Государственное издательство
художественной литературы
Москва — 1958
Электронное издание осуществлено
в рамках краудсорсингового проекта
Организаторы проекта:
Государственный музей Л. Н. Толстого
Подготовлено на основе электронной копии 90-го тома
Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, предоставленной
Российской государственной библиотекой
Электронное издание
90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого
доступно на портале
Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, напишите нам
Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928—1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л. Н. Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л. Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером – компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru.
В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого.
Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»
Фекла Толстая
Перепечатка разрешается безвозмездно.
ПОДГОТОВКА ТЕКСТА И КОММЕНТАРИИ
В. С. МИШИНА
Л. Н. ТОЛСТОЙ
1907 г.
Тексты, публикуемые в настоящем томе, печатаются по общепринятой орфографии.
При воспроизведении текстов, не печатавшихся при жизни Толстого (произведения, окончательно не отделанные, неоконченные, только начатые и черновые тексты), соблюдаются следующие правила.
Текст воспроизводится с соблюдением особенностей правописания, которое не унифицируется.
Слова, случайно не написанные, если отсутствие их затрудняет понимание текста, печатаются в прямых скобках.
В местоимении «что» над «о» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Условные сокращения типа «к-ый», вместо «который», и слова, написанные не полностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках лишь в тех случаях, когда редактор сомневается в чтении.
Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской.
Слова, написанные ошибочно дважды, воспроизводятся один раз, но это всякий раз оговаривается в сноске.
После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках.
На месте неразобранных слов ставится: [1, 2, 3 и т. д. неразобр.], где цифры обозначают количество неразобранных слов.7
8 Из зачеркнутого в рукописи воспроизводится (в сноске) лишь то, что имеет существенное значение.
Более или менее значительные по размерам зачеркнутые места (в отдельных случаях и слова) воспроизводятся в тексте в ломаных < > скобках.
Авторские скобки обозначены круглыми скобками.
Многоточия воспроизводятся так, как они даны автором.
Абзацы редактора делаются с оговоркой в сноске: Абзац редактора.
Примечания и переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие Толстому, печатаются в сносках (петитом) без скобок. Редакторские переводы иностранных слов и выражений печатаются в прямых скобках.
Обозначение * как при названиях произведений, так и при номерах вариантов означает, что текст печатается впервые; ** — что текст печатался после смерти Толстого.
Царь Ассархадон завоевал царство царя Лаила, воинов всех перебил, разорил и сжег все города и жителей всех перегнал в свою землю, самого же царя Лаила посадил в клетку.
Ночью царь Ассархадон не спал и думал о том, как казнить Лаила, и вдруг он услыхал подле себя шорох и, открыв глаза, увидал старца с длинной седой бородой. Царь удивился и спросил:
— Кто ты и зачем ты пришел?
— Я пришел сказать тебе об Лаиле.
— Нечего говорить о нем. Завтра я казню его. Я только не придумал, какой казнью казнить его.
— Зачем же тебе казнить его? Ведь Лаил это ты, — сказал старец.
— Это неправда, — сказал царь. — Я — я, а Лаил — Лаил.
— Ты и Лаил — одно и то же, — сказал старец. — Тебе только кажется, что ты и Лаил — разные люди.
— Как кажется? — сказал царь. — Я вот лежу на мягкой постели, вокруг меня мои рабы и рабыни, а завтра я буду так же, как сегодня, пировать с моими друзьями, а Лаила завтра не будет.
— Ты не можешь уничтожить его жизнь, — сказал старец.
— А как же я убил 14 000 его воинов? Их было, а теперь их нет, — сказал царь. — Стало быть, я могу уничтожить жизнь.
— Почему ты знаешь, что их нет?
— Потому что я не вижу их.
— Это тебе кажется.
— Не понимаю, — сказал царь.11
— Хочу.
— Так вот, — сказал старец, — сядь в эту купель с водой и ты поймешь.
Царь встал с постели и подошел к купели.
— Разденься и войди в воду, — сказал старик.
Ассархадон разделся и влез в купель.
— Теперь, как только я начну лить на тебя воду, — сказал старец, — окунись с головой.
Старец зачерпнул кружкой воды и поднял ее над головой царя. Царь окунулся.
И только что царь Ассархадон окунулся, он тотчас же увидал себя в совсем новом, чужом месте. Он сидит на престоле, и перед ним стоят какие-то вельможи, и один из них говорит ему речь и называет его царем Лаилом и просит его о том, чтобы, он защитил своих людей от злого царя Ассархадона, и Ассархадон понимает, что он уже не Ассархадон, а Лаил, и забывает всё то, что он думал как Ассархадон, и помнит всё то, что думал и делал царь Лаил. Лаил обещает вельможе, что он пойдет войной на Ассархадона и велит собирать войско.
Потом, по обыкновению, выходит на двор, где ожидают его просители, и решает дела. Потом едет на любимую свою забаву — охоту.
После охоты он опять пирует со своими друзьями, забавляясь музыкой и пляской, а ночь проводит с любимой женой своей.
Так живет он дни и недели, пока собирается войско. Когда войско собралось, царь Лаил сам идет в поход. Поход продолжается 7 дней. Каждый день царь объезжает войско и здоровается с воинами. На 8-й день его войска сходятся с войсками Ассархадона. Войско Лаила храбро дерется. Но воинов Лаила сотни, а Ассархадона — тысячи, и войско побеждено и сам Лаил ранен и его берут в плен.
Девять дней он с другими пленниками идет связанный среди воинов Ассархадона. На 10-й день его приводят в Ниневию и сажают в клетку.
Лаил страдает не столько от голода и ран, сколько от стыда и злости. Он чувствует себя бессильным отплатить врагу за всё зло, которое он терпит. Одно, чтò он может, это то, чтобы не доставить своим врагам радости видеть его страдания, и он12 13 твердо решил мужественно, без ропота, переносить всё то, что с ним будет.
20 дней сидит он в клетке, ожидая казни. Он видит, как проводят на казнь его родных и друзей, слышит стоны казнимых, которым одним отрубают руки и ноги, с других с живых сдирают кожу, и не выказывает ни беспокойства, ни жалости, ни страха. Видит, как евнухи ведут связанную любимую жену его. И он переносит и это без жалобы.
Но вот два палача отпирают клетку и, затянув ему ремнем руки за спиной, подводят его к залитому кровью месту казней. Лаил видит острый окровавленный кол, с которого только что сорвали тело умершего на нем друга Лаила, и догадывается, что кол этот освободили для его казни.
С него снимают одежду. Лаил ужасается на худобу своего когда-то сильного, красивого тела. Два палача подхватывают это тело за худые ляжки, поднимают и хотят опустить на кол.
«Сейчас смерть, уничтожение», — думает Лаил и, забывая свое решение выдержать мужественно спокойствие до конца, он молит о пощаде. Но никто не слушает его.
«Да это не может быть, — думает он, — я, верно, сплю. Это сон. — И он делает усилие, чтобы проснуться. — Ведь я не Лаил, я Ассархадон», — думает он.
— Ты и Лаил, ты и Ассархадон, — слышит он какой-то голос и чувствует, что казнь начинается. Он вскрикивает и в то же мгновение высовывает голову из купели. Старец стоит над ним, выливая ему на голову последнюю воду из кружки.
— О, как ужасно мучился я! И как долго! — говорит Ассархадон.
— Как долго? — говорит старец. — Ты только что окунул голову и тотчас опять высунул ее; видишь, вода из кружки еще не вся вылилась. Понял ли ты теперь?
Ассархадон ничего не отвечает и только с ужасом глядит на старца.
— Понял ли ты теперь, — продолжал старец, — что Лаил — это ты, и те воины, которых ты предал смерти, — ты же. И не только воины, но те звери, которых ты убивал на охоте и пожирал на своих пирах, были ты же. Ты думал, что жизнь только в тебе, но я показал тебе истину. Жизнь одна во всем, и в тебе только часть этой одной жизни. И ты властен только в этой одной части жизни, в себе. Только в себе ты можешь улучшить13 14 или ухудшить, увеличить или уменьшить жизнь. Улучшить жизнь в себе ты можешь тем, что будешь забывать себя, а жить, жизнью других существ, будешь любить их. Ты думал удлинить свою жизнь и укоротить жизнь других, но ты не можешь этого сделать. Жизнь — мгновение, и жизнь — тысячи лет. Ты большое, сильное существо против блохи, но ты сам меньше блохи против всего мира. Жизнь уничтожить и изменить нельзя, потому что она не телесна, а духовна, и одна она была, есть и будет.
Сказав это, старец исчез.
————
На другое утро царь Ассархадон велел отпустить Лаила и всех пленных и прекратил казни.
На третий день он призвал сына своего и передал ему царство, а сам сначала удалился в пустыню, обдумывая то, чтò узнал. А потом он стал ходить в виде странника по городам и селам, собирая подаяния и проповедуя людям, что жизнь одна и что люди делают зло только себе, когда хотят делать зло другим.
3 февраля 1855 г.
Преимущества ручного огнестрельного оружия перед полевой артиллерией вообще состоят:
1) в большей меткости стрельбы,
2) в меньшей цели, представляемой неприятелю,
3) в большей подвижности,
4) в меньших расходах содержания.
Преимущества полевой артиллерии перед ручным огнестрельным оружием состоят:
1) в большей дальности полета снарядов,
2) в большем количестве бросаемых снарядов при меньшем числе людей,
3) в величине и силе оных, дающих возможность разрушать земляные и каменные укрепления,
4) в быстроте движения,
5) в моральном влиянии.
Вследствие последних, более важных преимуществ в войсках почти всех европейских государств введена артиллерия в пропорции одного орудия на 300 человек пехоты. Но со введением ружей, имеющих дальность полета пули более 6-фунтового ядра и 1/4-пудовой гранаты и большую скорость заряжания, преимущества артиллерии перед ручным оружием значительно уменьшились, а потому калибр и пропорция оной на пехоту необходимо должны измениться.
Разберем по одному относительные преимущества ручного оружия и артиллерии как легкой, так и батарейной (я не буду17 18 говорить о горной артиллерии, составляющей не особый род, а исключение, употребляемое только в немногих случаях). (Я буду сравнивать относительные выгоды действия одного орудия и 15-ти нарезных ружей, так как 15 человек есть число людей, необходимое для управления одним легким орудием.)
1. Преимущество артиллерии, состоящее в дальности полета снарядов, со введением ружей, действующих на 500 сажен, осталось только для батарейной артиллерии, и то при настильно-рикошетной или навесной стрельбе ядрами и гранатами. Огонь же 15 стрелков будет несомненно действительнее, чем стрельба ядрами и гранатами из полевых орудий с дистанции от 350 до 500 сажен. (Стрельба картечными гранатами, мало действительная против колонн, по невозможности соблюдения во время боя точных условий, требуемых сим снарядом, не может быть с пользою употреблена теперь против цепей, которые со введением штуцеров всегда выставит неприятель против артиллерии.)
2. Преимущество артиллерии, состоящее в большем числе бросаемых снарядов (стрельба картечью), со введением штуцеров и нарезных ружей уничтожается: а) при наступлении тем, что цепь неприятельских стрелков, кладя по 15 человек против каждого орудия, не подпустит не только легкую, но и батарейную артиллерию на картечный выстрел; б) при обороне позиции тем, что направления огней стрелков скорее могут изменяться и следовать за движениями неприятеля, чем направления огней орудий, и что первые будут оставлять менее мертвых пространств, чем последние, ибо каждая из 15 пуль стрелков будет иметь разное направление, тогда как все 60 пуль орудия будут иметь одно и то же; в) при отступлении тем, что войска, имеющие штуцера и нарезные ружья, будут наступать не колоннами, а развернутым фронтом, против которого картечь, поражая в форме элипсиса, имеющего большую ось по направлению огня, не может быть так действительна, как была бы против колонн и как мог бы быть огонь 15 стрелков вместо каждого орудия. (Только при преследовании, при поражении расстроенного в неудавшейся атаке или обойденного неприятеля картечь, в особенности из конных орудий, подскакивающих на самые близкие дистанции, остается оружием вполне действительным и незаменимым.)18
19 3. Преимущество, состоящее в силе и величине бросаемых снарядов, имеет место только в крепостной войне. Для разрушения же полевых укреплений и действия артиллерии против артиллерии преимущество будет иметь артиллерия большого калибра. Легкая же наша артиллерия и в этом отношении оказывается оружием бесполезным по своему малому калибру.
4. Преимущество быстроты движения, как сказано выше, существует только для конных орудий, двигающихся с кавалерией, и с пользой может быть прилагаемо при преследовании; для пеших же орудий, в больших движениях связанных своим прикрытием, оно уничтожилось тем, что, как бы быстро они ни выезжали на позицию, ружья, имеющие дальность полета пули больше дальности батарейной картечи, уничтожат лошадей и прислугу прежде, чем орудия успеют сняться.
5. Преимущество морального влияния существует только для войск необстрелянных; войска же обстрелянные подчиняются моральному влиянию оружия, причинившего им наибольший вред, и влияние это с начала нынешней кампании уже приобрел штуцер.
Итак, со введением штуцеров и нарезных ружей в войсках европейских государств легкая артиллерия утратила свое значение, батарейная получила новый вес, а ручное огнестрельное оружие, удержав свои преимущества: меткости, меньшей цели, представляемой неприятелю, подвижности и меньших расходов, приобрело новые преимущества: дальности и морального влияния.
Потребности заменения легкой артиллерии — батарейной, уменьшения вообще пропорции оной на пехоту и увеличения числа стрелков одинаково чувствуются в нашем войске.
Но так как не готовы еще батарейные облегченные орудия, коими предполагается заменить легкие, и не уничтожены бесполезные легкие батареи, не вооружены и не обучены люди, которыми предполагается увеличить число стрелков, осмеливаюсь предложить изменение, посредством которого была бы достигнута сия троякая цель, и изменение не только возможное в настоящее время, но дающее тотчас огромные преимущества нашему войску как в отношении боевом, так и продовольственном.
Предлагаю расформировать по две легкие батареи в каждой нашей артиллерийской бригаде (6 легких батарей в корпусе),19 20 т. е. сдав лошадей в депо или другие ремонты, амуницию в склады, а орудия в арсеналы, для переплавки металла, включить людей каждой батареи, в пешем строю, в кадры, составленные из стрелковых батальонов.
Остальные 6 пеших батарей в корпусе — 4 батарейные и 2 легкие — расформировать из 12 — в 6-орудийный состав, оставив на прежнем основании по батарее при каждом пехотном полку, так, чтобы вместо 8 легких и 4 батарейных 12-орудийного состава в корпусе было 8 батарейных и 4 легких батарей 6-орудийного состава.
Легкие 6 батарей, включенные в стрелковые кадры, вооружив штуцерными или нарезными ружьями и обучив стрельбе, разделить на 12 отделений, по 100 человек в каждом, и присоединить по одному отделению к каждой 6-орудийной батарее.
При лучшем выборе людей в артиллерии, лучшем образовании их и знании оснований действия из огнестрельного оружия можно быть уверену, что артиллерийские команды не только скорее будут обучены, чем пехотные, но что через месяц, выпустив по 300 патронов на ученьях, они будут достаточно обучены, чтобы с пользой быть употреблены в дело.
Не повторяя доказанных преимуществ, которые будут иметь 15 артиллеристов, вооруженных нарезными ружьями, перед 15 артиллеристами, вооруженными легким орудием, скажу еще несколько слов о новых выгодах, вытекающих из такой организации артиллерии как в боевом отношении, так и в отношении хозяйственном.
Выгоды эти будут состоять в следующем.
В боевом отношении: 1) в самостоятельности артиллерии — возможности предпринимать небольшие движения с одним собственным прикрытием артиллерийских стрелков и оборонять в одно время свои фланги и тыл; 2) в возможности под прикрытием своей цепи стрелков приближаться, даже легким орудиям, на картечный выстрел к неприятелю; 3) в возможности заменять убыль людей стрелками, обученными артиллерийской службе.
В хозяйственном: 1) в возможности приступить тотчас к переплавке металла легких орудий; 2) в приобретении правительством около 1400 лошадей в каждом корпусе; 3) в 5 раз меньшем расходовании пороха, ибо залп 200 ружей составляет20 21 3 фунта, тогда как залп легкой батареи составляет 15 фунтов пороха; 4) в уничтожении тотчас 1400 лошадей в каждом корпусе, продовольствие которых в настоящее время стоит правительству 35 000 рублей серебром в месяц.
Подпоручик граф Толстой.
№ 2.
3 февраля 1855 года.
Лагерь на Бельбеке.
Le rédacteur d’une Revue parisienne supposant, comme il me le dit dans sa lettre, que l’оріnіоn de deux écrivains célèbres sur l’état actuel des esprits ne serait pas sans intérêt pour moi, m’a envoyé deux fragments de journaux français contenant l’un le discours de M. Zola prononcé au banquet de l'association générale des étudiants, l’autre une lettre de M. A. Dumas au rédacteur du Gaulois.
Ces documents sont en effet d’un profond intérêt pour moi tant à cause de la renommée de leurs auteurs et de leur actualité que de ce qu’il est difficile de trouver dans la littérature actuelle sous une forme plus succincte énergique et éclatante l’expression du deux forces fondamentales qui composent la résultante suivant laquelle se meut l’humanité: l’une la force de la routine, qui tache de retenir l’humanité dans la voie qu’elle suit, l’autre celle de la raison et de l’amour qui la pousse vers la lumière.
M. Zola n’approuve pas que les nouveaux guides de la jeunesse française lui recommandent une foi qui ne lui paraît être ni bien claire ni bien arrêtée, et, de son côté lui recommande de croire à quelque chose qui lui paraît parfaitement claire et arrêtée, à la science et surtout au travail.
Il existe un philosophe chinois, peu connu, nommé Laodzi, fondateur d’une doctrine religieuse (la première et la meilleure traduction de son livre «De la voie de la vertu» est une traduction française de Stanislas Julien) qui pose comme fondement de sa doctrine le tao, mot qui se traduit par raison, voie, vertu. Or le tao ne peut être atteint que par le non agir, selon la traduction de M. Julien.22
23 Tous les malheurs de l’humanité proviennent selon Laodzi non pas de ce que les hommes ont négligé de faire ce qui était nécessaire, mais de ce qu’ils font ce qui ne l’est pas; de sorte que si les hommes pratiquaient comme il le dit le non-agir, ils seraient non-seulement débarrassés de leur calamités personnelles, mais encore de celles inhérentes à toute forme de gouvernement, ce dont se préoccupe tout particulièrement le philosophe chinois. L’ideé de Laodzi paraît bizarre, mais il est impossible de ne pas être de son opinion quand on considère les résultats auxquels aboutissent les occupations de la grande majorité des hommes de notre siècle.
Que tous les hommes travaillent avec constance et le travail leur rendra «la vie saine, joyeuse et les délivrera du tourment de l’infini». Travailler? Mais à quoi? Les fabricants et les vendeurs d’opium, de tabac, d’eau de vie, tous les tripoteurs de la bourse, les inventeurs et les fabricants d’engins de destruction, tous les militaires et autres travaillent, mais il est évident que l’humanité ne ferait que gagner si tout ces travailleurs cessaient leur travail. Mais la recommandation de M. Zola ne concerne peut-être que les gens dont les travaux sont inspirés par la science. La plus grande partie du discours de M. Zola est destinée à la réhabilitation de la science qu’il suppose attaquée.
Eh bien. Je reçois continuellement de la part de divers auteurs qui ne trouvent point d’appréciateurs, des brochures, opuscules, livres imprimés et en manuscrits, produits de leur travail scientifique. L’un a résolu définitivement, comme il le dit la question de la gnocéologie chrétienne, un autre a écrit un livre sur l’éther cosmique, un troisième a résolu la question sociale, un quatrième la question d’Orient, un cinquième rédige une revue théosophique, un sixième, en un gros volume a résolu le problème du cavalier dans le jeu d’échecs.
Tous ces gens travaillent assidûment et au nom de la science, mais je crois ne pas me tromper en disant que le temps et le travail de mes correspondants ont été employés non seulement inutilement, mais encore d’une manière nuisible, car tous ces hommes ne travaillent pas seuls, mais des milliers de gens sont occupés, autre la fabrication du papier, des caractères et des machines nécessaires à l’impression de leurs ouvrages, à nourrir, vêtir et entretenir tous ces travailleurs de la science.23
24 Travailler au nom de la science? Mais le fait est que le mot science a un sens tellement large et si peu défini que ce que certaines gens considèrent comme science est considéré par d’autres comme une occupation oiseuse et vaine, et cela non seulement par les profanes mais par les prêtres de la science eux mêmes. Tandis que les savants spiritualistes considèrent la jurisprudence, la théologie et la philosophie même comme les sciences les plus nécessaires et les plus importantes, les positivistes considèrent précisément ces mêmes sciences comme des futilités, n’ayant aucune valeur scientifique, et réciproquement, ce que les positivistes estiment comme la science des sciences — la sociologie est considérée par les théologiens et les philosophes spiritualistes comme un assemblage d’observations et d’assertions arbitraires et inutiles. De plus dans une seule et même branche, en philosophie de même que dans les sciences naturelles chaque système a d’ardents défenseurs et de non moins ardents détracteurs, également compétents, mais soutenant des opinions diamétralement opposées.
Excepté cela ne voit-on pas chaque année de nouvelles découvertes scientifiques qui après avoir émerveillé les badauds du monde entier et fait la gloire et la fortune de leurs inventeurs sont reconnues pour de ridicules erreurs par ceux mêmes qui les avaient pronées.
Nous savons tous ce que les Romains regardaient comme la science par excellence, comme l’occupation la plus importante et dont ils se glorificient par devant les barbares était la rhétorique, c’est à dire un exercice dont nous nous moquons aujourd’hui et qui n’a pas même rang de science. De même il nous est difficile de comprendre à présent l’état d’esprit des savants du moyen âge qui étaient pleinement convaincus que toute la science se concentrait dans la scolastique. Or, si notre siècle ne fait pas exception, ce que nous n’avons aucun droit de supposer, il ne faut pas une grande hardiesse d’esprit pour conclure par analogie, que parmi les connaissances qui occupent principalement l’attention des savants de notre siècle et qu’on appelle science, il s’en trouve nécessairement de telles qui auront pour nos descendants la même valeur qu’ont pour nous la rhétorique des anciens et la scolastique du moyen âge.
Le discours de M. Zola est surtout dirigé contre certains guides de la jeunesse qui l’engagent à revenir aux croyances religieuses. M. Zola comme champion de la science se croit leur adversaire,24 25 mais au fond la base de sa doctrine et de ceux contre lesquels il s’arme est la même et n’est autre que la foi, comme il le dit lui-même.
Il existe une opinion généralement reçue que la religion et la science sont opposées l’une à l’autre. Elles le sont en effet, mais seulement par rapport au temps c. à d. que ce qui était considéré par les contemporains comme science devient religion pour leurs descendants. Ce qu’on désigne ordinairement du nom de religion n’est en grande partie que la science du passé, tandis que ce qui est généralement désigné par le nom de science n’est pour la plupart que la religion du présent.
Nous disons que l’affirmation des Hébreux que le monde a été créé en 6 jours, que les fils seront punis pour les péchés de leurs pères, qui certaines maladies peuvent être guéries par la vue d’un serpent, sont des données de la religion, tandis que les affirmations de nos contemporains que le monde s’est crée de lui-même en tournant autour d’un centre qui est partout, que toutes les espèces proviennent de la lutte pour l’existence, que les criminels sont les produits de l’hérédité, qu’il existe des microorganismes en forme de virgules qui provoquent de certaines maladies, sont des données de la science, mais il est facile de voir, en se transportant en imagination dans l’état d’esprit de l’ancien Hébreu que pour lui la création du monde en 6 jours, le serpent guérissant les maladies et autres..., étaient des données de la science à son plus haut degré de développement tout comme pour un homme de notre temps la loi de Darwin, les virgules de Koch, l’hérédité et a. d. s. Comme l’Hébreu croyait non pas précisément à la création du monde en 6 jours, au serpent guérissant certaines maladies et autres..., mais à l’infaillibilité de ses prêtres et par cela même à toutes leurs affirmations, de même la grande majorité des gens civilisés de notre temps ne croient pas à la formation des mondes par la rotation, ni à l’hérédité, ni aux virgules, mais à l’infaillibilité de certains prêtres laïques qu’on appelle savants et qui affirment avec le même aplomb tout ce qu’ils prétendent savoir.
Je me permets de dire encore ce que j’ai remarqué plusieurs fois: de même que les anciens prêtres n’étant contrôlés que par leurs collègues se permettaient des écarts de la vérité rien que pour le plaisir d’étonner et de mystifier leur public de même les prêtres de la science font la même chose avec la même effronterie.25 26 La majeure partie de ce qu’on appelle religion n’est que la superstition du passé; la majeure partie de ce qu’on appelle science n’est autre chose que la superstition du présent. Et la proportion d’erreur et de vérité est, je suppose, à peu près, la même. Par conséquent travailler au nom d’une croyance en quoi que ce soit, religion ou science, est non seulement un moyen douteux pour améliorer l’existence des hommes, mais un moyen dangereux, pouvant produire plus de mal que de bien. Consacrer sa vie à remplir les devoirs imposés par la religion: prières, communion aumônes, ou bien, d’après le conseil de M. Zola, la vouer à certains travaux scientifiques et apprendre à la veille de sa mort que le principe religieux ou scientifique au service duquel on avait consacré toute sa vie n’était qu’une ridicule erreur...
