому мне очень хотелось бы, чтоб вы мне позволили в лубочном издании пропустить эти несколько строк... — Раз коснувшись этого вопроса, я уже скажу вам... о том, что меня давно мучает в вашем рассказе «Бог правду видит». Когда начальник спрашивает о подкопе и говорит Аксенову: «Старик, ты правдив, скажи мне перед Богом, кто это сделал?» Аксенов отвечает : «Я не видал и не знаю». А между тем он «и видал и знает» и, следовательно, прибегает к сознательной лжи ради спасения своего товарища, между тем самый этот его поступок производит впечатление высшего подвига его жизни. И таким этот поступок мог бы остаться и при освобождении его от обмана. Аксенов мог сказать, что не он совершил подкоп, и промолчать относительно того, знает ли или нет, кто совершил. Если вы не находите, что ошибаюсь, то, Лев Николаевич, вы доставили бы мне настоящее счастье, еслиб немножко изменили это место сами для лубочного издания. — ...Вы вероятно видите Гаршина, кот[орый] поехал в Москву, и посоветуете ему, в каком роде написать для наших изданий. Он согласился написать краткий разбор картин лубочных, которые мы напечатаем с вашим изложением».

Упоминаемый в этом письме Черткова кружок, в котором участвовал Д. И. Шаховской (о нем см. прим. 2 к п. № 62 от 13—14 мая 1885 г.) был характерным явлением петербургской общественной жизни 1880-х гг. Целью его было изучение народной литературы и «литературы для народа» в прошлом и настоящем, составление ее общих и рекомендательных каталогов, издание книжек для народа. В кружок входили молодые люди, кончающие или кончившие университет, большинство которых стало видными научными и общественными деятелями: кроме названного уже Д. И. Шаховского, братья Ольденбурги — Фед. Фед. (1861—1914), деятель по народному образованию, и Серг. Фед. (1863—1934), филолог-индианист, с 1900 — академик; Ив. Мих. Гревс (р. 1860), профессор истории; Влад. Ив. Вернадский (р. 1863), профессор минералогии, с 1906 г. — академик, Андр. Никол. Краснов (1862—1914), географ-ботаник, путешественник, профессор географии; Александр Александр. Корнилов (р. 1862), писатель по вопросам истории и общественной мысли, и др. В 1885 г. кружок сблизился с членами редакции «Посредника», и на заседаниях его бывали Чертков, Бирюков, А. М. Калмыкова [см. прим. 10 к п. № 55 от 2 мая 1885 г.], Е. П. Свешникова [см. прим. 8 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.]. Две последние, несколько отдалившись от «Посредника», теснее примкнули к кружку Шаховского и Ольденбургов. Подробнее о кружке см.: А. А. Корнилов, «Воспоминания о юности Ф. Ф. Ольденбурга», «Русская мысль», 1916, 8, И. М. Гревс, «В годы юности», «Былое», 1918, 12 и 18.

¹ Толстой имеет в виду копию с рукописи его «Критика догматического богословия», заказанную им для Черткова по его просьбе.

² В виду разрешения, данного Толстым в настоящем письме, при напечатании «Кавказского пленника» в «Посреднике» в нем было выкинуто первое из указанных Чертковым мест — от слов «Заболел раз татарин»... до слов «Выздоровел на его счастье татарин». В посмертном изд. Полн. собр. соч. Толстого изд. Сытина, под ред. Бирюкова, М. 1913 г., оно было141 142 восстановлено (см. т. XIV, стр. 94). — В рассказе «Бог правду видит» Толстой установил следующую окончательную редакцию для того места, на которое указал ему Чертков. — «Не могу сказать, ваше благородие. Мне Бог не велит сказать. И не скажу. Что хотите со мной делайте — власть ваша. — Сколько ни бился с ним начальник, Аксенов ничего больше не говорил». В этой редакции рассказ напечатан им как в «Посреднике», так и в более поздних Собраниях сочинений [см. изд. Сытина 1913 г., т. XIV, стр. 80].

* 44.

1885 г. Февраля 7. Москва.

Я Москвѣ радуюсь васъ видѣть.

Толстой.

Телеграмма, адресованная Черткову в Петербург. Печатается впервые. На телеграфном бланке подлинника пометка рукой Черткова: «№ 44» и служебная отметка: «Подана 7/II 9 ч. 5 м. н. Москва». Датируем согласно этим данным.

Телеграмма эта, вероятно, является ответом на несохранившийся телеграфный запрос Черткова: судя по тексту ее, нужно думать, что, не получивши еще письма Толстого от 5—6 февраля, он сомневался в том, вернулся ли уже Толстой в Москву.

* 45.

1885 г. Февраля 15. Москва.

Савихина¹ пришлю завтра. Ученіе апостоловъ² исправляю пришлю.

Толстой.

Телеграмма. Печатается впервые. На телеграфном бланке подлинника пометка «№ 45» и служебные отметки: «15/II. Под. 5 ч. 45 д.» Датируем согласно этим данным.

Телеграмма эта и в данном случае является ответом на несохранившуюся телеграмму Черткова. Из письма его от 16—17 февраля видно, что оно было первым его письмом после поездки в Москву, где он был у Толстого вместе с Л. Е. Оболенским (о нем см. прим. 8 к письму № 46 от 24 февраля). Судя по письму Оболенского к Черткову от 10 февраля (AЧ), они должны были выехать в Москву вечером указанного дня. Пробыли они там не долее, чем до 13 февраля, так как к 15 февраля Чертков успел уже послать Толстому телеграфную просьбу о возвращении рассказа Савихина и о присылке перевода «Учения двенадцати апостолов» (см. ниже, прим. 1 и 2).142

143 ¹ Повидимому, речь идет о рукописи рассказа Савихина (см. прим. 2 к письму № 41 от 2—3 янв. 1885 г.) «Дед Софрон», которую Чертков привез показать Толстому, как подходящую для «Посредника»: ее нужно было срочно вернуть в Петербург, так как названный рассказ шел в набор для мартовской книжки «Русского богатства» (см. ниже, прим. 6 к п. № 46 от 24 февраля), откуда он был перепечатан «Посредником». Он был выпущен в количестве 100 000 экземпляров и имел такой огромный успех у народного читателя, что через три месяца пришлось думать о втором издании. В письме Черткова к Бирюкову от 17 октября 1885 г. дословно приводится следующее сообщение Толстого о «Деде Софроне», написанное им для «внесения в собрание отзывов» об изданиях «Посредника»: «Я захожу по вечерам в школу, где собираются взрослые слушать чтения и бывают беседы, очень хорошие... Здесь Софрон имеет поразительный успех и трогает сердца. Л. Н. Т.» (AЧ). См. также письмо № 81 от 11 октября 1885 г.

² «Учение двенадцати апостолов» — один из древних памятников церковной письменности, относящейся к концу I или началу II в. н. э. и открытый в 1875 г. в библиотеке иерусалимского монастыря. Работая над переводом его, Толстой писал Софье Андреевне: «Сел заниматься над переводом 12 апостолов. Оно очень заняло меня. Оно очень глубоко и может выйти большой важности народная книга, что я и сделаю» (см. т. 83, письмо от 29 января 1885 г.). Очевидно, что при свидании с Чертковым Толстой говорил ему об этой вещи, как о предназначенной для «Посредника», но еще не вполне готовой к печати. Как видно из письма его к кн. Л. Д. Урусову от 26 февраля того же года, работа его над переводом и предисловием к «Учению двенадцати апостолов» несколько затянулась. Напечатать эту вещь в «Посреднике» по цензурным условиям не удалось. Она была напечатана, без подписи Толстого, в журн. «Детская помощь», 1885 г. № 8. См. об этом письмо № 71 от 17—18 июня 1885 г. и прим. 4 к нему, а также комментарии к «Учению двенадцати апостолов» в т. 25.

* 46.

1885 г. Февраля 24. Москва.

Это письмо написалъ Орловъ¹ въ отвѣтъ на письмо однаго Лисицына,² но полученнаго мною и к[оторое] я показалъ Орлову. Смыслъ письма Лисицына такой: какъ понимать слова Христа — X, 34, 35, 36, 37, 38 Матθея, въ особенности 34.³ Онъ спрашиваетъ: «Какую религію избрать въ жизни, религію любви и снисхожденія къ людскимъ слабостямъ — путь совершенствованія и всепрощенія, или, по духу ученія 34-го стиха, слѣдуетъ взять принесенный мечъ и проникнуться духомъ порицанія, кары и неустанной борьбы». Я приписалъ ему нѣсколько словъ,⁴ но отвѣтъ Орлова, вырвавшійся у него, —143 144 прекрасенъ. Орловъ знаетъ этихъ людей — онъ говоритъ, это зарождающiйся, колеблющійся революціонеръ.⁵— Что вы дѣлаете, милый другъ. Давно нѣтъ отъ васъ писемъ. Книжки Р[усскаго] Б[огатства]⁶ и «Два полюса»⁷ получилъ. И то и другое хорошо, какъ я и ожидалъ. — Въ романѣ есть очень хорошія мѣста — есть и много недостатковъ литературныхъ, т. е. порожденныхъ нашей скверной литературой. — Я остаюсь при моемъ мнѣніи — Оболенскій человѣкъ, выплывающій изъ бездны и хватающійся уже за берегъ.⁸ Что онъ будетъ дѣлать на берегу? — Это не мѣшаетъ тому, чтобы я признавалъ вполнѣ, что его журналъ самый близкій мнѣ по направлению, и непремѣнно помѣщу у него. Я даже думаю прислать ему отрывки изъ «Ч[то] н[амъ] дѣлать».⁹ Я сдѣлаю это, когда вновь займусь этой статьей. Теперь же я на время удалился отъ нея. Я былъ нездоровъ съ недѣлю и былъ поглощенъ Georg’eмъ и послѣдней и первой его книгой, — Progress and Poverty, к[оторая] произвела на меня очень сильное и радостное впечатлѣніе.¹⁰ Прочтите, когда будетъ время. Оболенскому необходимо прочесть. Книга эта замѣчена, но не оцѣнена, п[отому] ч[то] она разрушаетъ всю эту паутину научную, Спенсеро-Милевскую¹¹ — все это толченіе воды, и прямо призываетъ людей къ нравственному сознанію и къ дѣлу и опредѣляетъ даже дѣло. Есть въ ней слабости, какъ во всемъ человѣческомъ, но это настоящая человѣческая мысль и сердце, а не научная дребедень. Я здѣсь поручилъ узнать его адресъ и хочу написать ему письмо.¹² Я вижу въ немъ брата, однаго изъ тѣхъ, к[оторыхъ] по ученію Апост[оловъ] любишь больше, чѣмъ свою душу.¹³ — Ученіе Апост[оловъ] я отдалъ Маракуеву.¹⁴ Онъ хотѣлъ попытаться провести черезъ цензуру. Оболенскому, я думаю, неудобно напечатать. А впрочемъ, пришлю. У меня есть планъ вмѣсто поѣздки въ деревню проводить Урусова въ Крымъ.¹⁵ Не знаю, захочетъ ли Богъ, a мнѣ улыбается. Цѣлую васъ, милый другъ. Дай Богъ вамъ того же спокойствія и счастія, к[оторыя] я все больше и больше испытываю, независимо отъ всѣхъ внѣшнихъ условій, и даже — отъ здоровья. Поклонитесь отъ меня Лизаветѣ Ивановнѣ и попросите ее, чтобы она была снисходительна и добра ко мнѣ.

Полностью печатается впервые. Отрывок был напечатан в Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 31. Подлинник представляет собой большую144 145 приписку Толстого, сделанную на копии письма В. Ф. Орлова к М. М. Лисицыну (см. ниже, прим. 1 и 2). Даты на письме Орлова, как и пометки Черткова, указывающей приблизительную дату приписки, на подлиннике нет. Датируем, основываясь на том, что письмо это — как видно из ответного письма Черткова, было получено им 27 февраля, а время от написания письма до получения его в Петербурге занимало обычно около двух суток. Кроме того, письмо Толстого к Лисицыну, посланное ему вместе с письмом Орлова и написанное несколько ранее, чем это письмо к Черткову, сохранилось с конвертом, на котором имеется московский штемпель от 24 февраля, — значит, письмо к Черткову было написано не ранее 24 февраля.

Письмо это в значительной своей части, относящейся к Л. Е. Оболенскому (о нем см. ниже, прим. 8), является ответом на большое письмо Черткова от 16—17 февраля, написанное вскоре после свидания его с Толстым в Москве (см. комментарий к № 45, от 15 февраля). Приводим из этого письма все наиболее существенное: «Я был третьего дня у редактора книг Комитета Грамотности, передал ему ваше разрешение и указал на пропуски и изменения в книгах, — пишет Чертков. — Он, разумеется, охотно на всё согласился. Причем сообщил, что он сам написал предисловие к Севастопольской Обороне и чувствует, что оно написано весьма плохо. Я ему объяснил, что вы не думали осуждать это предисловие в литературном отношении, а только, что оно противоречит вашим убеждениям, так как настраивает читателя в сторону сочувствия войне и оправдания ее. Он сказал, что он вполне понимает ваш взгляд и даже сочувствует ему, но он выразил опасение, что по выпуске предисловия книга эта будет исключена из списка произведений, одобренных для распространения в войсках и что поэтому она получит гораздо меньшее распространение... Однако мы разошлись, вполне согласившись, что вы... как автор имеете полное право ожидать точного исполнения вашего желания.— Я вернулся в Петербург с Оболенским и много с ним говорил. Он мне больше и больше нравится, и я все больше прихожу к убеждению, что он действительно заодно с нами. Часто, когда он пускается в научную терминологию и подымает всякие философские системы, я боюсь за предстоящие выводы и опасаюсь, что они окажутся в противоречии с простыми, ясными положениями Христа. Но выходит наоборот... Я теперь читаю его роман «Два полюса», который мне очень нравится по направлению... Я уверен, что если мы его поддержим, то легко можем обратить его журнал в путь для проведения учения Христа. Я был вполне уверен, что, когда он затронул с вами вопрос о материальной поддержке журналу, он не думал о себе, а о деле исключительно. И теперь я в этом окончательно убедился. Ему приходится тратить много усилий и времени для того только, чтобы сводить концы с концами, и потому приходится пользоваться часто материалом слабым. Он согласен поэтому совсем сбыть журнал в чужие руки (только человеку нашего направления) и желал бы только сотрудничать для дальнейшего развития своей идеи — обнаружения полного согласия научных выводов с основаниями учения Христа, — довольствуясь самым малым заработком для пропитания себя и семьи. Я положительно уверен, что здесь он совсем искренен, и вот что сам думаю про145 146 это: представляется удобный случай для попытки содействия объединению лучших из пишущих людей для проведения в общество христианского учения в применении к оценке и освещению самых разнообразных явлений нашей жизни. И я думаю, что такой опыт принесет столько же добра писателям, сколько и читателям. Ведь ломает же и гнет всякий журнал, всякая газета естественное направление каждого сотрудника под свою специальную тенденцию. Отчего же не делать того же самого в хорошую сторону? оно будет легче, п. ч. не ломать и гнуть придется, а только вызывать и поддерживать лучшие стремления всякого человека... Следовало бы поддерживать Русское богатство, издавать (всего лучше в связи с ним) газету, и — у нас будет три пути (считая лубочные издания) для проведения мысли Христа в самых разнообразных формах и приемах. Мы этим дадим возможность массе «интеллигентов» применить свои силы к общей пользе, и сама работа в таком направлении будет вызывать в них те общечеловеческие, христианские начала, которые теперь в литературе подавляются и искажаются. Быть может, даже наверное, не сегодня так завтра, вы найдете среди людей, сочувствующих вам и вашей задаче, таких, которые готовы будут посвятить на это дело часть свободных матерьяльных средств, находящихся в их распоряжении; другие, и их будет много, посвятят свои природные средства, свой труд, талант, свое развитие. Разумеется искусственно, насильственно вызвать этого нельзя; но насколько я могу судить, присматриваясь к людям, которых встречаю у вас и не у вас, время для этого настало, люди готовы пуститься по этому направлению». «Редактор книг Комитета Грамотности», о котором говорится в этом письме, — Александр Фомич Петрушевский (1826—1904) — ген.-лейтенант, автор популярных исторических книг, деятельный член Петербургского Комитета грамотности, существовавшего при Имп. Вольно-Экономическом О-ве с 1861 до 1896 г., когда Комитет был разгромлен правительством. В числе равных отраслей деятельности Комитета, имевшего целью содействие народному образованию, было и издание для народа лучших русских авторов. Из произведений Толстого в течение 1884 и 1885 г. Спб. Комитетом грамотности были напечатаны с его разрешения «Кавказский пленник», «Бог правду видит», «Чем люди живы».

¹Владимир Федорович Орлов. См. о нем прим. 5 к п. № 37 от 2 дек, 1884. О письме его см. ниже, прим. 5.

²Михаил Михайлович Лисицын (1862—1913) — в то время молодой человек, окончивший гимназию в г. Ельце, Орловской губ., откуда он и написал Толстому. В следующие годы, занимаясь литературой, он в то же время учился в харьковском, а затем дерптском ветеринарном институте. Затем заведовал русской общественной библиотекой в Дерпте и писал публицистические статьи в местных изданиях, а в 1893—1894 г. редактировал в Риге газету «Прибалтийский листок», где пытался проводить принцип братского отношения между народностями Прибалтийского края, однако с уклоном в сторону «обрусения». Перебравшись в центральную Россию, напечатал в «Русск. старине», 1904, октябрь-декабрь, статью под заглавием «Десять лет в прибалтийском крае». В последние годы жизни работал ветеринарным врачом в Сахалинской области. — Отношения146 147 его с Толстым начались в 1885 г. с того письменного запроса его, о котором говорится в комментируемом письме Толстого, и продолжались, по-видимому, до 1891 г. В 1888 г. Лисицын побывал в Ясной поляне. Толстой це нил его с нравственной стороны, признавая, в письме к нему от 30 ноября 1888 г., что в нем «есть та главная сила души, которая дает цену жизни для себя и для других — сила самосознания, суда над собой» (см. т. 64).

³В указанных Лисицыным ст. 34—38 X гл. Евангелия от Матфея говорится : «Не думайте, что я пришелъ принести миръ на землю ; не миръ пришелъ я принести, но мечъ. — Ибо я пришелъ раздѣлить человѣка съ отцомъ его, и дочь съ матерью ея, и невѣстку со свекровью ея. И враги человѣку домашніе его. Кто любитъ отца или мать болѣе, нежели меня, не достоинъ меня; и кто любитъ сына или дочь болѣе,нежели меня, не достоинъ меня. И кто не беретъ креста своего и не слѣдуетъ зa мною, тотъ не достоинъ меня». Комментируя эти слова в V гл. своего соч. «Соединение, перевод и исследование 4-х Евангелий», Толстой пишет: «Только если понимаешь..., что Иисус запрещает всякого рода не только убийства, но противление злу... запрещает суд, т. е. наказания, всякое противодействие насилию и похищению, и потому запрещает собственность, как и поняли его первые ученики, запрещает отдельность народов, пресловутую любовь к отечеству, — тогда только понятны те гонения, которым подвергся Иисус, ученики его первые и последующие... Понятно и разделение, которое должно произойти между людьми, о котором он говорит».

⁴В своем ответе Лисицыну, представляющем собой приписку к письму Орлова, Толстой говорит: «Я показал письмо ваше близкому мне человеку — Орлову и вот он написал вам это. Я подписываюсь под каждым словом его письма. Я то же самое говорил в книжке «В чем моя вера». Если вы не читали, то найдете там всё, что я успел ответить на этот ваш вопрос. На последний вопрос ваш: какой путь избрать — самоотвержения или смирения или борьбы? отвечаю: проникнуться истиной учения Христа, и эта истина научит вас всему—научит, когда борьба порицания, обличения, когда самоотречение, но самосовершенствование — всегда».

⁵Приводим письмо Орлова к Лисицыну, о котором говорит здесь Толстой, в наиболее существенных частях его: «Родной мой! Вы не ищете того, чтобы уразуметь учение Христа, а ищете того, чтобы вам самим хотелось уразуметь в нем. Вы поранены неправдой жизни и ищете того, чтобы унять ту боль и те муки, которые причиняет вам ваше пораненое сердце. Вы ищете утоления боли и думаете найти его «в неустанной борьбе». Но правда живет в вас, и она... дает вам всё-таки чувствовать неправду того, на что вас толкают только: ваша личная боль, ваше личное страдание. Вы... ищете оправдания в указанных вами словах Христа. Но Христос не пришел ни обвинять, ни оправдывать... Он пришел сказать истину. «Ищите истины, и Истина сделает вас свободными». Но эта же Истина сделает и то, чего вы теперь как будто желаете так: она сделает, что могут быть врагами нашими даже домашние наши...; она может породить разделение, поднять меч, но не меч в моих руках против других, но меч этих других на меня самого. Но может быть еще худшее и острого лезвия меча: отделение, одиночество, клевета, обида, напраслина, презрение147 148 всех и собственные при этом сомнения и колебания и удвоенные отсюда страдания — всё это может быть ужаснее и самого креста Христова, который был легче для Него тем, что Он шел на него добровольно... Но кто не берет креста своего и не следует зa Истиной, тот не достоин ее. — А Истина — в следующем: «Не противься злому!... Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, добро творите ненавидящим вас»... — Не знаю почему, но нудит меня что-то сказать вам еще и следующее. Никогда не бывши революционером, но любя их, как истинно страдающих, и всячески домогаясь, чтобы снять с души их истому их, я всю жизнь мою (мне 42 года) вожусь с ними: и два года в крепости сидел и судим был; меня освобождали, оправдывали и снова несколько раз брали... Брали меня по недоразумению. Но чего я искал — искал сознательно и добился своего: Я знаю вас... И так как я хотел понять самых лучших из вас, то и знаю именно, именно этих лучших. — Ваши страдания от неудовлетворенной любви к истине, от любви к человеку и человечеству... И теперь не любовь и истина, а только эти страдания... Но плюньте на них. Что наши личные страдания перед тем, что может освободить и всех и от всяких страданий?!... А это истина. Ищите ее».

⁶Ежемесячный журнал, редактором-издателем которого с 1883 по 1891 г. был Л. Е. Оболенский (см. ниже, прим. 8). В 1891 г. журнал перешел в руки писателей-народников, во главе с Н. К. Михайловским.

⁷«Два полюса» — роман М. И. Красова (Л. Е. Оболенского), напечатанный сначала в ж. «Мысль» за 1883 г., вышедший в том же году отдельной книгой и перепечатанный в сборнике Красова: «Два полюса. Роман и вторая серия рассказов «Жаждущие света», Спб. 1885. Роман, очевидно, произвел впечатление на Толстого, потому что в письме к кн. Л. Д. Урусову от 26 февраля 1885 он рекомендует роман «Два полюса» его вниманию (см. т. 63).

⁸Леонид Егорович Оболенский (1845—1906), — писатель, журналист. Сын землевладельца Орловской губ. Слушал лекции в Спб. университете и Медико-хирургической академии по естественным наукам и в Московском университете по юридическим наукам и философии. В 1866 г. был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Обвинялся в недонесении о существовании известного ему тайного общества и в агитации среди рабочих. С 1878 г. вместе с проф. Вагнером издавал журнал «Свет», позднее переименованный в «Мысль», где был напечатан ряд его беллетристических произведений и критических, научных и философских статей. В 1883 г., приобретя в собственность «Русское богатство», нес на себе огромный труд в виду недостатка нужных оборотных средств. Среди журналистов 1880-х гг. Оболенский занимает особое место: эклектик по своему мировоззрению, он соединяет отрицание материализма и позитивизма с приверженностью к эволюционным теориям и вместе с тем, тяготея к вопросам этики, близко подходит к некоторым сторонам учения Толстого. Отсюда и перебои в отношении к нему со стороны Толстого, то раздражающегося его эволюционным подходом к вопросам нравственности (см. непосланное письмо к Оболенскому в комментарии к п. № 52 от 12—15 апреля), то радуется на его работы (см. письмо к нему от 15—16 февр. 1886, т. 63). Общая же оценка его журнала выражена Толстым в письме148 149 его к нему в следующих словах : «Вы пишете уныло, а я за вас, за ваш журнал и вашу работу всегда радуюсь. Как ни много читателей других журналов, читатели эти люди готовые, кладут на стол книжку своего направления журнала и потом отыскивают в ней, нет ли чего почитать. Но только одни читатели «Р. Б.», учителя, фельдшерицы, студенты, курсистки читают для того, чтобы найти направление» (см. письмо к Оболенскому от 17 (?) окт. 1886 г., т. 63). В 1891 г., вынужденный отказаться от издания «Русск. богатства», он сотрудничал в газете «Новости» и «Одесский листок», в журнале «Новое слово» (ред. С. Н. Кривенко) и занимался редактированием переводов сочинений Фулье, Тарда, Гефдинга и др. Большая часть самостоятельных трудов Оболенского была напечатана в издаваемых им журналах. Отдельными изданиями вышли затем: «Развитие чувствований и опыт их новой классификации», Спб., 1884; «Л. Н. Толстой, его философские и нравственные идеи» (7 статей о Толстом), Спб., 1886; «Нравственное воспитание ребенка с точки зрения современной науки», Спб., 1887.

⁹Отрывки из статьи «Так что же нам делать» были, действительно, вскоре даны Толстым Оболенскому и напечатаны, с цензурными сокращениями, в «Русск. бог.» зa 1885 г., под отдельными заголовками: «Жизнь в городе» (№ 3—4), «Из воспоминаний о переписи» (№ 10), «Деревня и город» (№ 12).

¹⁰Генри Джордж (Henry George, 1839—1897) — северо-американский писатель-экономист, идеями которого Толстой увлекался со времени первого знакомства с его книгами в феврале 1885 г. до конца жизни. Названная им в письме книга Джорджа «Progress and Poverty» («Прогресс и бедность») вышла в свет в 1879 г.; книга, которую он не называет, обозначая ее, как «последнюю» книгу того же автора — «Social Problems» («Общественные задачи») относится к 1884 г. Джордж род. в Филадельфии, в юные годы совершил много путешествий в качестве простого корабельного служащего, затем сделался журналистом, в 1872 г. основал в Сан-Франциско социалистическую газету «Evening Post», в конце 1880-х гг. переселился в Нью-Йорк, где сделался редактором рабочей газеты «Standart». Популярность его, как писателя и человека, была огромная, и когда он умер — похороны его превратились в грандиозную народную демонстрацию. В первом же крупном труде своем — книге «Прогресс и бедность», — вскоре переведенном на все европейские языки, Джордж выступает страстным проповедником идеи национализации земли, и, как средства, ведущего к этой цели, «единого земельного налога», который, поглощая все доходы землевладельцев, получаемые ими путем эксплуатации трудящихся, приводил бы их к отказу от земельной собственности. О том, какое впечатление произвела на Толстого эта книга Джорджа, можно судить на основании письма его к Софье Андреевне, написанного за три дня до комментируемого письма к Черткову : «Читаю своего George'а — пишет он. — Это важная книга. Это — тот же важный шаг на пути общей жизни, как освобождение крестьян, — освобождение от частной собственности земли... Мои требования гораздо дальше его, но это шаг на первую ступень той лестницы, по которой я иду» (см. письмо к Софье Андреевне от 21 февраля 1885 г., т. 83). Идея национализации земли посредством149 150 единого земельного налога настолько владела Толстым и во все последующие годы жизни, что он неустанно популяризировал ее в личных беседах со своими посетителями, а также в небольших книжках, предназначавшихся для массового читателя и издаваемых «Посредником». Таковы брошюры Толстого: «Великий грех», М. 1905 и «Единственное разрешение земельного вопроса», М. 1907. Кроме того, Толстой написал предисловие к русскому переводу книги «Social Problems», сделанному С. Д. Николаевым (Генри Джордж «Общественные задачи». Изд. «Посредник», М. 1907), зa издание которой официальный представитель «Посредник» в те годы — И. И. Горбунов-Посадов, был привлечен к суду. Подробнее см. прим. к письму Г. Джорджу в т. 69.

¹¹Герберт Спенсер (H. Spencer, 1820—1897) — английский философ-позитивист, автор серии научных трудов, под общим заголовком «Система синтетической философии», в которых он излагал, с эволюционной точки зрения, основные принципы биологии, психологии, социологии и этики.— Джон Стюарт Милль (J. S. Mill, 1806—1873) — английский ученый и мыслитель позитивного направления, автор «Оснований политической экономии» и «Системы логики». В 70-х и 80-х гг. прошлого столетия сочинения Спенсера и Милля имели огромное влияние на умонастроение русской интеллигенции. Толстой, напротив, с молодых лет был противником эволюционных теорий и позитивной философии, и о «спенсеро-милевских» подходах к волнующим его вопросам этики и общественности не мог говорить без возмущения. (См. гл. XXX соч. «Так что же нам делать», т. 25.)

¹² Мысль написать письмо Генри Джорджу в то время не была осуществлена. Толстой написал ему, в ответ на письмо, полученное от него, только 11 лет спустя — 8 апреля 1896 г.

¹³ Слова, цитируемые здесь Толстым, относятся к следующему месту из «Учения двенадцати апостолов» (см. прим. 2 к п. № 45 от 15 февраля 1885 г.): «Не держи зла на ближнего своего, не ненавидь никакого человека, но одних обличай, за других молись, а иных люби более души своей» (см. т. 25).

¹⁴Владимир Николаевич Маракуев — деятель по народному образованию и с 1882 г. издатель народных книжек художественных и сельскохозяйственных, под фирмой «Народная библиотека». В числе художественных вещей им были изданы и рассказы Толстого: «Чем люди живы», «Бог правду видит», «Кавказский пленник», разошедшиеся в десятках тысяч экземпляров. Им самим написаны брошюры: «О школьных библиотеках», М. 1884 и «Что читал и читает русский народ», М. 1886. В феврале 1884 г. Маракуев был в числе лиц, собиравшихся у Толстого для обсуждения проекта народного издательства (см. прим. 3 к п. № 4 от 17 февраля 1884 г.), осенью того же года, как видно из сохранившегося письма его от 1 окт., обсуждал с Чертковым те же вопросы о печатании книг для народа. В 1890—1891 г. издавал в Москве журнал «Сотрудник», в 1897—1900 работал в одесской газете «Южное обозрение». Намерение Маракуева провести через цензуру и напечатать «Учение двенадцати апостолов» не осуществилось.

¹⁵ Кн. Леонид Дмитриевич Урусов (ум. 23 сентября 1885 г.) занимавший150 151 в 1876—1885 гг. должность тульского вице-губернатора, переводчик книги «Размышления императора Марка Аврелия Антонина о том, что важно для самого себя», Тула, 1882, и переводчик на французский язык книжки Толстого «В чем моя вера» (см. прим. 7 и п. № 1 от 5 дек. 1883 г.). Познакомился с Толстым около 1879 г., не раз оказывал ему услуги в его хлопотах о крестьянах, которых притесняли помещики или местные власти, и, заинтересовавшись его новыми взглядами, постепенно проникся ими. Не представляя собою особенно яркой самобытной фигуры, Урусов привлекал Толстого своей сердечностью, образованностью, горячим интересом к философским и этическим вопросам, и отношения их, носившие характер знакомства «семьями», постепенно превратились в дружбу. В записях Дневника Толстого за 1884 очень часто мелькает имя Урусова — отмечаются его письма, его посещения, его увлечения теми или другими вопросами. В конце января — начале февраля 1885 г., во время пребывания своего в Ясной поляне, он чуть не ежедневно ездит кУрусову в Тулу, о чем сообщает в письмах к Софье Андреевне, не забывая коснуться вопроса о здоровье Урусова, которое вообще заботило его, так как Урусов был болен туберкулезом. Он даже сам ездил к известному доктору Захарьину советоваться по вопросу о его состоянии. В конце февраля 1885 г., когда для Урусова выяснилась необходимость поехать для поправления здоровья в Крым, а семья его была заграницей, у Толстого возникла та мысль проводить его, которую он выражает в комментируемом письме. 6 марта он, действительно, выехал из Москвы в имение тестя Урусова, Мальцова, Дятьково Брянского у. Орловской губ., где находился Урусов, проводил его в Симеиз и, пробыв несколько дней в Крыму, 24 марта вернулся в Москву. Убедившись во время этой поездки, что Урусов слабеет, он в последующие месяцы пишет ему чаще прежнего и с особенною теплотою. Так в письме к нему от 15 апреля он говорит: «Пожалуйста продолжайте мне писать и почаще, всё, что вздумается. Неинтересных мне от вас писем не было и не может быть». 25 мая он пишет ему: «За чаем во время разговора я всегда вспоминаю вас. Вот тут, говорю, Урусов вступил бы в разговор с обычной горячностью и доказал бы то, что мне хочется доказывать».

Отвечая 26 февраля 1885 г. на данное письмо Толстого, Чертков пишет ему: «Ответ Орлова мне понравился за исключением только того места, где он говорит, что крест Христа был легче креста, который некоторым из нас приходится выносить, потому что крест Его был добровольный. Насколько добровольным был крест Христа, настолько и наш должен быть добровольным, и наоборот. Вообще я боюсь этих предложений страдать больше Христа... Орлов часто говорит очень хорошие вещи, но иногда наоборот. Напр., мне было очень жаль, когда он перебил вас во время разговора с Оболенским и Златовратским, и вместо вас стал им отвечать. Он говорил с увлечением, и вы по-видимому понимали и ценили его чувство, но в его словах было и противоречие и односторонность, и он спутал весь разговор, который шел хорошо и последовательно. Вместе с тем он не только никого не убедил, но и повредил тому, что вы говорили».

151 152

* 47.

1885 г. Февраля 25—27. Москва.

Записочку эту передастъ мой другъ Николай Лукичъ Озмидовъ.¹ Онъ ѣдетъ въ Петербургъ по дѣлу изданія журна[ла], на к[оторый] деньги даетъ Сабашникова² и издаетъ Евреинова.³ Онъ никакого участія въ этомъ журналѣ не принимаетъ, кромѣ желанія помочь путаницѣ, въ к[оторую] запуталась Сабашникова. Мнѣ представляется, что изданіе это могло бы соединиться съ Оболенскимъ, или преобразоваться въ народную городскую газету. Сведите Озмидова съ Оболенскимъ и вообще содѣйствуйте тому, чтобы это дѣло приняло хоть не болѣе полезный, то менѣе вредный оборотъ. Кромѣ того, я радъ, что вы познакомитесь съ Озмидовымъ. До свиданія. Когда уѣду изъ Москвы, напишу.

Л. Т.

Письмо печатается впервые. Подлинник представляет собой листок почтовой бумаги, сложенной, как записка, без конверта. На нем пометка рукой Черткова: «№ 47», — без обозначения приблизительной даты. На основной копии, как и на копиях предыдущих писем, проставлена дата — очевидно, предположительная: 27 февраля 1887. Действительно, письмо это не могло быть написано позже 27 февраля, так как 28 февраля Толстой уже получил письмо Черткова от 26 февраля, с сообщением о намерении его выехать в Москву, на что и ответил в тот же день телеграммою (см. № 48). Но возможно, что это посылаемое с Озмидовым письмо Толстого было написано и ранее 27 февраля, однако никоим образом не ранее 25-го, потому что к 24 февраля должно быть отнесено предшествующее его письмо к Черткову (см. № 46), с сообщением о намеченном отъезде в Крым для сопровождения больного кн. Л. Д. Урусова, о чем в данном письме упоминается, как о вещи уже известной. Датируем соответственно этим соображениям.

Письмо это не является прямым ответом на какое-либо незадолго перед тем полученное письмо Черткова. Однако всё его содержание указывает на то, что в этот момент Толстой с необычайною горячностью принимал к сердцу вопрос о возникновении нового журнала «вредного» с его точки зрения уклона (каким являлся основываемый А. М. Евреиновой позитивный по мировоззрению и радикальный по своей политической окраске журнал «Северный вестник») и предпринимал со своей стороны всё возможное, чтобы средства, ассигнованные на этот журнал Н. В. Сабашниковой, направить на поддержку близкого ему по направлению «Русского богатства» Л. Е. Оболенского или на «народную городскую газету». Таким образом это письмо Толстого является косвенным ответом на письмо Черткова от 16—17 февр., в котором он говорит о необходимости создать орган печати, объединяющий «лучших из пишущих людей для проведения152 153 в общество христианского учения» (см. комментарии к п. № 46, от 24 февр. 1885 г.).

¹См. прим. 1 к письму Толстого № 3 от 24 января 1884 г.

²Нина Васильевна (по офиц. документам Антонина Вас.) Сабашникова (р. в 1861 г.) — сестра московского издателя М. В. Сабашникова, вышедшая впоследствии замуж за А. В. Евреинова. По окончании Высших женских курсов Герье стремилась к общественной деятельности и, познакомившись в 1883г. с А. М. Евреиновой, предоставила ей в дальнейшем значительные средства для основания журн. «Северный вестник». Толстой, пытаясь повлиять на нее в вышеуказанном смысле, как нам известно, сам заходил к ней для беседы на данную тему, но она осталась верна своему решению. Высказанная в его письме мысль о соединении вновь возникающего журнала с «Русск. богатством» Оболенского не могла осуществиться уже потому, что как задачи, так и умонастроения Оболенского и Евреиновой были совсем не сходны.

³ Анна Михайловна Евреинова (1844—1916) — первая русская женщина, получившая за границей степень доктора прав. Училась в Гейдельбергском и Лейпцигском университетах. Написала ряд научных работ по специальным вопросам права. Основав во второй половине 1885 г., в Петербурге, журн. «Северный вестник», сделалась редактором его. Первое время в журнале видную роль играл Н. К. Михайловский; к сотрудничеству в беллетристическом отделе привлечены были Короленко, Чехов; большое место уделялось статьям областного характера. К началу 1890 г. материальное положение журнала стало затруднительным, и Евреинова принуждена была передать его в другие руки. Умерла она в большой бедности, в Гатчине.

* 48.

1885 г. Февраля 28. Москва.

Я жду Москвѣ до воскресенья.

Толстой.

Телеграмма печатается впервые. На телеграфном бланке — служебные пометки: подана 28/II в 3 ч. 5 д., на основании которых и проставляем дату.

Телеграмма эта является ответом на письма Черткова от 24 и 26 февраля, с сообщением, что он намерен побывать в Москве, и с некоторым беспокойством по вопросу о том, застанет ли он там Толстого, который собирался в Крым для сопровождения больного кн. Л. Д. Урусова. В первом из этих писем Чертков, между прочим, говорит: «Через неделю должны быть готовы все рисунки к лубочн. книжечкам и обе большие картины. Тогда отвезу их сам опять к Сытину, так как очень важно, чтобы первые издания вышли хорошо во всех подробностях. Будете ли вы тогда в Москве? — Сейчас получил последний № Русской мысли с лаконическою, но слишком содержательною заметкою об участи вашей статьи. [«Так что же нам153 154 делать». Статья была запрещена цензурою.] У меня в комнате сидит переписчик и переписывает эту статью. Я ее литографирую. Знаете, —относительно этой статьи я остался того же мнения, как в начале, что она хорошая — в настоящем смысле слова. Но с тех пор мне часто пришлось наблюдать впечатление, которое она производит на самых различных читателей, и я понял, что если б вы теперь передали те же мысли, те же чувства в образах, в притчах, то произвели бы более сильное впечатлеление... Против так называемой художественной формы изложения, когда она действительно художественна, когда содержание справедливо и когда оно написано под влиянием глубокого искреннего чувства, — невозможно возражать. Сколько мне ни приходилось говорить о ваших книгах, ни один человек не брался опровергать мысль книжки «Чем люди живы», это просто невозможно, потому что там ничего не доказывается и не выводится логически. А мысль проникает непосредственно во всё существо читателя. Между тем «Так что же нам делать?» вызывает другие впечатления. Там есть места, соответствующие «Чем люди живы», и это самые сильные места. Но есть и выводы, есть логические заключения, определение некоторых понятий, напр. о собственности, о деньгах. Для тех, кто не проникся еще основаниями, из которых вытекают эти определения, т. е. для большинства читателей, эти выводы не убедительны. Малейшая неточность, недомолвка, всё это бросается невольно им в глаза и предубеждает их против общей мысли статьи...» — В письме от 26 февраля Чертков пишет: «Завтра соберутся молодые люди кружка Шаховского. Я пойду и хочу предложить основательное изучение существующих лубочных изданий для выяснений приемов этого главного пути литературного общения с народом. — Завтра же должны быть готовы и все рисунки и картины первой серии. Я хочу сам их привезти к Сытину. Выеду, вероятно, в четверг и, надеюсь, в пятницу вас еще застать в Москве». — О кружке Шаховского см. комментарии к п. № 43 от 5—6 февраля 1885 г.

49.

1885 г. Марта 17—18. Симеиз.

Получилъ вчера ваше письмо и разсказъ.¹ Поправляю его. Можетъ быть, будетъ лучше. Еще написалъ небольшой разсказъ,² пришлю изъ Москвы. Я уѣзжаю 20-го. Жалѣю слово: христіанскомъ. Безъ него нѣтъ смысла въ заглавіи. — Жалѣю и раздробленія; но вообще радъ, что все сдѣлано такъ, какъ сдѣлано. — Урусовъ благодаритъ и исполнитъ, но не скоро.³

Толстой.

Петербургъ

32 Милліонная

В. Г. Черткову.154

155 Полностью печатается впервые. С небольшим сокращением в конце напечатано в ТЕ 1913 г., отдел «Письма Л. Н. Толстого», стр. 14. На открытом почтовом бланке подлинника рукою Черткова помечен только архивный №. Почтовые штемпеля: «Мисхорская 18 марта 1885», «С. Петербург 23 марта 1885». Датируем, исходя из штемпеля отправления.

Письмо это является ответом на письмо Черткова от 9 марта, написанное приблизительно через неделю после свидания его с Толстым в Москве, откуда Толстой, как уже указано, уехал 6 марта, сначала в Дятьково, Брянского уезда Орловской губ., где находился в то время больной кн. Л. Д. Урусов, потом, вместе с ним, в Крым, в Симеиз (об этой поездке см. подробности в т. 83, письма к С. А. Толстой за время 7—18 марта 1885 гг.).