En autre, avant même d’avoir lu le discours de M. Zola dans lequel le travail en soi-même, quel qu’il soit est mis au rang de mérite, j’ai toujours été étonné de l’opinion établie surtout en Europe que le travail est une espèce de vertu. J’ai toujours cru qu’il n’était pardonnable qu’à un être privé de raison, comme la fourmi de la fable d’élever le travail au rang de vertu et de s’en glorifier, M. Zola assure que le travail rend l’homme bon; j’ai toujours remarqué le contraire. Sans parler du travail égoïste dont le but est le bien-être ou la gloire de celui qui travaille, qui est toujours mauvais, le travail conscient, l’orgueil de son travail rend non seulement la fourmi mais l’homme cruel. Qui de nous ne connaît ces hommes inaccessibles à la vérité et à la bonté, qui sont toujours tellement occupés qu’ils n’ont jamais le temps non seulement de faire le bien, mais de se demander si l’affaire à laquelle ils travaillent n’est pas nuisible. Vous dites à ces gens: votre travail est inutile ou peut être pernicieux, en voici les raisons, attendez, examinons la chose. Ils ne vous écoutent même pas et répliquent avec ironie: vous êtes à votre aise pour raisonner. Ai-je le temps de discuter. J’ai travaillé toute ma vie et le travail n’attend pas; j’ai à rédiger un journal quotidien avec un demi-million d’abonnés; je dois organiser l’armée; j’ai à construire la tour Eiffel à organiser l’exposition de Chicago, à percer l’isthme de Panama, à faire des recherches sur l’hérédité, sur la thélépathie ou sur le nombre de fois que tel ou tel auteur classique a employé tel ou tel mot. Les hommes les plus cruels de l’humanité, les Nerons et le Pierre I ont été constamment actifs, ne restant pas un26 27 instant livrés à eux mêmes, sans occupations ou sans distractions.
Si même le goût du travail n’est pas un vice, il ne peut à aucun point de vue être envisagé comme un mérite. Le travail pas plus que la nutrition ne peut être une vertu, le travail est un besoin dont la privation est une souffrance et l’élever au rang de mérite est aussi monstrueux que d’on faire autant pour la nutrition. La seule explication de cette étrange valeur attribuée au travail dans notre société est que nos ancêtres ont érigé l’oisiveté en attribut de noblesse, presque de mérite et que les gens de notre temps ne se sont pas encore complètement libérés de ce préjugé. Le travail, l’exercice de nos organes, ne saurait être un mérite, parce qu’il est toujours une nécessité pour chaque homme ainsi que pour chaque animal, comme le certifient égalemens les galopades d’un veau attaché à une corde et dans notre société, les exercices stupides auxquels s’adonnent les gens riches et bien nourris, qui ne trouvent pas d’emploi plus raisonnable et utile à leurs facultés mentales que la composition et la lecture d’articles de journaux et de romans, le jeu d’échecs et de cartes, la gymnastique, l’escrime, le lawn-tennis, les courses et autres, pour l’exercice de leurs museles.
A mon avis non seulement le travail n’est pas une vertu, mais dans notre société défectueusement organisée il est le plus souvent un des principaux moyens d’anesthesie morale dans le genre du tabac, du vin et autres moyens employés par les hommes pour s’étourdir sur le désordre et le vide de leur existence; et c’est précisément sous ce jour que M. Zola recommande le travail à la jeunesse.
La grande différence entre la lettre de M. Dumas et le discours de M. Zola, sans parler de la différence extérieure qui consiste en ce que le discours de M. Zola est adressé à la jeunesse dont il semble rechercher l’approbation, tandis que la lettre de M. Dumas ne fait pas de compliments aux jeunes gens mais au contraire au lieu de leur inculquer qu’ils sont des personnages importants et que tout dépend d’eux (ce qu’ils ne doivent jamais croire pour être bons à quelque chose) leur signale, leurs défauts habituels, leur présomption et leur légèreté et par cela leur est utile au lieu de leur être nuisible; la grande différence de ces deux écrits consiste en ce que le discors de M. Zola a pour but de retenir les hommes sur la voie dans laquelle ils se trouvent, en leur faisant27 28 accroire que ce qu’ils savent est précisément ce qu’il doivent savoir et que ce qu’ils font est précisément ce qu’ils doivent faire tandis que la lettre de M. Dumas leur montre qu’ils ne savent pas le principal de ce qu’ls devraient savoir et ne vivent pas comme ils devraient vivre.
Plus les hommes croiront qu’ils peuvent être amenés malgré eux une force extérieure agissant de soi-même — religion ou science — à ил changement bienfaisant de leur existence et, que pour que ce changement arrive ils n’ont qu’à travailler dans l’ordre établi, plus ce changement sera difficile à accomplir; et là est le défaut principal du discors de M. Zola.
Mais au contraire plus les hommes croiront qu’il ne dépend que d’eux mêmes de changer leurs rapports mutuels et qu’ils peuvent le faire quand ils le voudront en se mettant à aimer les uns les autres au lieu de s’entredéchirer comme ils le font à présent et plus cela deviendra possible. Plus les hommes se laisseront aller à cette suggestion et plus ils seront entraînés à la réaliser. Et c’est là le grand mérite de la lettre de M. Dumas. M. Dumas n’appartient à aucun parti, à aucune religion; il a aussi peu de foi dans les superstitions du passé que dans celles du présent, et c’est précisément à cause de cela qu’il observe, qu’il pense et qu’il voit non seulement le présent, mais aussi l’avenir, comme ceux que l’on appelait dans l’antiquité les voyants. Il paraîtra étrange à ceux qui, en lisant un écrivain, ne voient que le contenu d’un livre et non pas l’âme de l’écrivain, que M. Dumas, l’auteur de la «Dame aux camélias» et de l’«Affaire Clemenceau», ce même Dumas voit l’avenir et prophétise. Mais si bizarre que cela nous paraisse, la prophétie se faisant entendre non pas dans le désert ou sur les bords du Jourdain et de la bouche d’un ermite couvert de peaux de bêtes, mais apparaissant dans un journal quotidien au bord de la Seine — n’en reste pas moins prophétie.
Les paroles de M. Dumas eu ont tous les attributs: 1-e celui de toute prophétie d’être tout à fait contraire à la dispositon générale des hommes au milieu desquels elle se fait entendre; 2-e celui que malgré cela tous ceux qui l’entendent ressentent sa vérité, et 3-e surtout celui que la prophétie pousse les hommes à réaliser ce qu’elle prophétise.
M. Dumas prédit que les hommes après avoir tout essayé, se mettront sérieusement à appliquer à la vie la loi de l’amour fraternel et que ce changement se produira beaucoup plus tôt28 29 qu’on ne le pense. On peut contester la proximité de ce changement, même sa possibilité, mais il est évident que s’il se produisait, il résoudrait toutes les contradictions, toutes les difficultés et détournerait tous les malheurs dont nous menace la fin de notre siècle.
La seule objection ou plutôt la seule question que l’on puisse faire à M. Dumas, c’est de lui demander pourquoi, si l’amour du prochain est possible, inhérent à la nature humaine, pourquoi il s'est passé tant de milliers d’années (car le commandement d’aimer Dieu et son prochain n’est pas un commandement du Christ mais encore de Moïse) sans que les hommes qui connaissaient ce moyen de se rendre heureux, ne l’aient pratiqué.
Quelle est la cause qui empêche la manifestation dé ce sentiment si naturel et si bienfaisant pour l’humanité?
Il est évident que ce n’est pas assez de dire: aimez vous les uns les autres. Cela se dit depuis 3000 ans, on ne cesse de le répéter sur tous les tons du haut de toutes les chaires religieuses et même laïques; mais les hommes continuent à s’exterminer au lieu de s’aimer comme on le leur prêche depuis tant de siècles. Personne de nos jours ne doute que si les hommes, au lieu de s’entre-déchirer en recherchant chacun leur propre bonheur celui de leur famille ou de leur patrie, s’aidaient les uns les autres, s’ils remplaçaient l’égoïsme par l’amour, s’ils organisaient leur vie sur le principe collectiviste au lieu du principe individualisme, comme le disent dans leur mauvais jargon les sociologues, s’ils s’aimaient entre eux comme ils s’aiment eux mêmes, si au moins ils ne faisaient pas aux autres ce qu’ils ne voudraient pas qu’il leur fût fait, comme cela a été bien dit depuis 2000 ans, la dose de bonheur personnel que recherche chaque homme serait plus grande et la vie humaine en général serait raisonnable et heureuse au lieu d’être ce qu’elle est, une suite de contradiction et de souffrances.
Personne ne doute de ce que si les hommes continuent à s’arracher les uns aux autres la propriété du sol et les produits de leur travail la revanche de ceux qui étaient privés du droit de travailler à la terre et des produits de leur travail ne se fera pas attendre et que tous ceux qui ont été privés de leur droits reprendront avec violence et vengeance tout ce qui leur a été enlevé. Pessonne ne doute non plus de ce que les armements réciproques des nations n'aboutissent à de terribles massacres et à la ruine et29 30 à la dégénération de tous les peuples enchaînés dans ce cercle d’armements réciproques. Personne ne doute de ce que l'ordre de choses actuel s’il se prolonge encore pendant quelques dizaines d’années n’aboutisse à une débacle générale.
Excepté cela tous les hommes de notre monde chrétien reconnaissent si ce n’est la loi religieuse de l’amour, la règle morale du même principe chrétien de ne pas faire à son prochain ce qu’ils ne voudraient pas qu’on leur fit et malgré cela continuent à faire tout le contraire de ce qu’ils reconnaissent.
Evidemment il y a une raison majeure, qui les empêche de faire ce qui leur est avantageux, ce qui les sauveraient des dangers qui les menacent et ce que leur dicte leur conscience. Dire que l’amour appliqué à la vie est une chimère! Mais alors pourquoi depuis tant de siècles les hommes se laisseraient ils tromper par ce rêve irréalisable. Il serait temps de le reconnaître. Or les hommes ne peuvent se résoudre ni à suivre dans leur vie la loi de l’amour, ni à abandonner l’idée de le faire. D’où cela vient-il? Quelle est la raison de cette contradiction qui dure depuis des siècles? Ce n’est pas que les hommes de notre temps n’aient le désir ni la possibilité de faire ce que leur dictent à la fois et leur bon sens et le danger de leur état et surtout la loi de Celui qu’ils nomment Dieu et leur conscience, mais c’est qu’ils font précisément ce que M. Zola leur conseille de faire: ils sont occupés, ils travaillent tous à un travail commencé depuis longtemps et dans lequel il est impossible de s’arrêter pour se concentrer, de réfléchir à ce qu’ils sont et ce qu’ils devraient être.
Toutes les grandes révolutions dans la vie des hommes se font dans la pensée. Qu’un changement se produise dans la pensée des hommes et l’action suivra aussi immanquablement la direction de la pensée que la barque suit la direcrion donnée par le gouvernail. Dès sa première prédication Jésus ne disait pas aux hommes: aimez vous les uns les autres (il enseigna l’amour plus tard à ses disciples), mais il disait ce que prêchait avant lui Jean Baptiste — le repentir, le μετανοείτε с. a. d. le changement de la conception de la vie p-μετανοείτε changez votre conception de la vie ou bien vous périrez tous, disait-il. Le sens de votre vie ne peut pas consister dans la poursuite de votre bien-être personnel ou de celui de votre famille ou de votre nation parce que ce bonheur ne peut être atteint qu’au détriment de celui de votre prochain. Comprenez bien que le sens de30 31 votre vie ne peut consister que dans l'accomplissement de la volonté de celui qui vous a envoyé dans cette vie et exige de vous non pas la poursuite de vos intérêts personnels mais Г accomplissement de son but à lui, de l’établissement du royaume des cieux comme le disait Jésus.
μετανοείτε, changez de manière de concevoir la vie ou bien vous périrez tous, disait-il il y a 1800 ans, et il ne cesse de le faire à présent par toutes les contradictions et tous les maux de notre temps qui proviennent tous de ce que les hommes ne l’ont pas écouté et n’ont pas accepté la conception de la vie qu’il leur proposait. μετανοείτε, disait-il, ou bien vous périrez tous. Et l’alternative est la même qu’elle l’était il y a 1800 ans. La seule différence est qu’elle est plus pressante de nos jours que du temps de Jésus. S’il était possible il y a 2000 ans du temps de l’empire Romain, même du temps de Charles Quint, même du temps d’avant la révolution et les guerres Napoléoniennes de ne pas voir la futilité, je dirai même l’absurdité des tentatives d’acquérir le bonheur personnel, de la famille, de la nation ou de l’état par la lutte contre tous ceux qui recherchent le même bonheur personnel de la famille ou de l’état, cette illusion est devenue parfaitement impossible de notre temps pour chaque homme qui s'arrêterait ne fût - ce que pour un instant dans sa besogne et réfléchirait à ce qu’il est ce qu’est le monde autour de lui et ce qu’il devrait être. De sort, que si j'étais appelé à donner un conseil unique et celui que je juge le plus utile aux hommes de notre siècle, je ne leur dirai qu’une chose: au nom de Dieu arrêtez vous pour un instant, cessez de travailler, regardez autour de vous, pensez à ce que vous êtes, ce que vous devriez être, pensez à l’idéal.
M. Zola dit que les peuples ne doivent pas regarder en haut, ni croire à une puissance supérieure, ni s'exalter dans l’idéal. Probablement M. Zola sousentend sous le mot idéal, ou bien le surnaturel, c’est à dire le fatras théologique de la Trinité, de l’Eglise, du pape etc. ou bien l'inexpliqué, comme il le dit, les forces du vaste monde dans lequel [nous] nous baignons. Et dans ce cas les hommes feront bien de suivre le conseil de M. Zola. Mais c’est que l’idéal n’est ni le surnaturel ni l’inexpliqué. L’idéal est au contraire tout ce qu’il y a de plus naturel et de plus, je ne dirai pas d’expliqué, mais de plus certain pour l’homme.31
32 L’idéal en géometrie c’est la ligne parfaitement droite et le cercle dont tous les rayons sont égaux, en science c’est la vérité pure, en morale la vertu parfaite.
Toutes ces choses la ligne droite comme la vérité pure et la vertu parfaite n’ont jamais existé, mais elles nous sont non seulement plus naturelles, plus connues et plus expliquées que toutes nos autres connaissances, mais ce sont les seules choses que nous connaissons avec certitude.
On dit vulgairement que la véritable réalité c’est ce qui existe ou bien que ce n’est que ce qui existe, qui est réel. C’est tout le contraire: la vraie réalité, celle que nous connaissons véritablement, c’est ce qui n’a jamais existé. L’idéal est la seule chose que nous connaissons avec certitude. Ce n’est que grâce à l’idéal que nous connaissons quoi que ce soit, et c’est à cause de cela que ce n’est que l’idéal qui puisse nous guider comme individus et comme humanité dans notre existence. L’idéal chrétien est devant nous depuis 18 siècles, il brille de notre temps avec une telle intensité qu’il faut faire de grands efforts pour ne pas voir que tous nos maux proviennent de ce que nous ne le prenons par pour guide. Mais plus il devient difficile de ne pas le voir, plus certains hommes augmentent d’efforts pour engager les autres à faire comme eux, à fermer les yeux, afin de ne pas le voir. Pour être bien sûrs d’arriver, il faut surtout jeter la boussole par-dessus bord, disent-ils et ne point s’arrêter.
Les hommes de notre monde chrétien ressemblent à des gens qui, pour déplacer quelque objet qui leur gâte l’existence, le tirent dans des directions opposées et n’ont pas le temps de s’accorder sur la direction dans laquelle ils devraient tirer.
Il suffit à l’homme actuel de s’arrêter un instant dans son activité et de réfléchir, de comparer les exigences de sa raison et de son coeur avec les conditions de la vie telle qu’elle est, pour qu’il s’aperçoive que toute sa vie, toutes ses actions sous en contradiction incessante et criante avec sa conscience, sa raison et son coeur. Demandez séparément à chaque homme de notre temps quelles sont les bases morales de sa conduite et presque tous vous diront que ce sont les principes chrétiens ou bien ceux de la justice fondée sur la même loi chrétienne. Et en le disant ils sont sincères. D’après l’état de leur conscience tous ces hommes devraient vivre comme des chrétiens; regardez-les, ils vivent comme des bêtes féroces. De sorte que pour la grande majorité32 33 d’hommes de notre monde chrétien, l’organisation de leur vie n’est pas le résultat de leur manière de voir et de sentir, mais de ce que certaines formes nécessaires jadis, continuent d’exister à l’heure qu’il est uniquement par l’inertie de la vie sociale.
Si dans les temps passés, quand les maux produits par la vie payenne n’étaient pas encore aussi évidents et surtout quand les principes chrétiéns n’étaient, pas encore si généralement acceptés, les hommes trouvaient moyen de soutenir consciemment le servage des ouvriers, l’oppression des uns par les autres, la loi pénale et surtout la guerre, il est devenu complètement impossible à l’heure qu’il est d’expliquer la raison d’être de toutes ces institutions. Les hommes de notre temps peuvent continuer leur vie payenne, mais ils ne peuvent plus l’excuser. L’humanité actuelle est arrivée à un tel degré de souffrance à cause de sa fausse conception de la vie et la vraie conception, celle qui donne le vrai bonheur grâce au progrés de l’intelligence humaine est devenue tellement claire et évidente que pour que les hommes de notre temps changent leur vie et l’accordent avec leur conscience; ils n’ont rien à entreprendre, ils n’ont qu’à s’arrêter et interrompre leur besogne. Pour que les hommes changent leur manière de vivre et de sentir il faut avant tout qu’ils changent leur manière de penser et pour qu’un tel changement se produise il faut que les hommes s’arrêtent et qu’ils fassent attention à ce qu’il doivent comprendre. Pour pouvoir entendre ce que leur crient ceux qui voudraient les sauver, ceux qui en chantant et criant roulent vers le précipice, doivent cesser leur vacarme et s’arrêter.
Que les gens de notre monde chrétien s’arrêtent dans leurs travaux et réfléchissent un instaut à leur état et involontairement ils seront amenés à accepter la conception de la vie donnée par le christianisme, conception tellement naturelle, simple et répondant aux besoins de l’esprit et du coeur de l’homme, qu’elle se produit presque d’elle-même dans l’entendement d’un homme qui se serait libéré ne fût-ce que pour un instant de l’enchevêtrement dans lequel le tiennent les complications de son travail et du travail des autres.
Le festin est servi depuis 18 siècles, mais l’un ne vient pas parce qu’il vient d’acheter un terrain, l’autre parce qu’il se marie, un troisième parce qu’il faut qu’il aille essayer ses boeufs, un quatrième parce qu’il construit un chemin de fer, une usine, est occupé à une oeuvre de missionnaire, travaille au parlement,33 34 à une banque, à son ouvrage scientifique, artistique ou littéraire. Personne depuis 2000 ans n’a le loisir de faire ce que conseillait Jésus au commencement de sa prédication — de regarder autour de soi, de penser aux résultats de notre travail et de se demander: que suis-je? Pourquoi? Serait-il possible que cette force qui m’a produit avec ma raison et mon désir d’aimer et d’être aimé ne l’ai fait que pour que m’étant imaginé que le but de ma vie est mon bien-être personnel, que ma vie m’appartient et que j’ai le droit d’en disposer de même que de la vie des autres êtres comme il me plaira, j’arrive enfin à la conviction que ce bien-être personnel, de la famille ou de la patrie que je poursuivais ne peut être atteint et que plus je m’efforcerai à l’atteindre, plus je me trouverai en contradiction avec ma raison et mon désir d’aimer et d’être aimé et plus j’éprouverai de désenchantement et de souffrances.
Et n’est-il pas plus probable de supposer que n’étant pas venu au monde spontanément mais d’après la volonté de Celui qui m’y a envoyé, ma raison et mon désir d’aimer et d’être aimé ne m’ont été donnés que pour me guider dans l’accomplissement de cette volonté qui m’a produit?
Une fois cette μετανοία accomplie dans la pensée de l’homme, la conception de la vie payenne et égoïste remplacée par la conception chrétienne et l’amour du prochain deviendrait aussi naturel que l’est à présent la lutte et l’égoïsme.
Et une fois l’amour du prochain devenu naturel à l’homme, les nouvelles conditions de la vie chrétienne se formeraient de soi-même, tout comme dans un lêquide saturé de sel les cristaux se forment de soi-même dès qu’on cesse de le remuer. Et pour que cela se produise et que les hommes s’organisent conformément à leur conscience il ne leur faut aucun effort positif; ils n’ont au contraire qu’à s’arrêter dans les efforts qu’ils font. Si les hommes employaient seulement le centième de l’énergie qu’ils emploient à présent à toutes leurs occupations matérielles, contraires à leur conscience, à éclairer autant que possible les données de cette conscience, à les exprimer aussi clairement que possible, à les populariser et, surtout, à les pratiquer, et beaucoup plustôt et plus facilement que nous ne le pensons, s’accomplirait au milieu de nous ce changement que prédit non seulement M. Dumas, mais qu’ont prédit tous les prophètes, et les hommes acquerraient le bien que leur promettais Jésus par sa bonne nouvelle. «Recherchez le royaume des cieux et tout le reste vous sera accordi».
Редактор парижского журнала «Revue des revues», предполагая, как он указал мне это в своем письме, что мнение двух известных писателей о состоянии умов в настоящее время будет не безинтересным для меня, прислал мне две вырезки из французских газет, содержащих в себе речь Золя, произнесенную на товарищеском банкете студентов, и письмо Дюма к редактору «Голуа». Эти документы имели действительно глубокий интерес для меня, как по причине известности их авторов и их живого интереса к современности, так и потому, что трудно в настоящей литературе найти более краткие, энергичные и яркие выражения о двух самых основных силах, составляющих равнодействующую, движущую человечество: первая — сила привычки, рутина, которая старается удержать его на той дороге, по которой оно шло до сих пор, вторая — это дорога разума и любви, ведущая человечество к свету.
Г-н Золя не одобряет новейших руководителей французской молодежи, рекомендующих ей веру, которая кажется ему ни достаточно ясной, ни достаточно определенной, и со своей стороны предлагает ей верить в то, что является совершенно ясным и определенным — в науку и труд. Существует один малоизвестный китайский философ Лаодзи, основатель религиозного учения (первый и лучший перевод его книги «О пути добродетели» на французский язык принадлежит Станиславу Жюльену), поставившего в основу своего учения тао — слово, которое переводится «путем, добродетелью, истиной». Таким образом, тао может быть достигнуто только неделанием, согласно переводу Жюльена.
По учению Лаодзи, все несчастия человечества происходят не оттого, что люди пренебрегают выполнением того, что нужно, но оттого, что они делают то, что не нужно. Так что, если бы люди соблюдали, как он говорит, неделание, они бы избавились не только от всех личных бедствий, но еще и от тех, какие присущи всякой форме правления, т. е. от того, чем особенно озабочен китайский философ. Мысль Лаодзи кажется странной, но нельзя не согласиться с его мнением, когда мы рассмотрим результаты, к которым приводят дела огромного большинства людей нашего времени.
Пусть все люди трудятся с постоянством, и труд сделает их «жизнь здоровой, радостной и избавит их от бесчисленных мучений». Трудиться? Но над чем? Фабриканты и продавцы опиума, табака, водки,35 36 биржевые спекулянты, изобретатели и фабриканты истребительных машин, все военные и прочие люди работают, но совершенно очевидно, что человечество только выиграло бы, если бы все эти трудящиеся прекратили свою работу.
Но указания г-на Золя относятся, может быть, только к людям, работающим в области науки. В большей части своих выступлений г-н Золя страшится реабилитировать науку, на которую, как ему кажется, нападают.
Ну что же? Я постоянно получаю от самых разнообразных авторов, не находящих себе ценителей, брошюры, литературные произведения, напечатанные книги и рукописи — плоды их научной работы. Один, как он заявляет, разрешил окончательно вопрос христианской гносеологии, другой написал книгу о космическом эфире, третий разрешил социальный вопрос, четвертый — восточный, пятый написал теософическое обозрение, шестой в громадном томе разрешил проблему коня в шахматной игре.
Все эти люди усердно работают и во имя науки, но, мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что время и труд моих корреспондентов были употреблены не только бесполезно, но еще и вредно, потому что не только одни эти люди работают, но тысячи других людей заняты: одни изготовлением бумаги, шрифтов, машин, необходимых для печатания их работ. Наконец, нужно кормить, одевать и содержать всех этих тружеников науки.
Работать во имя науки? Но ведь дело в том, что слово наука имеет такой широкий смысл и смысл столь мало определенный, что иногда то, что одни люди рассматривают как науку, другие — как пустое, праздное занятие, — и такое суждение высказывается не только профанами, но и самими жрецами науки.
В то время как ученые спиритуалисты рассматривают юриспруденцию, теологию и философию как науки наиболее необходимые, позитивисты эти же самые науки считают пустяками, не имеющими никакой научной ценности, и, наоборот, позитивисты чтут особенно как науку всех наук — социологию, которая рассматривается теологами и философами-спиритуалистами как набор ненужных и произвольных утверждений и наблюдений.
К тому же одна и та же система в философии, как и в естественных науках, имеет своих горячих защитников и не менее горячих противников, одинаково сведущих, но защищающих диаметрально противоположные мнения.
Да и кроме того, разве каждый год не приносит нам новых научных открытий, которые, изумив сначала обывателей целого мира и доставив славу и богатство изобретателям, впоследствии признаются смешными заблуждениями ими же самими.
Всем нам известно, что римляне считали за особенную науку, за наиболее необходимое занятие, которым они гордились перед варварами, — риторику, т. е. словесное упражнение, над которым мы теперь смеемся и не считаем наукой. Так же нам трудно в настоящее время понять состояние умов средневековых ученых, которые были вполне уверены, что вся наука заключается в схоластике.36
37 А если наш век не представляет исключения, что мы не имеем никакого права предполагать, не нужно иметь большой смелости ума, чтобы сделать заключение по аналогии, что среди знаний, притягивающих к себе главным образом внимание ученых нашего века, знаний, считающихся наукой, находятся, конечно, и такие, которые будут иметь для наших потомков ту же ценность, какую имеет для нас риторика древних и схоластика средневековья.
Речь г-на Золя направлена особенно против тех руководителей молодежи, которые убеждают ее вернуться к религии. Г-н Золя как представитель науки считает себя их противником. Но основа его учения и учения тех, против кого он выступает, — одна и та же, т. е. вера, как об этом говорит он сам.
Существует общепринятое мнение, что религия и наука противоположны друг другу. Так оно и есть в действительности, но только в отношении времени, другими словами всё то, что рассматривалось современниками как знание, становится религией для их потомков. Всё, что принимается обыкновенно за религию, чаще всего является наукой прошлого, тогда как то, что обыкновенно считается знанием, является для большинства религией настоящего.
Мы говорим, что утверждение евреев, что мир был создан в течение шести дней, что сыновья будут наказаны за грехи отцов, что некоторые болезни могут быть исцелены созерцанием змеи, суть данные религии, в то время как утверждение наших современников, что мир возник сам собой, вращаясь вокруг центра, который везде, что всё происходит от борьбы за существование, что преступники — продукты наследственности, что существуют микроорганизмы в виде запятых, которые вызывают известные болезни, — суть данные науки, но легко видеть, перенесясь воображением в мышление древнего еврея, что для него создание мира в шесть дней, змея, исцеляющая больных, и прочее... были данными науки на ее высшей степени развития, совсем как для человека нашего времени закон Дарвина, запятые Коха, наследственность и т. д. Как евреи верили не в сотворение мира в шесть дней, исцеляющего змея и другое... но в непогрешимость своих священников и тем самым во все их утверждения, таким же образом большая часть цивилизованных людей нашего времени верит не в формирование миров через вращение, не в наследственность, не в запятые, но верит в непогрешимость некоторых светских священников, так называемых ученых, утверждающих с тем же апломбом всё то, что они претендуют знать.
Позволю себе еще указать на то, что я замечал многократно: так же как жрецы древних, которых никто не проверял, кроме их же сослуживцев, так и жрецы науки с одинаковым бесстыдством позволяли себе отступление от истины исключительно из удовольствия удивлять и мистифицировать свой народ. Большая часть того, что называется религией, есть только суеверие прошлого; большая часть того, что называется наукой, есть не что иное, как суеверие настоящего. Соразмерность же заблуждения и истины осталась, как я предполагаю, приблизительно та же. Следовательно, трудиться во имя веры во что бы то ни было, религии или науки, есть не только сомнительное средство для улучшения существования людей,37 38 но является опасным средством, могущим принести больше зла, чем добра.
Посвятить свою жизнь исполнению обязанностей, предписываемых нам религией: молитве, покаянию, милостыне, или, по совету г-на Золя, обречь ее научным работам и узнать накануне своей смерти, что религиозный или научный принцип, на служение которому была отдана вся жизнь, — было только смешным заблуждением.
Кроме этого, перед тем как прочесть речь г-на Золя, в которой труд сам по себе, каков бы он ни был, возведен в заслугу, я всегда был удивлен утвердившимся в Европе мнением, что труд есть род добродетели.
Я всегда считал, что только человеку, лишенному разума, простительно, как муравью в басне, возводить труд в добродетель и гордиться им. Г-н Золя уверяет, что труд делает человека добрым; я же всегда замечал обратное. Не говоря уже об эгоистическом труде, целью которого является личное благополучие или слава того, кто трудится, что всегда плохо, труд заключает в себе гордость своей работы, что делает не только муравья, но и человека жестоким. Кто из нас не знает этих людей, не поддающихся ни правде, ни добру, всегда настолько занятых, что у них не только нет времени творить добро, но и спросить себя, не является ли их работа, которой они себя отдают, вредной. Вы говорите этим людям: ваша работа бесполезна и может быть пагубна. Имеются причины: подождите, рассмотрим сущность дела. Они даже вас не слушают и отвечают с иронией: Хорошо вам рассуждать. Разве у меня есть время спорить — я работал всю жизнь, а работа не ждет; мне надо издавать ежедневную газету с полмиллионом подписчиков, мне надо организовать войско, мне надо строить Эйфелеву башню, устраивать выставку в Чикаго, прорывать Панамский перешеек, сделать изыскания о наследственности, по телепатии или о том, сколько раз тот или другой классический автор употребил такое-то и такое-то слово. Величайшие злодеи человечества Нерон, Петр I были постоянно заняты, ни на минуту не оставаясь сами с собой без занятий или увеселений.
Но если даже трудолюбие не есть порок, то ни в каком случае оно не может считаться заслугой. Труд так же мало может быть добродетелью, как питание. Труд есть потребность, лишение которой составляет страдание. Возведение труда в достоинство есть такое же уродство, каким бы было возведение питания человека в достоинство и добродетель. Единственным объяснением значения, приписываемого труду в нашем обществе, является то, что наши предки возвели праздность в признак благородства, почти в заслугу, а люди нашего времени не вполне освободились от этого пpедpacсудка. Труд, упражнение наших органов не является заслугой, потому что труд есть всегда необходимость для каждого человека, так же как и для каждого животного, как о том одинаково свидетельствуют прыжки теленка, привязанного веревкой, а в нашем обществе — глупейшие упражнения, которым предаются богатые, хорошо питающиеся люди, не находящие более полезного и более разумного употребления своим умственным способностям, как сочинение и чтение журнальных статей и романов, игра в шахматы и в карты, гимнастика, фехтование, лаун-теннис, бега и другие упражнения для своих мускулов. По моему мнению, труд не38 39 только не есть добродетель, но в нашем ложно организованном обществе есть большею частью нравственно анестезирующее средство, вроде табака, вина и других средств, употребляемых людьми, чтобы одурманить себя, отвлечь от беспорядка и пустоты их существования; а г-н Золя именно с этой точки зрения рекомендует молодежи труд.
Главная разница между письмом г-на Дюма и речью г-на Золя, не говоря уже о внешней разнице, состоящей в том, что речь Золя обращена к молодежи, одобрения которой он как бы добивается, в то время как Дюма не делает молодым людям комплиментов, а наоборот, вместо того чтобы внушать юношам, что они очень важные люди и что всё от них зависит (о чем они отнюдь не должны думать, если хотят быть на что-нибудь пригодными), он указывает им их обычные недостатки, их самонадеянность и их легкомыслие, благодаря чему его письмо является не вредным, а полезным для молодых людей; главная разница этих двух статей заключается в том, что речь г-на Золя имеет целью остановить людей на том пути, на котором они стоят, уверяя их в том, что то, что они знают, и есть то самое, что им нужно знать, и то, что они делают, есть именно то, что они должны делать, в то время как письмо Дюма указывает им, что они не знают того самого главного, что им нужно знать, и что они живут не так, как должны были бы жить. Чем люди больше будут верить в то, что они могут быть приведены, помимо их воли, чем-то внешним, действующим само собою — религией или наукой — к какой-то благотворной перемене в своей жизни, и что для того, чтобы это произошло, они должны работать в установленном порядке, тем труднее совершится это изменение. И в этом главный недостаток речи г-на Золя. Но, напротив, чем более люди будут верить тому, что от них самих зависит перемена их взаимоотношений и что они могут исполнить это, если начнут любить друг друга, вместо того чтобы истреблять один другого, как они это делают теперь, — они убедятся, что перемена к лучшему наступит. Чем более люди поддадутся этому внушению, тем скорее они захотят его осуществить. И в этом главное достоинство письма г-на Дюма. Он не принадлежит ни к какой партии, ни к какой религиозной секте; он так же мало верит в суеверие прошедшего, как и в суеверие настоящего, и только благодаря этому он сам наблюдает, сам думает и видит не только настоящее, но и будущее, как видели те люди, которых в древности называли ясновидящими пророками. Тем, которые, читая сочинения писателя, видят только содержание книги, а не душу писателя, покажется странным, что г-н Дюма — автор «Дамы с камелиями» и «Дела Клемансо», этот самый Дюма видит будущее и пророчествует о нем. Но сколь бы это ни казалось нам странным, пророчество слышится не в пустыне или на берегах Иордана и не из уст отшельника, покрытого звериной кожей, а появляется в ежедневной газете на берегах Сены, — тем не менее пророчество остается пророчеством. В словах г-на Дюма все данные: во-первых, как и всякое пророчество, оно совершенно противоположно всеобщему настроению людей, среди которых оно раздается; во-вторых, что люди, слышащие его, чувствуют его правдивость, и, в-третьих, особенно то, что пророчество побуждает людей к осуществлению того, что оно предсказывает. Г-н Дюма предсказывает, что люди, испробовав всё, начнут серьезно применять в жизни закон братской любви и что эта39 40 перемена произойдет гораздо раньте, чем думают. Можно оспаривать близость такой перемены и даже ее возможность, но очевидно, что, если бы она произошла, она бы разрешила все противоречия, все трудности и отвратила бы все несчастия, угрожающие концу нашего века. Единственное возражение, или, вернее, вопрос, который можно сделать г-ну Дюма, это спросить его: если любовь к ближнему возможна, присуща человеческой натуре, почему же прошло столько тысяч лет (потому что заповедь о любви к богу и своему ближнему еще до Христа была дана Моисеем), а люди, знающие, что надо делать, чтобы стать счастливыми, не исполняли этой заповеди.
Что же является причиной, мешающей обнаруживанию этого столь естественного и столь благодетельного для человечества чувства?
Очевидно, что недостаточно только сказать: любите друг друга. Об этом говорится уже в течение 3000 лет. Это повторяется на все голоса с высоты всех религиозных и даже светских кафедр, но люди всё продолжают истреблять друг друга вместо взаимной любви, проповедуемой им в течение стольких веков. Никто, конечно, в наши дни не сомневается, что люди, вместо того чтобы терзать друг друга, гоняясь за собственным счастьем или счастьем своей семьи, помогли бы друг другу, если бы заменили эгоизм любовью, если бы они строили свою жизнь на принципе коллективизма вместо принципа индивидуализма, как говорят на своем плохом жаргоне социологи, если бы они любили друг друга, как самих себя, если бы они не делали друг другу того, чего они не желают самим себе, как об этом было хорошо сказано 2000 лет тому назад, — размер личного счастья, которое ищет для себя каждый человек, увеличился бы, и жизнь всего человечества стала бы разумной и счастливой, вместо того чтобы оставаться тем, что она есть, — цепью противоречий и страданий.
Никто не сомневается в том, что если люди будут продолжать вырывать друг у друга землю и продукты их работы, отмщение тех, которые были лишены права работать на земле и пользоваться результатами своего труда, не заставит себя ждать и что все, лишенные своих прав, отнимут с мстительной жестокостью всё у них отнятое.
Никто также не сомневается и в том, что взаимное вооружение народов приводит к ужасающей резне, к разорению и вырождению всех народов, порабощенных этим кругом взаимного вооружения. Наконец, никто не сомневается в том, что, если нынешние порядки продолжатся еще несколько десятков лет, — всё это приведет к общей катастрофе.
Кроме того, все люди нашего христианского мира признают если и не религиозный христианский закон любви, то закон нравственный того же христианского принципа: не делать своему ближнему того, чего сам себе не хочешь, и, несмотря на это, продолжают делать обратное тому, что они признают.
Очевидно, что есть важная причина, мешающая людям делать то, что им выгодно, то, что их может спасти от угрожающих им опасностей, и то, что подсказывает им их совесть. Говорят, что любовь в применении к жизни есть химера! Но тогда зачем же в течение стольких веков люди позволяли себя обманывать этой неосуществимой мечтой? Пора бы уже это признать. Но люди никак не могут решиться ни следовать в своей жизни40 41 закону любви, ни отказаться от этой идеи. Отчего же это происходит? Какая же причина этого противоречия, которое длится уже целые века? Не оттого, что люди нашего времени не имеют ни желания, ни возможности делать то, что диктует им и здравый смысл, и опасность их положения, и, в особенности, закон того, кого они называют богом, и их совесть, но потому, что они делают именно то, что им советует делать г-н Золя: они заняты, они все трудятся над одной уже давно начатой работой, которая им не позволяет остановиться, чтобы сосредоточиться и подумать о том, что они из себя представляют и какими они должны бы быть.
Все великие перемены в жизни людей совершаются только в мысли. Если в сознании человека происходит перемена, действие его неизбежно отразит направление мысли, подобно барке, следующей за поворотом руля.
С первых слов своей проповеди Христос не говорил людям: любите друг друга (он проповедовал любовь своим ученикам позже), но он говорил то, чему учил до него Иоанн Креститель: раскаяние μετανοεῖτε, т. е. полную перемену всех жизненных основ, μετανοεῖτε, измените свое понимание жизни, иначе все погибнете, говорил он. Смысл вашей жизни не может состоять в том, чтобы каждый из вас искал отдельного блага своей личности или блага вашей семьи или вашей нации, потому что такое счастье не может быть достигнуто без вреда вашему ближнему. Поймите то, что смысл вашей жизни может быть только в исполнении воли того, кто послал вас в нее и требует от вас не служения вашим личным целям, а его цели, состоящей в установлении царства небесного, как говорил Христос.
Μετανοεῖτε измените ваше понимание жизни, иначе все погибнете, говорил он 1800 лет тому назад и не перестает напоминать об этом до сих пор. Все противоречия и несчастья нашего времени происходят оттого, что люди его не послушали и не восприняли ту основу жизни, которую он предлагал. Μετανοεῖτε, измените ваше понимание жизни, — говорил он, — иначе вы все погибнете. Альтернатива осталась та же, что была 1800 лет тому назад. Единственная разница в том, что эта альтернатива является еще более настоятельной в наши дни, чем во время Христа. Если было возможно 2000 лет тому назад, во времена Римской империи, даже Карла V, даже в предреволюционное время и наполеоновских войн, не видеть пустоты, я сказал бы абсурдности, попыток достичь личного счастья, счастья семьи, нации или государства борьбой против тех, которые добиваются того же личного счастья, счастья семьи или государства, такая иллюзия оказалась бы совершенно невозможной в наше время для каждого человека, который оторвался от своей работы, хотя бы на мгновение, для того чтобы задуматься над тем, каков он сам, каково окружающее его общество и каким он должен быть. Итак, если бы мне предложили дать единый совет, совет, который я считаю наиболее полезным для людей нашего века, я бы сказал им только одно: ради бога, остановитесь хоть на мгновение, перестаньте работать, оглянитесь вокруг, подумайте, что вы из себя представляете и какими бы вы должны были быть, подумайте об идеале.
Г-н Золя говорит, что народы не должны смотреть ввысь, ни верить в какую-то высшую силу, ни восторгаться идеалом. Вероятно, г-н Золя подразумевает под словом идеал или что-то сверхъестественное, т. е. теологическое пустословие о троице, о церкви, о папе и т. д.... или необъяснимые,41 42 как он говорит, силы огромного мира, в которых мы купаемся. И в этом случае люди хорошо сделают, если последуют совету г-на Золя. Но дело в том, что идеал не является ни сверхъестественным, ни необъяснимым. Наоборот, идеал — это есть самое естественное и сверх того, я не скажу объяснимое, но самое достоверное для человека.
В геометрии идеалом считается совершенно прямая линия и круг, все радиусы которого одинаковы, в науке — непреложная истина, в нравственности — совершенная добродетель. Все эти вещи, как прямая линия, непреложная истина и совершенная добродетель, никогда не существовали, но они для нас не только наиболее естественны, известны и объяснимы, чем все наши другие познания, но это единственные вещи, в которых мы уверены.
Грубо говоря, настоящая реальность есть то, что существует, или что то, что существует, только и является реальным. Но как раз выходит наоборот: действительная истина есть та, которую мы знаем достоверно, — это есть то, что никогда не существовало. Идеал есть единственная вещь, которую мы с уверенностью признаем. Только благодаря ему мы что-то знаем, и в силу этого только идеал может нами руководить, как отдельными людьми, так и всем человечеством. Христианский идеал стоит перед нами уже в течение 18 столетий. Он сияет в наше время с такой силой, что надо делать большие усилия, чтобы не видеть, что все наши бедствия происходят оттого, что мы не делаем его своим путеводителем. Но чем труднее не видеть это, тем более стараний прилагают некоторые люди, чтобы заставить других поступать так, как поступают они, — закрывать глаза и ничего не видеть. Чтобы быть вполне уверенным в достижении, надо забросить компас за борт, говорят они, и не останавливаться.
Люди нашего христианского мира похожи на людей, которые, чтобы переставить предмет, мешающий их существованию, тащат его в противоположные стороны и не имеют времени сговориться между собой о том направлении, куда следует его тащить.
Современному человеку достаточно остановиться на мгновение в своей деятельности, призадуматься и сопоставить требования разума и сердца с условиями жизни как таковой, чтобы он заметил, что вся его жизнь и все его поступки находятся в непрестанном и вопиющем противоречии с его совестью, разумом и сердцем. Спросите отдельно каждого человека нашего времени о том, каковы моральные основы его поведения, и почти все вам скажут, что это христианские принципы, или же принципы справедливости, основанные на том же христианском законе. И все они искренни. Соответственно с их совестью все эти люди должны были бы жить по-христиански, но посмотрите, они живут, как звери. Таким образом, для огромного большинства людей нашего христианского мира устройство их жизни не есть результат их манеры видеть и чувствовать, но того, что некоторые формы, необходимые когда-то, продолжают существовать и сейчас единственно благодаря инертности социальной жизни.
Если в прошлом, когда несчастия языческой жизни не были еще столь очевидны и особенно когда христианские принципы не были еще так общеприняты, люди находили возможным сознательно поддерживать рабство42 43 рабочих, угнетение одних другими, карательные законы и особенно войну, в наше время совершенно невозможно объяснить смысл всех этих установлений. Люди нашего времени могут продолжать вести языческий образ жизни, но они не могут его оправдывать. Современное человечество дошло до такой степени страдания из-за ложного понимания жизни, а верное ее восприятие, то, которое дает настоящее счастие, благодаря прогрессу человеческого разума, стало таким ясным и очевидным, что для того, чтобы люди нашего времени изменили свою жизнь, согласуя ее со своей совестью, им больше нечего предпринять, им остается лишь остановиться и прервать свой труд. Для того, чтобы люди изменили свой образ жизни и свои чувства, надо, прежде всего, чтобы они изменили свой образ мышления, а для того, чтобы такое изменение произошло, — необходимо, чтобы они остановились и обратили внимание на то, что они должны понять. Чтобы люди, с криком и пением несущиеся к пропасти, услыхали то, что кричат им те, которые хотят спасти их, они должны остановиться и прекратить этот содом.
Пусть люди нашего христианского мира остановятся в своей работе и задумаются на мгновение о своем положении, и невольно они будут вынуждены принять то понятие жизни, которое дает им христианство, понятие настолько естественное и простое и отвечающее потребностям ума и сердца, что оно возникает почти само собой в разуме человека, освободившегося, хотя бы на мгновение, от пут, связавших его трудностей как своей работы, так и работы других.
Пир готов уже 18 веков тому назад, но один не приходит потому, что только что купил землю, другой — потому, что он женится, третий испытывает своих быков, четвертый — строит железную дорогу, завод, занят миссионерством, работает в парламенте, в банке, над научной, артистической или литературной работой. И никто в течение 2000 лет не удосужился поступать так, как учил Христос в начале своей проповеди, — оглянуться вокруг себя, подумать о результатах нашей работы и спросить себя: каков я? зачем? Разве возможно, чтобы та сила, которая меня породила с моим разумом и моим желанием любить и быть любимым, сделала это только для того, чтобы я вообразил, что цель моей жизни есть мое личное благополучие, что моя жизнь принадлежит мне и я имею право ею располагать так же, как и жизнью других людей, по моему усмотрению, и я прихожу, наконец, к убеждению, что это личное благосостояние, благосостояние семьи или родины, которого я добивался, не может быть достигнуто, и чем более я прилагаю усилий к его достижению, тем в большем противоречии я буду находиться с моим разумом и с моим желанием любить и быть любимым, и тем больше мне придется испытывать разочарования и страдания. И не вероятнее ли предположить, что я явился на свет не добровольно, но волею пославшего меня, а мой разум и мое желание любить и быть любимым были мне даны, чтобы руководить мною в исполнении той воли, которая меня произвела?
И раз это μετανοια воспринято человеческой мыслью — языческое и эгоистическое понятие жизни, замененное христианским понятием и любовью к ближнему, станет таким же естественным, какими является в настоящее время борьба и эгоизм.43
44 И как только любовь к ближнему станет для человека естественной, новые условия христианской жизни образуются сами собой, совсем как в жидкости, насыщенной солью, образуются кристаллы, как только перестают ее взбалтывать. И для того, чтобы это осуществилось и люди поступали сообразно их совести, не нужно делать никаких положительных усилий; наоборот, им нужно приостановить все свои усилия.
Если бы люди употребили только сотую часть той энергии, которую в настоящее время отдают своим практическим занятиям, противоречащим их совести, на то, чтобы уяснить насколько возможно это сознание и выразить его как можно яснее, сделать его общенародным и особенно исполнить его, тогда гораздо скорее и проще, чем мы можем себе представить, совершилась бы та перемена, которую предсказывал не только г-н Дюма, но и все пророки, а люди приобрели бы то благо, которое им обещал Иисус своей благой вестью: Ищите царства божия и правды его, а остальное приложится вам.
Милостивый государь,
Вы пишете мне о том, чтобы я высказался по случаю Северо-Американских Штатов с Англией «в интересах христианской последовательности и истинного мира», и выражаете надежду, «что народы скоро проснутся к единственному средству обеспечить международный мир».
Я питаю ту же надежду. Питаю эту надежду потому, что ослепление, в котором в наше время находятся народы, восхваляющие патриотизм, воспитывающие свои молодые поколения в суеверии патриотизма и, между тем, не желающие неизбежных последствий патриотизма — войны, дошло, как мне кажется, до той последней степени, при которой достаточно самого простого, просящегося на язык каждого непредубежденного человека, рассуждения, для того, чтобы люди увидали то вопиющее противоречие, в котором они находятся.
Часто, когда спрашиваешь у детей, что они выбирают из двух несовместимых вещей, но которых им обеих очень хочется, они отвечают: и того и другого. Что хочешь: ехать кататься или дома играть? И ехать кататься и дома играть.
Точно так же отвечают нам христианские народы на поставленный им жизнью вопрос: что они выбирают из двух: патриотизм или мир? Они отвечают: и патриотизм и мир, хотя соединить патриотизм и мир так же невозможно, как в одно и то же время ехать кататься и оставаться дома.
На днях между Северо-Американскими Штатами и Англией произошло столкновение из-за границ Венецуэлы. Сольсбери на что-то не согласился, Кливеленд написал послание в сенат,45 46 с обеих сторон раздались патриотические, воинственные возгласы, на бирже произошла паника, люди потеряли миллионы фунтов и долларов, Эдиссон объявил, что он выдумает такие снаряды, которыми можно будет в час убивать больше людей, чем убил Атилла во все свои войны, и оба народа стали энергически готовиться к войне. Но оттого ли, что одновременно с этими приготовлениями к войне как в Англии, так и в Америке разные литераторы, принцы и государственные люди стали увещевать правительства обоих народов о том, чтобы они воздержались от войны, что предмет раздора недостаточно важен для того, чтобы начинать войну, в особенности между двумя родственными, говорящими на одном языке, англо-саксонскими народами, которые должны не воевать между собою, а спокойно властвовать над другими. Или оттого, что об этом молились и читали проповеди в своих церквах всякого рода епископы и архидьяконы, каноники, или оттого, что та и другая сторона не считали себя еще готовыми, но случилось так, что войны на этот раз не будет. И люди успокоились.
Но ведь надо иметь слишком мало perspicacité (проницательности) для того, чтобы не видеть того, что причины, которые привели теперь к столкновению между Англией и Америкой, остались те же, и что если теперешнее столкновение и разрешится без войны, то неизбежно завтра, послезавтра явятся другие столкновения между Англией и Америкой, и Англией и Германией, и Англией и Россией, и Англией и Турцией во всех возможных перемещениях, как они и возникают ежедневно, и какое-нибудь из них неизбежно приведет к войне.
Ведь если живут рядом два вооруженные человека, которым с детства внушено, что могущество, богатство и слава суть высшие добродетели и что потому приобретать могущество, богатство и славу оружием в ущерб другим соседним владетелям есть самое похвальное дело, и если при этом над этими людьми не стоит никакого ни нравственного, ни религиозного, ни государственного ограничения, то разве не очевидно, что такие люди будут всегда воевать, что нормальное отношение их между собой будет война и что если такие люди, сцепившись, разошлись на время, то это они сделали только по французской пословице: pour mieux sauter, т. е. разбежались для того, чтобы лучше прыгнуть, с большим остервенением броситься друг на друга.46
47 Страшен эгоизм частных людей, но эгоисты частной жизни не вооружены, не считают хорошим ни готовить, ни употреблять, оружие против своих соперников; эгоизм частных людей находится под контролем и государственной власти и общественного мнения. Частного человека, который с оружием в руках отнимет у соседа корову или десятину посева, сейчас же возьмут полицейские и посадят в тюрьму. Кроме того, такого человека, осудит общественное мнение, его назовут вором и грабителем. Совсем иное с государствами: все они вооружены, власти над ними нет никакой, кроме комических попыток поймать птицу, посыпав ей соли на хвост, попыток учреждения международных конгрессов, которые, очевидно, никогда не будут приняты могущественными (для того-то и вооруженными, чтобы не слушаться никого) государствами, и главное то, что общественное мнение, которое карает всякое насилие частного человека, восхваляет, возводит в добродетель патриотизма всякое присвоение чужого для увеличения могущества своего отечества.
За какое хотите время откройте газеты и всегда, всякую минуту вы увидите черную точку, причину возможной войны: то это будет Корея, то Памиры, то Африканские земли, то Абиссиния, то Армения, то Турция, то Венецуэла, то Трансвааль. Разбойничья работа ни на минуту не прекращается, и то здесь, то там не переставая идет маленькая война, как перестрелка в цепи, и настоящая, большая война всякую минуту может и должна начаться.
Если американец желает предпочтительного пред всеми другими народами величия и благоденствия Америки, и точно того же желает англичанин, и того же желает русский, и турок, и голландец, и абиссинец, и гражданин Венецуэлы и Трансвааля, и армянин, и поляк, и чех, и все они убеждены, что эти желания не только не надо скрывать и подавлять, но что этими желаниями можно гордиться и должно развивать их в себе и других, и если величие и благоденствие одной страны или народа не может быть приобретено иначе, как в ущерб другой или иногда и многих других стран и народов, то как же не быть войне. И потому для того, чтобы не было войны, нужно не читать проповеди и молиться богу о том, чтобы был мир, не уговаривать English speaking nations[1] быть в дружбе между собою, чтобы47 48 властвовать над другими народами, не составлять двойственный и тройственный союзы друг против друга, не женить принцев на принцессах других народов, а нужно уничтожить то, что производит войну. Производит же войну желание исключительного блага своему народу, то, что называется патриотизмом. А потому для того, чтобы уничтожить войну, надо уничтожить патриотизм. А чтобы уничтожить патриотизм, надо прежде всего убедиться, что он зло, и вот это-то и трудно сделать.