Приводим письмо Черткова с некоторыми сокращениями: «Л[ев] Николаевич], присылаю вам на просмотр рассказ «Дядя Мартын» [см. ниже, прим. 1]. Я приложил листы чистой бумаги на случай, если вам придет в голову сделать какие-либо изменения или дополнения. Рассказ этот переделан с иностранного и совсем уже потерял автора, а потому мы можем совсем свободно обращаться с этим рассказом, а мысль его до такой степени важна и дорога, что желательно передать ее возможно трогательнее и убедительнее. Я получил от Иванова письмо с указаниями изменений в «Чем люди живы». Изменения эти я уже сделал и сегодня утром отправил обратно поправленные корректурные листы. — Иванов пишет еще, чтобы я выслал вам конец вашей статьи. Я телеграфировал сегодня вашей жене, чтобы узнать, куда именно вам писать, так как меня какое-то сомнение разбирает, действительно ли вам пришлось осуществить вашу поездку в Крым. Если узнаю, что вы туда поехали, то завтра вышлю вам печатный экземпляр вашей статьи, которую как раз сегодня кончают переписывать. Статья, присланная вами Оболенскому, будет напечатана в двух номерах. Так как следующий номер «Русск. богатства» уже в наборе, то мы разделили статью на две части с тем, чтобы напечатать первую немедленно, не присылая вам. Эта первая часть кончается описанием бального веселья и доходит до того места, где вы задаетесь вопросом, каким образом богатые могут так веселиться, когда другие бедствуют? Вторую часть мы вам пришлем для пересмотра. Первая часть уже у цензора, и мы еще не знаем его заключения. Мы с Оболенским внимательно перечитали статью, и он почти ничего не нашел, что бы показалось ему нецензурным. Только название — Жизнь в христианском городе — ему показалось очень рискованным в цензурном отношении, и потому мы решились пропустить слово «христианском». — Я очень занят. Разбор существующих народных книг... идет теперь у нас довольно быстро, благодаря Беликову [см. прим. 10 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.], который исключительно этим занимается. Мы от времени до времени собираемся, Бирюков, Беликов и я, чтобы отдавать друг другу отчет в прочитанных книгах и сообща выяснять наши сомнения. Скоро приступим к открытию склада для доставки книг учителям и другим лицам, живущим в деревне и не знающим, какие именно книги выписывать из всей массы книг, предлагаемых всевозможными обществами и частными издателями. Вместе с тем мы будем поддерживать письменные сношения с покупателями и собирать в складе отзывы155 156 читателей о доставляемых нами книгах». — Иванов, о письме которого говорит Чертков, переписчик Толстого (см. прим. 2. к п. № 10 от 27 марта 1884): вероятно за недосугом перед отъездом Толстой поручил ему написать Черткову, какие изменения он хочет внести в корректурные листы рассказа «Чем люди живы», печатавшегося в серии изданий «Посредника». Говоря о «конце статьи», Чертков имеет в виду запрещенную в «Русской мысли» статью «Так что же нам делать» (см. прим. 6 к п. № 15 от 25—27 апреля 1884 г.), отрывок из которой (ХХІV глава) был в то время предоставлен Л. Е. Оболенскому для напечатания в «Русском богатстве».

¹Рассказ, посланный Толстому Чертковым в русском переводе, «Дядя Мартын» (в оригинале «Père Martin») принадлежит французскому автору Р. Сайанс (R. Saillens) и вошел позднее в сборник его: «Récits et allegories», 3-е изд. которого, вышедшее в Тулузе в 1907 г., сохранилось в яснополянской библиотеке. Рассказы свои, имеющие религиозно-моралистический характер, Сайанс сначала излагал устно перед тулузской общиной евангелистов и затем уже стал отдавать в печать. «Père Martin», по-видимому, был напечатан впервые в каком-нибудь евангелическом журнале, откуда и был взят для перевода, помещенного без имени автора в журн. «Русский рабочий» (об этом журнале см. прим. 1 к п. № 50 от 25—26 марта 1885 г.). Толстой, значительно его переработав, озаглавил его «Где любовь, там и Бог». В издании «Посредника» он вышел в конце мая 1885 г. без имени Толстого. В перепечатке «Сиб. Комитета грамотности», изд. 1886 г., на обложке стоит имя Толстого. Авторство же Сайанса выяснилось для редакции «Посредника» значительно позже, когда переработка Толстого появилась на французском языке. См. об этом статью А. Е. Грузинского: ,,Источники рассказа Л. Н. Толстого «Где любовь, там и Бог»“, «Голос минувшего», 1913, март, а также комментарии к этому рассказу в т. 25.

²Рассказ, написанный Толстым в Крыму, во время пребывания его в Симеизе у кн. Л. Д. Урусова, — «Ильяс». Черновая рукопись его, хранящаяся в настоящее время в Толстовском музее в Москве, поступила туда из архива Урусова. Рассказ был написан, как текст к картине, но в виду того, что обещавший исполнить ее художник Н. А. Философов (см. ниже прим. 7 к п. № 51 от начала апреля 1885 г.) не сделал ее, и заказ на картину пришлось передать художнику А. Д. Кившенко издание это задержалось до конца сентября 1886 г. В начале же 1886 г. «Ильяс» был включен в изданный «Посредником» сборник рассказов, озаглавленный: «Царь Крез и учитель Солон и другие рассказы». См. комментарии к рассказу в т. 25.

³Как видно из дальнейших писем Черткова, он просил Л. Д. Урусова прислать сделанные им сноски на различные места Евангелия, цитированные или упоминаемые у Толстого в соч. «В чем моя вера». Урусову, очевидно, пришлось произвести эту работу при переводе названного сочинения на французский язык. Чертков хотел воспользоваться ею при редактировании перевода того же сочинения на английский язык.

156 157

* 50.

1885 г. Марта 25—26. Москва.

Я вернулся 3-го дня. Тамъ получилъ одно письмо ваше и разсказъ изъ Р[усскаго Рабочего]¹Я его поправилъ какъ умѣлъ. Я думаю, лучше. Еще написалъ маленькій разсказецъ, я думаю для картинки съ текстомъ.² Что дѣлать съ тѣмъ и другимъ?³ Бир[юковъ]⁴ разсказывалъ моимъ о участи отрывка въ Р[усскомъ] Б[огатствѣ]. Мнѣ непріятно печатать кастрированное, но если нужно, то мнѣ очень радостно отдать его именно въ этомъ уродливомъ видѣ. Моя carte blanche вамъ продолжается. Когда вы пріѣзжаете? — Всегда думаю о васъ. Напишу еще подлиннѣе, когда буду свободнѣе.

Л. Т.

Петербургъ

32 Милліонная

В. Г. Черткову.

Полностью печатается впервые. Отрывки были напечатаны в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 15. На открытом почтовом бланке подлинника имеются почтовые штемпеля: «Москва 26 марта 1385», «С-Петербург 28 марта, 1885». Из Дневника С. А. Толстой от 24 марта 1885 г. мы знаем, что Толстой вернулся в Москву 23 марта.

Заключающийся в этом письме вопрос Толстого — «Когда вы приезжаете?» ясно указывает, что оно написано до получения письма Черткова от 23 марта, в котором точно указано время проезда Чертковых через Москву. Также и ссылка на Бирюкова по вопросу об участи отрывка статьи «Так что же нам делать», печатающегося в «Русском богатстве», была бы неестественна, если бы Толстой уже прочел сообщение Черткова на эту же тему. Но задержавшееся в пути письмо Черткова от 23 марта дает полное освещение данному вопросу. Приводим его во всех существенных частях. Чертков пишет: «...Вы должно быть теперь вернулись из Крыма или очень скоро вернетесь. Я же с матерью собираюсь во вторник на Святой в деревню. На пути туда мы в Москве не остановимся. Там думаем пробыть 10 дней. На обратном пути, т. е. около 10 апр., мы хотим остановиться в Москве дня на три... Ваша статья для «Русс. богатства» [см. комментарии к п. № 49 от 17—18 марта] выдержала самые разнообразные манипуляции. Цензор «Рус. богатства», получив ее, очень взволновался и представил в цензурный комитет. Там вас боятся, как огня, и статью страшно урезали. Вычеркнули весь конец первой части о бале и много отдельных выражений. Напр., «Помилуйте, да есть 12-ти, а 13-ти и 14-ти сплошь да рядом, — сказал он весело». «Мне сказали, что они были на вечере, очень веселились, вернулись и уже спят». Подчеркнутое было вычеркнуто. Эпиграфы из Евангелия были также вычеркнуты. Однако, узнав о вашей статье, [председатель] засуетился, послал за нею. Послали157 158 и зa Оболенским. Оказалось, что высшие цензурные власти имеют инструкцию пропускать ваши статьи, делая сокращения только в самых крайних случаях. Поэтому некоторые из вычеркнутых мест были восстановлены, и статья была разрешена в том виде, в каком она и напечатана в «Рус. бог.»... Теперь, Л. H., про себя скажу вам, что появление в печати вашего описания нескольких случаев нищеты меня ужасно обрадовало. Сначала я был в течение целого дня возмущен цензурными урезками. И теперь мне больно, что сократили некоторые места, как напр, сопоставление колокольного звона с звуками выстрелов и пуль... Тем не менее и ослабленные ваши слова приносят громадную пользу. Судя по своему чувству, огорчению, я предчувствовал, что вам, как автору, должно быть еще тысячу раз больнее подобное заглушение некоторых из ваших слов. Ваша личность должна очень страдать, но позвольте мне вам высказать свое глубокое убеждение, что если б из-за этого вы дали бы завладеть вами нежеланию к печатанию ваших мыслей с такими урезками, то дело пострадало бы еще больше, чем ваша личность. Прачка, умершая под воротами, теперь не даром умерла. С нею вместе страдают многие, и ее страдания и смерть теперь облегчат участь многих ей подобных и побудят многих счастливых по обстановке людей обратить внимание на то, что прежде они просматривали. Я получил сегодня ваше открытое письмо... Ваши сожаления об искажениях в вашей статье меня так и кольнули в сердце, и мне стало опять так больно за вас. Меня ужасно обрадовало, что вы написали еще рассказ. Если вы еще не выслали его по почте сюда, то, пожалуйста, пошлите... Репин симпатичнейший человек. Он охотно взялся сделать рисунки к рассказу Савихина и уже исполнил их. Он очень сочувствует вашим мыслям, ценит последнюю статью (всю), которую я дал ему в рукописи. Он не берет за рисунки никакой платы и охотно делает их для нашей цели, так что им можно будет пользоваться. Ваш рассказ о братьях и золоте ему очень понравился и, когда нужно, он охотно сделает к нему и вообще подобным рассказам большие крашеные картины».

Статья, о которой говорит Чертков, — «Так что же нам делать» (см. комментарии к предыдущему письму, № 49, от 17—18 марта). — О Репине см. прим. 2 к п. № 55 от 2 мая 1885.— Рассказ Толстого «о братьях и золоте» — «Два брата и золото», написанный в это время для издания с картиной, которую и сделал, действительно, Репин. — О рассказе Савихина «Суд людской не божий или Дед Софрон» см. прим. 1 к п. № 45 от 15 февраля 1885 г. —

¹«Русский рабочий» — ежемесячный журнал евангелического направления, основанный в 1875 г. М. Г. Пейкер, близко стоявшей к Пашкову, и издававшийся после ее смерти дочерью ее А. И. Пейкер (о ней см. прим. 3 к п. № 36 от 13—14 ноября 1884 г.) В последние годы своего существования журнал подвергался особенно суровым репрессиям со стороны духовной цензуры, и в 1885 г. был закрыт. — Помещенный в «Русском рабочем» рассказ — «Дядя Мартын» (см. прим. 1 к п. № 49 от 17—18 марта 1885 г.)

²«Маленький рассказец для картинки с текстом» — «Ильяс» (см. прим. 2 к п. № 49 от 17—18 марта 1885 г.)158

159 ³ Как видно из письма Толстого к Л. Д. Урусову от 5 апреля 1885 г., рассказы эти были переданы им Черткову при проезде его с матерью, в конце марта, из Петербурга в Воронежскую губ.: Толстой «выезжал к ним» (очевидно, на вокзал) и «отдал ему статейки».

⁴Павел Иванович Бирюков (1860—1931) — один из ближайших друзей и последователей Толстого и его биограф. Происходил из семьи костромских дворян, обучался в привилегированных уч. заведениях — Пажеском корпусе, Морском училище и Морской академии. Познакомившись с Чертковым, а через него — 21 ноября 1884 г. — с Толстым, пренебрег открывавшейся перед ним учено-морской карьерой и, продолжая еще некоторое время, для заработка, служить в главной физической обсерватории, отдался вместе с Чертковым делу «Посредника». В период между 1888 и 1892 г. занимался на родине земледелием, потом работал с Толстым на голоде. В 1897 г. вместе с Чертковым и Трегубовым был выслан за протест против преследований духоборов, жил одно время в г. Бауске Курляндской губ., затем — с Чертковым в Англии, помогая ему в организации газ. «Свободное слово». С 1899 г., поселившись близ Женевы и работая на земле, издавал журнал «Свободная мысль» и написал книгу «Духоборы» (изд. «Поср.», 1907 г.). В то же время начал свой большой труд «Биографию Л. Н. Толстого», законченный только в 1923 г. В 1904 г. приехал в Россию. Работал над изданием Полн. собр. соч. Толстого, изд. Сытина, М. 1913 г. В 1927 г. поехал в Канаду для организации помощи духоборам, в 1929 г. заболел там и, разбитый параличем, был перевезен в Швейцарию, где и умер. «Биография Л. Н. Толстого» вышла в 4-х томах: I т. — М. изд. «Поср.», 1906 г.; изд. Ладыжникова, Берлин, 1921; изд. Госизд., 1923 г., II т. — М., изд. «Поср.»., 1908; изд. Ладыжникоьа, Берлин, 1921; изд. Госизд., 1923; III т. — Берлин, изд. Ладыжникова, 1921 и изд. Госизд., 1922; IV т. — М., Госизд., 1923. Переписка его с Толстым, снабженная его комментариями и дополненная его воспоминаниями, еще не опубликована. Подробнее см. прим. к первому письму Толстого к нему в т. 63.

* 51.

1885 г. Начало апреля. Москва.

Спасибо за ваши письма, милый другъ. Ваши замѣчанія о «Двухъ братьяхъ» справедливы. Я немного поправилъ въ этомъ смыслѣ. Писать въ этомъ родѣ буду, если живъ буду, но еще ничего не написалъ. Трудно объяснить отчего. Только вы напрасно приписываете этому важность. Не потому, что я другому приписываю важность, а только потому, что вы преувеличиваете. — Вы меня порадовали и заманили писать особенно тѣмъ, что говорите въ концѣ письма, что вы меня осуждаете,и скажете, за что, если я васъ вызову. Вызываю и очень прошу. Мнѣ это такъ нужно. И надѣюсь, что не затѣмъ, чтобы оправдываться,159 160 а чтобы воспользоваться. Я васъ мало осуждаю, даже совсѣмъ не осуждаю, потому что слишкомъ вы мнѣ дороги. И потому вѣроятно не вижу много дурного въ васъ. Я Сытину¹ (он б[ылъ] у меня съ Касатк[инымъ])² совѣтовалъ передѣлать фигуру Хр[иста], к[отораго] бьютъ.³ Надо, чтобъ было страданье. На книжечки я радуюсь, но больше на внѣшность, чѣмъ на содержаніе.⁴ Судъ людской⁵ мнѣ никогда не нравилось, и я имъ не займусь. Къ Ильясу⁶ я поручилъ сдѣлать картинку Философову. ⁷ Онъ женатъ на Писаревой. Онъ очень милый человѣкъ и художникъ, и ему полюбилось все дѣло. — Я занять все статьей Что дѣлать, все объ деньгахъ. Очень странно бы было, по той внутренней потребности, к[оторая] во мнѣ есть выяснить это дѣло, чтобы это было заблужденіе съ моей стороны. А можетъ быть. Оболенскому послалъ конецъ статьи съ Бирюковымъ милымъ, съ к[оторымъ] провелъ часа 1½, и нынче получилъ отвѣтъ Оболенскаго. Посылаю вамъ дурное письмо, которое я написалъ Об[оленскому] въ отвѣтъ на его.⁸ Познакомился я здѣсь съ Гротомъ-философомъ⁹ — онъ мнѣ очень понравился — надѣюсь, не только потому, что онъ раздѣляетъ мои взгляды. — Получилъ я еще «Рабочій»¹⁰ и читалъ его и нашелъ, что это очень, очень хорошо. Есть недостатки, но я читалъ съ пользой для души. — Леля¹¹ выздоравливает. Передайте поклонъ вашей матушкѣ.

Л. Т.

Полностью печатается впервые. Отрывки были напечатаны в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 15—16. На подлиннике рукой Черткова помечен только архивный № письма. Датируем приблизительно, исходя из того, что письмо это несомненно является ответом на письмо Черткова из Воронежской губ. от 30—31 марта, полученное в Москве не ранее 2—3 апреля.

Высказывая в начале письма благодарность Черткову за полученные от него «письма», Толстой, очевидно, подразумевает и приведенное нами выше письмо его от 23 марта, разминувшееся с его письмом от 26 марта. Однако в дальнейших строках Толстой имеет в виду только письмо 30—31 марта, написанное в Лизиновке. Приводим из него всё наиболее существенное. «Рассказ «Дедушка Мартын» теперь переписан набело, — пишет Чертков. — Он очень нравится читателям, и мне очень хотелось бы сохранить его при себе для того, чтобы прочесть некоторым друзьям из крестьян и в школах. Мне кажется, однако, что рассказ этот не годится по объему для большой картины. Между тем он мог бы составить содержание превосходной книжечки, подобной уже изданным. Впрочем, разумеется, мы сделаем, как вы решите. Те два рассказа, «Ильяс» и «Два брата и золото»,160 161 гораздо короче и потому удобнее для картин, хотя и они годятся для книжечек, в случае напр., если вам придется составить еще несколько рассказов еще покороче, напр., в объеме эпизода о торговке и мальчике в «Дедушке Мартыне». (Между прочим я наблюдаю впечатление этого рассказа... на читателях и, к своему еще пущему восхищению, вижу, что хотя мысль рассказа опровергает все существующие понятия о педагогических приемах, об отношении к преступлению и преступнику и вообще о так называемой человеческой справедливости, несмотря на это, никто, решительно никто, не возражает, и не только не возражает, а даже не раздражается, и всем этот рассказ ужасно нравится. Хорошо было бы именно теперь набрать как можно больше рассказов самых разнообразных величин и затем уже их распределить. Некоторые назначить для картинок, другие для книжечек. Имея под руками разом несколько рассказов, несравненно легче их распределить по художникам, — одному одно больше по сердцу, другому другое, — и издавать легче разом целую серию...»

Продолжая это письмо, начатое 30-го марта, и на следующий день, Чертков говорит: «Вчера я читал кучерам и мастерам ваши 3 ненапечатанные рассказа. «Ильяс» вызвал полное одобрение, смех и живые толки, причем все решили, что без богатства гораздо лучше. «Дедушка Мартын» произвел самое сильное впечатление. Всем ужасно понравился и по окончании чтения у всех были сосредоточенные лица, у некоторых почти со слезами на глазах. Рассуждать не стали. Видно было, что прибавлять и расписывать уже нечего.«Два брата и золото» я прочел сейчас после Ильяса, и он им понравился, как содержащий ту же мысль. Но когда стали разговаривать, то обнаружилось, что он всех озадачивает, не разрешая тех вопросов, которые там поднимаются. Иван кучер выразился, что он рассказан «на двое». И это впечатление я всегда наблюдал, сколько ни читал его самым разнообразным по характеру и развитию слушателям. Мне также кажется, что в нем чего-то существенного недостает и, если позволите, изложу вам мое мнение... Мысль этого рассказа высказана голословно и не вытекает из общего впечатления, производимого рассказом. Напротив того, Афанасий вызывает все время сочувствие читателя, а когда он уходит из города в той же старой одежде, ничем для себя не воспользовавшись, а просто из любви к брату, то сочувствие читателя достигает высшей степени... И вдруг является Ангел и так же непонятно для читателя, как и для самого Афанасия, объявляет ему, что он поступил дурно... Обвинение является голословным и опирается исключительно на ангельский авторитет обвинителя. Выставлять в рассказе сверхъестественное, вообще, мне кажется, вещь рискованная и пользоваться этим сильным приемом следует с крайней осторожностью. Ангел, видение или вообще представитель чудесного, божественного может, не соблазняя читателя, высказывать только то, что несомненно встретит сочувственный отголосок в простом непредубежденном читателе, — это отголосок того бога, которого мы все носим внутри себя самих... Это именно наше собственное, самое святое выражает, напр., ваш же Ангел в «Чем люди живы». Но в рассказе «Два брата» Ангел говорит то, что не все могут внутренне признать за справедливое, что может пониматься только теми, кто разносторонне вдумывались в значение денег... Тому, кто читал «Так что же161 162 нам делать», мысль Ангела по крайне мере понятна. Но опять там вы говорите преимущественно о «дурашных» деньгах. Между тем большинство читателей лубочных картинок имеют дело не с дурашными, а трудовыми деньгами и статьи вашей не читали и не прочтут. Требовать от них, чтобы они отскакивали от клада, едва ли справедливо, когда они окружены людьми работающими и часто нуждающимися в необходимом. И, во всяком случае, если и требовать это от них, то никак уже не на основании голословного приговора явившегося с неба Ангела. Я согласен, что деньги сами по себе зло и скорее всего могут приносить вред, что личный труд — единственное средство безопасно помогать ближнему... Деньги — зло и для того, кто дает, и для того, кто принимает. Вот и можно было бы показать это тем, что Афанасий возгордился и превознесся. (Когда вы читали это место в первый раз в вашей комнате, то у вас было ясно сказано, что он возгордился. Для полноты и цельности следовало бы также указать, что когда Афанасий решился взять деньги, то он думал не исключительно о большой пользе людям, а также и о их большой благодарности к нему. А то в этом месте у него выставлены только самые чистые побуждения.) Вред принимающим деньги легко было бы показать, указав на то, что «благотворительные» дела Афанасия не удались и развратили самих старцев и нищих, которые там даром зажили. Вот тогда слова Ангела вытекали бы естественно из рассказа и никого не озадачивали бы. А в теперешнем виде рассказ этот действительно выходит «на двое». — Я просмотрел несколько отборных житий святых в лубочн. изданиях и, к своему горю, кроме одного, ничего не нашел, что можно было бы издать даже с изменениями. Этот один рассказ — тот самый, который вы мне рассказали. Присылаю его вам. Спрос на жития святых со всех сторон громадный и очень желательно было бы издавать между нашими книжками хоть несколько из лучших житий. Может быть, вы это житие перескажете своими словами для наших изданий. Это значительно подкрепило бы их и подняло в главах многих из народа. —Присылаю вам еще книжку: «Суд людской и божий», которую вам когда-то показывал [см. ниже, прим. 5]. Она замечательно нравится. Желательно было бы вновь издать. Первую часть — Суд людской — сохранить в своем виде, так как автор, Полисадов, еще жив. Вторую же часть — суд божий — можно было бы с успехом изменить, сократить и пополнить, и никто так хорошо не сделает это, как вы.