Скажите людям, что война дурно, они посмеются: кто же этого не знает? Скажите, что патриотизм дурно, и на это большинство людей согласится, но с маленькой оговоркой. — Да, дурной патриотизм дурно, но есть другой патриотизм, тот, какого мы держимся. — Но в чем этот хороший патриотизм, никто не объясняет. Если хороший патриотизм состоит в том, чтобы не быть завоевательным, как говорят многие, то ведь всякий патриотизм, если он не завоевательный, то непременно удержательный, то есть что люди хотят удержать то, что прежде было завоевано, так как нет такой страны, которая основалась бы не завоеванием, а удержать завоеванное нельзя иными средствами, как только теми же, которыми что-либо завоевывается, то есть насилием, убийством. Если же патриотизм даже и не удержательный, то он восстановительный — патриотизм покоренных, угнетенных народов — армян, поляков, чехов, ирландцев и т. п. И этот патриотизм едва ли не самый худший, потому что самый озлобленный и требующий наибольшего насилия.
Патриотизм не может быть хороший. Отчего люди не говорят, что эгоизм может быть хороший, хотя это скорее можно бы было утверждать, потому что эгоизм есть естественное чувство, с которым человек рождается, патриотизм же чувство неестественное, искусственно привитое ему.
Скажут: «Патриотизм связал людей в государства и поддерживает единство государств». Но ведь люди уже соединились в государства, дело это совершилось; зачем же теперь поддерживать исключительную преданность людей к своему государству, когда эта преданность производит страшные бедствия для всех государств и народов. Ведь тот самый патриотизм, который произвел объединение людей в государства, теперь разрушает эти самые государства. Ведь если бы патриотизм был только один: патриотизм одних англичан, то можно бы было48 49 его считать объединяющим или благодетельным, но когда, как теперь, есть патриотизм: американский, английский, немецкий, французский, русский, всё противоположные один другому, то патриотизм уже не соединяет, а разъединяет. Говорить, что если патриотизм был благодетелен, соединяя людей в государства, как это было во времена его расцвета в Греции и Риме, то от этого патриотизм и теперь, после 1800 лет христианской жизни, так же благодетелен, всё равно, что говорить, что так как пахота была полезна и благодетельна для поля перед посевом, то она так же будет благодетельна теперь, когда посев уже взошел.
Ведь хорошо бы было удерживать патриотизм в память той пользы, которую он когда-то принес людям, как хранят и удерживают люди старинные памятники храмов, гробниц и т. п. Но храмы стоят, не принося людям никакого вреда, патриотизм же не переставая производить неисчислимые бедствия.
Отчего страдают и режутся теперь и звереют армяне и турки? Отчего Англия и Россия, озабоченная каждая своей долей наследства после Турции, выжидают, а не прекращают армянские побоища? Отчего режутся абиссинцы и итальянцы? Отчего чуть не возникла страшная война из-за Венецуэлы, а теперь из-за Трансвааля? А Китайско-японская война, а Турецкая, а Германская, Французская? А озлобление покоренных народов: армян, поляков, ирландцев! А приготовления к войне всех народов? — Всё это плоды патриотизма. Моря крови пролиты из-за этого чувства и будут еще пролиты из-за него, если люди не освободятся от этого отжившего остатка старины.
Мне несколько раз уже приходилось писать о патриотизме, о полной несовместимости его с учением не только Христа, в его идеальном смысле, но и с самыми низшими требованиями нравственности христианского общества, и всякий раз на мои доводы мне отвечали или молчанием, или высокомерным указанием на то, что высказываемые мною мысли суть утопические выражения мистицизма, анархизма и космополитизма. Часто мысли мои повторялись в сжатой форме, и вместо возражений против них прибавлялось только то, что это не что иное, как космополитизм, как будто это слово «космополитизм» бесповоротно опровергало все мои доводы.
Люди серьезные, старые, умные, добрые и, главное, стоящие как город на верху горы, люди, которые своим примером невольно49 50 руководят массами, делают вид, что законность и благодетельность патриотизма до такой степени очевидна и несомненна, что не стоит отвечать на легкомысленные и безумные нападки на это священное чувство, и большинство людей, с детства обманутое и зараженное патриотизмом, принимает это высокомерное молчание за самый убедительный довод и продолжает коснеть в своем невежестве.
И потому те люди, которые по своему положению могут избавить массы от их бедствий и не делают этого, — совершают большой грех.
Самое ужасное зло в мире есть лицемерие. Недаром Христос один только раз прогневался, и это было против лицемерия фарисеев.
Но что было лицемерие фарисеев в сравнении с лицемерием нашего времени. В сравнении с нашими лицемеры-фарисеи были самые правдивые люди, и их искусство лицемерить в сравнении с искусством наших — детская игрушка. И оно не может быть иначе. Вся наша жизнь с исповеданием христианства, учения смирения и любви, соединенная с жизнью вооруженного разбойничьего стана, не может быть ни чем иным, как сплошным, ужасным лицемерием. Оно очень удобно — исповедывать такое учение, в котором: на одном конце христианская святость и потому непогрешимость, а другом — языческий меч и виселица, так что, когда можно импонировать и обманывать святостью, пускается в ход святость, когда же обман не удается, пускается в ход меч и виселица. Такое учение очень удобно, но приходит время, когда эта паутина лжи расползается и нельзя уже продолжать держаться того и другого и необходимо примкнуть к тому или другому. Это самое теперь наступает по отношению к учению о патриотизме.
Хотят или не хотят этого люди, вопрос ясно стоит перед человечеством: каким образом может тот патриотизм, от которого происходят неисчислимые как физические, так и нравственные страдания людей, — быть нужным и быть добродетелью? И ответить на этот вопрос необходимо. Необходимо или показать, что патриотизм есть такое великое благо, что он выкупает все те страшные бедствия, какие он производит в человечестве, или признать, что патриотизм есть зло, которое не только не надо прививать и внушать людям, но от которого надо всеми силами стараться избавиться.50
51 C’est à prendre ou à laisser,[2] как говорят французы. Если патриотизм добро, то христианство, дающее мир, — пустая мечта, и чем скорее искоренить это учение, тем лучше. Если же христианство действительно дает мир и мы действительно хотим мира, то патриотизм есть пережиток варварского времени, который не только не надо возбуждать и воспитывать, как мы это делаем теперь, но который надо искоренять всеми средствами: проповедью, убеждением, презрением, насмешкой. Если христианство истина и мы хотим жить в мире, то не только нельзя сочувствовать могуществу своего отечества, но надо радоваться ослаблению его и содействовать этому. Надо радоваться, когда от России отделяется Польша, Остзейский край, Финляндия, Армения; и англичанину радоваться тому же по отношению Ирландии, Австралии, Индии и других колоний и содействовать этому, потому что чем больше государство, тем злее и жесточе его патриотизм, тем на большем количестве страданий зиждется его могущество. И потому, если мы хотим действительно быть тем, что мы исповедуем, мы не только не должны, как теперь, желать увеличения своего государства, но желать уменьшения, ослабления его и всеми силами содействовать этому. И так и воспитывать молодые поколения. Должны воспитывать молодые поколения так, чтобы, как теперь стыдно молодому человеку проявлять свой грубый эгоизм, например, тем, чтобы съесть всё, не оставив другим, столкнуть слабейшего с дороги, чтобы самому пройти, отнять силою то, что нужно другому, — так же бы было стыдно желать увеличения могущества своего отечества; и так же, как считается глупым и смешным теперь восхваление самого себя, так же бы считалось [глупым] восхваление своего народа, как оно теперь производится в разных лживых отечественных историях, картинах, памятниках, учебниках, статьях, стихах, проповедях и глупых народных гимнах. Но надо понимать, что до тех пор, пока мы будем восхвалять патриотизм и воспитывать его в молодых поколениях, у нас будут вооружения, губящие и физическую и духовную жизнь народов, будут и войны, ужасные, страшные войны, как те, к которым мы готовимся и в круг которых мы вводим теперь, развращая их своим патриотизмом, новых страшных бойцов Дальнего Востока.51
52 Император Вильгельм, одно из самых комических лиц нашего времени, оратор, поэт, музыкант, драматург и живописец и, главное, патриот, нарисовал недавно картину, изображающую все народы Европы с мечами, стоящие на берегу моря и по указанию архангела Михаила смотрящие на сидящие вдалеке фигуры Будды и Конфуция. По намерению Вильгельма это должно означать то, что народы Европы должны соединиться, чтобы противостоять надвигающейся оттуда опасности. И он совершенно прав с своей отставшей на 1800 лет языческой, грубой, патриотической точкой зрения.
Европейские народы, забыв Христа во имя своего патриотизма, всё больше и больше раздражали и научали патриотизму и войне эти мирные народы и теперь раздразнили их так, что действительно, если только Япония и Китай так же вполне забудут учение Будды и Конфуция, как мы забыли учение Христа, то скоро выучатся искусству убивать людей (этому скоро научаются, как и показала Япония) и, будучи бесстрашны, ловки, сильны и многочисленны, неизбежно очень скоро сделают из стран Европы, если только Европа не сумеет противопоставить чего-нибудь более сильного, чем оружие и выдумки Эдиссона, то, что страны Европы делают из Африки. «Ученик не бывает выше своего учителя, но и усовершенствовавшись, будет всякий, как учитель его» (Лука, VI, 40).
На вопрос одного царька: сколько и как прибавить войска, чтобы победить один южный не покорявшийся ему народец, — Конфуций отвечал: «уничтожь всё твое войско, употреби то, что ты тратишь теперь на войско, на просвещение своего народа и на улучшение земледелия, и южный народец прогонит своего царька и без войны покорится твоей власти».
Так учил Конфуций, которого нам советуют бояться. Мы же, забыв учение Христа, отрекшись от него, хотим покорить народы силою и этим только приготовляем себе новых и более сильных врагов, чем наши соседи.
Один мой приятель, увидав картину Вильгельма, сказал: «Картина прекрасная. Только она означает совсем не то, что подписано. Она означает то, что архангел Михаил указывает всем правительствам Европы, изображенным в виде увешанных оружием разбойников, то, что погубит и уничтожит их, а именно: кротость Будды и разумность Конфуция». Он мог прибавить: «и смирение Лao-Тзе». И действительно, мы, благодаря52 53 своему лицемерию, до такой степени забыли Христа, вытравили из своей жизни всё христианское, что учение Будды и Конфуция без сравнения стоят выше того зверского патриотизма, которым руководятся наши мнимо-христианские народы.
И потому спасение Европы и вообще христианского мира не в том, чтобы, как разбойники, обвешавшись мечами, как их изобразил Вильгельм, бросаться убивать своих братьев за морем, а, напротив, в том, чтобы отказаться от пережитка варварских времен — патриотизма и, отказавшись от него, снять оружие и показать восточным народам не пример дикого патриотизма и зверства, а пример братской жизни, которой мы научены Христом.
Москва. 5 января 1896.
Вы удивляетесь на то, что солдат учат тому, что людей можно убивать в известных случаях и на войне, тогда как в том писании, которое признается священным теми, которые так учат, — нет ничего подобного на такое разрешение, а есть обратное: запрещение не только всякого убийства людей, но и всякого оскорбления других людей, запрещение делать другим то, чего себе не хочешь. Вы спрашиваете: не обман ли это, и если это обман, то в угоду кого он сделан?
Да, это обман, сделанный в угоду тех, которые привыкли жить потом и кровью других людей и которые для этой цели извратили и извращают учение Христа, данное людям для их блага, теперь же, в своем извращенном положении, сделавшееся главным источником всех бедствий людей.
Произошло это таким образом.
Правительству и всем тем лицам высших сословий, примыкающих к правительству и живущим чужими трудами, нужно иметь средство для властвования над рабочим народом; средство для этого есть войско. Защита от внешних врагов — только отговорка. Немецкое правительство пугает свой народ русскими и французами, французское — пугает свой народ немцами, русское правительство пугает свой — французами и немцами, и так все правительства; а ни немцы, ни русские, ни французы не только не желают воевать с соседями и другими народами, а, живя с ними в мире, пуще всего на свете боятся войны. Правительства же и высшие праздные классы для того, чтобы иметь отговорку в своем властвовании над рабочим народом, поступают, как цыган, который нахлещет за углом лошадь и потом делает вид, что не может удержать ее. Они раздразнят свой54 55 народ и другое правительство, а потом делают вид, что для блага или для защиты своего народа не могут не объявить войны, которая опять-таки выгодна бывает только для генералов, офицеров, чиновников, купцов и вообще богатых классов. В сущности же война только неизбежное последствие существования войск; войска же нужны правительствам только для властвования над своим рабочим народом.
Дело это преступное, но хуже всего в нем то, что правительства для того, чтобы иметь разумное основание своей власти над народом, должны делать вид, что они исповедуют самое высшее, известное людям религиозное учение, т. е. христианское, и в этом учении воспитывают своих подданных. Учение это, по существу своему, противно не только убийству, но и всякому насилию, и потому правительствам для того, чтобы властвовать над народом и считаться христианскими, нужно было извратить христианство и скрыть истинный смысл его от народа и тем лишить людей того блага, которое принес им Христос.
Извращение это христианства сделано давно, еще при причисленном за это к лику святых злодее царе Константине, Все последующие же правительства, особенно наше, стараются всеми силами удержать это извращение и не дать народу увидать истинный смысл христианства, потому что, увидав истинный смысл христианства, народ понял бы, что правительства с своими податями, солдатами, острогами, виселицами и обманщиками-жрецами суть не только не столпы христианства, какими они себя выставляют, а величайшие враги его.
Вследствие этого извращения и происходят те обманы, которые поразили вас, и все те страшные бедствия, от которых страдает народ.
Народ задавлен, ограблен, нищ, невежествен, вымирает. Отчего? Оттого, что земля в руках богачей, народ закабален на фабриках, заводах, в заработках, потому что с него дерут подати и сбивают цену с его работы и набивают цену на то, что ему нужно. Как избавиться от этого? Отнять землю у богачей? Но если сделать это, — то придут солдаты, перебьют бунтовщиков и посадят в тюрьмы. Отнять фабрики, заводы? Будет то же. Выдержать стачку? Но это никогда не удастся. Богачи дольше выдержат, чем рабочие, войска будут всегда на стороне капиталистов. Народ никогда не выкрутится из55 56 той нужды, в которой его держат, до тех пор, пока войска будут во власти правящих классов.
Но кто же такие те войска, которые держат народ в этом порабощении? Кто те солдаты, которые будут стрелять по крестьянам, завладевшим землей, и по стачечникам, если они не расходятся, и по контрабандистам, привозящим товары без подати, — которые будут сажать в остроги и держать там тех, которые откажутся платить? Солдаты — это те самые крестьяне, у которых отобрана земля, те самые стачечники, которые хотят повысить свой заработок, те самые плательщики податей, которые хотят избавиться от этих платежей.
Зачем же стреляют эти люди по своим братьям? А затем, что им внушено, что для них обязательна та присяга, которую их заставляли принимать при поступлении на службу, и что убивать нельзя людей вообще, но можно по приказанию начальства, т. е. над ними производится тот же самый обман, который поразил вас. Но тут является вопрос: каким образом могут здравомыслящие люди, часто грамотные и даже образованные, верить такой очевидной лжи? Как бы мало ни был образован человек, он все-таки не может не знать, что Христос, во имя которого его учат убийству, не только не разрешал убийства, но учил кротости, смирению, прощению обид, любви к врагам; не может не видеть того, что поэтому он не может, на основании христианского учения, обещаться вперед убивать всех тех, кого ему велят.
Вопрос в том, как могут здравомыслящие люди верить, как верили и верят все, теперь служащие в военной службе, такому очевидному обману? Ответ на этот вопрос в том, что обманываются люди не одним этим обманом, а с детства подготовляются к этому целым рядом обманов, целой системой обманов, которая называется православною верою и которая есть не что иное, как самое грубое идолопоклонство. По этой вере люди обучаются тому, что бог тройной, что, кроме этого тройного бога, есть еще царица небесная, и, кроме этой царицы, еще угодники разные, тела которых не сгнили, и, кроме угодников, еще иконы богов и царицы небесной, которым надо ставить свечи и молиться руками, и что самое важное и святое на свете — эта та мурцовка, которую из вина и булки делает поп по воскресеньям за перегородкой, — что после того, как поп над этим пошепчет, то вино будет не вино и булка — не булка,56 57 а кровь и тело одного из тройных богов и т. п. Всё это так глупо, бессмысленно, что нет никакой возможности понять, что всё это значит, да и те, которые преподают эту веру, не велят понимать, а велят только верить; и приученные к этому с детства люди [верят] во всякую бессмыслицу, которую им скажут. Когда же люди так одурачены, что верят в то, что бог висит в углу или сидит в кусочке мурцовки, которую им поп дает на ложечке, что целовать доску или мощи и ставить к ним свечи бывает полезно и для этой жизни и для будущей, — тогда их зовут на службу и там уж обманывают, как хотят, уверяя их, что по закону Христа можно убивать, и заставляя их прежде всего клясться на Евангелии (в котором запрещено клясться), что они будут делать то самое, что запрещено в этом Евангелии, и потом обучая их тому, что убивать людей по приказанию начальства не грех, а грех не повиноваться начальству и т. п.
Так что обман солдат в том, что им внушается то, что можно без греха убивать людей по приказанию начальства, не стоит отдельно, а связан с целой системой обманов, без которых этот обман был бы недействителен.
Только человек, который совсем одурен той ложной, называемой православною верой, которая выдается ему за христианскую, может поверить тому, что для христианина нет греха в том, чтобы поступать в военную службу, обещая слепо повиноваться всякому человеку, который будет считаться выше чином, и, по воле другого человека, обучаться убийству и совершать это самое страшное запрещенное всеми законами, преступление.
Человек, свободный от обмана так называемой православной ложной христианской веры, никогда не поверит этому.
Оттого и происходит то, что так называемые сектанты, т. е. христиане, отвергающие учение православия и признающие учение Христа, как оно изложено в Евангелиях и в особенности в нагорной проповеди, никогда не попадают на этот обман, и всегда отказывались и отказываются от солдатства, признавая его не совместимым с христианством и предпочитая нести всякого рода истязания, как это и теперь делают сотни и тысячи людей в России (духоборы, молокане), в Австрии (назарены), в Швеции, Швейцарии и Германии (евангелики). Правительство знает это и потому ни за чем не следит с таким страхом57 58 и вниманием, как за тем, чтобы общий церковный обман, без которого невозможна его власть, совершался бы с самого детства над всеми детьми и непрестанно поддерживался бы так, чтобы ни один человек не миновал его. Правительство всё допускает: и пьянство, и разврат (и не только допускает, но поощряет пьянство и разврат: это помогает одурению), но всеми силами противится тому, чтобы люди, освободившиеся от обмана, освобождали и других.
Русское правительство особенно жестоко и коварно совершает этот обман. Оно предписывает всем своим подданным, в противном случае угрожая за это наказанием, крестить в младенческом возрасте своих детей в лживую, так называемую православную веру. Когда же дети окрещены, т. е. считаются православными, тогда под страхом уголовного наказания им запрещается обсуждать ту веру, в которую они, помимо своей воли, были окрещены, и за такое обсуждение этой веры так же, как за отступление от нее и переход в другую, они подвергаются наказаниям. Так что про русских людей нельзя сказать, что они верят в православную веру, — они не знают, верят ли они, или не верят, потому что обращены все в эту веру тогда, когда они были младенцами; держатся же этой насильно навязанной им веры страхом наказания. Все русские люди пойманы в православие коварным обманом и жестоким насилием удерживаются в нем.
Пользуясь той властью, которую оно имеет, правительство распространяет и поддерживает обман, обман же поддерживает его власть.
И потому единственное средство избавления людей от всех его бедствий состоит в освобождении их от ложной веры, внушаемой им правительством, и усвоении того истинного христианского учения, которое скрыто этим ложным учением. Истинное христианское учение это — очень просто, ясно и всем доступно, как и сказал это Христос. Но просто оно и и доступно только тогда, когда человек свободен от той лжи, в которой мы все воспитаны и которую нам выдают за божескую истину.
Нельзя влить ничего нужного в сосуд, который полон ненужным. Надо прежде вылить из него ненужное. Так и в усвоении истинного христианского учения. Надо прежде понять, что все рассказы о том, как бог будто бы 6000 лет тому назад сотворял мир, и как Адам согрешил, и как пал род человеческий,58 59 и сын бога и бог, родившись от девы, пришел в мир и искупил его, и все басни Библии и Евангелия, и все жития святых и рассказы о чудесах, иконах и мощах — суть не что иное, как грубое смешение суеверий еврейского народа с обманами духовенства. Только человеку, совершенно освободившемуся от этих обманов, может быть доступно и понятно простое и ясное учение Христа, которое не требует никаких толкований и которое нельзя не понять.
Учение это ничего не говорит ни о начале, ни о конце мира, ни о боге и об его замыслах, вообще о том, чего мы знать не можем, да нам и не нужно знать, а говорит только о том, что нужно делать человеку для того, чтобы спастись, т. е. прожить наилучшим образом ту жизнь от рождений до смерти, в которую он пришел в этот мир. Для этого нужно поступать с другими так, как мы хотим, чтобы поступали с нами. В этом весь закон и пророки, как сказал Христос. Для того же, чтобы нам поступать так, нам не нужно ни икон, ни мощей, ни церковных служб, ни попов, ни священных историй, ни катехизисов, ни правительств, а, напротив, нужна совершенная свобода от всего этого; потому что поступать с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобою, может только человек, свободный от тех басен, которые жрецы выдают ему за единую истину, и не связанный с другими людьми обещаниями поступать так, как они велят ему. Только тогда будет человек в состоянии исполнять волю не свою и не других людей, а волю бога.
Воля же бога состоит не в том, чтобы мы воевали и угнетали слабых, а в том, чтобы признавали всех людей братьями и служили друг другу.
Вот те мысли, которые во мне вызвало ваше письмо. Очень рад буду, если они будут содействовать уяснению занимающих вас вопросов.
Письмо к шведам
Милостивые государи!
Мысль, высказанная в прекрасном письме вашем о том, что всеобщее разоружение может быть достигнуто самым легким и верным путем посредством отказа отдельных лиц от участия в военной службе, — совершенно справедлива. Я даже думаю, что это единственный путь избавления людей от всё усиливающихся и усиливающихся ужаснейших бедствий военщины. Мысль же ваша о том, что вопрос о замене воинской повинности для лиц, отказывающихся от исполнения ее, общественными работами, может быть рассматриваема на имеющей, по предложению царя, собраться конференции, мне кажется совершенно ошибочной, — уже по одному тому, что самая конференция не может быть ни чем иным, как одним из тех лицемерных учреждений, которые имеют целью не достижение мира, но, напротив, скрытие от людей того единственного средства достижения всеобщего мира, которое уже начинают видеть передовые люди.
Конференция, говорят, будет иметь целью если не разоружение, то прекращение увеличения вооружений. Предполагается, что на этой конференции представители правительств условятся о том, чтобы не увеличивать больше своих вооружений. Если это так, то невольно представляется вопрос, как будут поступать правительства тех государств, которые во время сбора конференции случайно слабее, чем их соседи? Едва ли такие правительства согласятся и в будущем оставаться в таком же более слабом, чем их соседи, положении. Если же они согласятся оставаться в таком более слабом положении, твердо веря60 61 в силу постановлений конференции, то им можно быть и еще слабее и вовсе не тратиться на войско.
Если же дело конференции будет состоять в том, чтобы уравнять военные силы государств и на этом остановиться, то если бы даже и могло быть достигнуто такое невозможное уравнение, невольно возникает вопрос: почему правительства должны остановиться на таком вооружении, которое существует теперь, а не на более низком. Почему нужно, чтобы у Германии, Франции, России, скажем примерно, было по миллиону солдат, а не по 500 тысяч, не по 10 тысяч, не по одной тысяче солдат. Если можно уменьшить, то почему не уменьшить до минимума, и, наконец, почему бы не выставлять вместо войск — борцов: Давида и Голиафа, и решать международные дела, смотря по тому, кто поборет?
Говорят: конфликты правительств будут решаться третейским судом. Но, — не говоря уже о том, что решать дело будут не представители народа, а представители правительств, и потому нет никакого ручательства о том, что решения эти будут правильны, — кто же будет приводить в исполнение решения этого суда? — Войска. — Чьи войска? — Всех держав. — Но ведь сила этих держав не равная. Кто, например, приведет на континенте в исполнение решение, которое, предположим, будет невыгодно для Германии, России или Франции, соединенных в союз; или кто приведет на море — решение, противное интересам Англии, Америки, Франции? Решение третейского суда против военного насилия государств будут приводиться в исполнение военным насилием, т. е. то самое, чтò нужно ограничить, будет средством ограничения. Чтобы поймать птицу, надо посыпать ей соли на хвост.
Я помню, во время осады Севастополя, я сидел раз у адъютантов Сакена, начальника гарнизона, когда в приемную пришел князь С. С. Урусов, очень храбрый офицер, большой чудак и вместе с тем один из лучших европейских шахматных игроков того времени. Он сказал, что имеет дело до генерала. Адъютант повел его в кабинет генерала. Через десять минут Урусов прошел мимо нас с недовольным лицом. Провожавший его адъютант вернулся к нам и, смеясь, рассказал, по какому делу Урусов приходил к Сакену. Он приходил к Сакену затем, чтобы предложить вызов англичанам сыграть партию в шахматы на передовую траншею перед 5-м бастионом, несколько раз61 62 переходившую из рук в руки и стоившую уже несколько сот жизней.
Несомненно, что было бы гораздо лучше сыграть на траншею в шахматы, чем убивать людей. Но Сакен не согласился на предложение Урусова, понимая очень хорошо, что сыграть в шахматы на траншею можно бы было только тогда, когда бы было полное взаимное доверие сторон в исполнении постановленного условия. Присутствие же войск, стоявших перед траншеей, и пушек, направляемых на нее, показывало, что доверия этого не существует. Пока были войска с той и другой стороны, — было ясно, что дело решится не шахматами, а штыками. Точно то же и с международными вопросами. Для того, чтобы они могли быть решены третейским судом, нужно, чтобы было полное взаимное доверие держав о том, что они исполнят решение суда. Если есть это доверие, то не нужно совсем войск. Если же есть войска, то ясно, что нет этого доверия, и международные вопросы не могут решаться ни чем иным, как только силою войск. Пока есть войска, то они нужны для того, чтобы не только вновь приобретать, как это теперь делают все государства — кто в Азии, кто в Африке, кто в Европе, — но и для того, чтобы удержать силою то, что приобретено силою. А приобретать и удерживать силою можно, только побеждая. Побеждают же всегда только gros bataillons. И потому, если правительство имеет войско, то оно должно иметь его как можно больше. И в этом состоит его обязанность. Если правительство не делает этого, то оно не нужно. Правительство может делать очень многое во внутреннем управлении: может освобождать, просвещать, обогащать народ, строить дороги, каналы, колонизировать пустыни, устраивать общественные работы, но одного не может делать, именно того, для чего собирается конференция, т. е. уменьшать свои военные силы.
Если же цель конференции, как это видно из последних разъяснений, будет состоять в том, чтобы изъять из употребления представляющиеся людям особенно жестокими орудия истребления (почему бы в том числе и прежде всего не постараться изъять заодно и перехватывание писем, подмену телеграмм, и шпионство, и все те ужасающие подлости, которые составляют необходимое условие военной обороны?), — то такое запрещение пользоваться для борьбы всеми теми средствами, которые есть, совершенно так же возможно, как запрещение людям,62 63 которые дерутся за свою жизнь, касаться в драке наиболее чувствительных частей тела. И почему рана и смерть от разрывной пули хуже, чем рана в очень болезненное место от самой простой пули или осколка, от которых страдания доходят до последней степени и наступает та же самая смерть, как и от какого бы то ни было орудия?
Поразительно, как могут взрослые и душевно здоровые люди серьезно высказывать такие странные мысли.
Положим, дипломаты, посвящающие свою жизнь лжи, так привыкли к этому пороку и постоянно живут и действуют в такой густой атмосфере лжи, что им самим незаметна вся бессмысленность и лживость их предложений; но как могут частные люди, — честные частные, не те, которые для того, чтобы подделаться к царю, восхваляют его смешное предложение, — как могут честные частные люди не видеть того, что результатом этой конференции не может быть ничего другого, как только закрепление того обмана, в котором правительства держат своих подданных, как это было при священном союзе Александра I-го?
Конференция будет иметь целью не установление мира, а сокрытие от людей единственного средства освобождения их от бедствий войны, состоящее в отказах отдельных лиц от участия в военном убийстве, и потому конференция никак не может принять на обсуждение этого вопроса.
С отказывающимися по своим убеждениям от воинской повинности всякое правительство всегда поступит так же, как поступило русское правительство с духоборами. В то самое время, когда оно публиковало на весь мир свои будто бы миролюбивые намерения, оно, стараясь скрыть это от всех, мучило, разоряло и изгоняло самых миролюбивых людей России только за то, что они были миролюбивы не на словах, а на деле и потому отказывались от военной службы. Точно так же, хотя и менее грубо, поступали и поступают все европейские правительства в случаях отказов от воинской повинности. Так поступало и поступает австрийское, прусское, французское, шведское, швейцарское, голландское правительства и не могут поступать иначе.
Они не могут поступать иначе потому, что, управляя своими подданными силою, которую составляет дисциплинированное войско, они никак не могут предоставить уменьшение этой силы63 64 и, следовательно, своей власти случайным настроениям частных лиц, тем более, что, по всем вероятиям, как только была бы допущена для всех замена военной службы — рабочей, то огромное большинство людей (никто не любит убивать и быть убитым) предпочло бы работу военной службе, и очень скоро набралось бы столько рабочих и так мало осталось бы военных, что некому бы было заставить работать рабочих.
Запутавшиеся в своем многословии либералы, социалисты и другие, так называемые передовые деятели, могут воображать, что их речи в палатах и собраниях, их союзы, стачки, брошюры суть явления очень важные, но что отказы отдельных лиц от военной службы суть ничтожные, на которые не стоит обращать внимания; но правительства знают очень хорошо, чтò для них важно и чтò не важно, и правительства охотно допускают всякие либеральные и радикальные речи в рейхстагах, и союзы рабочих, и социалистические демонстрации, и даже сами делают вид, что сочувствуют этому, зная, что эти явления очень полезны для них, отвлекая внимание народов от главного и единственного средства освобождения; но никогда открыто не допустят отказов от военной службы или отказов от податей для военной службы (это одно и то же), потому что знают, что такие отказы, обнажая обман правительства, под корень подрывают власть их.
До тех пор, пока правительства будут управлять своими народами силою и будут желать, как теперь, приобретать новые владения (Филиппины, Порт-Артур и т. п.) и удерживать приобретенные (Польшу, Эльзас, Индию, Алжир и т. п.), до тех пор они сами не только никогда не уменьшат войска, но, напротив, будут постоянно увеличивать их.
На днях было известие о том, что американский полк отказался идти в Ило-Ило. Известие это передается как нечто удивительное. А между тем удивляться можно только тому, как такие явления не повторяются постоянно: каким образом могли все те русские, немецкие, французские, итальянские, американские люди, воевавшие в последнее время, по воле чуждых и, большей частью, не уважаемых ими людей, идти убивать людей другого народа и самим подвергаться страданиям и смерти?
Казалось бы, так ясно и естественно всем этим людям опомниться, если еще не в то время, когда их вербовали в солдаты, то хоть в последнюю минуту, когда их ведут на неприятеля:64 65 остановиться, бросить ружья и закричать противникам, чтобы и они сделали то же.
Казалось бы это так просто, естественно, что все должны бы поступать так. Но если люди не поступают так, то происходит это только оттого, что люди верят правительствам, уверяющим их, что все те тяжести, которые несут люди для войны, накладываются на них для их же блага. Все правительства с поразительной наглостью всегда уверяли и уверяют, что все те военные приготовления и даже самые войны, которые они ведут, нужны для мира. Теперь в этой области лицемерия и обмана делается еще новый шаг, состоящий в том, что те самые правительства, для существования которых необходимы войска и войны, делают вид, что они озабочены изысканием мер для сокращения войск и уничтожения войн. Правительства хотят уверить народы, что отдельным людям нечего заботиться об избавлении себя от войны; сами правительства на своих конференциях устроят так, что сначала уменьшатся, а потом и совсем уничтожатся войска. Но это — неправда.
Уменьшиться и уничтожиться войска могут только против воли и никак не по воле правительства. Уменьшатся и уничтожатся войска только тогда, когда люди перестанут доверять правительствам и будут сами искать спасения от удручающих их бедствий и будут искать этого спасения не в сложных и утонченных комбинациях дипломатов, а в простом исполнении обязательного для каждого человека, написанного и во всех религиозных учениях и в сердце каждого человека, закона о том, чтобы не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, тем более не убивать своего ближнего.
Уменьшатся, а потом и уничтожатся войска только тогда, когда общественное мнение будет клеймить позором людей, продающих из-за страха или выгоды свою свободу и становящихся в ряды убийц, называемых войском; а людей — теперь неизвестных и даже осуждаемых, — которые, несмотря на все гонения и страдания, переносимые ими за это, отказываются, отдав свою свободу в руки других людей, стать опять орудиями убийства, — будет выставлять тем, чтò они есть: передовыми борцами и благодетелями человечества.
Только тогда сначала уменьшатся, а потом совсем уничтожатся войска, и наступит новая эра в жизни человечества.
И время это близко.65
66 И вот почему я думаю, что мысль ваша о том, что отказы от воинской повинности суть явления огромной важности и что они освободят человечество от бедствий военщины, — совершенно справедлива; мысль же ваша, что этому может содействовать конференция, — совершенно ошибочна. Конференция может только отвести глаза народа от единственного средства спасения и освобождения.
Л. Толстой.
Москва. Январь 1899 г.
Как для каждого отдельного человека, так и для целого класса людей, занятых одним и тем же делом,[3] в высшей степени бывает полезно услыхать суждение о своей деятельности людей посторонних, свежих и вместе с тем серьезно относящихся к делу. Ничто не разрушает так кружковщину, провинциализм, невольно устанавливающийся среди людей, профессионально занимающихся одним и тем же делом. Это особенно драгоценно в области[4] науки. Люди, в особенности профессиональные ученые, так привыкают к тем положениям — часто ложным — по преданию принятым ими, что не видят тех противоречий и часто нелепостей, в которых не переставая вращаются. Взгляд нового, свежего человека обличает все эти недостатки и указывает скрытые прежде своими ошибками новые горизонты.
Такое освежающее влияние должна, я думаю, произвести на[5] людей в нашем обществе, занятых политико-экономическими вопросами, предлагаемая книга (выписать заглавие). Книга эта есть[6] критический обзор как практики, так и теории экономической жизни Европы и Америки, составленный двумя умными и вполне образованными японцами, специально с целью ознакомления и поучения изучавших эти вопросы.67
68 [7] Полагаю, что книга эта, особенно в нашем русском обществе и именно в наше время, когда с таким упорством, отсутствием всякой критики и тупым доктринерством проповедуется отсталое и исполненное тех же недостатков, неясностей, противоречий, нелепостей, как и все европейские политико-экономические учения, учение Маркса, будет особенно полезна, заставит задуматься и признать справедливость пословицы, что не только свет то, что из окошка.
22 м[ая]. Л. Т
Письмо к крестьянину
Вы спрашиваете: «Долго ли еще будут многомиллионные серые сермяги тащить перекувыркнутую телегу?» Вы пишете: «Двадцатый век идет, и время тяжкое настало, льется кровь и пот обездоленных, обессиленных русских людей. Не будет отцов, братьев, мужей, а будет множество калек, а перекувыркнутая телега стоит на одном месте».
Вы пишете: «Долго ли нам еще тащить ее и петь дубинушку: ах, идет, сама пойдет, да у-у?!»
Вы спрашиваете моего совета: «Как многострадальным и долготерпеливым зипунам дотащить перекувыркнутую телегу до назначенного места и как народу избавиться от бесполезных трудов?»
Кое-что об этом самом я несколько лет тому назад написал в статьях: «Единственное средство», «Неужели так надо?», «Где выход?» «К рабочему народу» и «Одумайтесь!» В этих статьях я написал о том, как, по моему мнению, рабочему народу можно избавиться от его бесполезных трудов и мучений. Постараюсь еще яснее и короче ответить на ваши вопросы.
Всякий знает, что тащить перекувыркнутую телегу бесполезно и трудно. И потому некоторые люди говорят: «Всё дело в том, что телега поставлена неправильно, помогите нам поставить ее книзу колесами, и тогда всё пойдет как по маслу».
Я думаю, что эти люди нехорошо говорят. Если и поставить телегу книзу колесами, то первым делом эти самые переворачиватели насядут в нее и вам же велят везти себя. Сами они не запрягутся, а только затем и переворачивают телегу, чтобы влезть69 70 в нее. А влезут в нее все, — не миновать телеге опять перекувыркнуться. Она оттого и перекувыркивается, что в нее много насаживается. А по-моему, дело не в том, кверху или книзу стоит телега колесами, а в том, что вам и тащить-то ее совсем не надо. А то вы сами дали себя обратать, сами влезли в хомут головой, сами зашли в оглобли, сами запряглись в неладную телегу, а потом плачетесь, что тяжело тащить.
А если уж вы запряглись, то дело теперь не в том, перекувыркнута ли телега, или. на колесах, а в том, как выпрячься из нее. И для того, чтобы выпрячься, есть только одно средство. Про это средство я писал в тех статьях. Повторю опять.
Средство есть только одно и средство простое и нетрудное, да только уж очень давно забыли про него и отвыкли. Средство — в том, чтобы жить по-божьи. А жить по-божьи значит бояться и слушаться бога больше, чем исправника, губернатора, царя. Так что, когда исправник, губернатор, царь требуют чего-нибудь, а бог запрещает, то слушаться не исправника, не губернатора, не царя, а бога.
Только начнете жить так, и останется телега, где стоит, сама по себе, а вы будете жить без запряжки, сами по себе, свободно, дружно и будете не плакаться на жизнь, как теперь, а только радоваться.
Но только уж если жить по-божьи, то надо жить совсем по-божьи, во всех делах, а не так, чтобы только пример делать: ставить свечи, говеть, молебны служить, образа поднимать...
Жить по-божьи значит жить по евангельским заповедям.
Первая заповедь: «Сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего подлежит суду» (Матф. гл. V, ст. 21, 22).
Значит, запрещено не только убивать, но запрещается ссориться, ругаться, держать зло друг на друга.
Вторая: «Сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал в сердце своем» (ст. 27, 28).
Значит, не только не распутничать, а жить честно одному мужу с одной женой, и одной жене с одним мужем, и беречься всего того, чтò разжигает похоть.
Третья: «Еще сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй перед господом клятвы твои. А я говорю вам: не клянись вовсе» (ст. 33, 34).70
71 Значит, не присягать ни на суде, ни на подданство царю, ни на солдатскую службу.
Четвертая: «Сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему левую» (ст. 38, 39).
Значит, не отплачивать на обиду обидой, не мстить, но помогать другим, не наказывать, не сажать в тюрьмы, не ссылать, не казнить.
Пятая: «Еще сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас» (ст. 43, 44).
Значит, не считать чужие народы врагами, и не делать разницы между своим народом и чужим, и не воевать с ними.
Только исполняй люди эти пять заповедей евангельских так же, как они исполняют теперь церковные обряды, и останется телега стоять, где стоит, и не нужно будет тащить ее.
Ведь, как я понимаю, телега — это господа, богачи, чиновники, помещики, заводчики, попы, архиереи — все те, что сами не работают, а едут на рабочем народе. Запряжка же — это подати, малоземелье, солдатство, церковные требы, нужда, фабрики, дороговизна припасов, дешевый заработок.
Подати? — Да кто же будет собирать их, если люди будут жить по-божьи? Если же и найдутся такие люди, то ведь всё равно тот, кто живет по-божьи, не может добровольно отдать подати. «Если нужны мои деньги или труды на доброе дело, — скажет такой человек, — я сам принесу их, а отдать мои деньги на тюрьмы, на кандалы, на ружья, на пушки, на жалованье генералам — не могу. Мне бог не велит, и не дам добровольно».
Малоземелье? — Да кто же караулит помещичью землю и не дает вам пахать ее? И кто же пашет и обрабатывает ее на помещиков? Вы же сами. Ведь если человек живет по-божьи, не станет он помогать грабителю обирать соседа, а, как бы ему плохо ни было, скажет: «Не могу идти против божьего закона и помогать грабежу. Пускай голодать буду, а не могу и не буду».
Так же скажет такой человек о присяге и о солдатстве. «Казните меня, — скажет такой человек, — это ваше дело, а мне всё равно умирать когда-нибудь надо; а против закона бога ни на солдатство, ни царю присягать не могу и не буду».71
72 То же скажет такой человек и о войне, когда с него потребуют работы на военное дело или его самого станут забирать в солдаты. Скажет: «У меня нет врагов, не могу идти против бога».
Так и во всех делах. Если человек живет по-божьи, не станет он скупать за бесценок скотину у бедного соседа, или дом, или землю, не станет сбивать цену у товарищей, не пойдет служить богачу, помогать ему выматывать из-за нужды душу у бедных товарищей. А станут люди жить так, и не будет никаких ни богачей, ни помещиков, ни чиновников, ни попов, ни архиереев. Если и будут такие, так будут они сами кормиться, а народу от них никакой уже тяжести не будет.
Только бы помнили люди главный закон Христов: поступать с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой, — и всем хорошо будет.
Люди жалуются, что им дурно жить от богачей и начальства, что они разоряют и убивают их. Да кто же им велит дурно жить?
Как вошь и всякая нечисть нападает на больное тело, так и всякие богачи и начальство разводятся на дурной жизни рабочих людей. Живите хорошо, и вся эта нечисть сама собою пропадет.
То, что всякие начальники, господа, чиновники, помещики, попы, виноторговцы, ростовщики живут только грехами народными и тотчас же перевелись бы, если бы народ жил по-божьи, — видно из того, чтò много раз бывало в разных местах, где люди начинали жить по Евангелию (те люди, которых называют штундистами).
Живут крестьяне по-мирскому, ходят в церковь, слушаются начальства и живут каждый для себя. Каждый норовит как бы себе получше, а до других дела нет, с бедных последний кафтан тянет. И жизнь идет дурная: дерутся, пьянствуют, распутничают, судятся. И вдруг западет в этот народ искра божия, станет один читать Евангелие, станет понимать, станут другие слушать, и возьмутся люди жить по-божьи. Сначала немного людей, потом всё больше и больше. И тотчас переменяется вся жизнь людей. Начинают люди помогать друг другу, перестают пьянствовать, курить, распутничать, ругаться, драться. И как только где начиналась такая жизнь, тотчас же выезжали из таких деревень и кабатчики и ростовщики, и ни духовным, ни судейским, ни полицейским там становилось делать нечего.72
73 Так было во многих местах: в Киевской, Черниговской, Полтавской, Екатеринославской, Таврической и других губерниях. Так было и с духоборами на Кавказе. Стали они жить по-божьи, сложили всё имущество вместе, работали вместе, делились не по заработку, а по нужде, и не стало между ними ни бедных, ни пьяниц, ни развратников, и тоже уехали от них все кабатчики и кулаки. И так же начальство осталось без дела.
Так же точно в последнее время стали жить на Кавказе в Кутаисской губернии гурийцы. Жили гурийцы землепашеством. Брали земли у помещиков. Но стали помещики дорожиться землями, стали вместо десятой доли отдавать из третьей доли, а потом и исполу. Стало гурийцам тяжело, и согласились все дружно не брать помещичьих земель и не работать у них. Выбрали они десятских, сотенных, тысячных, установили у себя порядок, прекратили у себя грабежи, воровство, пьянство. Все дела свои и судейские и общественные решали сами, и до начальства никому не было дела.
Правда, что начальство не оставило и не оставляет в покое ни штундистов, ни духоборов, ни гурийцев, а всячески гонит, наказывает, мучает их. Но ведь гонит, наказывает, мучает оно людей за их хорошую жизнь ведь не какой-нибудь волшебной силой, а теми же людьми, опять вами же.
Так что спасение от всех ваших бед все-таки ни в ком ином, а в вас самих.
«Но, — скажут, — хорошо делать так, когда все согласны, а когда не все согласны, а я один или малое число будет жить так, то начальство замучает нас».
То правда, что начальство за то, что будешь угождать не ему, а богу, по головке не погладит, а, может быть, и в тюрьму посадит, может и до смерти замучает; но начальству нельзя иначе. То же и с Христом было, и к тому же он велел быть готовым своим ученикам.
Ведь жить по-божьи нужно не для удобной жизни, а каждому для своей души. А потому тот, кто верит в бога, в то, что жизнь в том, чтобы исполнить волю бога, — не станет оглядываться на других, так ли они живут, а будет сам жить, как ему велит бог. Кто верует в бога и его закон, тот знает, что оттого, что он исполнит волю бога, худого ни для него, ни для всех людей ничего быть не может.73
74 Всякому дано на волю, как хочешь, так и живи, за Христом иди или за исправником. Нельзя служить богу и мамоне.
Хочешь жить по-мирскому, то не толкуй об праведной, общей жизни, а устраивайся в мирской жизни, сам для себя, как выгоднее. А если не попал в телегу, а в хомут, — не плачься.
А хочешь жить по-божьи, так уж не думай об мирском.
Вы пишете: «Научи, как по правде умным быть, сыто и одето жить». Такого средства нет. Одно из двух: или для правды жить, или для сытости. А жить для сытости и делать вид, что живешь для правды, это самое скверное дело — лицемерие.
«Ищите царствия божия и правды его, и остальное приложится вам». А «царствие божие внутри вас есть», и «берется оно усилием». Будут люди искать царства божия, жить по-божьи, и жизнь их будет хорошая, а будут люди дурные искать каждый своего счастья, и жизнь их будет дурная.
Так что дело не в телеге, кверху или книзу она стоит колесами, а в том, чтобы жизнь была хорошей. Будет жизнь ваша хорошей, и никто не запряжет вас ни в какую телегу. А будете жить дурно, не миновать тащить тяжелую телегу.
И потому мой совет — об телеге не думать; кому она нужна, те пускай и переворачивают и везут ее; а вам — всеми силами, каждому добиваться своей хорошей жизни, самому жить так, как сказано в Евангелии. А будут люди жить по Евангелию, и жизнь их будет хорошая.
Другого средства для хорошей жизни нет.
Отвечая вам, я имел в виду и многих людей, которые меня о том же спрашивают, о чем и вы, и потому, посылая вам это письмо, я вместе с тем посылаю его и в печать.
Лев Толстой.
Ясная Поляна. 25 марта 1905 г.
(O проекте Генри Джорджа)
Проект Генри Джорджа состоит в том, чтобы всю землю, какая только есть и кто бы ни владел ею, оценить по ее доходности, — не по тому доходу, какой получает владелец за то, что он сработал на земле, а по тому, — насколько земля сама по себе выгодна и доходнее других земель, — и доход этот с земли брать с тех, кто ею владеет, в общую пользу.
При такой оценке земли примерно было бы то, что с удобной, полевой земли у нас в России пришлось бы платить от 3-х до 10-ти рублей за десятину, за огородную при селениях и заливные луга еще дороже. На бойких же местах и у пристаней судоходных рек, в городах под заведениями, фабриками, в местах, где есть руды, нефть, золото и так далее, плата за землю была бы по нескольку тысяч рублей за сажень в год.
Оценив так всю землю, деньги эти, принадлежащие всему народу, Генри Джордж предлагает употребить на общие нужды всего народа, на то самое, на что теперь собираются с народа всякие подати и пошлины.
Выгода такого устройства была бы та, что люди, теперь владеющие большими землями, отказались бы от них, потому что не в силах были бы платить за них. Люди же желающие сами работать на земле, сейчас же разобрали бы эти земли.
Так что первая выгода от такого устройства была бы та, что земля сейчас же попала бы в руки тех, кто сам работает над ней, а не была бы в руках больших владельцев.
Вторая выгода была бы в том, что рабочий народ перестал бы закабаляться в работники на заводы, фабрики и в прислугу75 76 в городах, и те, которые теперь живут в городах, стали бы возвращаться в деревни.
В-третьих, выгода была бы в том, что все нужные вещи для жизни: спички, чай, сахар, керосин, железо, сукно, ситцы, всякие машины, а также и ненужные вещи: вино, табак, всё было бы вдвое, а то втрое дешевле против теперешнего, и выгодой этой пользовались бы не только земледельцы, но и все люди, получая свою долю с дохода земли, хотя и не работая на ней.
Так что, если бы установился такой порядок, уничтожились бы две великие неправды, от которых страдает теперь народ.
Первая та, что люди лишены своего природного, прирожденного права на землю, а вторая та, что подати собираются не с общего достояния людей, с земли, а с личного труда человека. Чем больше он работает, тем больше от него отбирают.
Главная же выгода была бы та, что при таком устройстве избавились бы люди неработающие от греха пользования чужими трудами, в котором они часто и не виноваты, так как с детства воспитаны в праздности и не умеют работать, и от еще большего греха всякой лжи и изворотов для оправдания себя в этом грехе, и избавились бы люди рабочие от соблазна и греха зависти, осуждения и озлобления против неработающих людей, и уничтожилась бы главная причина греха разделения людей.
И сделать это по проекту Джорджа можно без шума, вражды, обиды и разорения людей. Стоит только понемногу переводить подати и пошлины с произведений труда на землю, и понемногу будут бросать землю те, кто не работает на ней, а будут приобретать ее те, кто умеет работать на ней и любит это дело. А будет вся земля в руках настоящих землевладельцев — и уменьшится праздная жизнь по городам и станут все жить и богаче и праведнее.
В этом проект Генри Джорджа.
Недавно я получил письмо от одного крестьянина. Он спрашивает: «Долго ли еще будут многомиллионные серые сермяги тащить перекувыркнутую телегу? Двадцатый век идет, и время тяжкое настало, льется кровь и пот обездоленных, обессиленных русских людей, а перекувыркнутая телега стоит на одном месте».
Под перевернутой телегой, которую должны тащить серые сермяги, очевидно, разумеется дурное устройство русского государства, которое поддерживается тяжелым трудом рабочего народа.
На вопрос о том, как избавиться народу от этого мучительного, бесполезного труда, я несколько лет тому назад отвечал, как умел, в статьях: «Единственное средство», «Неужели так надо?», «Где выход?», «К рабочему народу», «Одумайтесь!» и др.
Хотелось бы как можно яснее и короче ответить на этот важный и естественный, и особенно в наше время, вопрос, стоящий перед всем русским народом и всё настоятельнее и настоятельнее требующий разрешения.
Всякий знает, что тащить перекувыркнутую телегу бесполезно и трудно. И потому некоторые люди говорят: «Всё дело в том, что телега поставлена неправильно, надо поставить ее книзу колесами, и тогда всё пойдет как по маслу». Т. е. теперешнее управление государством нехорошо, надо изменить его, изменить на манер европейских государств, и тогда всё будет хорошо.
Я думаю, что эти люди нехорошо говорят. Если и поставить телегу книзу колесами, то первым делом эти самые переворачиватели77 78 насядут в нее и, не распрягая народ, заставят его везти себя. Сами они не запрягутся, а затем и переворачивают телегу, чтобы влезть в нее. А влезут в нее все переворачиватели, не миновать телеге опять перекувыркнуться. Она оттого и перекувыркивается, что в нее много насаживается. А по-моему, дело не в том, кверху или книзу стоит телега колесами, а в том, что народу и тащить-то ее совсем не надо. А то рабочие люди сами дали себя обратать, сами влезли в хомут головой, сами зашли в оглобли, сами запряглись в неладную телегу, а потом плачутся на то, что тяжело тащить.
Дело не в том, перекувыркнута ли телега, или на колесах, а в том, что надо выпрячься из нее. А для того, чтобы выпрячься, есть только одно средство.
Средство это простое и нетрудное, да только уж очень давно забыли про него. Средство в том, чтобы жить по-божьи. А жить по-божьи значит бояться бога больше, чем исправника, губернатора, царя. Так что, когда исправник, губернатор, царь требует чего-нибудь, а бог запрещает, то слушаться не исправника, не губернатора, не царя, а бога.