Как здоровье вашего сына Левушки?.. — Ну, прощайте, Л[ев] Н[иколаевич], не судите меня так же строго, как я сужу вас, я этого еще не заслуживаю. А я вас сужу строго. У меня есть для вас целый ряд «обличений», но как-то не хочется обличать, неловко, не чувствуешь себя вправе. А потому не стану, разве только вы сами попросите. — В понедельник через неделю мы думаем выехать отсюда и пробыть в Москве несколько дней».

¹Иван Дмитриевич Сытин (р. 1851 г.) — в то время московский издатель лубочной литературы, впоследствии крупнейший книгоиздатель в России. Родился в Костромской губ., в семье волостного писаря, учился в сельской школе. Пятнадцати лет отдан был «мальчиком» в книжную лавку в Москве, а через несколько лет, сделавшись книготорговцем и162 163 издателем, сумел широко поставить дело распространения лубочной литературы и лубочных картин. В ноябре 1884 г. принял предложение Черткова издавать народные книжки и картины (см. комментарии к п. № 37 от 2 декабря 1884 г.). В первые же 4 года организовавшейся таким образом фирмой «Посредник» было распространено около 12 миллионов книжек, и дело продолжало расширяться. С1885 г. Сытин сделался собственником большой типографии. Через три года открылась его книготорговля в Петербурге и затем — отделения в других городах. С 1899 г. он делается издателем московской газеты «Русское слово». Расширяется и круг выпускаемых фирмой книг. В 1913 г. Сытин издал Полн. собр. соч. Толстого под ред. П. И. Бирюкова в 20 томах, и в том же году — 2-е издание в 24 томах. С Толстым Сытин познакомился в конце 1884 г. или начале 1885 г. Толстой сам пришел к нему в лавку у Ильинских ворот, чтобы переговорить о готовящихся к печати книжечках «Посредника», и с тех пор отношения их уже не прерывались. — Подробнее о Сытине см. в сборнике, изданном к 50-тилетней годовщине его деятельности, «Полвека для книга», М., б. г. [1916].

² Николай Алексеевич Касаткин (1859—1930) — художник-жанрист, преподаватель моск. Училища живописи, ваяния и зодчества, участник Передвижных выставок, с 1903 г. действ. член Академии художеств. Сын литографа, знавший тяжелую нужду. Более, чем кто-либо другой из Товарищества передвижников, интересовался жизнью рабочего класса, в 1890-х гг. ездил в угольный район и написал цикл картин «Шахтеры». В период революции, несмотря на преклонный возраст, продолжал усиленно работать и дал серию «Комсомол». В 1925 г. получил звание Народного художника Республики. В период расцвета «Посредника» не раз делал рисунки для выпускаемых книжек. Был лично знаком с Толстым и не раз бывал у него в Москве и в Ясной Поляне.

³Речь идет о картине французского художника Бугро «Бичевание Христа», предназначенной для хромолитографического переиздания в «Посреднике» (см. прим. 1 к п. № 37 от 2 дек. 1884). Цензура не пропустила эту картину, найдя, что страдания Христа изображены в ней слишком реально. Тогда решено было, изъяв из снимка фигуру Христа, заменить ее другою. Но вновь сделанная фигура, как видно из комментируемого письма, не удовлетворила Толстого. Тогда Чертков попросил Репина сделать для картины фигуру Христа, и эта фигура не только была одобрена Толстым, но трогала его до слез (см. письмо № 55 от 2 мая 1885 г.). В таком виде картина и была, наконец, издана под заглавием «Страдания Господа нашего Иисуса Христа», с двойным текстом: описанием Гаршина и пояснением Толстого,но без указания имени обоих авторов.

⁴«Книжечки» — четыре первые книжки изд. «Посредника»: ранее издававшиеся рассказы Толстого «Кавказский пленник», «Чем люди живы», «Бог правду видит да не скоро скажет» и рассказ Н. С. Лескова «Христос в гостях у мужика», перепечатанный из книги его «Русская рознь. Очерки и рассказы», Спб. 1881. Эти первые книжечки «Посредника» вышли из типографии к 1-му апреля 1885 г., о чем можно судить по письму от этого числа, написанному Черткову Д. И. Шаховским, который с восторгом приветствовал его от имени своего кружка (см. комментарии к п. № 43 от 5—6163 164 февраля 1885 г.). Внешность книжек, о которой говорит Толстой, была продумана с точки зрения привлекательности ее для широкого круга читателей: они были в розовых и голубых обложках с красной каемкой и с соответствующими тексту рисунками художника А. Д. Кившенко. Внизу обложки был напечатан девиз «Посредника»: «Не в силе Бог, а в правде». Цена каждой такой книжки в розничной продаже была всего 1½ копейки.

⁵ «Суд людской и божий» — книжка А. Ф. Погосского и Г. А. Полисадова. Какое издание ее Чертков показывал Толстому, неизвестно. В 1886 г. она была переиздана петербургским Комитетом грамотности. Александр Фомич Погосский (1816—1874) — автор многочисленных рассказов, пьес и побасенок для народа. О Г. А. Полисадове точных сведений у редакции не имеется.

⁶См. прим. 2 к п. № 49 от 17—18 марта 1885.

⁷Николай Алексеевич Философов (1839—1895) — художник. До 1885 г. жил обычно в своем имении Рязанской губ. С 1885 г. был инспектором московского Училища живописи, ваяния и зодчества. Жена его, Софья Алексеевна, была сестрой Р. А. Писарева, друга Черткова (см. прим. 2 к п. № 4 от 17 февр. 1884 г.). Дочь Философовых,Софья Николаевна, впоследствии вышла замуж за второго сына Толстого, Илью Львовича.

⁸О письме Оболенского и ответном, не посланном письме к нему Толстого см. п. № 52 и комментарии к нему.

⁹Николай Яковлевич Грот (1852—1899) — в то время профессор Новороссийского университета, автор книги «Психология чувствований в ее истории и главных основах», Спб., 1879-80 и «Дж.Бруно и пантеизм», Одесса, 1885; с 1886 г. — проф. Московского ун-та, автор ряда трудов по психологии, логике, философии, этике, председатель московского Психологического общ-ва и с 1889 г. редактор журн. «Вопросы философии и психологии». За несколько дней до написания комментируемого письма Толстой, в письме к Страхову от 31 марта, познакомившись с книгой о Дж. Бруно и восхищаясь личностью Бруно, пишет: «Грот молодой Одесский прислал, мне свою книжку о нем. Очень хорошо. Мне и Грот нравится. Я не знаю его, но он писал мне». В дальнейшем между Толстым и Гротом установились постоянные отношения, и впечатления его от Грота были чрезвычайно благоприятны (см. воспоминания Толстого о Гроте, написанные в Сентябре 1910 г., в форме письма к его брату, для сборника: «Николай Яковлевич Грот в очерках, воспоминаниях и письмах товарищей и учеников, друзей и почитателей», Спб., 1911. Входят в т. 38).

¹⁰«Русский рабочий». См. прим. 1 к п. № 50 от 25—26 марта 1885.

¹¹Лев Львович, третий сын Толстого. Подробнее см. прим. 9 к п. № 97 от 23 января 1886 г.

* 52.

1885 г. Апреля 12—15. Москва.

Отрыжка отъ нашего разговора осталась мнѣ тяжелая. Я знаю, что вы искренно ищете истины, и потому то, что вы не164 165 только не поняли значенія заповѣдей Христа — пяти¹ (я не виноватъ, что ихъ не 2 и не 17), но даже хотите выдумать свои заповѣди, кот[орыя] онъ не догадался сказать, — заповѣдь не лгать, мнѣ очень больно. Я виноватъ въ этомъ, я своей поганой личностью, связавъ ее съ ученіемъ Хр[иста], затемнил его. — Но вы только можете развязать этотъ грѣхъ 1) тѣмъ, чтобы простить меня и забыть мою гордость, тщеславіе, связавшіяся съ ученіемъ Хр[иста] и затемнившія его, и 2) тѣмъ, что вникните для себя, для своего счастья и для истины, для твердости, несомнѣнности ея, въ смыслъ ученія Христа и его заповѣдей. — Онъ даль намъ средство выдти изъ блужданія въ жизни, я по крайней мѣрѣ почувствовалъ, что какъ только я понялъ практически 5 заповѣдей, такъ я вышелъ изъ тумана на свѣтъ, и вдругъ я вижу людей, которые боятся этаго свѣта и жмурятся передъ нимъ и меня приглашаютъ вернуться изъ свѣта въ тьму.

Нельзя изъ Спенсера² выводить христіанство, т. е. истину. Истина отъ Бога черезъ Христа, и другаго пути нѣтъ. А если выводить изъ Спенсера, то и выйдетъ то, что вышло: найдется азбука христіанства и — не христіанства, a всѣхъ религій — любовь къ Богу и ближнему, данная впередъ и всѣмъ всегда извѣстная, и намъ покажется, что мы все знаемъ и намъ досадно даже станетъ, что Христосъ зналъ больше и требовалъ отъ насъ больше, и мы отвергнемъ, или постараемся отвергнуть то, что онъ зналъ и далъ намъ. Хоть не отвергнемъ, но ослабимъ въ надеждѣ выдумать свои лучшіе законы — лучшіе потому, что они будутъ удовлетворять нашимъ злымъ привычкамъ. — Я пишу это для васъ и для Оболенскаго. Изъ общей — не заповѣди, а изъ общаго опредѣленія смысла человѣческой жизни — любви къ Богу и ближн[ему] — Христосъ вывелъ приложеніе къ жизни для установленія Царства Бога на землѣ, Его царства Бога. Приложеніе это въ 5 зап[овѣдяхъ] осуществляетъ теоретически Ц[арство] Б[ога] на землѣ. Если не осуществляетъ то надо это показать. Чего еще человѣку, к[оторый] ищетъ Ц[арства] Б[ога] и истины? Нѣтъ, вы говорите, что эти заповѣди недостаточны. Ну, такъ скажите, какія достаточны. Тогда я возьму ваши. Дайте другую программу, свою, или найдите ее въ ученіи Христа. Но позвольте мнѣ, пока вы не выдумали своихъ, лучше жить Христовыми, проводя ихъ въ жизнь, тѣмъ болѣе, что на мой слабый165 166 умъ онѣ осуществляютъ вполнѣ Ц[арство] Б[ога]. Я только что ожилъ надеждой на возможность Ц[арства] Б[ога] на землѣ благодаря этимъ заповѣдямъ, а вы de gaité de coeur, безъ всякаго основанія, разрушаете это зданіе моего блага только потому, что вамъ это кажется слишкомъ хорошо и вы надѣетесь найти, когда вамъ вздумается, еще лучше.

Мнѣ теоретически опредѣлено и дано Ц[арство] Б[ога], дана программа — смѣта на постройку. Мнѣ много дѣла: и подробно разработать эту смѣту, и готовить матерьялъ, и строить, если я смогу, а вы меня увѣряете, что и смѣта то не годится и гораздо лучше строить безъ всякой смѣты. Это ужасно. Это дѣлали или дѣлаютъ только враги Христа. Я повторяю, что начало вины во мнѣ, въ примѣшиваніи себя къ истинѣ, но другая вина ваша — та, что, возненавидѣвъ ту гадину, которая прилипла къ святынѣ, вы оторвали гадину съ святыней. Я пишу по утру — въ постели думалъ. И очень больно мнѣ было. И рѣшилъ, что лучше сказать всю правду — нужную не мнѣ, но вамъ.

Л. Толстой.

Письмо это печатается впервые. Сначала оно не входило в общую серию писем Толстого, полученных Чертковым, и было известно небольшому кругу лиц лишь по далеко не полной копии, сделанной рукой Н. Л. Озмидова в одной из тетрадей «Рукописного собрания сочинений Л. Н. Толстого», хранившихся в архиве Черткова. Повидимому, написав его в припадке гнева, Толстой в свое время решил не посылать его и ограничился лишь беглым мягким намеком на его содержание в следующем своем письме (см. п. № 53 от 16 апреля), но так как в конце концов подлинник его нашелся в архиве Черткова, то нужно думать, что позднее Толстой передал ему это письмо при одном из личных свиданий. Никаких пометок Черткова на нем не имеется. Датируем, исходя из того соображения, что тяжелый разговор между Толстым и Чертковым, вызвавший это письмо, мог происходить только во время проезда последнего через Москву из Воронежской губ., т. е., как это можно заключить по целому ряду указаний, между 9 и 15 апреля 1885 г. Так как Чертков должен был пробыть в Москве не один день, а письмо было написано, очевидно, уже после того, как он расстался с Толстым, относим его к 12—15 апреля.

Обстоятельства, вызвавшие тяжелый разговор между Толстым и Чертковым, были таковы. Получив от Толстого, для напечатания в «Русском богатстве», часть статьи Толстого «Так что же нам делать», Л. Е. Оболенский (см. прим. 8 к п. № 46 от 24 февраля 1885 г.) не согласился с некоторыми радикальными выводами ее. В одном, недатированном, письме своем к Черткову, которое нужно отнести к марту 1885 г., он писал: «Во 2-й половине статьи Л. Н. [т. е. во 2-й половине отрывка, разбитого на две части и печатавшегося в мартовской и апрельской книжках «Русск. бог.»166 167 под заголовком «Жизнь в городе»] есть места, с которыми я расхожусь, хотя их напечатаю» (AЧ). Очевидно, что Оболенский тогда же решил откровенно высказаться в письме к Толстому по вопросу о своем разногласии с ним, потому что уже 13 марта, во время пребывания Толстого в Крыму, Чертков писал ему: «Оболенский написал вам письмо и спрашивает меня, послать ли его, или нет. Я внимательно прочел письмо, и оно мне очень, очень понравилось. Вы знаете, что я во многом разделяю те мысли, которые он в письме излагает... Нравится мне также откровенность и искренность его отношения к вам. Он честно высказывает то, что думает. Если б он сколько-нибудь был человеком расчета, то никогда не рискнул бы на такое письмо. Каюсь вам, Лев Николаевич, — я одну минуту задался вопросом, не раздражит ли вас это письмо, не восстановит ли против него. Но мне тотчас же стало совестно и за себя и за свое предположение о вас». Упоминаемое здесь письмо Оболенского к Толстому не сохранилось, но о содержании его можно судить как по общему характеру взглядов Оболенского, близких Толстому в этических принципах, но эволюционных, отрицающих немедленный переход от теории к практике с ломкою исторически сложившихся условий культурной жизни, так и по сохранившемуся ответному письму Толстого к Оболенскому, которое он не отправил ему, а переслал Черткову в письме своем от начала апреля (см. предыдущее письмо, № 51), назвав это письмо «дурным». В этом письме к Оболенскому Толстой говорит: «Я совсем не согласен с вашим письмом. Не только не согласен, но, правду скажу, оно меня огорчило. Вы в нем отстаиваете себя. Я 40 лет работал над собой, чтобы из тумана философских воззрений и религиозных ощущений выработать ясные и определенные взгляды на явления жизни — моей самой близкой, ежедневной моей жизни для того, чтобы знать, что хорошо и что дурно. А вы хотите меня уверить, что гораздо выгоднее напустить опять того тумана, от которого я 40 лет освобождался, — тумана философии и любви вообще, возвышенной христианской любви, для того чтобы не видеть опять различия между добром и злом и спокойно пользоваться трудами других людей, есть плоть и кровь людей, утешаясь возвышенными словами. Нет, это не годится. — Если христианское учение и любовь (которую я ненавижу, потому что это стало фарисейским словом) ведет к тому, чтобы спокойно курить папиросы и ездить в концерты и театры и спорить о Спенсере и Гегеле, то пропади оно совсем — такое учение и такая любовь. Я лучше возьму буржуазную мораль, та, по крайней мере, без фарисейства. Оно хуже всего. Простите за резкость». — При свидании Толстого с Чертковым в 10-х числах апреля разговор их, коснувшись Оболенского, перешел в спор, в котором Чертков, защищая Оболенского, отчасти принял его сторону. Так, по крайней мере, освещает этот момент — несомненно, на основании слов самого Черткова — А. К. Черткова. Как окончился этот спор, нам неизвестно, но письмо Толстого, написанное после отъезда Черткова и очень близкое по содержанию к неотправленному письму его к Оболенскому, свидетельствует о том, что спор этот крайне взволновал Толстого. Из того, что и это письмо к Черткову не было им отправлено, явствует, что, успокоив себя, он и его признал «дурным» — если не по содержанию, то по его гневному, местами саркастическому тону.167

168 ¹ О пяти заповедях, извлеченных Толстым из Нагорной проповеди для практического руководства в жизни см. в прим. 1 к п. № 24 от 28—29 августа 1886 г.

² О Спенсере см. прим. 11 к п. № 46 от 24 февр. 1885 г.

53.

1885 г. Апреля 16. Москва.

Посылаю вамъ это полученное мною нынче письмо. Я отвѣчалъ ему,¹ обѣщая, что вы побываете у него и разскажете ему наши взгляды на такой журналъ. — Можетъ быть, такъ надо. Я написалъ Пряничникову² картинку. Отъ разговора нашего мнѣ осталось больное впечатлѣніе. Обнимаю васъ и люблю. Будемъ передъ Богомъ искать Его, т. е. истины, и тогда будемъ всегда вмѣстѣ.

Полностью печатается впервые. Первая половина была напечатана в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 16. На подлиннике, представляющем собой приписку к письму К. М. Сибирякова, никакой пометки о времени написания письма не имеется — только архивный номер. Письмо Сибирякова тоже не имеет даты. Датируем на основании того, что в письме Черткова из Петербурга от 19 апреля, несомненно являющемся ответом на это письмо, говорится, что оно получено накануне, т. е. 18 апреля. В виду того, что от написания письма в Москве до получения его в Петербурге проходило обычно два дня, считаем наиболее правильным отнести его к 16 апреля.

Основное содержание этого письма относится к обращению К. М. Сибирякова, который, под впечатлением статьи «Так что же нам делать», просит Толстого взять на себя труд ежемесячной раздачи нуждающимся определенной суммы, ассигнуемой им, Сибиряковым, с этою целью, а затем продолжает: «Слабое здоровье с одной стороны и разбросанность дел и имений с другой заставляют меня часто путешествовать... Живя в такой зависимости от обстоятельств, чувствуешь, что хотя и много работаешь, но не приносишь все-таки той пользы, которую бы желал. Предпринимая какое-либо дело, я всегда имел в виду общественную пользу, но к несчастью в большинстве случаев сотрудники оказывались людьми, ищущими наживы. Жажда полезной деятельности увлекала меня — я завел народную библиотеку с читальней по полкопейки за вход.., издавал журнал, поддерживал другой, издаваемый литературной артелью, но все эти предприятия встречали неудачи... Но разочарования не убили во мне веру в порядочность людей и энергию — я готов жертвовать своим трудом и средствами в пользу русского общества и простого народа в особенности». (AЧ) Переходя далее к вопросу о необходимости повысить умственное развитие крестьян, Сибиряков говорит: «Раздумывая об этом я пришел к мысли о возможности предпринять издание журнала (иллюстрированного), доступного пониманию простолюдина: в нем могли бы помещаться статьи,168 169 касающиеся его общественной жизни.., статьи общеобразовательные с целью поднять нравственный уровень его развития; исторические рассказы и повести, статьи о сельском хозяйстве и ремеслах. Стоимость журнала должна быть самая незначительная, — напр., один рубль в год». (AЧ) В заключение Сибиряков просит Толстого высказать свое мнение об этом проекте народного журнала и о том, какого направления и какой программы он должен держаться. Если принять во внимание, что Толстой сам думал уже в это время о «народной городской газете» (см. его письмо № 47 от 25—27 февраля), которая должна была быть связана по мысли Черткова с «Русским богатством» (см. письмо Черткова в комментариях к п. № 46 от 24 февраля), то станет ясно, что письмо Сибирякова не могло не встретить сочувствия в Толстом. И действительно он немедленно откликнулся на него. Отклоняя просьбу Сибирякова о раздаче денег нуждающимся, так как это вовсе не соответствовало бы его взглядам, и переходя к вопросу о журнале, он пишет ему: «Вы говорите об издании народного журнала. Писать теперь мои планы было бы длинно, но, к счастью, есть в Петербурге очень мне близкий человек, Чертков, мы с ним-то и толковали о таком журнале. Я напишу ему и он, вероятно, побывает у вас... Я вперед подписываю всё то, что он вам скажет о нашей мысли журнала. Мы с ним совершенно одних убеждений и взглядов. Если вы, как я надеюсь, судя по вашему письму, сойдетесь с ним, то с божьей помощью выйдет хорошее и полезное дело». (См. т. 63.)

¹Константин Михайлович Сибиряков, сын богатого сибирского золотопромышленника, отказавшийся от всякой промышленной деятельности и тративший полученные по наследству деньги на просвещение. С 1878 по 1881 гг. издавал вместе с А. А. Жемчужниковым журнал «Слово». Одно время был близок с кружком народников и с революционерами, но отошел от них. Войдя в сношения с Толстым, поддался до известной степени влиянию его взглядов. Задуманный им народный журнал, о котором говорится в настоящем письме и в последующих, не осуществился. Тогда он решил отдать свою землю в Самарской губ. и на Черноморском побережье под христианские земледельческие общины. Но и эти начинания его в конце концов не удались. Попытки его заняться устройством сельско-хозяйственных школ были прекращены вмешательством полиции, усмотревшей в народнических стремлениях богатого человека нечто подозрительное. В последующие годы Сибиряков не раз оказывал денежную поддержку «Посреднику».

²Илларион Михайлович Прянишников, фамилию которого Толстой ошибочно пишет Пряничников (1839—1894) — художник, член Товарищества передвижных выставок. Толстой был знаком с ним. В Дневнике его от 15 апреля 1884 г. имеется сообщение о том, что он собирается к Прянишникову, и запись : «С Пряничниковым хорошо беседовали. Сказал ему неприятную правду». Текст Толстого к картине, упоминаемой в настоящем письме, повидимому, — маленький рассказ «Девченки умнее стариков». Однако, как видно из письма Толстого к Черткову от 13—14 мая (№ 61) Прянишников не исполнил обещания сделать картинку к этому рассказу. Ее сделал в Петербурге художник-жанрист К. А. Савицкий (1845—1905), тоже член Товарищества передвижных выставок.169

170 Отвечая 19 апреля на это письмо Толстого, Чертков пишет: «Вчера получил письмо Сибирякова с вашей припискою. Постараюсь навестить его сегодня же». Затем он говорит об исполнении поручений, данных ему Толстым в Москве, а именно — передать Л. Е. Оболенскому его согласие на напечатание письма к Энгельгардту (см. прим. 4 к п. № 56, от 7 мая 1885 г.), побывать у гимназиста Грибовского (см. прим. 9 к п. № 55 от 2 мая) и похлопотать через Елизавету Ивановну Черткову об участи заключенного, которого Чертков в письме не называет и для установления имени которого данных не имеется. Далее сообщается, что 2-я часть печатающегося в «Русском богатстве» отрывка статьи «Так что же нам делать» («Жизнь в городе»), так же как и 1-я часть, «кастрирована» цензурою; однако и в этом виде она сохраняет свое значение. «С разных сторон я слышу о сильном впечатлении, производимом тем маленьким отрывком; который уже был помещен в Русском богатстве», — пишет Чертков. Заключительные строки письма Толстого — с упоминанием о происшедшем между ними тяжелом разговоре — вызывают и со стороны Черткова такой же сдержанный и примирительный ответ. «Разговор наш и на мне оставил тяжелое впечатление — говорит он. — Но и я также вас люблю и также согласен, что если будем перед богом искать его, тогда будем всегда вместе. И теперь я чувствую себя вместе с вами». — Вторая половина письма Черткова посвящена главным образом делам «Посредника»: «Бирюков, Беликов и я, мы очень заняты устройством нашего книжного склада. Разрешение получено, помещение нанято, и очень удачно, на одной из самых людных улиц такого квартала, где много мастеровых, фабричных и студентов. Так что там и розничная продажа будет иметь большое значение. Я очень занят и не знаю, как справлюсь со всей предстоящей разнообразной работой до 1 мая — срок, назначенный для нашего выезда зa границу...» — Дело «Посредника», действительно, быстро развивалось. Через несколько дней после написания этого письма, 24 апреля 1885 г., книжный склад с лавочкой для розничной продажи книжек «Посредника» был уже открыт в упомянутом Чертковым помещении — на Большой Дворянской ул. на Петербургской стороне в доме № 25. Заведующим складом и соредактором Черткова был П. И. Бирюков. Кроме того в качестве постоянной сотрудницы редакции тогда же была приглашена Анна Константиновна Дитерихс, позднее вышедшая замуж за Черткова (см. о ней комментарии к п. № 119 от конца сентября — начала октября 1886 г.). Продавцом в лавке и счетоводом был определен деревенский друг и воспитанник Черткова, юноша П. С. Апурин (см. прим. 1 к п. № 6 от 4—6 марта 1884 г.), артельщиком и упаковщиком — мальчик Степан Переяславцев, тоже из деревенских друзей Черткова. В этом составе склад «Посредника» и начал свою быстро расширявшуюся деятельность. О том, какую роль для развития этого издательства играло участие в нем Толстого, можно судить по следующим строкам его в письме к Урусову, написанным перед открытием склада, 18 апреля 1885 г.: «Сейчас видел Сытина, торговца-издателя этих книжек. У него есть товарищи по изданию, молодые люди богатого мира [Д. А. Воропаев, В. А. Нечаев и П. И. Соколов]. Он говорил, что они сейчас только прочли письмо к Энгельг[ардту] и что чтение разъяснило для них значение этого дела издания170 171 и так подействовало на них, что они решили издавать в убыток. Торговец бумаги тотчас же спустил 1¹/₂ к. за фунт бумаги — это тысячи рублей. Вообще сочувствие со всех сторон я вижу огромное» (см. т. 63).

54.

1885 г. Апреля 26. Москва.

Пишу вамъ отъ Сытина. Хотѣлъ съ нимъ послать назадъ свой разсказъ,¹ но я очень перемаралъ его и не успѣлъ переписать, да и то не совсѣмъ доволенъ. Не лучше ли его отдать въ цензуру здѣсь? Сытинъ вамъ все передастъ. —

Немировича-Данч[енко] разсказъ превосходенъ по содержанію.² Лучше ничего нельзя желать, но онъ невозможенъ по искусственности языка и излишествамъ описаній и природы и чувствъ. Надо попросить самого Немировича пересмотрѣть его и поправить его, имѣя въ виду чтеніе народное. — Очень бы было хорошо. Но если бы нельзя было это сдѣлать, то все-таки лучше напечатать его и такъ, какъ есть. —

Благодарю за М. Arnold.³ Мнѣ хочется набрать 10 картинокъ и 10 разсказовъ,⁴ и такъ и выйдетъ. Нужно только три Евангельская картины.

1 Хр[истосъ] Келера и Наг[орная] Пр[оповѣдь],⁵

2 Хр[истосъ] у фарисея и женщина, омывающая ноги. Текстъ я имѣю въ виду, и

3 Богатый юноша.

И книжекъ съ Петромъ Мытаремъ⁶ и Сократомъ⁷ выйдетъ 10.

Переписанныя тетради⁸ я вамъ пришлю до вашего отъѣзда. Не присылаю п[отому], ч[то] всего одна маленькая. Что вы рѣдко пишете? Хорошо ли вамъ?

Л. Толстой.

Почти полностью напечатано в ТЕ 1913 г., отдел «Письма Л. Н. Толстого», стр. 16—17. На подлиннике рукой Черткова пометка: «26 апреля 1885 г.». Так как, судя по первым строкам этого письма и началу ответного письма Черткова от 29 апреля, Толстой послал письмо не по почте, а с оказией — через Сытина, Чертков имел возможность точно установить в данном случае дату написания письма.

Письмо это является ответом на небольшое письмо Черткова от 22 апреля, которое мы и приводим лишь с небольшими сокращениями: «Присылаю вам ваш рассказ, — говорит Чертков. — Пожалуйста, пришлите мне его по почте, когда исправите. Я здесь закажу к нему рисунки и пропущу через цензуру [см. ниже, прим. 1]. Я очень занят складом, так что171 172 не имею возможности написать вам письмо. Постепенно находится всё больше людей, сочувствующих нашей оценке книг и предлагающих свои услуги для пересмотра книг и составления новых, Этому много способствовали ваши последние сочинения, которые ясно выразили применение к жизни учения Христа и привлекли сочувствие многих людей, не имеющих своих определенных убеждений и стремящихся к добру. — Присылаю вам рассказ Немировича, который мне очень понравился. Хотелось бы его напечатать в наших изданиях... Как вы думаете?»

¹ Очевидно, речь идет о рассказе «Где любовь, там и бог» («Дядя Мартын»), так как Толстой говорит в своем письме о посылке с Сытиным рассказа, который он «очень перемарал», а Чертков в письме от 29 апреля, упоминая о том, что посылает ему с возвращающимся в Москву Сытиным «беловой» (т. е. уже переписанный в редакции) экземпляр «Где любовь, там и бог», прибавляет: «Хорошо, если б вы просмотрели еще один раз...» Кроме того, как в настоящем письме Толстого, так и в следующем (№ 55 от 2 мая) имеются указания на то, что рассказ этот, вкратце обозначаемый им в п. № 55 «Сапожником», должен проходить цензуру и набираться в Москве. Действительно, цензурное разрешение на печатание этого рассказа было получено 24 мая 1885 г. в Москве. (Об этом рассказе см. выше прим. 1 к п. № 49 от 17—18 марта 1885 г.)

²Василий Иванович Немирович-Данченко (р. в 1844 г.) — писатель-беллетрист, известный также своими яркими, но не всегда точными в описаниях путевыми очерками и военными корреспонденциями; сотрудник «Отечественных записок», «Вестника Европы» и целого ряда других журналов, а также газет. Большую часть жизни провел в разъездах по России и другим странам Европы. Был на Дальнем Востоке во время японской войны, события которой описывал в смело-обличительном тоне. В своих небольших рассказах из народного и военного быта проявлял свободу от национализма и неподдельную теплоту к угнетенным классам общества. — Рассказ «Махмудкины дети», из эпохи русско-турецкой войны, был напечатан в «Русских ведомостях» (1884 г., № 1) и отдельной книжкой — в издании Д. И. Тихомирова. В издании «Посредника» рассказ этот вышел в 1886 г.

³ О М. Арнольде (М. Arnold) см. прим. 1 к п. № 22 от 24 июля 1884. Книга, за присылку которой Толстой благодарил Черткова, — несомненно «Literature and Dogma», потому что в письмах к Урусову от 4 и 25 мая он подробно говорит о ее содержании (см. прим. 13 к п. № 55 от 2 мая).

⁴Какие 10 картинок и 10 рассказов рассчитывал увидеть в издании «Посредника» Толстой — полностью установить не удается. Кроме трех названных им картин, из которых две последние не осуществились, он очевидно имел в виду «Бичевание Христа» (с его текстом) и «Искушение Христа», воспроизведение картины Ари Шеффера, тоже с текстом Толстого; кроме того он имел в виду красочные иллюстрации к написанным им маленьким рассказам «Два брата и золото», «Ильяс», «Девченки умнее стариков», и, может быть, «Вражье лепко, а божье крепко» — картинку к рассказу, в это время уже близкому к исполнению. Что касается «рассказов», то в счет намеченных на ближайшую очередь должны были войти два172 173 последних его рассказа — «Где любовь там и Бог» и «Упустишь огонь, не потушишь», а кроме того ряд произведений других авторов, частью уже готовых к печати, как «Странник» Л. В. Оболенского, «Дед Софрон» Савихина, частью находившихся в работе, как «Житие Филарета Милостивого», которое излагала в это время А. К. Дитерихс, и другие, о которых речь идет в дальнейшей переписке Толстого и Черткова.

⁵Иван Петрович Келер (1826—1899) — художник, профессор исторической и портретной живописи в Академии художеств. Картину его, изображающую фигуру Христа с протянутыми вперед руками и подписью «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные», предполагалось издать с текстом Нагорной проповеди. Такое издание Нагорной проповеди для народа давно уже имели в виду Толстой и Чертков (см. письмо № 15 от 25—27 апреля 1884 г. и прим. 2 к нему), но цензура не пропустила этого издания.

⁶Житие, над которым работал в то время сотрудник «Посредника» П. П. Беликов (о нем см. прим. 10 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.) и которое вошло в книжку «Житие св. Петра, бывшего прежде мытарем, и преподобного Моисея Мурина», с рисунками А. Д. Кившенко, М. 1886. В письме к Бирюкову от 1—2 июня 1885 г. Толстой писал: «Житие Петра Мытаря» надо бы изложить и издать... Я было начал делать из него народную драму, но затерял начало, да если бы и нашел, постарался бы закончить в драматической форме». В дальнейшем эта драма получила название «Петр-Хлебник» (см. т. 31).

⁷О книжке, посвященной Сократу, см. прим. 11 к п. № 55 от 2 мая 1885.

⁸Тетради переписываемого для Черткова «Соединения и перевода четырех Евангелий» (см. прим. 3 к п. № 18 от 19 мая 1884 г. и прим» 1 к п. № 27 от 1 октября 1884 г.).

55.

1885 г. Мая 2. Москва.

Получилъ ваши оба письма и посылки, милый другъ, и радуюсь за то, что дѣло ваше идетъ. Но не радуйтесь тому, что бѣсы повинуются, а ищите того, чтобы имена ваши были записаны на небесахъ.¹ Не могу достаточно повторять это самъ себѣ. —

Радость великую мнѣ доставилъ Рѣпинъ². Я не могъ оторваться отъ его картинки и умилился.³ И сколько людей умилятся. Буду стараться, чтобы передано б[ыло] какъ возможно лучше. — Посылаю вамъ черновую моего разсказа.⁴ Извините, что измарано. Я отдамъ ее набирать завтра. Равно и сапожника.⁵ Только картинокъ нѣтъ къ поджигателю.⁶ Не заказать ли кому въ Москвѣ? — Нынче пришла мнѣ мысль картинокъ героевъ съ надписями. У меня есть два, Одинъ173 174 докторъ, высосавшій ядъ дифтеритный и умершій.⁷ Другой учитель въ Тулѣ, вытаскивавшій дѣтей изъ своего заведенія и погибшій въ пожарѣ.⁸ Я соберу свѣдѣнія объ этихъ и, если Богъ дастъ, напишу тексты и закажу картинки и портреты. Подумайте о такихъ картинкахъ героевъ и героинь. Ихь много, слава Богу. И надо собирать и прославлять въ примѣръ намъ. Эту мысль мнѣ нынче Богъ далъ, и она меня ужасно радуетъ. Мнѣ кажется, она можетъ дать много. — Я Грибовскому⁹ написалъ письмо, но не послалъ. Я не могу писать незнакомому лично. А онъ возбуждаетъ во мнѣ такое чувство уваженія и любви, что боюсь погрѣшить словами, не чувствуя его. — Рѣпину, если увидите, скажите, что я всегда любилъ его, но это лицо Христа связало меня съ нимь тѣснѣе, чѣмъ прежде. Я вспомню только это лицо и руку, и слезы навертываются. — Калмыкова¹⁰ была и читала то, что она поправила и прибавила. Эта книга¹¹ будетъ лучше всѣхъ, т. е. значительнѣе всѣхъ. — Прощайте, милый другъ, пишите мнѣ чаще. Мнѣ хорошо. Тихона житіе¹² плохо, нѣтъ содержанія.

Половина М. Arnold’a это мои мысли. Я радуюсь, читая его. Если можно, доставьте ему въ Англіи «Ma religion».¹³

Л. T.

Полностью печатается впервые. Большая часть письма была напечатана в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 17. На подлиннике пометка рукой Черткова: «М. 2 мая». Так как письмо это, судя по письму Черткова от 5 мая, было получено 4 мая, датируем согласно с этой пометкой.

Письмо это является ответом на два письма Черткова — от 26 и 29 апреля, сопровождаемые посылкою с рукописями, о которых говорится в тексте этих писем. В письме от 26 апреля Чертков говорит: «Приссылаю вам переложение Павловской «Катакомбы» [см. прим. 1 к п. № 58 от 9 мая]. Изложено оно, как увидите, слабо. Слог литературный и притом — плохой. Но тем не менее, мне кажется, что и в этом виде такая книга может послужить в лубочной литературе хорошим противовесом книгам не только плохого изложения, но и скверного содержания... Калмыкова читала мне отрывки из ее Сократа. Какой прекрасный рассказ. Вот уж там изложение и слог превосходны. Признаюсь, я первый раз из этого рассказа несколько познакомился с личностью Сократа. Какой замечательно благородный и честный человек он должен был быть. Только как бросается в глаза в нем отсутствие смирения и кротости...» [О Калмыковой и «Сократе» см. ниже прим. 10 и 11.] Сообщив далее о посещении Грибовского, которому он, не застав его дома, оставил записку [о Грибовском см. ниже, прим. 9], Чертков заканчивает письмо известиями о «Посреднике»: «Дело склада, кажется, завязывается174 175 хорошо. Являются люди, сочувствующие и предлагающие кто личное сотрудничество, кто материальную поддержку. Последнею я покуда не пользуюсь, так как в ней еще нет надобности, а личным участием пользуюсь в деле разбора книг и подыскивания материала для издания». ― В письме от 29 апреля, пересланном с Сытиным, Чертков говорит о смете народной газеты, составленной, повидимому, в связи с предложением К. М. Сибирякова дать средства на такого рода издание (см. комментарии к п. 53 от 16 апреля): «Иван Дмитриевич Сытин приехал сюда как раз кстати. Он, между прочим, проверил смету для народной газеты, составленную у Оболенского, и указал, что можно, гораздо дешевле и удобнее издавать такую газету в Москве в его типографии. Оболенский соглашается с этим, и, вообще, говорит, что он сам не может «взять на себя редакцию такой газеты. Я хочу написать про это Сибирякову и пошлю вам свое письмо на прочтение. Программа составлена Оболенским очень полно; если удастся осуществить хоть ¹/₁₀ часть ее, то и это будет хорошо. Разумеется, всё зависит от редактора, которого укажут Сибирякову...» Затем Чертков переходит к делам «Посредника»: «Картину Келера к Нагорной проповеди я дал Сытину. Также дал и самую проповедь. Кажется, для читателя удобнее было бы напечатать ее всю на полях без обозначения стихов и с разделением на параграфы по смыслу содержаниям. Сытин вам передаст беловой экземпляр «Где любовь, там и бог». Хорошо, еслиб вы просмотрели еще один раз. Я там синим карандашом отметил два места. Одно вопросительным знаком. Там что-то не совсем ясно... Другое место, где вы вскользь упоминаете о содержании 7-й главы Луки, перечисляя описанные там события. В виду того, что простые, полуграмотные читатели мало знакомы с фактами из жизни Христа, мне кажется, что очень хорошо было бы здесь несколькими своими словами рассказать самую суть этих событий, т. е. про сотника, про сына вдовы, про ответ ученикам Иоанновым. Для того чтобы в воображении читателя эти сцены получили какую-нибудь форму, какое-нибудь содержание... Со всех сторон заявляют спрос на жития святых. Почти все существующие жития составлены так, что мы не можем их одобрить... Но доставлять их по поручению придется. Поэтому, я предложил нескольким лицам, изъявившим желание сотрудничать нам, пересоставлять жития некоторых святых, по возможности пропуская и стушевывая чудесное, суеверное и обрядное... Сытин охотно напечатает их вместо существующих житий тех же святых, и они могут пойти в тех же прежних обложках. Таким образом, независимо от наших новых вполне содержательных изданий, и та неизбежная еще на долгое время масса заурядных житий будет постепенно очищаться от положительно вредного... Эти жития мы можем держать и в складе. В виде первого опыта посылаю вам житие Тихона, которое постоянно требуется. Там уже было выпущено несколько чудес...» Кроме этих деловых соображений, письмо Черткова заключает в себе небольшую бытовую картинку из жизни только что открытого склада «Посредник», которую мы считаем нужным привести полностью: «Я сижу в конторе, — пишет Чертков. — В нашу лавку, в соседнюю комнату зашли два маленьких мальчика. Один вчера накупил все четыре наших книжки и сегодня привел своего товарища и посоветовал175 176 ему купить за 1¹/₂ коп. «Бог правду видит». Тот купил. Потом сам вчерашний мальчик вынул 8 коп. и потребовал на них 6 книжек. Мы ему сказали, что таких дешевых других нет. Показали несколько книжек в 5—8 коп. Но он говорит, что мало. Мы разошлись на том, что он будет ждать наших следующих выпусков». — Рассказанный здесь случай указывает, между прочим, на то, какое значение имело для широкого распространения изданий «Посредника» выпускать книжки по минимальной цене. — Упоминаемые в этом письме более дорогие книжки других издательств распространялись «Посредником» в том случае, если признавались редакцией «Посредника» более или менее полезными.

¹Цитата из Евангелия от Луки, гл. X, 20, как это часто бывает у Толстого, не совсем точная. В Евангелии от Луки сказано: «Однакож тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах».

²Илья Ефимович Репин (1844—1930) — художник, член Т-ва передвижных выставок, впоследствии — академик и профессор живописи в Академии художеств. С Толстым познакомился в 1880 г. и не раз гостил у него в Ясной поляне. В 1887 г. написал портрет Толстого, сидящего в кресле, и весьма распространенную в снимках картину-портрет «Толстой — пахарь»; летом 1891 г. написал портрет Толстого за работой в яснополянском кабинете и вылепил бюст его. Репин очень сочувственно отнесся к изданиям «Посредника» и бесплатно сделал, кроме фигуры Христа, о которой Толстой говорит в комментируемом письме, картинки к его текстам: «Два брата и золото», «Вражье лепко, а божье крепко», и в дальнейшем еще целый ряд иллюстраций — обложек к рассказам Толстого и других авторов. Из картин Репина в «Посреднике» были воспроизведены и изданы, в серии «Русских картин», две: «Проводы новобранца» и «Вернулся». Подробнее см. в прим. к письму Толстого к Репину, т. 63.

³«Картинкой» Репина Толстой называет фигуру Христа, сделанную им для воспроизведения картины Бугро «Бичевание Христа». См. прим. 3 к п. № 51 от начала апреля 1885 г.

⁴Рассказ, черновую которого Толстой посылает Черткову, отдавая его в то же время для набора в Москве Сытину, — «Упустишь огонь, не потушишь», написанный им после поездки в Крым, — повидимому, в апреле. Несколькими строками ниже Толстой, говоря о том, что к нему еще нет картинок, называет его для краткости «поджигателем». Рассказ был вскоре набран. 30 мая 1885 г. получено было цензурное разрешение на него, и в этом же году он вышел в издании «Посредника» без обозначения имени Толстого. Картинки к нему на обложке были сделаны для 1-го изд. художником К. А. Савицким.

⁵«Сапожником» Толстой называет здесь рассказ «Где любовь, там и бог» (иначе — Дядя Мартын» или «Сапожник Мартын»). См. прим. 1 к п. № 49 от 17—18 марта 1885 и прим. 1 к п. № 54 от 26 апреля.

⁶ Т. е. к рассказу «Упустишь огонь, не потушишь». См. выше прим. 4.