Только пусть станет народ жить так, по-божьи, и останется телега, где стоит, кверху ли, книзу [ли] колесами, сама по себе, а народ будет без запряжки жить свободно — сам по себе, и не будет плакаться на жизнь, злиться, завидовать, раздражаться, как теперь, а будет только радоваться. Но только уж если жить по-божьи, то надо жить совсем по-божьи, во всех делах, а не так, чтобы только пример делать: ставить свечи, говеть, молебны служить, образа поднимать...
Жить по-божьи значит жить по евангельским заповедям.
Заповедей этих пять — они перечислены в нагорной проповеди:
Первая заповедь: «Сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду» (Мф. V, 21, 22).
Значит, запрещено не только убивать, но запрещается держать зло друг на друга. И потому не может и не должен ни один человек не только убивать другого, но и готовиться к убийству.
Вторая: «Сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (ст. 27, 28).78
79 Значит, не распутничать, а жить честно одному мужу с одной женой, и одной жене с одним мужем, и беречься всего того, что разжигает похоть.
Третья: «Еще сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй перед богом клятвы твои. А я говорю вам: не клянись вовсе» (ст. 33, 34).
Значит, нельзя человеку присягать ни на подданство царю, ни на солдатскую службу, ни на суде.
Четвертая: «Сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему левую» (ст. 38, 39).
Значит, не отплачивать за обиду обидой, не мстить, не наказывать, не сажать в тюрьмы, не ссылать, не казнить, не участвовать в таких делах.
Пятая: «Еще сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас» (ст. 43, 44).
Значит, не считать чужие народы врагами и не делать разницы между своим народом и чужим, и не готовиться к войне, и не идти в солдаты, чтобы воевать с чужими народами.
Только исполняй люди эти пять заповедей евангельских так же, как они исполняют теперь церковные обряды, и останется телега стоять, где стоит, и не нужно будет тащить ее. Телега ведь это богачи, чиновники, помещики, заводчики, попы, архиереи, — все те, что сами не работают, а едут на рабочем народе. Запряжка же — это подати, малоземелье, солдатство, церковные требы, нужда, фабрики, дороговизна припасов, дешевые заработки.
Подати? Да кто же будет платить их? «Если нужны мои деньги или труды на доброе дело, — скажет всякий человек, живущий христианской жизнью, — я сам принесу их, а отнять мои деньги от семьи и отдать на тюрьмы, на кандалы, на ружья, на пушки, на жалованье генералам — не могу, потому что мне этого бог не велит».
Что же касается до косвенных налогов, то кто же будет собирать их, если люди будут жить по-божьи? Всякий такой человек будет понимать, что участвовать в этом деле косвенных налогов и пошлин значит участвовать в грабеже бедных для богатых и никто не пойдет на эти должности.79
80 Малоземелье? Да кто же караулит помещичью землю и не дает пахать ее крестьянам? И кто же пашет и обрабатывает ее на помещиков? Опять сами же крестьяне. Ведь если человек живет по-божьи, то не станет он помогать грабителю обирать соседа, и, как бы ему плохо ни было, скажет: «Не могу идти против божьего закона и помогать злым людям удерживать в свою пользу землю. Пускай голодать буду, а не пойду участвовать в деле, противном божьему закону».
Так же скажет такой человек о присяге и солдатстве. «Казните меня, — скажет такой человек, — это ваше дело. Мне всё равно умирать когда-нибудь надо; а против закона бога не могу идти. Ни царю, ни кому бы то ни было присягать не могу и не буду и в солдаты не пойду».
Так и во всех делах. Если человек живет по-божьи, не станет он скупать за бесценок скотину у бедного соседа, или дом, или землю, не станет сбивать цену у товарищей, не пойдет служить богачу, помогать ему выматывать из-за нужды душу у бедных товарищей.
А станут люди жить так, и не будет никаких ни богачей, ни помещиков, ни чиновников, ни попов, ни архиереев. Если и будут такие, так будут они сами кормиться, а народу от них уж никакой тяжести не будет.
Люди жалуются, что им дурно жить от богачей и начальства, что они разоряют и убивают их. Да кто же им велит дурно жить?
Как вошь и всякая нечисть нападает на больное тело, так и всякие богачи и начальство разводятся на дурной жизни рабочих людей. Живите хорошо, и всякая эта нечисть сама собой пропадет.
То, что всякие начальники, чиновники, помещики, попы, виноторговцы, ростовщики живут только грехами народными, видно уже из одного того, что много раз бывало во многих местах.
Живут крестьяне по-мирскому, ходят в церковь, слушаются начальства и живут каждый для себя. Каждый норовит как бы себе получше, а до других дела нет. И жизнь идет дурная: пьянствуют, распутничают, дерутся, судятся. И вдруг западет в этот народ искра божия, станет один читать Евангелие, станет понимать, станут другие слушать, и возьмутся люди жить по-божьи. Сначала немного людей, потом всё больше и больше. И тотчас переменяется вся жизнь людей. Начинают люди помогать друг другу, перестают пьянствовать, курить, распутничать,80 81 ругаться, драться, судиться. И как только где начинается такая жизнь, — тотчас же выезжают из этих деревень и попы, и ростовщики, и кабатчики.
Так было много раз в штундистских деревнях. Так было и с духоборами на Кавказе. Стали они жить по-божьи, сложили они всё имущество вместе, работали вместе, делились не по заработку, а по нужде, и не стало между ними ни бедных, ни пьяниц, ни развратников, и уехали от них все кабатчики и кулаки. И так же начальство осталось без дела.
Правда, что начальство не оставило и не оставляет в покое ни штундистов, ни духоборов, а всячески гонит, наказывает, мучает их. Но ведь гонит, наказывает, мучает оно людей за их хорошую жизнь не какой-нибудь волшебной силой, а теми же рабочими, подкупая их на это дурное дело. Так что спасение от всех бед ни в чем ином, как в жизни самого народа.
«Но, — скажут, — хорошо делать так, когда все согласны а когда не все согласны, а я один или малое число будет жить так, то начальство замучает нас». То правда, что начальство за то, что будешь угождать не ему, а богу, по головке не погладит, а может быть, и в тюрьму посадит, может и до смерти замучает; начальству нельзя иначе. То же и с Христом было, и к тому же он велел быть готовым своим ученикам.
Ведь жить по-божьи нужно не для удобной жизни, а каждый для своей души. А потому тот, кто верит в бога, в то, что жизнь в том, чтобы исполнить волю бога, — не станет оглядываться на других, так ли они живут, а будет сам жить, как ему велит бог. Кто верует в бога и его закон, тот знает, что оттого, что он исполнит волю бога, худого ни для него, ни для всех людей ничего быть не может.
Всякому дано на волю, как хочешь, так и живи: за Христом иди или за исправником. Нельзя служить богу и мамоне.
Хочешь жить по-мирскому, то не толкуй о праведной общей жизни, а устраивайся в мирской жизни сам для себя, как выгодней. А если не попал в телегу, а в хомут, не плачься. А хочешь жить по-божьи, так не думай об мирском.
Люди всё изловчаются, как бы так устроиться, чтобы жить сыто и одето и по правде. Но такого средства нет. Одно из двух: или для правды жить, или для сытости. А жить для сытости и делать вид, что живешь для правды, это самое скверное дело — лицемерие.81
82 «Ищите царства божия и правды его, и остальное приложится вам». Будут люди искать царства божия, жить по-божьи, и жизнь их будет хорошая. А будут люди искать каждый своего счастья, и жизнь их будет дурная.
Так что дело не в телеге, кверху или книзу она стоит колесами, а в том, чтобы жизнь была хорошая. Будет жизнь хорошая, и никто не запряжет людей ни в какую телегу. А будут люди жить дурно, не миновать тащить тяжелую телегу.
И потому я думаю, что особенно в теперешнее время народу самое нужное то, чтобы вовсе перестать думать об телеге. Кому она нужна, те пускай и переворачивают и везут ее, а народу, рабочему народу, нужно одно: не слушать всех тех пустобрехов, которые и в газетах, и в собраниях, и в книжках уверяют народ, что вот только немножко погрешить, позлиться, поубивать, пограбить людей, и телега станет на колеса и пойдет самокатом без трудов народа. Народу не верить этому надо, а надо только одно: всеми силами каждому человеку добиваться своей хорошей жизни, самому жить так, как сказано в Евангелии.
А будут хоть не все люди, а большая часть людей жить так, никто не запряжет их ни в какую телегу, и жизнь людей будет и хорошая и истинно свободная.
Познайте истину, и истина освободит вас.
Другого средства для хорошей жизни нет.
29 апреля 1907.
Ясная Поляна.
Получив прилагаемое письмо с просьбой направить его именно в вашу уважаемую газету, посылаю его, а также и несколько слов от себя, вызванных чтением этого очень интересного письма.
Толпа озлобленных, одуренных крестьян, подбитых революционерами, сожжет усадьбу, вырубит лес, убьет приказчика, помещика; отбившиеся от деревни и заболтавшиеся в городе крестьянские ребята, наученные революционерами, ограбят винную лавку, почтовую контору, убьют купца; вообще злые и развращенные люди из народа совершат какое-нибудь скверное преступление, и все говорят, пишут и печатают: «Русский дикий, озверелый народ. Только дать ему волю, и всё (всё то прекрасное, что мы делаем) будет разрушено этими варварами».
Делают те злые дела, которые поражают нас, десятки, сотни, допустим — тысячи, а мы обвиняем 150-миллионный народ, приписывая ему всё то, что делает одна тысячная часть его! Клевета эта на народ вредна не ему, а нам, лишающим себя самого лучшего и дорогого чувства любви и доверия к ближнему и вызывающим в нас самые мучительные чувства недоброжелательности — и недоброжелательности к кому же? К тому многомиллионному народу, который и кормит, и всячески обслуживает, и охраняет нас. Народ этот — глупый, невежественный народ — один теперь среди всей сумятицы, и безумия, и озлобления, охвативших нас, умных и ученых, один в своем огромном большинстве продолжает жить спокойной, разумной, трудовой, свойственной человеку жизнью.83
84 А мы говорим: «озверелый народ» и хотим поучать и исправлять его.
Не исправлять нам надо народ и поучать, а постараться, вникнув в его жизнь, научиться от него жить так, как сказал мужик с бочкой, сказал, делая то самое дело, о котором говорил.
Не знаю, можно ли научиться этому у таких или иных европейских социалистов, а у народа наверное можно.
Лев Толстой.
Богом велено всем людям одно дело: то, чтобы они любили друг друга. Делу этому надо учиться.
А чтобы учиться этому делу, надо первое: не позволять себе думать дурное о ком бы то ни было; второе: не говорить ни о ком дурного; и третье: не делать другому того, чего себе не хочешь.
Кто научится этому, тот будет любить всех людей, какие бы они ни были, и узнает самую большую радость на свете — радость любви.
Буду же всеми силами учиться этому.
24 февраля 1910 г.
Ясная Поляна.
Владимир Александрович,
Я уже давно задумал краткое и доступное большинству читателей изложение главных религий мира и кое-что делал в этом направлении. В последнее время мы с некоторыми друзьями задумали сделать это основательнее. Таких статей о главных религиях мира в виде отдельных книжек издано и готовится к изданию уже несколько, а именно: «Конфуцианство», «Изречения Магомета», «Кришна» (по древнеиндусской религии). И вот теперь готова статья о буддизме, которую я посылаю вам с предложением, прежде появления ее отдельной книжкой, напечатать в вашем журнале.
Отличается эта статья от известных мне научных описаний буддизма тем, что тогда как в большинстве таких сочинений главный интерес полагается в научных исторических данных о появлении и распространении буддизма, самое же религиознонравственное учение рассматривается большей частью только как исторический материал, — здесь, напротив, самая сущность религиозно-нравственного учения буддизма излагается во всем его значении и вместе с тем понятно и доступно самому неподготовленному читателю.
Теперь несколько слов о том значении, которое я приписываю такому, доступному большинству читателей, изложению сущности всех великих религий мира, и в том числе и самой распространенной из них — буддизма. Приписываю я особенное86 87 значение такого рода изложениям потому, что считаю знание основ тех великих религий мира, которыми жило и живет всё человечество, одним из самых главных и нужных для всякого человека знаний, невежество же в этом отношении — одной из главных причин ослабления религиозного сознания среди людей нашего времени, как большинства людей, так называемого простого народа, так и так называемой интеллигенции. Ослабление это среди людей рабочего народа происходит, по моему мнению, преимущественно оттого, что воспитываются люди из народа при полном незнании вер других народов и в уверенности исключительной истинности одной своей веры. Воспитанные так, люди рабочего народа при теперешнем своем умственном развитии естественно встречают в преподаваемых им, как несомненные истины, религиозных положениях такие, в которые они уже не могут верить. А между тем все положения преподаваемой им веры так неразрывно связаны между собою признанием боговдохновенности писания и непогрешимости церкви, что, будучи не в силах выделить наиболее существенные истины от менее существенных, они перестают верить и во всё учение церкви. Таких людей среди рабочего народа с каждым днем становится всё больше и больше. Одни из таких людей скрывают свое неверие под внешними формами, соблюдаемыми отчасти из страха, отчасти по инерции, из приличия, другие же прямо признают свое полное неверие в учение церкви. Вот этому-то опасному положению в наше время людей рабочего народа может, по моему мнению, успешно противодействовать распространение знания всех главнейших религиозных учений мира. Думаю я так потому, что такое знание покажет сомневающимся то, что вызывающие их сомнения религиозные положения не составляют главной сущности религий. Из познания других религий такие люди увидят, что во всех великих религиях так же, как и в той, которую они исповедуют, есть два рода религиозных положений: одни бесконечно различные, разнообразные, смотря по времени, месту и характеру народа, в котором они появлялись, и другие, которые всегда во всех религиях одни и те же, и что этим, общим всем религиям, положениям не только должно, но нельзя не верить, потому что положения эти, кроме того, что они одни и те же во всех религиях мира, записаны еще и в сердце каждого человека как несомненные и радостные истины.87
88 И потому думаю, что у нас и особенно в наше время сообщение народу главных основ всех великих религий мира — дело самой первой важности.
Теперь о последствиях такого незнания для второго разряда людей, так называемой интеллигенции. Незнание это среди этого класса людей особенно поразительно. Как ни странно это сказать, не только молодежь, но старые, почтенные люди, считающиеся вполне образованными, профессора, ученые, имеют большею частью об этом первой важности предмете — я разумею о сущности религиозных учений других народов — или очень смутное, или, чаще всего, самое превратное представление. Люди эти, если и знают по истории о том, что был когда-то Зороастр, что есть Веды, был Будда, Конфуций, не имеют большей частью ни малейшего понятия о том, в чем состоит сущность всех этих религиозных учений. Не имея же никакого понятия о сущности великих древних религиозных учений, так называемые образованные люди точно так же, как и люди простого народа, не отделяя основных истин, общих всем народам, от извращений и наростов, свойственных распространению религиозных учений, делают одно из двух: или ради приличия, тщеславных и корыстных целей притворяются, что верят во всё то, что преподает установленная церковь и во что невозможно уже верить людям, знающим всё то, что они знают, или же утверждают, что религия вообще есть психическое состояние, пережитое человечеством, и что наука гораздо яснее и точнее отвечает на те вопросы, на которые, по их мнению, так неосновательно отвечает религия. Такие люди, — самая большая часть из них, публицисты, литераторы, всякие преподаватели, да и вообще люди, считающие себя образованными — полагают, что религия уже потому совершенно бесполезна, что на все основные вопросы жизни вполне удовлетворительно отвечает наука посредством столь любимого ими учения эволюции, т. е. что проявляющийся в бесконечном пространстве и бесконечном времени человек со всеми своими духовными свойствами есть только последствие движения бесконечно малых частиц материи в продолжение бесконечного времени в бесконечном пространстве. Причем, как это и не может быть иначе, на место Будды, Конфуция, Христа, Августина, Паскаля, Руссо, Канта, Эмерсона становятся Дарвины, Геккели, Марксы и т. п., и на место нравственного учения88 89 любви и самоотречения становится учение борьбы и насилия.
Да, как ни жалко положение людей рабочего народа, лишенного блага религиозного руководства вследствие неумения и даже невозможности выделения из преподаваемого им религиозного учения самого существенного от несущественного, люди так называемые образованные находятся в этом отношении еще в гораздо более жалком положении. Люди народа не могут выделить в религии существенное от несущественного, потому что не имеют для этого достаточных знаний. Люди же, считающиеся образованными, не не могут, а не хотят выделить из несущественного существенное, а или притворяются, что верят в то, во что нельзя уже верить, или, будучи не в состоянии понять высшую человеческую духовную деятельность, с ненарушимой уверенностью невежества отрицают ее.
И потому я думаю, что и этому разряду людей было бы не бесполезно ознакомиться с основными началами религиозных учений всего мира, из познания которых они увидели бы ту грубую ошибку мышления, которую они делают, принимая величайшие проявления человеческого разума за суеверия, а за истинное знание те противоречивые и часто смешные научные суеверия, которые только по недомыслию представляются им вполне ясными.
Простите, что я так разговорился о предмете, только косвенно касающемся статьи, но предмет этот уж очень близок моему сердцу.
Само собой разумеется, что и прежние статьи о древних религиях, и эта, и те, которые мне удастся написать или хоть редактировать, далеко не совершенны. Могу сказать только то, что, сознавая огромную важность этого дела, старался делать, что мог. Надеюсь, что другие сделают лучше.
Лев Толстой.
Писаны графом Николаем Николаечем Толстым, Сергием Ник: Толстым, Дмитрием Ник: Толстым, Львом Ник: Толстым.
Первое отделение
НАТУРАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Писанно Г: Ль: Ни: То: 1835
1. Орел
Орел, царь птиц. Говорят о нем: что один мальчик стал дразнить его он рассердился на него и заклевал его.
2. Сокол
Сокол есть очень полезная птица она ловит газелей. Газель есть животное которое бегает очень скоро, что собаки не могу[т] его поймать; то сокол спускаеться и убивает его.
3. Сова
Сова есть очень сильная птица, при солнце она не видит. Филин и сова всё равно. Филин только сво[и]ми рожками отличается.
4. Попугай
Попугай есть очень красивая птица у него нос поклапой или крюком его учут говорить.
5. Павлин
Павлин также красив по нем синии пятна хвост более его самого.
6. Колибри
Колибри есть очень маленькая птичка у ней хохол золотой она бывает белая.
7. Петух
Петух есть красивая птица его пестрой хвост загнут в низ горло у него красное синее и всех цветов а борода красная. Когда индейской петух поет то распускает хвост и надувается у него горло красное черное и всех цветов у него борода красная также как и у петуха. У индейского петуха хвост другой как у петуха у индейского петуха хвост распущен.
В селе П: жил девятеностолетний старик которой служил под 5 Госудярыми он видел более ста сражении он был чином полковник имел десять орденов которые он купил своею кровию ибо у него было десять ран он ходил на костылях ибо у него не было ноги лице 3 рубцами на лбу середний палец лежал под Браиловом. у него было 5 детей двое девочек и трое мальчишик так называл он их хотя у старшего было[8] 4 детей и 4 внучек а у всех было уже 4 ребетишик а младшему из его правнучков было десять лет а старш[его] хотели уже на буду[щий] год женить на вдове у которой семь детей ибо уже все его внучки были женаты и у каждого по одному дитя стало его семейство состояло из 82 человек из которых старшему было 60 лет.
Сверх того у него был племянник у которого было шесть детей и [у] старшего было трое детей и все жили в одном доме.
Его сын
Его сына звали Николай Дмитричь ибо отца его звали Дмитрием. Он его звал обыкновен[но] Николашкой по старой привычки. тому Николашке было 60 лет он был заслуживой моряк с котором случилось много произшествий он ездил кругом света жил на нескольких необитаимый островов. Он видил много морские сражение дети очень любили слуша[т]ь его разказы. Один вечер начил он так свой разказ
Я ведь знаю что вы[9] ничего в морской науке непонимаете дак стало я и не стану вам разказывать путешествие поморе95 96 но начну вот с чего в одну бурную ночь когда не мой был черед и хотя корабль был в опасности но видя что я не мог ничего помочь я пошел в мою каюты чтобы поужинать с товарищами и после улегся спать
Как во время бури спросил один белок[урый] малчишка который до сих пор слушал с примечанием лежа на столе и выпуча глаза.
Ге трус[10] ну от чего не спать[11] коли ты не можечь ничего помочь, сказал сын того который разказыва[л]
А ты мой[12] дружок сказал прадедушка целуя в лоб толстого[13] малютку которой играл подле тебя и оробел бы ты
Не знаю отвечал он и сел опять играть.
Но оставим на минуту кораблекрушения опишем жизнь и характер некото[рых] из лиц которые тут сын Николай дмитрича был везде с отцом но не находил удовольствием он не любил этого беспристанного труда он был мужествен и деятилный когда была опасность но он совсем не охотно трудился целый век ибо он любил и наслаждаться посему зделался ученым сочинил несколькъ книг но в 1812 видя что отечеству нужны солдаты он решился идти в военною службу получил пять [ран] служил храбро получил разные знаки отличия до служился до полковника вышел в оставку.
он то и будет играть большую роль в произшествии которое его отец начал разказывать.
————
Но одному из его детей пришло на ум что верно отец хочет их испытать и всё стала опять тихо. Отец всё ето слышал [?] На другой день отец сказал что в награждение севодня так рано начнут разказы что они успеют и разрешить все четыре вопроса и даже слышать историю о злом Коте и еще одну.
————
* Тогда Алфред с радостию показа[л] 7 картин но как все нашли что они очень дурны то он начал кричать отец сказал что за то что заним уже часто примечает что он любит командовать то ему позволют слушить одну только историю и вп. он будет сидит в углу.
Один нищий таскаясь по городам роптал на свою участь и говорил: я не понимаю от чего богатые люди никогда не довольны своими богатствами и, желая приобресть много теряют последнее. Таких примеров очень много. Я знаю купца, который очень обогател торговлею но ему этого не было довольно; ему захотелось больше; он нагрузил корабли и отправил их в море но они потонули вместе с его богатствами и он остался беднее прежнего. Другой пустился в откупы; нажил себе милион; потом [хотел] забрать много и вовсе раззорился. Тут нищему фортуна вдруг предстала и говорит ему: давай твой сумму, [14] я ее наполню червонцами; только я тебя должна предупредить, что если червонец упадет на пол, то превратится в прах. Нищий от радости чуть дышит; расправил свою сумму[15] — и в нее посыпались червонцы «сума то тежеленька». Нет, еще немножко. «Не треснула б?» от чего? Прибавь еще немножко. Но вдруг кошель проврался[16] и червонцы обратились в прах. Фортуна скрылася; а удивленный нищий пошол по прежнему скитаться.
Две дворовые собаки лежали подле кухни Полкан и Барбос; и зашел у них разговор об дружбе, говорит Полкан, чтоб нам, Барбос, с тобой б свести дружбу? на что это похожо, что две97 98 собаки с одного двора не могут одного дня провести без драки? какое сравнение еслиб мы жили в дружбе, ну чтож, ведь это дело, и наши новые друзья стали обниматься; не знают как себя назвать Орест! ты мой Пилат: только в эту минуту из кухни выбросили кость и новые друзья к ней взапуски летят смотри и наш Орест с Пилатом уж грызутся и их розлили водой.
День был ясный; прекрасная погода вызвала меня на двор; я пошел в лес; сел под пышным деревом, которое своими густыми ветвями защищало меня от горячих лучей солнца; и долго любовался прелестьми природы; но средь размышлений я услышал вдалеке раздававшиеся звуки флейты. Любопытство подстрекнуло меня подойти поближе к месту, от которого выходили звуки: тут я увидел молодого пастуха, наигрававшего свои песни. Наслушавшись его приятной песни я направил свой путь на долину — и тут всё кипело жизнью. Кресть[я]не и крестьянки убирали с веселыми песнями свое сено. Одни отдыхали после тяжких работ; другие шли с веселыми песнями обедать. Широкая долина была орошаема быстрою рекою. На <другом> берегу сидел рыбак и пристально смотрел на свой поплавок, едва пошевеливающийся от легкого ветерка. Я хотел еще погулять среди таких приятн[ых] предметов; но вспомнил, что меня ждут к обеду, и пошол домой полный приятными ощущениями.
Наступает осень — и всё медленно умирает. Деревья желтеют; луга начинают белеться. Только одна сосна стоит с гордостью посреди других деревьев как бы не чувствуя никакой перемены. Теперь нельзя отдохнуть под их ветвями; но надобно скрываться в дома. — Природа представляет печальное зрелище. — Все сожалеют об лете и готовят работы себе на зиму. Ветер печально завывает ударяя в окна, как будто сам сожалеет об хорошей погоде; мелкий дождик падает на землю и наводит на душу какую-то грусть; по утрам и вечерам жестокие морозы как бы напоминая что теперь кончились прогулки на открытом воздухе.
Как приятна весна! как она всё оживляет! Голые деревья начинают одеваться в свои пышные зеленые платья; а птицы своим гармоническим пением возвещают радость о приближении весны. Журавли <и другие птицы> прилетели в свои теплые жилища и там вьют гнезда. — В одно утро погода была прекрасная; блуждающие облака <гуляли> бродили по небу; солнце очень пекло. Я не мог удержаться дома и пошол наслаждаться приятной погодой и усладить взор приятными картинами природы. Я искал дерева, под тению, которого я мог бы отдохнуть; наконец увидал сосну, под которой сидел молодой пастух а перед ним было большое стадо овец. Я сел рядом с ним и с удовольствием смотрел на овец, из которых: одни <играли> отдыхали, другие щипали траву, иные резво прыгали <и отдыхали> по траве. Обратив глаза в право я увидел воду, которая быстро падала с крутой горы. Я бросился к этому ключю и жадно впивал его прохладную и освежительную воду. Я уже возвратился домой, когда солнце было довольно высоко и своим черезмерным жаром приводило в расслабление.