⁷Ил. Ив. Дуброво (1843—1883) — ординатор московского военного госпиталя, редактор «Летописей хирургического о-ва». В 1883 г. был176 177 приглашен к дифтеритной больной для трахеотомии и, высасывая посредством трубки из горла больной дифтеритные пленки, заразился и через несколько дней умер. В письме к Л. Д. Урусову, сообщая ему ту же мысль о «картинках героев», Толстой ошибочно называет д-ра Дуброво — Добраго.

⁸ Более точных сведений о сообщаемом здесь случае редакции получить не удалось.

⁹ Вячеслав Михайлович Грибовский (р. 1867) — в то время оканчивавший одну из петербургских гимназий. Весной 1885 г. Толстой получил от него письмо, в котором Грибовский говорил о себе следующее: «В 11 лет я был атеист, в 16 лет я дошел до мысли о бесполезности жизни и до самоубийства. Судьба меня доводила до буквальной нищеты..., заводила в притоны дикого разгула и разврата,... я участвовал в заговорах поляков, я вращался во всевозможных политических кружках, сидел в доме сумасшедших, был под надзором полиции и при всем этом я гимназист, мне 18 лет, и я сын бедного отставного чиновника. Но вынес я все невзгоды, попал на некоторую дорогу, разъяснил себе вздорный механизм всех кружков, сам своими страданьями понял, что мне нужно, и познал новую религию» (АТ.) Заинтересовавшись юношей, Толстой просил и Черткова и Бирюкова сходить к нему и поговорить с ним. Черткову, как мы видим из его письма, не удалось застать Грибовского, Бирюков же был у него, услышал от него еще разные сообщения о его жизни и проникся большим уважением к нему, как к человеку, успевшему в 18 лет «перечитать всех философов и теологов» и перенесшему за свое свободомыслие насильственное содержание в доме сумасшедших. Бирюков написал обо всем этом Толстому и завязал также личные отношения с ним. (См. Б, III, изд. Госизд., 1922, стр. 27—28.) Грибовский сообщал о себе вещи малоправдоподобные, и только огромная доверчивость Бирюкова позволила ему принять все эти сообщения без всякой критики. Однако и на Толстого, при свидании с ним, он произвел очень благоприятное впечатление. Толстой охотно разрешил ему использовать его запрещенные сочинения в статьях, в которых «искусно сплетая действительность с фантазией», по выражению Бирюкова, Грибовский изображал свои беседы с Толстым, влагая в его уста отрывки из его «Исповеди». Эти статьи и печатались некоторое время в «Неделе», пока их не запретило Главное управление по делам печати. Позднее, в 1890 г., будучи уже студентом Спб. университета, Грибовский обращался к Толстому с письменной просьбой разрешить ему гектографировать для распространения «Крейцерову сонату» и другие его произведения, а в 1905 г. просил у него позволения вернуться, в открывшейся газете «Слово», к тому способу распространения его идей, который уже был испытан им в «Неделе». Тем временем жизнь Грибовского шла по путям, не имеющим ничего общего с учением Толстого. В 1890-х гг., когда Грибовский печатал в книжках «Недели» свои стихотворения, а также рассказы из студенческой жизни и публицистические статьи за подписью Гридень, пишущая эти строки не раз встречалась с ним и знала его, как студента «белоподкладочника», по выражению того времени, — т. е. студента-франта, — превосходного танцора и остроумного, неглупого собеседника,177 178 достаточно начитанного по разным предметам, но очень далекого от каких-либо глубоких философских и общественных вопросов. Окончив юридический факультет университета и защитив в 1897 г. магистерскую диссертацию на тему «Народ и власть в Византийском государстве», он стал очень быстро делать свою карьеру. В 1903 г. он был уже доктором права и сделался приват-доцентом спб. университета. С 1909 г. состоял профессором Новороссийского университета, а в 1911 г. занял кафедру истории русского права в Спб. университете по назначению тогдашнего министерства, что вызвало враждебные демонстрации со стороны студенчества, у которого он и в дальнейшем пользовался нелестной репутацией профессора-чиновника и консерватора. После революции уехал за границу.

¹⁰Александра Михайловна Калмыкова, урожд. Чернова (1849—1926) — общественная деятельница, главным образом в области народного просвещения. Весной 1885 г., в виду назначения мужа ее, Д. А. Калмыкова, сенатором, переехала в Петербург из Харькова, где она уже заявила себя как публицистка, напечатав в местной газете ряд ярких фельетонов, вышедших отдельной книгой («Еврейский вопрос в России», Харьков, 1881), как преподавательница женской воскресной школы и как сотрудница X. Д. Алчевской по составлению книги «Что читать народу». По приезде в Петербург она окончательно отошла от того слоя общества, к которому принадлежала по положению своего мужа, и сделалась типичной представительницей трудовой интеллигенции, чрезвычайно скромной в своих жизненных потребностях и проникнутой общественными интересами. В первый год пребывания в Петербурге была очень близка к редакции «Посредника» и содействовала ее начинаниям со всей свойственной ей активностью. Затем, познакомившись через деятелей «Посредника» с кружком изучения народной литературы, во главе которого стояли в то время Ф. Ф. и С. Ф. Ольденбурги (см. комментарии к п. № 43 от 5—6 февраля 1885 г.), перенесла свою работу в этот кружок. Одновременно, с самого приезда в Петербург, преподавала в рабочей воскресной школе на Шлиссельбургском тракте. С 1889 г. открыла свой склад народной литературы, просуществовавший до 1902 г. Изданный ею в 1890 г. каталог склада являлся ценным пособием для составления народных библиотек. В этот же период она издавала две серии книг для народа под общими заголовками «Жизнь прежде и теперь» и «Силы природы и труд человека» и, будучи близкой с П. С. Струве и М. И. Туган-Барановским, принимала участие в редакции легального марксистского журнала «Начало». В этот же период своей жизни была тесно связана с группой «Освобождение труда», сыгравшей важную роль в формировании с.-д. партии. Познакомившись с Лениным, Классоном и др. видными деятелями партии, она предоставляла им помещение своего склада для явок, собраний и т. п. До 2-го съезда партии в 1903 г. содержала на свои средства «Искру» и, перебравшись, после закрытия ее склада, в самом конце 1890-х гг., за границу, поддерживала самые близкие отношения с ее редакцией. В 1905 г., вернувшись в Петербург, она отдалась педагогической деятельности, которую продолжала с прежней энергией и после революции, работая, несмотря на преклонный воэраст, в детских178 179 домах и клубах и ведя преподавание в Педагогическом техникуме им. Ушинского, пока, в самые последние годы ее жизни, тяжелая длительная болезнь не приковала ее к постели в Детскосельской санатории Цекубу, где она и скончалась.

¹¹Речь идет о книжке Калмыковой, посвященной греческому мудрецу Сократу (469—399 до н. э.), который, в противоположность софистам, учившим искусству доказывать, смотря по надобности, совершенно противоположные вещи, развивал в своих учениках, путем наводящих вопросов, умение анализировать явления и понятия ради отыскания истины и «различения добра и зла». Обвиненный врагами в развращении юношества, он был присужден к смерти и в ожидании ее продолжал наставлять своих учеников, а когда настал час казни, спокойно выпил принесенную ему чашу с ядом. Работать над этой книжкой Калмыкова начала вскоре после своего знакомства с Толстым, живя еще в Харькове: Как видно из дальнейших писем Толстого, он много потрудился над этой книжкой и, увлекаясь ее содержанием и углубляя его, очень значительно переделал ее, а одну главу (VII) написал сам. (См. т. 25.) Эти переделки, которым и Калмыкова шла навстречу, очень задержали печатание книжки. Она была набрана и разрешена цензурою только 8 сентября 1885 г., а вышла в свет, с рис. А. Д. Кившенко, в 1886 г. под заглавием «Греческий учитель Сократ».

¹²«Тихона житие» — «Житие Тихона Задонского» в изложении одной из сотрудниц «Посредника» в начальном периоде его существования, М. Павловской. Это изложение было потом переработано в редакции и издано, вместе с другим житием, в начале 1886 г. под заглавием: «Житие св. Тихона Задонского и преп. Трифона» в серии книжек, рекомендуемых «Посредником», но не снабженных названием его фирмы и его девизом.

¹³О М. Арнольде см. прим. 1 к п. № 22 от 24 июля 1884 г., а также п. № 54 от 26 апреля и прим. 3 к нему. Сказанное о М. Арнольде и его книге в настоящем письме Толстой подробнее развивает в письмах к Л. Д. Урусову от 4 мая и 25 мая. В первом из них он говорит: «Теперь я читаю Matthew Arnold Literature and Dogma. Половина моих мыслей, выраженных в Евангелии и Критике богословия, высказаны там». 25 мая он пишет: «Я вам хотел сделать выписки из М. Arnold'а. Он доставит вам большое удовольствие, потому что он особенно настаивает на уничтожении понятия бога, как чего-то внешнего... Он находит в Еврейском учении понятие бога не как о лице... Евреи видели какой-то общий закон, общий всему существующему и человеку, который требует порядка для мира, праведности для человека и ведет его к ней... Только под условием соблюдения этого закона человек получает благо. И этот-то закон и ничто другое он называет богом и утверждает, что это самое и подразумевали Евреи под словом бог. Понятие это, он говорит, исказилось, и Христос восстановил его» (см. т. 63.) Обращаясь к Черткову с просьбой доставить М. Арнольду, во время пребывания в Англии, книжку «Ma religion», Толстой подразумевает французский перевод книжки его «В чем моя вера», сделанный Л. Д. Урусовым и вышедший в 1885 г. в Париже. Чертков переслал М. Арнольду «В чем моя вера», и Арнольд179 180 ознакомился не только с этим, но и с другими произведениями Толстого данного периода и в 1887 г., делая в «Fortnightly Review» обзор его художественной и религиозно-философской деятельности, дал сжатое изложение «Исповеди», «В чем моя вера» и «Так что же нам делать?». Признавая в Толстом «великую душу и великого писателя» и разделяя его основные устремления, он считает однако, что в его толкованиях Библии «на ряду с многим весьма остроумным и гениальным есть много сомнительного».

56.

1885 г. Мая 7. Москва.

Житіе это прекрасно и по формѣ и по содержанію.¹ Жду сейчасъ Сытина, чтобы передать ему надпись для Наг[орной] Пр[оповѣди]. Очень бы хотѣлось, чтобъ ее пропустили. И надѣюсь, что пропустять.² Философовъ обѣщалъ нарисовать, Маковскій Вл. тоже обѣщалъ на бытовую картинку, к[оторую] я даваль Пряничникову.³ Если письмо застанетъ васъ, В[ладиміръ] Г[ригорьевичъ], а то Павелъ Ивановичъ, пожалуйста, передайте при случаѣ Оболенскому, что письмо к N. N., я боюсь, будетъ неудобно къ напечатанію.⁴

Радуюсь очень на вашу дѣятельность и жду отъ нея добра. Книга Mathew Arnold’a замѣчательное произведенiе.⁵ Я плохъ здоровьемъ и съ каждымъ днемъ все больше и больше занять и счастливь, чего и вамъ желаю.

Л. Т.

Катакомбы не читалъ.⁶ Что съ ними дѣлать? Галя⁷ — не очень нравится. Много лишнего. И выдуманно. Много есть мученическихъ житій — много лучше.

Просмотрите книгу «О трехъ мужикахъ и бабѣ вѣдуньѣ» ⁸ Она не годится, но интересна, какъ программа.

Полностью печатается впервые. С исключением нескольких фраз было напечатано в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 18. Подлинник написан на четвертушке писчей бумаги, представляющей собой, с обратной стороны, конец какой-то четко переписанной рукописи. На письме рукой Черткова пометка: «8 мая 85 г.» — вероятно соответственно штемпелю отправления. Относим это письмо к 7 мая в виду того, что письмо, помеченное в настоящем томе № 58, имеет в тексте «определенное указание на дату его написания, а именно — 9 мая, и в нем говорится, что предыдущее письмо, № 57, было написано накануне, т. е. 8 мая, настоящее же письмо очевидно было написано еще на день раньше, так как если бы оба письма были написаны в один день, естественно было бы оговорить это в последнем из них.180

181 Письмо это, от 7 мая, является ответом на письмо Черткова от 1 мая. Как видно из содержания его, оно писалось в ожидании прихода Сытина, несколько поспешно и отвечает только на один из вопросов, затронутых Чертковым, но дает отзыв о двух рукописях, полученных из редакции «Посредника» для просмотра, как это видно из предыдущего письма, еще ко 2-му мая. Приводим здесь из письма Черткова, с некоторыми сокращениями, лишь то, что относится к делам «Посредника»: «Сытин говорил мне, — пишет Чертков, — что вы отдали переписать исправленный вами рассказ «Упустишь огонь, не потушишь» и передадите ему для представления в цензуру и печатания: — это отлично. Только не можете ли вы прислать мне черновую копию, на которой вы сделали пополнения и изменения, для того чтобы я мог прочесть ее Савицкому, который взялся сделать рисунки... Сократа, мне кажется, лучше пропустить через цензуру здесь, так как он должен здесь легко пройти, а в Москве у Сытина может возбудить опасения... Я просмотрел житие Филарета Милостивого и сделал самые незначительные пропуски и изменения. [См. конец прим. 4 к п. № 54 от 26 апреля 1885 г.] Из него может выйти прекрасное житие; ни в чем не противоречащее нашему мерилу... Я заказал одной очень нуждающейся писательнице рассказ. Она написала. Он изложен довольно хорошо, но не довольно содержателен для издания в наших сериях. Но так как он в тысячу раз лучше всех лубочных книжечек, то я отдал его Сытину, который с радостью взял его и предложил за него 25 р. Таким образом сам собою напрашивается новый рaзpяд рассказов, писанных в виде пробы для наших изданий, вполне соответствующих нашему направлению, но не достаточно хороших для наших изданий. Эти рассказы Сытин с радостью будет печатать среди массы пошлых и совсем скверных книжечек. Калмыкова говорила мне, что вы брались за переложение жизни Петра Мытаря. Так ли это? и что вышло? [См. прим. 6 к п. № 54 от 26 апреля 1885 г.]... Сижу за столом у окна, скрытый от прохожих выставкою с книгами. Всякие люди останавливаются у окна, читают заглавия книг, делают самые разнообразные замечания, не зная, что всё слышно в комнате. Можно было бы составить самую оригинальную книжку из всех этих подслушанных разговоров. — Присылаю вам рассказ «Галя», который ужасно понравился мне, и Петру, и Бирюкову и, я думаю, наверное понравится вам по чувству, которое он вызывает в читателе. С исторической и художественной стороны и со стороны изложения он, может быть, во многом грешит. Но по мысли, возбуждаемой им в читателе, он мне нравится, как немногие книги [см. ниже» прим. 7]... Хочу попросить у автора разрешения напечатать в наших изданиях. Сочувствуете ли вы и находите ли какие-нибудь желательные; изменения?»

¹Житие, которое одобрял Толстой, — это «Житие Павлина Ноланского», составленное, как сообщает Чертков в письме от 5 мая, сотрудником редакции «Посредника» П. П. Беликовым (о нем см. прим. 10 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.). Оно вошло, вместе с двумя другими житиями, в книжку, озаглавленную: «Житие св. Павлина Ноланского и страдания св. мученика Феодора и Никифора», с рисунками А. Д. Кившенко,181 182 М. 1886 г. Часть книжки, озаглавленная «Страдания св. мученика Феодора», написана в 1885 г. самим Толстым (см. т. 25).

²По сообщению А. К. Чертковой, Нагорная проповедь в том виде, в каком хотел напечатать ее Толстой, не была пропущена духовной цензурой, не согласившейся на изъятие из текста канонического Евангелия двух мест, которые Толстой считал позднейшими искажениями церковников, а именно: 1) в Евангелии от Матфея V, 22 — «а я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду, 2) ibid. V, 32 — ... «кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать»: в первом случае Толстой считал подчеркнутое слово вставленным; во втором случае он считал подчеркнутые слова неправильно поставленными перед словом «тот». По его мнению, место это надо было понимать в таком смысле: «тот кто разводится с женой своей, кроме вины любодеяния (которую совершает он сам), подает и ей повод прелюбодействовать». Канонический же текст дает основание истолковывать это место в том смысле, что только по вине любодеяния можно разводиться с женой.

³Художник Н. А. Философов обещал сделать картинку к рассказу «Ильяс» (см. прим. 7 к п. № 51, от начала апреля 1885); И. М. Прянишникову Толстой предназначал для иллюстрации рассказ «Девченки умнее стариков» (см. прим. 2 к п. № 53 от 16 апреля 1885 г.), но, повидимому, Прянишников почему-либо отказался сделать это, и за иллюстрацию названного рассказа взялся В. Е. Маковский (см. прим. 4 к п. № 33 от 8 декабря 1884 г.). Однако все названные художники не исполнили своего обещания, и «Ильяс» был издан с картинкой А. Д. Кившенко, а «Девченки умнее стариков» с картинкой К. А. Савицкого.

⁴Письмо к N. N. — письмо Толстого к Михаилу Александровичу Энгельгардту (1861—1915), сыну А. Н. Энгельгардта (известного своими «Письмами из деревни»), высланному из Петербурга за участие в студенческих волнениях, впоследствии — журналисту и автору нескольких книг на социально-экономические и сельско-хозяйственные темы. В 1882 г., под впечатлением статьи Вл. Соловьева «О церкви и расколе» и переписки по поводу нее с И. Аксаковым, редактором газ. «Русь», где она была напечатана, Энгельгардт, желая проверить свои мнения, написал Толстому, высказываясь в том смысле, что учение церкви, расходящееся с учением Христа, должно быть признано несостоятельным и что необходимо бороться с церковью, но рядом с этим необходима и политическая, революционная борьба. Толстой ответил ему длинным письмом, в котором обосновывал идею непротивления злу насилием. Письмо это распространялось в рукописном виде и нелегальных изданиях. Л. Е. Оболенский просил у Толстого разрешения напечатать это письмо в «Русском богатстве» с неизбежными по цензурным условиям сокращениями. Толстой согласился, но затем решил, что «письмо к N. N. будет неудобно к напечатанию». Со своей стороны и Оболенский, попытавшись привести это письмо в такой вид, чтобы можно было хлопотать о разрешении его цензурою, пришел к убеждению, что это совершенно исказило бы смысл письма. Подробнее см. в прим. к этому письму от 20 декабря 1882 г. — 10 января 1883 г. в т. 63.182

183 ⁵ О книге М. Arnold'a см. прим. 13 к п. № 55 от 2 мая 1885 г.

⁶Одна из работ, сделанных для «Посредника» и присланных Толстому на одобрение в рукописи. См. письма Толстого № 57 от 8 мая и № 58 от 9 мая, прим. 1 к последнему из них.

⁷«Галя» — рассказ из первых времен христианства в России. Автор его — Ольга Ильинишна Шмидт (Московитинова) (р. в 1851 г.), учительница и писательница для детей и юношества. Напечатала с 1880-х гг. ряд книг — сказок, рассказов и переложений классических произведений, как «Путешествие доктора Гулливера», Спб. 1885, «Дон-Кихот Ламанчский», Спб. 1885 г. и др. — Рассказ «Галя» вышел в «побочной серии» «Посредника», с рисунками А. Д. Кившенко, в начале 1886 г. и, по свидетельству Д. И. Шаховского, вызывал очень бурные споры, при оценке его, среди городских учительниц, интересовавшихся народной литературой.

⁸«Сказка про трех мужиков и бабу ведунью», Спб., 1879 — напечатанное без имени автора произведение Марии Константиновны Цебриковой (1835—1917), написавшей в 1880-х гг. «Письмо Александру III», в котором беспощадно разоблачались язвы царского режима и которое ходило по рукам в рукописных экземплярах, удивляя всех своей смелостью. Цебрикова была за него выслана на север. Воспитанница своего дяди декабриста H. Р. Цебрикова, она с юных лет выдвинулась, как одна из передовых женщин своего времени, и заняла видное место в оппозиционной русской журналистике народнической окраски, как автор многочисленных статей на литературные и общественные темы. Весьма много сделано Цебриковой и в области профессионального женского движения и в области педагогической и детской литературы. В период возникновения «Посредника» Цебрикова являлась центром кружка, который, по выражению А. С. Пругавина в письме его к Черткову от 19 марта 1885 г., «давно уже стремился что-нибудь сделать по части изданий для народа» (AЧ). Вскоре после этого одна из наиболее деятельных участниц этого кружка, Е. П. Свешникова (о ней см. ниже, прим. 8 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.) завязала сношения с редакцией «Посредника» и связала ее и с Цебриковой, которая со свойственным ей бескорыстием охотно предоставила «Посреднику» право бесплатно перепечатывать ее произведения и, в случае надобности, даже переделывать их. Это разрешение, как видно из письма Бирюкова к Черткову от 26 мая 1885 г., относилось и к «Сказке про трех мужиков и бабу ведунью» (AЧ). Однако сказка эта в «Посреднике» не появилась. Об издании «Посредником» другой работы Цебриковой см. прим. 8 к № 81 от 11 октября 1885 г.

* 57.

1885 г. Мая 8. Москва.

Житіе Павлина прекрасно и по формѣ и по содержанію. Я уже писалъ вамъ объ этомъ. Катакомбы сейчасъ примусь читать. И Грибовскому и Оболенскому буду особенно радъ и183 184 въ Москвѣ и въ деревнѣ. — Для передѣлокъ не могу сейчасъ вспомнить и указать, Вотъ что помню: Завоеваніе Мехики — Прескота.¹ Дикенса: Эдвинъ Друдъ, Оливеръ Твистъ;² Кингслея — Гипатія.³ Я впрочемъ называю наобумъ и не вѣрю, чтобы изъ этаго могло выйти очень хорошее. Надо читать, искать, примѣривая все къ одной цѣли, и тогда найдется. Оливеръ Твистъ, кажется, могла бы выйти хорошая книга, если совершенно свободно передѣлать. Тоже и исторія завоеванія, если бы хорошенько, всей душой перейти на сторону Мехиканцевъ и освѣтить невѣжественную ухарскую жестокость Испанцевъ. — Программу и ваши письма прочелъ. Программа прекрасна⁴ — есть въ ней и несбыточное, какъ во всѣхъ программахъ, но есть и свѣжее и живое. И я вѣрю въ возможность ея исполнения. — Постараюсь написать Сибирякову.⁵ Только не знаю, куда послать письмо. Спрошу, нѣтъ ли въ Москвѣ такого дома Трапезн[икова] и К°. Если нѣтъ, то пришлю въ Петер[бургъ].⁶ Да, земли у меня собственно нѣтъ, но въ Самарѣ отдаются участки рядомъ съ нашей землей. — Поселиться на землѣ хуже всего въ Самарѣ. Тамъ пшеничное торговое хозяйство. Лучше въ черноземной полосѣ. Помоги ему Богъ. Это первое дѣло — но такъ оказывается трудно. Спасибо вамъ за ваше длинное хорошее письмо. Мнѣ такъ всегда хочется знать про васъ и чувствовать васъ. — Помните, вы мнѣ разсказывали, что крестъ выходитъ отъ того, что одна часть стоить поперекъ.⁷ Вамъ нѣтъ выбора: нести крестъ или поставить обѣ части въ одномъ направленіи. И то и другое хорошо, какъ все на свѣтѣ. — Я очень много почерпнулъ изъ М. Arnold’a.⁸ Онъ говорить, что ученіе Хр[иста] въ двух вещахъ: his method and his secrete.⁹ Method — это inwardness¹⁰ — обращеніе въ себя и къ себѣ, a secret — пріемъ дѣйствія, это самоотреченіе — отдать жизнь, чтобы получить ее. — Общій же характеръ Христа и тѣхъ, к[оторые] хотятъ быть его учениками, онъ тоже прелестно выражаетъ sweet reasonableness».¹¹ Тяготитесь, милый другъ, своими грѣхами, но не отчаивайтесь. Я по себѣ знаю, какъ они смиряютъ. Сила Божія въ немощи совершается. Куда бы я залетѣлъ въ своей безумной гордости, коли бы не всегдашнее очевидное униженіе, въ кот[орое] меня приводить моя слабость. Такъ-то и вы. То, что вы писали о вашемъ тяжеломъ разговорѣ съ вашей матерью, мнѣ было больно и нужно знать, тоже для униженія себя. Если бы было sweet reasonableness,184 185 которой я чувствую неподолгу возможность, — этого бы не было. — Я устроилъ надписи на картинкѣ съ Наг[орной] Пр[оповѣдью] и, кажется, хорошо.¹² Жду завтра Сытина. Написалъ Сибирякову.

Полностью печатается впервые. Отрывки были напечатаны в ТВ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 18—19. На подлиннике рукой Черткова пометка: «9 мая». Относим письмо к 8 мая на том основании, что в следующем письме, бесспорно относящемся к 9 мая, Толстой говорит об этом письме, как о написанном накануне.

Письмо это является в большей своей части ответом на письмо Черткова от 5 и 6 мая; в конце же своего письма Толстой с значительным запозданием отвечает на письмо Черткова от 1 мая. В письме от 5 и б мая, которое приводим с сокращениями, Чертков говорит: «Посылаю вам свое письмо к Сибирякову вместе со сметою и программою народной газеты, составленными у Оболенского, и его письмо к Сибирякову. Быть может, вы просмотрите всё это и от себя припишете несколько слов. Дело, кажется, стоит того, и ваше слово будет иметь самое большое значение для Сибирякова, который, повидимому, совсем решился издавать газету. Говорят, что у него очень много средств. Еслиб вы подтвердили ему, что сочувствуете направлению «Рус. богатства», то он мог бы легко поддержать Оболенского. И это, кажется, было бы хорошо... Что вы ничего не говорите про переложение «Катакомбов»? И меня и Павловскую очень интересует ваш отзыв о ее работе. Она даже не хочет брать от меня платы, покуда вы не выскажетесь. — Продажа в складе идет бойко, как розничная, так и оптовая. Розничные покупатели в этом квартале именно такие, которым преимущественно попадают дурные книги, — солдаты, ремесленники, фабричные и их дети. А потому каждый раз, что кто-нибудь из них входит в лавку, мы радуемся, как рыболов пойманной рыбе. Мы следим даже, как она клюет у окна. Заглавие или картинка понравится, дешевая цена приманит. Они рассуждают между собой о том, что следовало бы зайти и купить. Нам всё слышно, и мы с волнением поджидаем. И, главное, радостно то, что это происходит в разных концах и захолустьях России. — Грибовский бывает по вечерам в складе. Это, кажется, для него хорошо, п. ч. он, повидимому, нуждается в таком общении, при котором может всё выложить, что на душе. Он симпатичный. Он одержим идеею, что все положения Христа могут быть доказаны наукою. В этом он сходен с Оболенским... Это подтверждает то, что научный путь приближения ко Христу действительно нужен некоторым... Но я согласен с вами, что это только азбука и желал бы видеть в Грибовском больше непосредственной любви, больше непосредственного проникновения всем духом Христовым, одним словом того же, что желал бы видеть и в себе, но не вижу. А потому я особенно буду рад за него, когда он лично познакомится с вами. Он только к концу мая кончит свои экзамены и тогда поедет в Киев. По дороге он очень желал бы заехать к вам в Москве или в Туле и просил меня узнать, желаете ли вы этого. Оболенский также просил меня сказать ему откровенно, думаю ли я, что если он навестит185 186 вас — это вам не будет неприятно... Посылаю вам на просмотрение Житие Павлина, составленное Беликовым с славянского Дм. Ростовского. Слог, как увидите сами, несравненно лучше книги жития Тихона Павловской. Она составляла по русскому. Теперь буду постоянно давать оригинал Дм. Ростовского. Рассказ о Павлине вышел очень короткий, но ведь можно издавать по 2 жития в одной книжке... Жития святых постоянно спрашивают, и именно разнообразных святых». 6 мая Чертков продолжает: «Сейчас видел Оболенского. Он только нынче ночью прочел как следует «Что же нам делать», и она произвела на него самое сильное и радостное впечатление. Он в среду уезжает через Москву и хочет навестить вас. Он в очень мягком и не самоуверенном настроении, и я уверен, что с любовью вы ему можете духовно помочь, и существенно. — У меня есть двоюродная сестра Черткова, которая хочет летом заняться переложением для нас. Пожалуйста, укажите, какие иностранные классики или писатели вообще по вашему желательны. — Шаховской имеет приятеля, который хочет поселиться на земле под впечатлением ваших статей. Он слышал, что в Самарской губ., будто в вашем имении, отдаются участки. Так ли это? и вообще не укажете ли, где можно навести справки по такому делу». — То, что Толстой пишет по поводу тяжелого разговора Черткова с его матерью, вызвано следующими его строками: «Моя мать сегодня уехала. Жизнь моя на несколько дней упрощается... Наружно мы с матерью ладили последнее время. Но внутри существует полное разобщение, которое очень меня давит. Совершенно случайно на этих днях в присутствии гр. Шуваловой у нас завязался разговор о Христе и Евангелии. Вдруг без всякого повода с моей стороны, она напала на меня, говоря, что я повторяю ваши слова. (Я говорил от себя то, что думаю уже по крайней мере 6 лет, и не упоминал о вас.) Не стану повторять вам всех тех несправедливых и жестоких обвинений, которые возводили на вас. Мне было больно и вместе с тем я был возмущен. Вернувшись в свою комнату, я весь буквально трясся и чувствовал то, что должны чувствовать люди, выдержавшие какую-нибудь совершенно незаслуженную казнь. Разумеется тут ничего нового не было, вырывалось у них только то, что они. чувствуют и думают по отношению нас и нашей веры. Но я как-то яснее увидал, какая непреодолимая стена стоит между ими и мною...»

¹ Вильям Хиклинг Прескот (W. Н. Prescott, 1796—1859) — северо-американский историк, автор ряда научных трудов, отличающихся яркою художественностью изложения и гуманистическим подходом к изображаемым событиям. «История завоевания Мексики» («History of the Conquest of Mexico», 3 vol., Boston, 1843) печаталась в русском переводе в 1850-х и 1860-х гг. в журналах «Современник» и «Отечественные записки». Толстой пишет «Завоевание Мехики», вместо «Мексики» — по-старинному. По сообщению самого Толстого соч. Прескота имело большое влияние на него в возрасте от 14 до 20 лет (см. Н. Гусев, «Толстой в молодости», М. 1927, стр. 162 и 164). — Издать эту книгу в 1885 г. «Посреднику» не удалось, а в 1886 г. она вышла в свет в изд. В. Н. Маракуева.

² Чарльз Диккенс (Charles Dickens, 1812—1870) — один из любимейших писателей Толстого, произведения которого он перечитывал186 187 много раз и даже в последнее десятилетие своей жизни называл в числе самых «нужных» ему книг. В частных беседах он не раз называл Диккенса «мировым гением», «гением, какие родятся раз в сто лет», а в статье своей «Что такое искусство» в числе других, очень немногих образцов «высшего искусства» указывал некоторые произведения Диккенса. (Подробнее об отношении Толстого к Диккенсу см. статью Н. Апостолова «Толстой и Диккенс» в сб. «Толстой и о Толстом», изд. Толстовского музея, М., 1924.) — «Оливер Твист» («Oliver Twist», 1837 г.), роман из жизни низших слоев английского общества, одно из ранних произведений Диккенса, написанное в то время, когда тяжелые испытания его юности — сначала на службе у торговца ваксою, потом на службе в конторе стряпчего — сменились удачами на поприще журналистики и расцветом быстро прославившего его художественного таланта. Роман этот позднее был издан «Посредником» в доступном переложении под заглавием: «Воровская шайка. Приключения бедного Оливера Твиста», М. 1900. — «Тайна Эдвина Друда» («Mystery of Edwin Droud, 1870) — последний роман Диккенса, писавшийся в пору упадка его сил, после многочисленных разъездов по Англии, Шотландии и Америке с публичными выступлениями в качестве прославленного чтеца собственных произведений. Роман этот остался незаконченным, так как работа над ним была прервана смертью Диккенса. — Почему в данном письме Толстой рекомендует для «Посредника» именно эти вещи Диккенса, остается неясным. В дальнейшем он указывает для той же цели другие его произведения (см. письмо № 89 от конца ноября — первых чисел декабря 1885 г.).

³ Чарльз Кингслей (Ch. Kingsley, 1819—1875) — английский романист и проповедник, с окраскою христианского социализма. Будучи приходским священником, за проповедь свою о задачах церкви по отношению к трудящимся чуть было не лишился права проповедывать, но зато приобрел большую популярность среди рабочих. Как статьи, так и многочисленные художественные произведения его полны живого участия к городскому и сельскому рабочему населению. Он беспощадно обличал несправедливость землевладельческих законов, однако до радикальных выводов по отношению к господствующему социальному строю не доходил, и вся деятельность его, навлекавшая на него все более и более ожесточенную ненависть со стороны правоверных церковников, в то же время вызывала протест со стороны социалистов. С 1860 по 1869 гг. он занимал кафедру историка в кембриджском университете. — Роман его «Гипатия» («Hypatia», London, 1853), представляющий собой наиболее яркое и значительное из его художественных произведений, рисует с большой симпатией к греческой культуре картину нарождающегося христианства в его борьбе с греческой философией в V в. н. э. в Александрии. Героиней его является историческое лицо — дочь известного математика и астронома Теона Александрийского, сделавшаяся в силу своих исключительных дарований главою школы александрийских неоплатоников и убитая толпою христианских фанатиков. Толстой познакомился с этим романом в мае 1884 г.: в Дневнике его за это время не раз встречается запись: „Читал «Hypatia»". Несколько времени спустя роман «Гипатия» был издан «Посредником» в несколько сокращенном виде.187

188 ⁴ Присланная Чертковым программа народного журнала, о которой говорит Толстой, к сожалению, не сохранилась.

⁵ О К. М. Сибирякове см. прим. 1 к п. № 53 от 16 апреля 1885.

⁶ Сибиряков просил адресовать письма к нему на «Торговый Дом Трапезникова и К-о», известный в то время в Москве, не указывая более точного адреса.

⁷ Символическое объяснение креста, полученное Чертковым от одного пастора и напечатанное в сб. «Цветник», изд. «Посредника», М. 1912, стр. 118—119, состоит в следующем: «... Длинная палочка изображает волю божию, коротенькая, — это наша собственная воля. Когда я кладу коротенькую палочку поперек длинной, свою волю поперек воли божьей, то и выходит для нас крест. Если же я к длинной палочке приложу коротенькую так, чтобы она покрывала другую, то креста нет и не может быть; это бывает, когда наша собственная воля направлена в одну сторону с волей божьей и совпадает с ней, и тогда бывает для нас одна радость... Нам нельзя отказываться от своего креста; мы должны поднять и нести его, исполняя не свою волю, а волю отца нашего небесного, но по мере того, как мы отвыкаем от исполнения наших личных желаний ради исполнения воли бога, повелевающей нам жить для блага всех людей... наш крест становится всё легче, и если б, наконец, наша воля во всем совпала с волей божьей, то не было бы уже для нас никакого креста».

⁸ О книге М. Арнольда см. прим. 13 к п. № 55 от 2 мая 1885.

⁹ Т. е. «его метод и его тайна».

¹⁰«Внутренняя сторона».

¹¹ «нежная (проникнутая любовью) разумность».

¹² См. прим. 2 к п. № 56 от 7 мая.

58.

1885 г. Мая 9. Москва.

Сейчасъ прочелъ Катакомбы¹ и завтра, 10-го, посылаю ихъ вамъ по почтѣ. Это превосходная вещь по содержанію. Языкъ совсѣмъ другаго тона, чѣмъ народный, и я началъ б[ыло] дѣлать замѣчанія, но этотъ языкъ нельзя и не надо измѣнять надо только его подчистить и обойти иностранныя слова и иногда обороты рѣчи. Но и такъ, какъ есть, это превосходная книжка для народа. Только бы пропустила цензура. — Это непремѣнно съ красной рамкой.² — Вчера я писалъ вамъ о работѣ для вашей кузины.³ Пусть она возьметъ всего Диккенса. Въ немъ найдется много прекраснаго, — его маленькіе разсказы и романы. Еще Augustin Тhieггу⁴ — его Iоаннъ Златоустъ — это переведено Поливановымъ⁵ и онъ самъ188 189 хочетъ переделать для народа, и его же, А. Т.,⁶ St. Jérome. Еще François d’Assise⁷ и Саванаролла.⁸ — Есть G. Elliot романъ.⁹ Кажется, тоже хорошо. Въ деревнѣ у меня житія Дм. Ростовскаго¹⁰ всѣ отчеркнутыя на тѣхъ мѣстахъ, к[оторыя] можно взять, и я постараюсь написать. — Если журналъ состоится, то редакторомъ его надо быть вамъ.¹¹ Если нѣтъ, то скажите хорошенько, почему — нѣтъ.

Л. Т.

Напечатано полностью в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 19. На подлиннике рукой Черткова архивный № и пометка: «9 мая», «совпадающая с указанием, которое имеется в самом письме: «завтра 10-го»...

Письмо это составляет как бы продолжение предыдущего и является ответом на приведенное уже письмо Черткова от 5 и 6 мая 1885 г.

¹ Рукопись, прочитанная Толстым, представляла собой изложение для массового читателя книжки «Катакомбы», повесть из первых времен христианства (с англ.) Евгении Тур, М., 1866. Евгения Тур — псевдоним Елизаветы Васильевны Салиас де Турнемир, рожд. Сухово-Кобылиной (1815—1892), наиболее известной сказками и повестями, написанными ею для детей и юношества — «Последние дни Помпеи», «Княжна Дубровина», «Катакомбы» и др. Изложение последней повести для «Посредника» было сделано некоей М. Павловской. О нем Толстой и дает свой отзыв. Однако изложение это не удовлетворило редакцию «Посредника», и она поручила переработку его Е. П. Свешниковой (о ней см. прим. 8 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.), причем повесть получила новое название: «Фабиола или древние христиане».

² Красной рамкой на обложке и девизом «Не в силе бог, а в правде» обозначались в «Посреднике» книжки первого разряда, т. е. те, которые выходили под его фирмою, — в отличие от книжек, которые редакция передавала, как менее ценные, фирме Сытина, хотя и принимала на себя в известной степени ответственность за них, помещая их список в своих каталогах. Позднее, в конце 1885 г., Сытин получил разрешение от редакции «Посредника» и эту серию изданий, названную «побочной серией», печатать с красной рамкой, но только без фирмы «Посредника» и без его девиза.

³ Кузина Черткова (троюродная сестра его) — Александра Григорьевна Черткова, вышедшая потом замуж за А. В. Пашкова, в то время только что окончившая гимназию и желавшая заниматься переводами и переложениями для народа французских и английских авторов.

⁴ В одном из дальнейших писем (см. п. № 66 от 20—22 мая 1885 г.) Толстой говорит, что ошибся, назвав в данном случае Августина Тьерри вместо брата его, Амедея Тьерри. Оба они — французские историки, одаренные литературным талантом, и оба еще в молодые годы были избраны в члены Академии. Амадеем Тьерри (A. Thierry, 1797—1873),189 190 в числе других исторических его трудов, была написана серия произведений, относящихся к IV—V в. истории Рима, —в том числе названные Толстым: об Иоанне Златоусте («St. Jean Chrysostome et l'impératrice Eudoxie», P., 1872) и о св. Иерониме («Saint Jerome. La société chrétienne à Rome et Immigration romaine en Terre Sainte», 2 vol., P., 1867). — Иоанн Златоуст (род. около 344, ум. в 407 г. н. э.) — один из «отцов церкви», образованнейший человек своей эпохи, страстный проповедник социального равенства. Сделавшись епископом Константинопольским, он начал беспощадную борьбу в защиту бесправных и угнетенных с привилегированными и власть имущими, вплоть до самой императрицы. В этой борьбе он нажил себе бесчисленных врагов, был низложен и в 404 г. отправлен в ссылку, что вызвало сильные волнения среди приверженной к нему городской бедноты. — Иероним, прозванный Блаженным (р. между 331 и 340 гг., ум. в 420 н. э.) — ученый, пересмотревший и исправивший по еврейскому тексту латинский перевод Библии. Происходя из состоятельной христианской семьи, он получил в Риме прекрасное литературное и философское образование в духе поздней античной культуры. В молодые годы вел бурную жизнь, затем со всей страстностью своей натуры отдался религиозным интересам и, примкнув к аскетическим кружкам Рима, вступил в ожесточенную борьбу с развращенными нравами общества и церковного клира. Потерпев поражение в этой борьбе, он совершил путешествие в Антиохию, Египет, Александрию и поселился в монастырской келье близ Вифлеема, где и провел 34 года своей жизни «всегда читая, всегда в книгах, не зная покоя ни днем, ни ночью». В писаниях своих, из которых многие связаны с моральными проблемами, он является ярким полемистом, допускающим неумеренные резкости и сарказмы.

⁵ Лев Иванович Поливанов (1838—1899) — выдающийся московский педагог и директор частной гимназии его имени, где учились сыновья Толстого, автор книги «Жуковский и его произведения» (под псевд. Загорина), М. 1883; комментатор сочинений Пушкина, составитель целого ряда учебников и пособий по русскому языку. Книга Амедея Тьерри об Иоанне Златоусте, действительно, была переведена им, но издана без имени переводчика: «Св. Иоанн Златоуст и императрица Евдоксия. Христианское общество Востока. Сочинение Амедея Тьерри. Перевод с французского. Издание Льва Поливанова. М. 1884». Переделка ее для народа не осуществилась, — вероятно, вследствие тех препятствий, которые она неминуемо встретила бы в цензуре.

⁶ Инициалы Augustin (читай Amedée) Thierry.

⁷ Называя Франциска Ассизского, Толстой не указывает сочинения, которым нужно воспользоваться для ознакомления с ним народного читателя. Судя по тому, что он дает его имя на французском языке, можно думать, что он познакомился с ним по какому-нибудь французскому сочинению. Личность Франциска и его проповедническая деятельность, окруженная поэтическими народными легендами, однако же достаточно освещенная научными исследованиями, не могла не увлечь Толстого. Франциск Ассизский (1182—1226), сын богатого торговца сукнами, жизнерадостный, щедрый, сердечный, проводил свою юность в разгульных190 191 пирушках с богатою молодежью своего города. Но впечатления от нищих, убогих, прокаженных, которые часто встречались тогда в толпе, заставляли его всё чаще задумываться о несовершенствах жизни и вывели его на путь религии. Он признал источником человеческих бедствий институт собственности, порвал отношения со своим отцом, отказался раз навсегда от всякого имущества и некоторое время питался только объедками, которые собирал в городе в обеденное время. К нему стали присоединяться люди, решившиеся итти по его стопам, и создавшееся таким образом «братство» стало заниматься ручным трудом и помощью крестьянам в сельских работах. В 1209 г. братство, взяв на себя проповедническую миссию, превратилось в орден странствующих монахов, которым Франциск дал название «миноритов», т. е. «меньшей братии», не признающей в своей среде никакой иерархии и призванной только служить людям, всячески облегчая их страдания. Несмотря на то, что принципы этого ордена шли в разрез с практикой католического духовенства и являлись своего рода протестом против него, как против одного из господствующих классов, умный папа Иннокентий III не решился наложить запрет на него. Орден стал быстро расти, и в течение десяти лет число членов его достигло 5000. Однако он постепенно утрачивал первоначальный характер и перестал удовлетворять Франциска, по прежнему отвергавшего всякую собственность и всякую иерархию. Поэтому последние годы своей жизни Франциск проводил уже вдали от своего ордена, в уединении и молитве. Но и в это время он сохранял свое поэтическое воззрение на мир, свое «братское» отношение ко всем без исключения живым тварям и ко всем явлениям и стихиям его, и самый аскетизм его, примыкавший с одной стороны к средневековым идеалам, сопровождался не отчуждением от жизни, а любовью к ней, потребностью служения людям и «осуществления царства божия на земле». — Мысль Толстого о популярном жизнеописании Франциска Ассизского вскоре была осуществлена изданием книжечки, написанной Е. П. Свешниковой и вышедшей в издании «Посредника» с рисунками А. Д. Кившенко, в конце 1885 г. под заглавием: «Жизнь Франциска Ассизского». Позднее, в 1890-х гг., в серии книг «для интеллигентных читателей» «Посредник» издал кроме того перевод новейшего труда о Франциске Ассизском Поля Саббатье.