Темнота набросила свое покрывало на долины, горы и леса, и только изредка лунный свет проникал сквозь блуждающие по небу облака. Казалось, что месячной свет и темнота старались истребить друг друга; то свет месяца раздирал облака, то снова застилался ими. Всё замолкло; Ночная тишина царствовала повсюду; только изредка была прерываема криками совы и топотом лошадей, послушных голосу своего хозяина и песнью ямщика, прерываемою время от времени бранью на своих лошадушек. Среди усыпления природы я сам был усыплен ее магическим действием не чувствовал, <что> как время текло; звезды стали скрываться а заря показываться. Тут я вспомнил, что время воротиться домой, где своим долго временным отсутствием мог причинить много беспокойств. Я услышал вдалеке пение соловья; подошол поближе и до полного рассвета я всё слушал певца природы. Исполненный приятными мечтаниями я пошол домой с намерением делать каждый вечер такие приятные прогулки.
Когда Дмитрий Иоаннович узнал, что Мамай идет к Москве, чтобы смирить непокорного Князя то прежде всего поехал в троицкую лавру, принять там благословение от благочестивого старца Сергия. Простившись [с] супругою и детьми отслужил напутственный молебен поехал в Коломну. Здесь соединившись с другими Князьями осмотрел войско и пошол на встречу неприятеля, ожидавшего к себе изменника Литовского и Рязанского. — Оба войска сошлись при Куликовом поле. Дмитрий объехав свои полки, готовые к битве воодушевляемый мужеством и любовью к Отечеству, готовые победить или умереть за свободу Отечества. Он убеждал их нестрашиться многочисленных полчищ мамаевых. Мамай стоял на холме, чтобы от туда назирать все движение своего войска. Передовые полки начали дело потом; мало по малу битва завелась; кровь лилась рекой. Донской всё был впереди рядов, но в самом жару битвы был тяжело ранен и упал с коня под дерево и лишившись чувств он не видел окончания сей великой битвы.
Какое плачевное зрелище представлялось глазам когда огнь мгновенно распространялся по всему пространству Тулы и этот богатый многолюдный город сделался жертвою огня. Богатство великолепие здания произведения искусства и художества всё погибло от губительной силы огня. — Везде слышались стон и вопли несчастных там мать успевши спаст[17] сама горьго[18] оплакывала дитя, которое она оставила среди огня отец бежал сквозь пламя к умирающему сыну в ужасных мучениях но удивительный пример материнской нежности мать спускала через окно своего сына претерпевая ужаснейшие мучения от огня, который подобно ненасытному чудовищу пожирал свою жертву не прошло и дня как всё обратилось в пепел богатый собравший себе богатство летами и тяжкими трудами в один день лишился всего повсюду виднелись груды пепла развалины домов и люди, из которых один оплакивал отца другой мать100 101 супругу или сына: редкая семья оставалась без потери; так когда бог захочет наказать то может в один час сравнять богатейшего с беднейшим.
Какое великое зрелище представляет Кремль! Иван великий стоит как исполин посреди других Соборов и Церквей и напоминает этого хитрого похитителя престола. Этот старинный теремок как бы свидетельствует о бурных временам Ионна[19] Грозного. Эти белые каменные стены воспоминают великого Гения и Героя, который у этих стен потерял всё свое счастие и видели стыд и поражение непобедимых полков Наполеоновых у этих стен взошла заря освобождения России от иноплеменного ига; а за несколько столетий в этих же стенах положено было начало освобождения России от власти Поляков во времена Самозванца; а какое прекрасное впечатлнее[20] производит эта тихая река Москва она видела как она быв еще селом стояла никем не знаемая как потом возвеличивалась, сделалась городом, видела ее все несчастия и славу и наконец дождалась до ее величия. — Теперь эта бывшая деревенька Кучко сделалась величайшим и многолюднейшим городом Европы.
Как всё переменчиво и непостоянно на свете. Помпея бывший вторым городом <Европы> Италии во время славы и цветущего своего состояния и что же теперь одни развалины и куча пепла. Ужасно было зрелище когда вдруг земля потряслася как бы в своем основании и из недр испустила пламя. — Испуганные жители хотели убежать от погибели но лава и пепел преследовали их и засыпали среди покушения убежать от опасности. Башни капища и домы падали и под своими развалинами покребали[21] тысячи жертв. Ужас распространялся повсюду и придал новые силы. Там покорный сын еще слабый на плечах своих тащил дряхлую мать; но лава, пепел, и камни заграждали ему путь мать <тащила> несла на себе трех слабых детей и падала почти на каждом шагу от излишней тяжести. — Нежный101 102 отец хотел спасти свое единственное дитя скрывая в своем плаще: но один удар и он падал без чувств держа в своих холодных руках сына одни умирали от огня других засыпало пеплом и лавою иные умирали под развалинами своих домов.
Не одни бывают великие люди бывают и великие женщины. — Никогда в Новгороде не было таких раздоров и столько не согласий, как во время царствования Ионна. Одни хотели более благоразумные предаться без сопротивления Ионну, другие просить помощь у Казимира, Польского Короля. Сторону первых поддерживал Феофил Владыка Новгородский, а последних Марфа вдова посадника Иакова Борецкого. Вечевый колокол раздался по всему Новгороду; все сердца одушевились — и шумные толпы народа бежали к площади. — Там стояла Марфа с Мстиславом сыном своим. Она представляла им все выгоды, которые можно получить от подданства Казимиру....... народ колебался; но она чтобы уничтожить последнюю преграду своим честолюбивым замыслам внушила своим красноречием сменить Архиепископа, и избрать благочестивого старца Пимана. Народ, как бы вспомнив в первый раз о нем, бросился к нему и почти насильно извлекли его из кельи и привели на площадь. Марфа приняла от него благословение; народ с почтением слушал мудрые ответы старца и общим голосом просил его вместе с Марфою опять принять управление паствою. — Да будет твоя святая воля, сказал он обратив глаза к Небу! я жил в уединении и никогда не думал что меня опять вызовут из моей пещеры чтобы вручить управление обширною паствою Новгородскою я готов всё сделать для моих храбрых соотечественников. — Колокол малу по малу стал утихать и все расходились по домам, потому что наступала темная ночь. — На другой день звук вечевого огласил всю окрестность; народ с безпокойством бросился к вечу. Там стоял Холмский присланный от Ионна к Новгородцам объявить его волю. Холмский, окруженный начальниками посадниками и тысячниками убеждал народ покориться Ионну. Не ужели не чувствуете вы счастия быть под властью Ионна? Ужели не видите, что никакое государство не может состоять без единодержавия? Ужели не можете понять, что ваша вольность рано или поздно должна102 103 погибнуть. Для вас гораздо полезнее покориться Ионну Царю православному, ему, который <не знает> исповедует одну веру с вами имеет одни обычаи, одни нравы, чем Казимиру Латинщику, который незнает обычаев Св. Руси незнает правил нашей Церкви и небыл ли прежде Новгород достоянием и областью великих Князей? Слеза выкатилась из глаз Марфы народ в буйстве закричал берите его! Берите его! и его хотели связать; но Марфа бросилась к ним и просила нетрогать посланника Ионнава.
Уснувшая для жизни земной,
Ты путь перешла неизвестный.
В обителях жизни небесной
Твой сладок, завиден покой.
В надежде сладкого свиданья —
И с верою за гробом жить,
Племянники: сей знак воспоминанья —
Воздвигнули: чтоб прах усопшей чтить
Прежде всех в селе узнали у Копыла, что в ночь приехал барин. Слыхали все, что есть барин, что звать его Василий Микитич, что живет он в Москве или в другой вотчине, а заправлял всем Андрей Ильич; полная ему воля от барина была дана. Больше о барине ничего не знали, нешто из дворовых или из грамотных кто, или кормилицыны. Ихняя баба в Москве жила, одного барчука кормила. Только слава была, что барин. Как все господа, ни худа, ни добра от него не видали, прикащик Андрей сам говорил, что в селе Красном он барин, а больше никто. — А узнали у Копыла прежде других, потому что ихний малый Игнатка в ночь на барском дворе караульщиком был. Так он и видел, как уж после петухов к дому два возка подъехали и выбегала Михайловна, посылала его будить Андрея Ильича, что, мол, барин приехал.
Игнатка видел, как по снегу пробежал Андрей Ильич, застегивая сертук. Очень чудно ему показалось, что сам Андрей Ильич, который, бывало, иначе не ходил, как пузо выставив и еле-еле с ноги на ногу переступая, как этот самый человек теперь спотыкнулся, сбежал с крыльца, не попал на дорожку, в сугроб забился и рысью, как боров отдуваясь, пробежал мимо него.
Часов около пяти огни потухли в доме, и Андрей Ильич прошел к себе. Игнатка постучал еще в доску, но караульщик от амбара не отозвался, и Игнатка, поскрипывая лаптями по подмерзшей дорожке и волоча палку по корке снега, пошел на деревню. — На барском дворе огни только потухли, значит, народ полег спать, а на деревне только зажигались. Проходя мимо Фоканычевых избы, Игнатка особенно внимательно вгляделся в тусклое окно, сквозь которое светился красный огонь печки, и остановился. Ему показалось, что кто-то прошел мимо окна и глянул в него. Но что ему было за дело до этой тени на окне? Во всех почти окнах были такие же огни и такие же тени. Однако он, вместо того чтобы идти серединой улицы по проезженной107 108 дороге, пошел по тропинке между двумя стенами снега и прошел мимо самой избы Фоканычевых.
Аксютка, та самая дочка, из-за которой Игнатка прошел мимо избы Фоканычевых, и в голове не имела, что Игнатка прошел под ее окном, она еще, раскидавшись, спала в чулане и не слышала, как старуха встала от нее и затопила печь. Ежели бы она и не спала и знала, что Игнатка тут, едва ли бы она подошла к окну и выглянула в него.
ИЛЬЯ
1. Приобретение силы — отдают в университет. Он слабеет от оторванности, а то бы мир перевернул.
2. Подвиги на пу[ти] в К[иев]. Снятие осады Черн[игова]. — Освобожд[ение] рабочих от иностр[анного] ига. Соловей — это либералы. — Победил — убил. Стать[и или статистика].
3. И[лья] и пр[екрасная] кор[олевична].[22] Богачка, двоемужница заманивает его, он убивает ее нрав[ственно].
4. Битва с Бог[атырем].[23] Жалко убивать,[24] к[оторый] оказ[ался] его сыном. — Это неурядица жизни. Д[обрыня] и А[леша] не могут. Аскетизм и удаление.
5. И[лья] и И[долище]. — Философия. Из удаления узнает, ч[то] Ф[илософия] одолевает, он[25] смеется и убивает его. Известие получает от Митиньки, т. е. от того, кто дал ему образ[ование].
6. После унич[тожения] Фил[ософии] ссорится с обществом. Неурядиц[а] мысли; опять вызывает его, и он дает свои основы жизни и исчезает.
ДОБРЫНЯ
1) Д[обрыня] и М[аришка]. — Цыганка Маша. Мать спасает его.
2) Борьба с З[меем]. Борьба с вольнодумством за границей.
3) Д[обрыня] женат. Едет на службу. Роман А[леши] П[оповича].
В[АСИЛИЙ] Б[УСЛАЕВ]
1) Пьяница. А[мельфа] Т[имофеевна]. Литература.
А[ЛЕША] П[ОПОВИЧ]
1) Б[ой] с Т[угарином]. А[леша] берет платье калик, т. е. одевается чиновником, но его чуть не уничтожили чиновники.
2) А[леша] с сестрой братьев, невестой Д[обрыни].
М[ИХАЙЛО] П[ОТЫК]
1) Гуляка, соблазнен Л[ебедью] Б[елою]. И с ней[26]
2) Л[ебедь] Б[елая] изменяет для короля. М[ихайло] окаменел, но К[оролевична] оживляет его.
3) М[ихайло] с ней уединяется и исцеляет ее.
И[ВАН] Г[ОДИНОВИЧ]
1) Охотник конный.
2) Женитьба на Н[астасье] и измена ее для старого богача и убийство.
ДАН[ИЛА ЛОВЧАНИН]
Жена его, свояченица Добр[ыни], верна мужу; и он и она гибнут от похоти кн[язя].
Ч[УРИЛА] П[ЛЕНКОВИЧ]
[27] Щегольство, соблазн. Старый Бермятин убивает жену. Борьба с Дюк[ом], и Дюк насмерть убивает его нравственно.
————
ДЮК
Лорд
Калики-Митинька
————
МИКУЛУШКА-МУЖИК
————
Первая страница рукописи заметок к роману
о русских богатырях
Марья Лукинишна (вяжет чулок). Ванька, а, Ванька, что долго самовар?
Вaнька. Лучинок нет, Мария Лукинишна.
М. Л. Да ты дуй, вот так! <(Перетирает чашки.)> Скорей же! Вот не ленива была как та барская барыня Анна Ивановна...
Анна Ивановна. Что это меня поминаете?
М. Л. Я не поминаю. Я петли считаю... три пары чулок связала, продала, вот и восьмушка чаю. (Ваньке.) Ваня! А, Ваня! Где чашка?
А. И. Машка? Я Машке давно белье отдала, да что-то она не несет.
М. Л. Ишь что глухая-то плетет. Давай сюда. (Берет чашку.)
Ванька. Самовар готов.
М. Л. Давай.
Ванька (подает). Идти, что ли, звать Лукерию Петровну?
М. Л. Иди скорей, да смотри скажи, чтоб сахару-то сваво несла (Иван уходит. )
А. И. (про себя). Когда у меня чай был, всех угощала, а теперь нет того сказать: Анна Ивановна, не угодно ли чайку. Лукерию Петровну зовут. (Марье Лукинишне. ) Мария Лукинишна, а, Мария Лукинишна?
М. Л. Чего тебе еще надо? (Вяжет.)
А. И. А который теперь час-то будет?
М. Л. После давяшнего первый. (Вяжет.)
А. И. Марья Лукинишна, а, Марья Лукинишна, чай где брали?
М. Л. Где ни брали — на свои деньги.
А. И. (про себя). Вот яд, слова не ответит.
Входит Лукерья Петровна.
М. Л. Милости просим, Лукерия Петровна, садитесь, гости будете.111
112 Л. П. Здравствуйте, Мария Лукинишна, здравствуйте, Анна Ивановна (кладет сахар на стол, берет чашку). Ах, матушка, только от Мякишкиных с девишника пришла; то-то смеху было. Сенечка пьян пьянешенек; его из избы гонят, он говорит: умру не уйду. Матрену он локтем толкни, а она с ног долой.
А. И. Куда, кто домой?
М. Л. Ишь глухая бормочет.
Л. П. Мужики его[28] выгнали, а он стоит перед избой...
А. И. [29] Разбой! Где разбой?
Л. П. Про Сенечку, Анна Ивановна, рассказываю; что ж вы не встанете? Пришли бы чайку напиться.
М. Л. Не зови. Бог с ней совсем.
А. И. (про себя). Эка скупая.
Л. П. Стоит перед избой ругается. Девки песни петь перестали, он за ними в погоню, они по двору, он в сугробе и завяз. То-то смеху.
Разливают чай и пьют.
А. И. (про себя). Ох, хорошо чайным духом понесло; смерть чаю хочется. Пойду-ка встану, может и поднесут чашечку. (Поднимается с постели и направляется к ним.)[30]
М. Л. Вишь, наша барыня поднялась, кушайте.
А. И. Не дойду. Ой, ой.
Л. П. Мария Лукинишна, она ведь человек старый, и взаправду не дойдет.
М. Л. Притворяется, до Киева дойдет.
А. И. Ой, упала, упала.[31]
Л. П. (встает, хочет поднять).
М. Л. (отстраняет ее). Погоди, не упала еще,[32] дойдет.
А. И. Упала, упала. Ой, поднимите.
[М. Л.] Эка притворщица (подходит к ней). Ну зачем вставали (ведет ее). Не сюда, матушка, не сюда!
А. И. Не сюда, не сюда! (Марья Лукинишна отводит ее на постель. ) Злодейка. Вот[33] муж приедет, он мне денег привезет, а тебе я ничего не дам, вот этого (показывает палец) не дам! Я второе письмо писала ему, приедет.
М. Л. Знаем мы мужа-то, уж сколько раз писали, да что-то не едет он; а чай ты свой заводи, а к другим не пристраивайся.
А. И. Злодейка, скупая,[34] яд! (Толкает ее ногой.)
М. Л. [35] Ты не толкайся. Лежи смирно. Пусти.112
113 А. И. Не хочу лежать. Злодейка. Разбойница. (Цепляется ей за платье.)[36]
М. Л. Пусти.
А. И. Не пущу. Злодейка. Яд. Ты скажи, за что ты меня мучаешь.
М. Л. Пусти (дерутся).
Старухи смотрят друг на друга и говорят: Яд — сама яд. Разбойница — сама разбойница. Салопница — сама салопница.
Гм! — Гм!
Лук. Петр. Ай, батюшки, подрались. (Разнимает их и отводит М. Л. к столу.)[37] Уйду лучше от греха, а то еще беда какая приключится. (Уходит.)
Входит Ванька.
Ванька. Анна Ивановна, вас какой-то господин спрашивает.
А. И.[38] А, попалась. Он, вот он приехал, вот ничего же тебе не дам. Где он? Ванюша, зови его скорей! Где он?
М. Л. Как же, уж небось Васенька твой! Должно становой за пашпортом[39] приехал.[40] Хоть бы увез тебя куда.
Входит муж Анны Ивановны.
А. И.[41] Он, он! Так и есть он, он![42] Друг ты мой,[43] Васенька! Красавец ты мой писаный, ненаглядное ты мое сокровище.
Муж.[44] Ай, Анна Ивановна, постарела ж ты. И не узнал бы тебя.
А. И. Горя много видела, друг мой. (Садятся рядом и держатся за руку.)
Муж. Что делать, давно бы приехал, да[45] не с чем ехать было. Теперь вот получил[46] и привез тебе, Анночка. Вот они! (Кладет на стол бумажник.) Теперь нужды не увидишь, и всех, кто тебе пособил, не забуду.
М. Л. (про себя: «Эх,[47] прошиблась»). Вот, матушка Анна Ивановна, ждали всё, ждали, вот и дал бог радость.113
114 А. И. А, лиса, завертела хвостом.[48]
Муж. Я здесь спрашивал, с тобой добрая такая старушка жила, где она? Вот я ей награду приготовил.
А. И. Добрая старушка. Да, уж добрая.
М. Л.[49] Я ведь любя, матушка Анна Ивановна.
А. И.[50] Обещала я тебе, что отплачу, да уж на радости не хочу зла помнить. Вот она,[51] Васенька. С ней мы вместе нужду терпели, с ней и...
Муж дает деньги М. Л.
[М. Л.] Не стою я того, батюшка (плачет и кланяется в ноги). Прост[ите] меня.
[А. И.] Бог простит. Кто богу не грешен, царю не виноват. (Обнимаются и плачут.)
Муж. Ну, вы[52] тут расхныкались. Мне с дороги чайку бы дали, а я и ромку привез.[53]
Мятель 12 февраля 18... года.[55]
Все помнят страшную мятель 12, 13, 14 февраля.[56] Сотни людей замерзли. Железные дороги заплатили тысячи, чтобы расчищать и откапывать засыпанные станции, поезда.
Эта мятель сделала Петра Мякшина не только счастливым человеком, но человеком, чем он прежде не был.
Все, кто знал П. Мякшина, знали, что он был здоровый, не безобразный, скорее красивый малый, хорошо воспитанный, т. е. не в том смысле, что он знал много наук, а в том смысле, что не обтирал рот рукой, не ел с ножа, не входил в комнату с засунутыми в карманы панталон руками, — что гораздо[57] важнее в жизни, — знали, что он кончил курс в каком-то факультете, как и все забыв всё, что там читалось, но усвоив некоторую университетскую самоуверенность, которая была не неприятна, вследствие [?] того, что он был хорошо воспитан, что у него было где-то в хорошей губернии ровно столько земли, что ему, расплатившись с работниками, старостой, поденными и построив один год сушилку, другой год флигель, остаться[58] надеяться на будущий год непременно расплатиться с долгами[59] и знали, главное, что он добрый малый, но бог его знает — чудак, а не человек.115
116 Жил он то в деревне, то в городе, и ни в городе, ни в деревне ему не было ни весело, ни скучно. Были у него родные и приятели, но он подол[гу] не писал и не видался с ними. Но когда случалось ему заехать к ним, то он поселялся у них, и хотя он был скорее приятный, чем неприятный домочадец, и он застревал на такое долгое время, что почти всегда надоедал под конец своим хозяевам.
Ему-то случилось ехать из Москвы с почтовым поездом 12-го февраля 187. г.
Мякшин любил езду по железным дорогам. Хотя он и не бывал сообщителен и никогда не заговаривал первый сам, всегда кончалось тем, что, благодаря его приятной наружности с ним заговаривали, и он, как в маскараде, интриговал и был интригован, и выходил из вагона на своей станции с приятным сознанием того, что есть все-таки славные люди. И это он любил и даже бывал смелее и развязнее в вагонах c чужими, чем бывал с теми, которые его знали.
Всё сначала было как[60] обыкновенно при выезде из Москвы. Наряженные в[61] русск[ие] костюмы кондуктора[62] под озабоченность[ю],[63] старательностью скрывали от непосвященных тайну[64] причин размещения всех пассажиров всё в один и тот же вагон. Были те веселые дамы, которые прощались на крылечке, был военный с саблей и картонкой шляпы, занявший место в углу, очевидно не желающий слушать и едущий в дальний путь, был тоже господин в расстегнутом пальто с бобровым воротником, который всё входит и выходит, была тихая, шепчущаяся чета мужа с женой. Был одинокий[65] скромный, очевидно из ученого мира. Были и те вещи, которых до самого конца не видно хозяев. — Были и те случайные пассажиры, не входящие в эти определенные разряды. В этом числе был и Мякшин. — Он вошел, когда уже всё было занято. И, выбрав против двери двойное место, спросил военного — занято ли? Военный (оказавшийся потом приятнейшим и учтивейшим человеком) по тому непреодолимому закону, по которому в первую минуту усадки все бывают грубы, строго-презрительно и даже зверски взглянул и ничего не ответил. Мякшин попробовал сдвинуть пледы, но тотчас же еще более строгий голос из-за ручки кресла закричал: занято. В непродолжительном времени кондуктор ввел последних двух, упорствуя, что места есть. Все, как следует, зная вперед, что места есть на всех, притворялись уверенными, что мест нет. Как следует, один,116 117 готовый быть оратором от общества, уже начал обычную речь о том, как у нас и как за границей. Ученый скромный человек, как следует тонким, но достойным голосом, стоя посередине вагона и слабо улыбаясь [говорил], что он готов везде сесть, только бы ему показали и как следует ему показали, и наряженный в русского кондуктор, рассовав мешки и показав всем места, удалился молодецким шагом и вслед за тем, как следует, барыня уронила другой на голову свой плед, и вслед за тем зазвонили последний раз, засвистел свисток, и поезд тронулся мимо фонарей. —
Мякшин очутился рядом с молодым ученым. Оба были тихи и дружелюбны. Против них, наискоски, находился военный. Он зверски оглядывал даму и купца в норковой шубе, которые были посажены на то место, где должны были быть его ноги.[66]
В некотором царстве, в некотором государстве жили господа и жила у них прислуга, и господа были хорошие, да только, как все господа,[67] народ дурашный, набалованный. И прислуга была вся подобрана хорошая, трезвая, честная, обходительная, ловкая.[68] И тоже, как все прислуги привыкали к господской жизни, сами набаловывались, а, хотя и знали, что господа их не хуже, а лучше других, все-таки пересуживали их и завидовали их жизни.
И вот случилось раз, подает Семен блюдо с котлетами
[69] Воскресенье перед масляницей. Небольшая хата. Старик дед[70] Семен на печке. Аверьян, хозяин, с проседью в бороде,[71] нашивает подошву на валенку. Арина,[72] жена хозяина, чистит самовар. Федька греется у печки.
ЯВЛЕНИЕ 1
Марфа 18 лет, дочь.[73] Входит в избу.
[Марфа.] Петра телеграф прислал. Сказывали, Петра на станции с товарищем. За ним на станцию пошли.
Арина. Ну?
Марфа. Верно. Никита эттеда тоже приехал, сказывал — подрядили лошадь.[74]
Дед. Аль у них ноги отсохли — подводу нанимать?
Арина. С товарищем ведь.
Дед. Что ж он князь, что ли, какой, товарищ-то. Тоже с ногами, я чай.
Арина. Да как же, батюшка. Не один.
Дед. Что ж что с товарищем. С товарищем, так и швырять дуром деньги. Тут чайку попить не на что, а он[75] подводу наймать. Эх,[76] набаловал народ. Не глядели бы глаза.[77]
Марфа. Да буде, дедушка.[78] Не беда, я чай... А тетка Наталья сказывала, Игнашкины дюже серчают. Дай, говорят, приедет.119 120 Мы ему покажем, как людей обманывать. Сосватали, говорят, девку, а потом на попятный. За что, мол, опозорили девку, за что конфуз на девку пущают. Мы, говорят, так не оставим.
Арина. Да что же станешь делать. Разве силом по нынешним временам заставишь жениться? Не люба, да и всё тут. Не могу, пишет, ее взять. Лучше век один проживу. Ему не такую, как Маланья, надо.
Дед. А какую такую? Прынцессу ему?[79] Так нет, уж прынцесс всех разобрали. Не то ему нужно.
Федька (читает). Деревня Скворцова Валерьяну.
Дед. Тоже чтец.
Федька. Как написано, так и читаю.
Дед. Чего читать-то. Вишь, барин какой, телеграфы рассылает.
Арина. Ну, уж тебе всё не по-твоему.
Дед. Ему не то нужно. Ох, не то ему нужно.[80] Я бы ему показал, как невест бросать да отца не слушать. Умны больно стали. Говорил я, не отдавай в город, набалуется. Так и вышло.
Арина. Да чем же набаловался?
Дед.[81] А то...
ЯВЛЕНИЕ 2
Вбегает Федька.
[Федька.] Едут.[82] Двое.
Арина. Ну-ка, Марфа, ставь самовар. (Берет столешник, накрывает стол.)
Входят Петр — они и товарищ рабочий Терентий Тарасыч, в пальто нарядных и калошах, с узелками.
Здоровываются.