⁸ Иероним Савонарола (Girolamo Savonarola, 1452—1498) — религиозный проповедник и писатель. Родился на севере Италии, в состоятельной семье. С юности суровый и сосредоточенный в своих религиозных настроениях, на двадцать четвертом году жизни ушел в доминиканский монастырь, где, согласно традиции доминиканцев, погрузился в изучение наук. Здесь сложилось его отрицательное отношение к духовенству, погрязающему в пороках, и к самой церкви, требующей внешней обрядности вместо настоящей веры, связанной с любовью к людям и нравственными подвигами. Перейдя затем во флорентийский монастырь Сан-Марко и сделавшись настоятелем его, он стал выступать в качестве проповедника с бесстрашными обличениями не только церкви, но и государства, требуя, во имя божественного права, свободы народов и призывая к созданию нового теократически-республиканского строя жизни, в котором верховная власть принадлежала бы народу. В своей фанатической борьбе191 192 с извращениями культуры он громил и такое проявление культуры, как все разновидности искусства. Эти проповеди, так же как и писания его, создавали ему одновременно и пламенных приверженцев, и врагов, даже покушавшихся на его жизнь. Одно время флорентинские власти, поддавшись его влиянию, издали декрет, по которому во Флоренции уничтожались «соблазнительные» картины, музыкальные инструменты и даже экземпляры новелл Боккачио. Но при смене властей восторжествовали противники Савонаролы, и папа Александр VI добился изгнания его из города. Вскоре однако он вновь появился и стал еще беспощаднее нападать на римскую церковь. Через некоторое время монастырь Сан-Марко был окружен войсками, Савонарола вместе с двумя его приверженцами был арестован, подвергнут пыткам и, наконец, по постановлению папы, повешен и сожжен. — Мысль Толстого об изложении его биографии была осуществлена значительно позже, когда «Посредник» издал книжку H. H. Гусева: «Борец за правду Иероним Савонарола», М. 1906.

⁹ Джордж Элиот (George Eliot, псевдоним Марии Анны Эванс, 1820—1880) — английская писательница. Дочь зажиточного фермера, вышедшего из рабочих. Воспитывалась в строго-религиозном духе, но затем решительно порвала с церковью, едва не разойдясь из-зa этого с отцом. Прекрасно владея не только новыми, но и древними языками, она сделалась одной из образованнейших женщин своего времени. В 26 лет перевела «Жизнь Иисуса» Штрауса, затем «Сущность христианства» Фейербаха и два философских сочинения Спинозы. С 1850 г. стала сотрудничать в «Westminster Review», органе английских позитивистов. Здесь она сблизилась со Спенсером, Миллем, Льюисом и др. В 1859 г. она привлекла к себе всеобщее внимание романом из деревенской жизни «Адам Бид» (Adam Bede). Затем последовали романы «Мельница на Флоссе» («The Mill on the Floss»), «Сайлас Марнер, ткач из Равело» («Silas Marner the weaver of Raveloe»), «Феликс Гольт радикал» («Felix Holt the radical»), «Даниель Деронда» — роман из еврейской жизни, проникнутый сочувствием к еврейству, и др. По общему характеру своих воззрений Дж. Элиот примыкала к контовской «религии человечества». — Какой из романов Элиот Толстой имеет в виду для перевода и издания в «Посреднике», установить нельзя. В письме к Софье Андреевне от 2 февраля того же 1885 г. он говорит: «Читаю я Elliot'a Felix Holt. Превосходное сочинение... Вот вещь, которую надо бы перевести, если она не переведена». Однако, в данном случае он вряд ли имеет в виду этот роман, потому что иначе он отзывался бы о его достоинствах с большей уверенностью. В дальнейшем «Посредником» были изданы в упрощенном изложении В. С. Толстой, племянницы Толстого, роман «Мельница на Флоссе», «Адам Бид» и «Сайлас Марнер».

¹⁰ Жития разных святых, так называемые Четьи-Минеи, — над изложением которых Димитрий Туптало, впоследствии епископ Ростовский, работал около 20 лет. (О Димитрии Ростовском см. прим. 2 к п. № 16 от 2 мая 1884 г.) Через несколько времени, в письме от 1—2 июня того же 1885 г., Толстой пишет Бирюкову: «Я на-днях выпишу страницы из отмеченных Житий святых Д[имитрия] Р[остовского], как мне пишет В[ладимир] Г[ригорьевич], и пришлю вам» (см. т. 63).192

193 ¹¹ Речь идет о народном журнале, который хотел издавать К. М. Сибиряков и программу которого Чертков послал Толстому (см. п. № 57 от 8 мая).

Отвечая на данное письмо Толстого, Чертков, в письме своем от 10 мая, говорит: «Сейчас получил ваши два письма. Они меня согрели. Они напомнили мне ваши прежние письма, которые мне и тогда помогли и продолжают теперь помогать. — Вы спрашиваете, почему я не хочу быть редактором народной газеты? Потому что я не справился еще и с тем, зa что взялся. Да и вообще я не чувствую, чтоб такая задача была мне под силу. Впрочем, если я буду нужен и вы найдете это нужным для дела, то я быть может и пойду на это. Только мне кажется, что необходимо искать другого, более подходящего, и подумать обо мне лишь в крайнем случае... Я так рад, что Катакомбы вам понравились. Поступлю с ними согласно вашим указаниям...»

* 59.

1885 г. Мая 10—11. Москва.

Получилъ вчера ваши письма женѣ и телеграмму о Евангеліи. Письма я передалъ, и все вышло хорошо — п[отому] ч[то] правдиво. Она сначала увлеклась желаніемъ успѣха наибольшаго изданій и напечатала эти разсказы — напрасно. И отъ того вышла ей досада. Она мнѣ жаловалась, что они не идутъ. Чтобъ развязать поскорѣе грѣхъ, я предложилъ Сытину ихъ взять. Онъ согласился, но пріѣхалъ къ ней, она приняла его, будучи въ лихорадкѣ, и наговорила лишнее. Онъ смутился. Я вчера пошелъ къ нему, спрашивалъ, какъ и чего онъ хочетъ. Онъ сказалъ, что беретъ за 900 р., т. е. по 1¹/₂ к. за экз[емпляръ]. Я его просилъ сказать мнѣ, выгодно ли ему. Онъ далъ слово, что да. И я просилъ сказать, если бы былъ убытокъ. Онъ обѣщалъ. И все хорошо, и вы не безпокойтесь. —

Евангеліе переписчикъ не приносить, и я вамъ посылаю свое до VIII главы включительно. Остальныя 4 главы не могу прислать, т[акъ] к[акъ] ихъ переписываютъ классныя дамы,¹ но пришлю ихъ вамъ, какъ онѣ освободятся, — до Iюня. Пришлю или съ кѣмъ нибудь или по почтѣ, какъ вы укажете. Оболенскій² провелъ у насъ вечеръ. Я такъ радъ, что полюбилъ его. Маковскій и Пряничниковъ не сдѣлали картинки къ разсказу, к[оторый] вы не знаете и к[оторый] пошлю вамъ завтра.³

Л. Т.193

194 Полностью печатается впервые. Маленький отрывок (последняя фраза письма) в неточном прочтении подлинника был напечатан в ТЕ 1913, отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 19. На подлиннике рукой Черткова пометка: «11 мая 85». Так как из письма Черткова к Софье Андреевне Толстой от 14 мая видно, что это письмо Толстого было получено им в Петербурге 12 мая, считаем более вероятным, что оно было написано 10 мая.

Те два письма Черткова к С. А. Толстой и «телеграмма о Евангелии», на которые Толстой здесь отвечает, не сохранились. Об основном содержании этих писем можно однако судить, как по ответу Толстого — в этом и следующих двух письмах, так и по письмам Черткова к Толстому от 10 и 12 мая и по вышеупомянутому письму его к Софье Андреевне от 14 мая. В письме от 10 мая он говорит, что решил отложить свой отъезд в Англию до того, как «выяснится вопрос» о трех книжках Толстого, изданных «Посредником». Книжки эти были: «Кавказский пленник», «Бог правду видит, да не скоро скажет», «Чем люди живы». Все эти рассказы С. А. Толстая считала до известной степени своей литературной собственностью, так как 21 мая 1883 г. Толстой, пережив уже кризис своих воззрений и отстраняясь от всяких дел материального характера, выдал ей нотариально засвидетельствованную доверенность в форме письма на ведение всех его дел (см. т. 83). При возникновении «Посредника» Толстой отдал туда эти рассказы, естественным образом, безвозмездно, и Софья Андреевна дала свое добровольное согласие на это. Но в то время, когда книжки эти уже печатались «Посредником» за счет Сытина, она, как видно из письма Толстого, «увлеклась желанием успеха наибольшего изданий» и отпечатала их для продажи сама. Однако, это издание не могло конкурировать с изданием «Посредника», пользовавшегося прекрасным распространительным аппаратом Сытина, и не пошло. «Чтобы развязать поскорее грех» Толстой обратился за советом к Сытину, но когда Сытин приехал к нему, Софья Андреевна, «будучи в лихорадке», «наговорила лишнее». Дальнейшие шаги со стороны Толстого к развязке этого дела выясняются из его писем: Сытин купил у Софьи Андреевны все напечатанные ею книжки. Из писем же Черткова видно, что Сытин немедленно написал ему о неприятном разговоре с Софьей Андреевной, но написал так, что на основании его письма нельзя было составить себе представления о вмешательстве в это дело самого Толстого. Вследствие этого, взволновавшись сообщением Сытина, Чертков и написал два письма — повидимому, одно за другим — Софье Андреевне, пытаясь разъяснить ей роль Сытина в деле «Посредника» и, может быть, дать ей понять, что, причиняя неприятность Сытину и нанося ему ущерб, она рискует интересами «Посредника», имеющего серьезное идейное значение. Толстому же он написал об этом, повидимому, несколько позже, потому что письмо это пришло с запозданием против писем его к Софье Андреевне. Но и это письмо Черткова, которое Толстой называет «взволнованным» (см. п. № 60 от того же числа, как настоящее письмо), тоже не сохранилось. 10 мая, еще не получив разъяснения Толстого, он пишет ему вторично — с просьбою сообщить ему о доверенности, которую Толстой выдал в свое время Софье Андреевне: очевидно, что ее право печатать произведения194 195 Толстого, отданные им народным издательствам, оставалось для него сомнительным, с нравственной же точки зрения — даже недопустимым. О последнем можно судить по письму его к Толстому от 12 мая (см. комментарии к п. № 60).

Почти одновременно с теми письмами Черткова к Софье Андреевне, на которые Толстой отозвался настоящим письмом, он получил письмо Черткова от 8 мая. Хотя Толстой и не ответил на это письмо, но в виду его значения приводим его почти полностью: «С разных сторон меня предупреждают, что кресты на обложках наших изданий вредят их распространению... — пишет Чертков. — У многих крестьян существует и постоянно усиливается такая ненависть к попам, что они с предубеждением смотрят на всё, что напоминает им наше духовенство, и поэтому крест на наших обложках их сразу отталкивает. Слышу я такие отзывы от лиц, сочувствующих нашим изданиям и усердно их распространяющих. Они видят, что сплошь да рядом предпочтение отдается обыкновенным лубочным изданиям именно из-за этого обстоятельства. На этом основании, предлагаю вам выпускать наши книжки с тою же пословицею, но без креста... — Я получил сведения о том, что Победоносцев думает предпринять против меня меры из-за того, что я распространяю «направо и налево» ваши рукописи, «завел какие-то литографские станки» и т. п. Хотя я и считаю себя в этом деле на вполне законной почве, так как мой копировальный прибор пропущен таможнею после тщательного осмотра, гектографы вообще разрешены и я давал только своим личным знакомым копии с рукописей, полученных также от знакомых, и притом таких рукописей, которых обращение в таком виде никогда не было официально объявлено незаконным, — несмотря на все это, я думаю, однако, прекратить дальнейшее распространение в России ваших рукописей, во-первых, потому что не хочу этим повредить делу народных изданий, которое мне дорого, как единственное средство, пока мне доступное, для возвращения крестьянам моего неоплатного долга. А, во-вторых, потому что я знаю, что сочинения ваши всё равно будут распространяться и читаться всеми, кто искренно ими интересуется. — На вас Победоносцев смотрит как на известного сумасшедшего и, мне говорили, не собирается вас трогать, в виду вашего положения общественного и семейного. Меня же он считает деятельным распространителем вашего революционного учения и при первом случае готов меня заключить в сумасшедший дом или сослать. Вот, что мне говорили от лица человека, лично с ним говорившего про это, и я хотел вам всё это передать на всякий случай». — Что касается несохранившейся телеграммы Черткова, которая была получена в те же дни и на которую Толстой отвечает в последнем абзаце своего письма, то несомненно, что она заключала в себе просьбу прислать ему продолжение переписываемой для него книги Толстого «Соединение, перевод и исследование 4-х Евангелий» (См. прим. 3 к п. № 18 от 19 мая 1884 г.).

¹ Классные дамы — Марья Александровна Шмидт (1844—1911) и Ольга Алексеевна Баршева (ум. в 1893 г.) — «классные дамы» или «надзирательницы» Николаевского женского училища при Воспитательном доме в Москве. В апреле 1884 г., прослышав, что почитаемый ими автор195 196 «Войны и мира» написал какое-то «Евангелие» и горячо интересуясь религиозными вопросами в духе господствующей церкви, они принялись наивно отыскивать «Евангелие» Толстого в книжных лавках, а когда им объяснили, что оно запрещено, решили всё же познакомиться с ним при посредстве самого Толстого. С этой целью они и явились к Толстому, о чем имеется отметка в Дневнике Толстого от 20 апреля 1884 г. Он принял их ласково и дал им рукописный текст своего Евангелия, которое сначала очень смутило их реалистическим подходом к евангельским событиям, но в конце концов настолько увлекло их постановкой моральных вопросов, что вскоре они сделались последовательницами Толстого и, отказавшись от своих обязанностей в училище, связанных с исполнением церковных обрядов, стали зарабатывать свой хлеб перепиской запрещенных сочинений Толстого. В 1886 г. они уехали на Черноморское побережье в земледельческую колонию Озмидова и, научившись физическому труду, жили своим маленьким хозяйством вдвоем, в очень глухих местах. После смерти Баршевой, 20 февраля 1893 г., Толстой писал М. А. Шмидт: «... Как вспомню теперь О[льгу] А[лексеев]ну, так слезы навертываются от умиленья. Вспоминаю ее шутки, ее отношение к вам, ее покорность, ее тихую ласковость и совсем яснее, лучше понимаю ту самую внутреннюю ее душу». В дальнейшем М. А. Шмидт поселилась в избушке на хуторе Татьяны Львовны Толстой, Овсянниково, в 5 верстах от Ясной поляны, и добывала средства к существованию продажей овощей и ягод со своего небольшого огорода и молока от своей коровы. Отношения ее с Толстым, как и со всей его семьей, приняли характер тесной дружбы. Толстой глубоко ценил, любил ее, доверял ее суждениям. Вся ее жизнь, начавшаяся в довольстве (она была дочерью очень состоятельного профессора московского университета), но с юности протекавшая в неустанном труде, который она несла легко и бодро, как жизнерадостный от природы человек, была для него образцом нравственной доблести. Еще в 1897 г., в Дневнике своем от 10 декабря, он писал о ней: «Ей 54 г., она слабогрудая, почти всегда больная, не переставая работает и не позволяет себе пользоваться трудом других», а в Дневнике от 18 февраля 1909 г. он говорит о ней: «Не знал и не знаю ни одной женщины духовно выше Марии Александровны». См. о ней также посвященный ей очерк в книжке T. Л. Сухотиной-Толстой «Друзья и гости Ясной Поляны», М., 1923, и книжку Е. Е. Горбуновой-Посадовой: «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт», М., 1929 г.

² О Л. Е. Оболенском см. прим. 8 к п. № 46 от 24 февр. 1885.

³ Рассказ Толстого, к которому обещали сделать картинку сначала Прянишников, затем Вл. Маковский и о котором до этого времени ни разу не упоминалось в письмах Черткова, как о знакомом ему, — «Девченки умнее стариков» (см. прим. 2 к п. № 53 от 16 апреля 1885 г.).

* 60.

1885 г. Мая 10—11. Москва.

Маленькое письмо это было написано, когда получилъ ваше и предисловіе къ Севас[топольскимъ] разсказамъ.¹ Предисловіе196 197 прекрасно — возвращаю назадъ. Письмо ваше очень взволнованное, и мнѣ васъ жалко. Все дѣло произошло отъ необдуманныхъ словъ,к[оторыя] сказала жена Сытину. Сытину я не позволю потерпѣть убытка. Вы будьте въ этомъ спокойны. Мысль моя избавить жену отъ хлопотъ, предложивъ Сытину купить (я даже и не думалъ предлагать ему купить, а только хотѣли посовѣтоваться съ нимъ, какъ развязаться съ этими изданіями. Онъ предложилъ мнѣ). Такъ мысль эта пришла мнѣ потому, что я думалъ, эти изданія, пущенныя почти по той же цѣнѣ, какъ и Сытинскія, по 1¹/₂[копѣйки], не только не затруднятъ его, а будутъ полезны, чтобы ими замѣнять тѣ, к[оторыя] требуютъ въ книжныя лавки и земства, и чтобы Сытинскія — наши шли глубже въ народъ. Такъ оно и кончилось. — Здоровье мое не нехорошо, а такое весеннее, желчное слабое состояніе, к[оторое] довольно долго продолжалось. — Я чуть не 30 лѣтъ впереди васъ и въ такихъ со многихъ сторонъ счастливыхъ, естественныхъ условіяхъ, что мнѣ должно быть спокойнѣе васъ, но мнѣ грустно зa ваше безпокойство, недовольство. И вамъ слѣдуетъ радоваться и благодарить Бога всегда. Сейчасъ получилъ Сократа отъ Калмыковой.² Это будетъ превосходно, но ужасно боюсь за цензуру. Какіе ваши планы были объ этомъ? Въ Москвѣ или Петербургѣ?³ Бирюкова поцѣлуйте отъ меня.

Л. Т.

Полностью печатается впервые. Маленький отрывок был помещен в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 20. На подлиннике рукой Черткова пометка: «11 мая 85». По началу письма видно, что оно написано в один день с предыдущим письмом. Датируем его 10—11 мая на том же основании, как и предыдущее.

Настоящее письмо является ответом на несохранившееся письмо Черткова, которое Толстой называет «взволнованным» и которое, несомненно, касалось вопроса о напечатании С. А. Толстой трех рассказов Толстого, изданных «Посредником», и разговора ее с Сытиным (см. комментарии к предыдущему письму, № 59).

¹ Предисловие к «Севастопольским рассказам» Толстого («Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае 1855 г.», «Севастополь в августе 1855 г.»), напечатанным впервые в «Современнике» 1855 г. №№ 6 и 9, 1856 г. № 1, которые предназначались в сокращенном виде для издания в «Посреднике», было написано Чертковым и Бирюковым. Печатание книжки однако задержалось, вероятно, из-за сокращения толстовского текста, так как решено было выкинуть не только патриотические197 198 вставки, сделанные в «Современнике» цензурою, но и упростить написанное Толстым. Задача эта была выполнена, с точки зрения редакции «Посредника» и самого Толстого вполне удовлетворительно, только весной 1886 г. Н. Л. Озмидовым (о нем см. прим. 1 к п. № 3 от 24 января 1884 г.); об оценке Чертко

Лев Николаевич ТолстойПолное собрание сочинений. Том 85Письма к В. Г. Черткову1883—1886

Предисловие к электронному изданию

ПИСЬМА К В. Г. ЧЕРТКОВУ 1883—1886

ПРЕДИСЛОВИЕ К ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТОМУ ТОМУ.

РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ.

ПИСЬМА К В. Г. ЧЕРТКОВУ1883—1886

1883

1.

* 2.

1884

* 3.

4.

* 5.

* 6.

* 7.

* 8.

* 9.

10.

* 11.

* 12.

*13.

*14.

*15.

* 16.

17.

18.

*19.

*20.

*21.

*22.

* 23.

* 24.

* 25.

* 26.

* 27.

* 28.

* 29.

* 30.

* 31.

* 32.

* 33.

* 34.

* 35.

* 36.

37.

* 38.

* 39.

* 40.

1885

* 41.

* 42.

* 43.

* 44.

* 45.

* 46.

* 47.

* 48.

49.

* 50.

* 51.

* 52.

53.

54.

55.

56.

* 57.

58.

* 59.

* 60.

Лев Николаевич
Толстой

Полное собрание сочинений. Том 85

Письма к В. Г. Черткову
1883—1886

ПИСЬМА К В. Г. ЧЕРТКОВУ
1883—1886

ПИСЬМА К В. Г. ЧЕРТКОВУ
1883—1886