Петр (крестится на иконы). Здорово, батюшка. (Целуется.) Матушка, живы, здоровы ли? Здорово, дед.
Дед Семен. Здорово, здорово. — А это с тобой кто, из татар, что ль? Что ж он не крестится? Али в бога не верит?
Терентий (улыбаясь). Напрасно вы, старичок, ригористичны так к моему внешнему проявлению. Религиозные аспекты могут быть различные, надо быть толерантным. (Подает руку.)
Дед. Чего тебе? Подать, что ль, что руку? Не взыщи, брат. А вот лучше,[83] как добрые люди, лоб перекрести.
(Терентий здоровывается за руку со всеми).
1) Музыкальный союз имеет целью исполнение музыкальных произведений классиков, начиная от сонаты до нонета.
2) Средства общества составляются из годовой платы за билеты и отдельной платы за вход.
3) Общество, не стесняясь ни обещанным числом вечеров в месяц, ни определенным выбором пьес одних композиторов, ни известными одними и теми исполнителями, употребит все зависящие от себя средства для исполнения лучших общедоступнейших классических произведений наибольшее число раз в сезон и наилучшими артистами, как русскими, так и выписанными иностранными.
<4) Так как для удобства действий общества необходимо поверить исполнение одному лицу, то предлагается избрать одного члена для составления програм[мы], одного для хозяйственных распоряжений.>
4) Для удобства действий общество выбирает одного директора, которому поручается составление программы, сношения с артистами, плата им, покупка, сохранение нот, пюпитров и т. д.
5) Директору полагается жалованье в месяц...
6) Выбираются члены, почетные и бесплатные.
7) Члены платят в год... Член имеет право вводить два гостя [1 неразобр.] члены платят за г[од] [?] и т. д.
8) На вечере обслуживается следующая программа и средства исполнения.
9) Директор предлагает программу. Директор хозяйственно определяет maximum расходов. —
1) L’union musicale se propose de cultiver la haute musique de chambre, depuis la sonate jusqu’au nonnetto.
2) Les moyens de la société consistent dans le payement des membres pour la saison et le payement des billets d’entrée pour une soirée.
3) La société sans se borner a un nombre precis de soirées par saison ni a un choix arrêté de compositeur ni aux mêmes artistes executants pour toute la saison employera touts ses moyens à donner les morceaux classiques les plus beaux, les plus à la portée du public éclairé le plus souvent durant la saison et par les meilleurs artistes [1 неразобр.] Russes Etrangers.
Цель общества: 1) Сближение между собою людей независимых; 2) помощь друг другу с целью удержания независимости; и 3) содействие всем русским людям для освобождения от зависимости.
Каждый русский человек, ничего — ни чинов, ни крестов, ни денег не получающий от правительства, есть член общества, если он того пожелает.
Каждый член общества, получивший кресты, чины или деньги от правительства, исключается из членов <общества>.
Деятельность члена:
1) Ежели нет особой на то причины, жить в месте своего рождения, или там, где имеется собственность.
2) Заниматься делом, вознаграждающимся не правительством (исключая фронтовой военной службы).
3) Противудействовать роскоши и выказывать пример простоты в жизни.
4) Не отказывать в возможной помощи члену общества.
5) Соблюдать чистоту нравов в жизни (развратники и пьяницы не могут быть членами).
6) Стараться увеличивать число членов.
7) Никому и никуда не жертвовать свои деньги, кроме как для целей общества.
8) Никогда не собираться более 10 членов ни для совещаний, ни для демонстраций, ни для обедов.
9) Не вносить в общество никаких других целей, кроме поддержания и распространения независимых.
10) Всякое внесение какой-нибудь политической цели в деятельность общества воспрещается и всякое стремление к какому-нибудь действию, противному правительству, этим самым исключает того или тех членов из общества.
11) Все члены общества узнают друг друга по списку членов, который находится у каждого.
12) Все члены относятся между собой как равные и говорят друг другу — ты.
1800 лет тому назад открыт людям Иисусом Христом новый закон. Учением своим и жизнью и смертью своей Иисус Христос показал людям, что должно и чего не должно делать тому, кто хочет быть учеником его — христианином.
Учение Христа как теперь, так и тогда, было противно учению мира. По учению мира властители управляют народами и, чтобы управлять ими, заставляют одних людей убивать, казнить, наказывать других людей, заставляют их клясться в том, что они во всем будут исполнять волю начальствующих. Поучению же Христа, ни один человек не может не только убивать, но насиловать другого, даже силою сопротивляться ему, не может делать зла не только ближним, но даже врагам своим. Учение мира и учение Христа были и всегда будут противны друг другу. И Христос знал это и говорил своим ученикам и предсказывал им, как он сам пострадает за истину (Мф. XX, 18), так и их за то же будут предавать на мучения и убивать (Мф. XXIV, 9), и что мир будет их ненавидеть, как он ненавидел его; потому что они будут не слугами мира, а слугами отца (Иоан. XV, 19—20).
И всё сбылось так, как предсказал Иисус. Мир возненавидел и искал погубить его.
Все — и фарисеи, и саддукеи, и книжники, и иродиане — упрекали его в том, что он враг кесарю, запрещает платить ему подати, смущает и развращает народ, что он злодей, что он делает себя царем и потому он враг кесарю. (Ин. 19, 12).
Еще до предания его на казнь: Лк. XX, 20, 21, 22, 23, 24, 25, подослали к нему «лукавых людей, которые, притворившись благочестивыми, уловили бы его в каком-либо слове, чтобы предать его начальству и власти правителя. И они спросили его: Учитель! мы знаем, что ты правдиво говоришь и учишь, и не смотришь на лицо, но истинно пути божию учишь. Позволительно ли нам давать подать кесарю, или нет? Он же, уразумев лукавство их, сказал им: Что вы меня искушаете? Покажите мне динарий; чье на нем изображение и надпись? Они123 124 отвечали: Кесаревы. Он сказал им: Итак, отдавайте кесарево кесарю, а божие богу».
Тогда удивились ответу его и замолчали.
От него ждали, что он скажет: или то, что позволительно и должно платить подать кесарю, и этим разрушит всё свое учение о том, что сыны свободны, что человек должен жить, как птицы небесные, не заботясь о завтра и мн. др.; или что он скажет, что непозволительно платить подать кесарю, и этим покажет, что он враг кесаря. Но Христос сказал: кесарево кесарю, а божие богу.
Он сказал больше того, чего они от него ждали. Он определил всё, что имеет человек, на две части — на человеческую и божескую, и сказал, что человеческую можно и должно отдавать человеку, а божескую нельзя отдавать человеку и только богу. Этими словами он сказал им то, что если человек верит в закон бога, то он исполнит закон кесаря только тогда, когда он не противен богу. Для фарисеев, не знавших истины, был все-таки закон бога, который они не преступали бы, если бы им это и велел закон кесаря. Они не отступили бы от обрезания, от соблюдения субботы, от постов и от многого другого. Если бы кесарь потребовал от них работы в субботу, они бы сказали: отдадим кесарю все дни, но не день субботы. То же и с обрезанием и с другим. Ответом своим Христос показал им, что закон бога стоит выше закона кесаря и что человек может отдать кесарю только то, что не противно закону бога.
Что же для Христа и для учеников его кесарево, что божье?
Ужас берет, когда подумаешь о том ответе на этот вопрос, который услышишь от христиан нашего времени.
Божье, по суждению наших христиан, никогда не мешает кесареву, а кесарево всегда согласно с божьим. Вся жизнь отдается служению кесарю, и только то, что не мешает кесарю, отдается богу. Не так разумел это Христос. Для Христа вся жизнь была божья, а кесарю можно было отдавать то, что не божье. Кесарево кесарю, а божье богу. Что кесарево? Монета, плотское, не твое. Плотское всё и отдавай тому, кто берет, но жизнь твоя, полученная от бога, жизнь твоя, она вся божья. Ее никому нельзя отдавать, кроме бога, потому что жизнь человека, по учению его, есть служение богу (Мф. 4, 10).
И служить нельзя двум господам (М. 6, 24).
Всё плотское человек должен отдавать всякому и потому можеть отдавать кесарю, но служить не может никому, кроме бога. Если бы люди веровали в учение Христа, учение любви, <они> не могли бы поступать так, [что будто] все законы божеские, открытые всем Христом, для того, чтобы исполнять законы кесаревы.
Царство божие не приходит видимо, оно в самих людях (Лк. XVII, 20, 21).
Чтобы войти в царство божие, нужно возвысить сына человеческого. Сын человеческий это тот дух, который есть в каждом человеке, не зачат от плоти. Тот, кто возвеличит этот дух в себе, тот получает жизнь невременную и вступает в царство божие.
И потому царство божие всегда было и есть, и в него вступают те, которые полагаются на сына или, иначе, живут в разумении; а отделяются от царства божия те, которые не полагаются на сына или, иначе, делают дурное, или, еще иначе, не живут в разумении (Ин. III).
Царство божие надо понимать не так, что всякий человек в каком-нибудь месте или в какое-нибудь время войдет в царство божие, а так, что во всем мире всегда одни люди делаются сынами царства, а другие не делаются.
Бог дух — отец того духа, который в человеке, есть бог и отец только тех, которые признают себя его сынами.
И потому для бога существуют только те, которые удерживают то, что он дал им.
Он, как отец, сеет везде и собирает то, что осталось зерном (Мф. XIII).
Он дал всем людям возможность делаться сынами его и потому не вступает в дела мира (Mp. IV).
Для него мир людей, пока они живут, есть то же, что квашня для бабы. Делать с квашней ничего нельзя, — надо, чтобы она укисла сама. Бог не искореняет зла в мире, потому что он ничего не уничтожает и для него зла нет; для него есть только то, что принесло плод. Для бога мир людей, со всем тем злом, которое люди видят в мире, есть то же, что поле, посеянное хозяином. Он посеял и ждет жатвы, — всё, что не он сеял, — он не знает. Он знает свое и убирает свое, когда оно поспеет, а всё, что не есть то, что он сеял, — уничтожается.
Царство божие — как невод.
Он забирает всякую рыбу, но только для того, чтобы отобрать ту, какая нужна ему (Мф. XIII, 47).125
126 Таково царство божие для бога, но для каждого человека царство божие внутри его.
Царство божие состоит в том, чтобы полагаться на сына и удерживать в себе разумение. Тот, кто не принимает разумения, — как дорога, когда на нее попадут семена; кто, хотя и принимает разумение, но потом отталкивается от него, — как каменистая земля, когда на нее попадут зерна, и она вырастит их, но не захватит корня; кто принимает разумение, но не соблюдает его в жизни, как земля, поросшая репьями, выводит пустой колос, — те не вступают в царство божие. Только те, которые принимают разумение и, несмотря ни на горести, ни на заботы, — как добрая земля, которая родит от зерна сто, — те только вступают в царство божие (Мф. XI).
Так вот в этом состоит царство божие, которое предвещает Иоанн: оно в том, что люди живут духом, а не плотью, что, несмотря на кажущиеся лишения, люди блаженны, видят не глазами, слышат не ушами; несчастные становятся блаженны, потому что блажен всякий, кто живет духом. Прежде для исполнения воли божией были пророки, — но Иоанн не был пророк. Он объявил царство божие на земле и показал, как вступать в него.
Он был больше, чем пророк: он сделал ненужным закон и пророчества, он объявил, что царство божие всегда на земле, и сам вступил в него.
Поэтому все пророки и закон, — всё это нужно было до Иоанна; от Иоанна царство божие объявилось, оно стало явно, как блаженство для людей, всякий может своей волей войти в него. Мудрецы и книжники всё по пророчествам и по закону отыскивают признаки царства божия, а не видят того, что перед ними, и мудрость и книжность их посрамилась. Вся тайна царства божия состоит не в том, чтобы учить закон и пророков, а в том, чтобы признавать отца своего, и потому-то тайна эта скрылась от мудрецов и открылась тем, которые признают себя детьми.
«Никто не знает, что сын, что отец. Только отец знает сына. И сын этот открывает, чтò есть отец».
«Я сын отца — духа и я введу вас в царство божие, и потому идите ко мне все измученные и утружденные и учитесь у меня. Делайте то, что я делаю, и вы увидите, что легко мне жить, потому что я покорен и низок душою. Будьте такими же, как я, и вы найдете покой в жизни вашей, вы почуете, как просто и легко жить так же, как я живу».
И вот, объяснив то, что есть царство бога вообще, что есть царство бога для каждого человека, и то, как войти в него, Иисус еще другое, более ясное, простое поучение предлагает о том, что нужно делать для того, чтобы войти в царство бога. Он говорит: «Делайте, что я делаю, будьте то, что я», и в Нагорной проповеди объясняет, как он живет, и как надо жить, и что он делает, и что надо делать.
Чьи мы — боговы или дьяволовы? В кого веруем: в бога или в дьявола? Кому служим: богу или дьяволу? Или нет ни бога, ни дьявола, ни доброго, ни злого, потому что не дано нам знать, что доброе, что злое? И хотели бы мы сказать так, да нельзя нам, бедным. Не знай ты, что доброе, что злое, тебе бы и жить нельзя. На каждый день, на каждый час надо выбирать: пойти или не пойти, взять или отдать, убить или простить. Посмотри на день твой и вспомни, как прожил, и на каждое дело твое и ты увидишь, что ты делал потому, что знал, что то хорошо, а то дурно.
В Библии сказано, что Адам в раю до вкушения плода не знал, что добро, что зло. Тогда он мог сказать, что не знает, что добро, что зло. А нам это и вообразить нельзя. Только скотов мы видим таких: живут, не зная, что добро, что зло. А где есть люди, есть и закон. Посмотрю на одного человека — каждый знает, что хорошо, что дурно, и по тому ведет свою жизнь. Посмотрю на людей вкупе — закон еще яснее: он написан, и все — либо признают его, либо не признают, зная другой закон лучше его.
Где же, какой тот закон, под которым мы живем? Не говори, что это закон того, что моему телу хорошо: есть, пить, совокупляться, блюсти своих детенышей. Это не закон, а нужды плоти, те самые, на которые нужен закон, те нужды плоти, какие есть и в скоте. У скотов нет закона, похоти у всех — одни. Все хотят того же. Чтобы не было того, что люди хотят есть одно, спать с одним, и перебьют друг друга, и ни тот, ни другой не поест и не поспит, — надо им делиться, надо поставить закон. А чтобы им поделить, надо ограничить похоть, и в сердце людей рождается закон о том, как ограничить похоть. И что ни похоть, то закон; потому что закон не что иное, как смирение, покорение похоти для другого. И таких законов много в сердце каждого человека. У скота нет закона, и нет нужды в нем. Худо ли, хорошо ли, но человеку без закона нельзя быть: закон написан в нем самом. И никогда не был человек127 128 без закона. Когда был один Адам (был ли он, или не был, всё равно), если был один человек, ему можно было жить без закона. У него одного были похоти, и они никому не мешали, но как стало два, три человека, так похоти их столкнулись. Я хочу съесть это яблоко. И я тоже. Один камнем убил другого, является третий, который не оставит этого дела так. В его душе скажется, хорошо или дурно сделал один. Один волк загрызет другого; третий ничего не скажет, не подумает, а станет вместе с убийцей есть убитого. А человек скажет и подумает: хорошо то или дурно. Найдя в сердце закон, не говори, что нет закона. Закон написан в твоем сердце. Если бы ты жил один день с людьми и делал бы дела, ты бы нашел закон. И теперь нет такого дела людского, на которое у тебя в душе не было бы суда по закону твоему, и своего дела, на которое ты бы не знал закона.
Если ты говоришь — нет закона, то ты говоришь, что так много стало законов, так бестолковы эти законы. Есть и такие — и много их, — что один закон велит, то другой воспрещает. А кроме того есть еще уставы, не покоряющие, а устанавливающие, как удовлетворять похоти. И их называют законами; так что живут в этом море законов и уставов люди как попало, не следуют никакому закону, смешивают уставы с законами и живут ни по какому, а по похоти. Если ты это говоришь, то это правда. Правда, что множество законов и уставов, что не видать ни одного настоящего закона и можно жить без закона. Это — правда, об этом самом я и хочу говорить, к этому-то и спрашиваю: чьи мы — боговы или дьяволовы?
Живем ли мы по закону, или по похоти — не забывай, что закон есть; и не закон, а тьмы законов есть, и мы следуем тысячам из них, и без них никогда не жил и не может жить человек; и так много стало законов, и так мы запутались в них, что мы можем жить по похоти — и так и живали многие — избирали те законы, какие с руки, и заменяли те, какие не с руки, другими законами. А законам нельзя не быть. Два человека проживут три дня, и то будут у них законы, а миллионы миллионов жили 5000 лет по Библии, и по науке — миллионы лет и не нашли законов? Это — пустое, и говорить этого не надобно.
Я сижу теперь в моем доме, дети учатся, играют, жена работает, я пишу. Всё это делается только потому, что есть законы, признанные всеми. В дом мой никто чужой не приходит жить, потому что он мой, и по 10-й заповеди никто не должен желать чужого. Дети учатся тому, что я велел, по 5-й заповеди; жена моя спокойна от покушений по 7-й; я работаю, что умею, по 4-й. Я назвал заповеди Моисея, но мог назвать тысячи законов государственных и обычаев, наполовину подтверждающих то же. Но сейчас же я найду, если хочу, и законы, и обычаи такие, которые отменяют эти законы. Я скажу: зачем у тебя128 129 дом? Христос, показавший нам пример жизни, не имел где главы преклонить. Зачем у тебя дом, когда есть бедные без пристанища? Зачем у тебя дом, когда сказано — не заботьтесь? Я скажу: зачем заботишься о детях? Ни один волос не спадет без воли отца небесного. Зачем учишь их, когда блаженны нищие духом? Просто скажу: зачем учишь их языческой мудрости, когда ты христианин. Скажу: зачем учишь их для тщеславия, если лучше работать землю, зачем у тебя жена, когда благо лучше не жениться: зачем ты имеешь жену, когда сказано: кто не оставит жену... несть меня достоин? Зачем ты работаешь, пишешь это — против смирения и против непопечения о мирском? Так что, если бы я бросил дом, жену, детей, работу, я тоже делал бы по закону божию и нашел бы и законы государственные и обычаи себе в поддержку. Бросить жену, детей и пойти в монастырь или бросить жену, детей, развестись, жениться на другой и распутничать — и для всего я нашел бы подтверждение в законах и божеских и человеческих; так что, — что хочешь, то и делаешь — на всё можно подвести законы.
Вот в каком мы положении и вот что нехорошо. Не то, что нет законов, а то, что их слишком много, и мы больно умны стали. И вот к чему я спрашиваю себя: боговы ли мы, или дьяволовы?
Но опять ты спросишь: что такое боговы или дьяволовы? Ты скажешь: пора оставить эти старые слова; много уже толковали про эти басни, про бога, про дьявола, много и зла наделали и крови пролили из-за этих басен. Теперь уже время пришло, когда умны стали, перестали верить в эти побасенки — бога и дьявола. И если хочешь говорить, то говори так, чтобы тебя можно было понимать, а слов важных и бессмысленных не говори. Что такое бог, что такое дьявол? Никто никогда не видал ни того, ни другого и даже представить себе не может. Есть люди, и люди же выдумали и бога и дьявола; и выдумали и бросили уже давно выдумку эту, как ненужную. Хочешь говорить, так говори про людей.
Про людей-то я и хочу говорить и потому говорю и про бога и про дьявола — тот и другой сидят в них и нераздельны с ними. Говорю так, называю бога и дьявола потому, что иначе нельзя сказать того, что я хочу сказать.
Ты говоришь: нельзя понять, что бог сидел, сидел где-то вечность, и вдруг вздумал: «дай сотворю мир», — и стал творить в семь дней, проговорив: хорошо. Правда, нельзя понять нам с тобою, когда мы ничего не спрашиваем и нам вдруг говорят всё это. Но скажи, можно ли понять то, чтобы всё, что есть, — было и не имело начала? Нельзя. И ты говоришь, что всему есть начало, и даже, восходя от начала к началу, ты дошел далеко, и по соображениям и догадкам дошел до начала не за 7000 лет, а гораздо дальше. И там ты видишь не только129 130 образование земли и живого на ней, но образование солнца и еще дальше. Но как ни далеко ты зашел, ты признаешь, что начало начал так же далеко и недоступно. Но ты все-таки ищешь начала начал, на него обращен твой взор, от него — ты говоришь — возникло всё. Ну вот это самое, не часть, а начало начал, это самое я и называю богом. Стало быть, когда я говорю «бог», ты не можешь не понимать меня и осуждать меня. Мы оба его не знаем, потому оба одинаково верим, и никто не может требовать от нас понимания бога такого, каким он в книге Бытия. Нам бы надо отказаться от того, чем мы понимаем, от нашего ума, чтобы понимать его таким. Точно так же, как никто не может требовать от Моисея, чтобы он понимал небеса, солнце, луну и звезды больше земли. Но ответ Моисея на вопрос, откуда мы взялись, тот же самый, какой дал и ты: от начала начал, от бога.
Но — скажешь ты — это начало начал всё еще далеко не то, что разумеют под словом бог. Под словом этим разумеют существо, заботящееся о людях. Говорят, что он пальцем написал закон, ходил в купине, прислал сына и т. д. Этого всего нет в разумном понятии начала.
И я согласен на такие слова: в начале начал нет такого бога. Но как непонятен тебе бог живой, жалеющий, любящий и гневающийся на людей, так же непонятно для ума человеческого, что такое он сам, что такое его жизнь. Скажи мне, что такое жизнь, и я скажу, что такое бог живой. Ты говоришь: жизнь есть сознание ложное, но всегда присущее человеку, своей свободы и удовлетворение своих потребностей и выбор между ними. Но откуда взялась эта жизнь? Ты говоришь: она развивалась из низших организмов. Но низшие организмы несли уже в себе сознание это, и откуда взялись низшие? Ты говоришь: от бесконечного начала. Я называю то же самое богом. Я говорю: сознание моей жизни, сознание свободы есть бог.
Но и это не весь бог. Он только творец и живой. Но кроме того, что я есть, что я жив, стремлюсь к удовлетворению своих потребностей, сознаю свободу выбора, я имею еще разум, руководящий меня в этом выборе. Откуда разум? Разум этот ищет начала, разум этот борется с самим человеком, покоряет его самого, его похоть, ставит ему законы; а законы не что иное, как борьба, одоление похоти. Скажи мне, откуда этот разум человека, уставляющий законы, противные плоти?
Ты говоришь: законы эти от человека. Но разум человека откуда? От развития живого? И живое от неживого? Но и в неживом были эти зародыши. В оторвавшихся частях вертящегося солнца уже были зародыши разума. А в солнце и в тех звездах, от которых оторвалось солнце! Если есть разум и он произошел от развития, то начало его также скрывается в бесконечности. Вот это-то начало начал разума и есть тоже бог. И как у тебя,130 131 так и у меня, всё те же понятия начала существующего — те, что начало жизни и разума сливаются в одно. Ты указываешь только на ход твоей мысли, а я называю всё богом. Но называю потому, что мне нужно как-нибудь назвать то, на что ты только указываешь и что раздробляется у тебя на три пути мысли.
К чему же дьявол? — спросишь ты. Человек — плоть, имеет жизнь и разум и развивается. Вот и всё. Но здесь я должен остановить тебя. Хорошо говорить, что веревка развивается, зародыш развивается в яйце, но недобросовестно прилагать это слово к человеку и человечеству. Ты, если человек, ты живешь. А потому не продолжай говорить о развитии, а прямо посмотри на себя и укажи, что ты делаешь, имея жизнь и разум? Если ты это сделаешь, то ты ответишь, что ты ищешь разумного выбора между всеми требованиями твоего тела; только в этом вся наша жизнь. Когда есть выбор (жизнь человека не бывает без этого сознания), человек ищет наилучшего, наисогласнейшего с разумом и его законами (с законами бога). Вот это-то самое, что несогласно с законами разума, я называю дьявольским...
|
Москва, Долго-Хамовнический переулок № 15, 1887. |
Ужасаясь перед тем страшным злом и: грехом, которые происходят от пьянства, мы, нижеподписавшиеся порешили: во-первых, для себя никогда не пить пьяного — ни водки, ни вина, ни пива, ни меда и не покупать и не угащивать ничем пьяным других людей; во-вторых, по мере сил внушать другим людям, и особенно детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие.
Просим всех согласных с нами заводить себе такой же лист и вписывать в него новых братьев и сестер и сообщать нам.
Братьев и сестер, изменивших своему согласию и начавших опять пить, просим сообщать нам об этом.
Первые записавшиеся братья и сестры:
Лев Толстой.
[84]Зачем я живу?
[85]Чтобы исполнять волю бога.
Да будет воля твоя. Не моя воля да будет, но твоя, и не то, что я хочу, а то, что ты хочешь, и не так, как я хочу, а так, как ты хочешь.
Пища моя в том, чтобы творить волю пославшего меня.
Сначала кажется каждому человеку, что он живет для своего счастия, радостей, удовольствий. Многие живут так и до конца жизни. Но это большая ошибка.
Это большая ошибка, во-1-х, потому, что все радости и удовольствия приедаются и наскучают. Человек желает какой-нибудь радости, и ему кажется, что он будет счастлив, но только что получит то, чего желает, радость эта перестает быть радостью, и хочется новой радости, и еще новой, и еще, и еще, и так без конца. А так как радостей всех немного и все они прискучают, а желаниям нет конца, то, как бы ни был силен и богат человек, он никогда не будет доволен, а напротив, чем он будет богаче, тем ему будет скучнее, потому что чем больше у человека радостей, тем меньше они радуют.
Это одно, почему человек, положивший свою жизнь в радостях, не получит их.
Блаженны алчущие, потому что они насытятся. Горе вам, пресыщенн[ые], потому что вы уже получили свою награду.
Другое то, что все люди — да не только люди, но и животные, — желают получить себе как можно больше хорошего, и все борются и воюют за это хорошее и в этой борьбе, вместо радостей, мучают и губят друг друга.
И третье, главное, почему человек, положивший свою жизнь в счастье, радости и удовольствиях, не получит их — это то, что, как бы ни был человек силен, и богат, и учен, он никогда133 134 не может предвидеть и избежать всех бедствий и несчастных случаев: наводнений, пожаров, моров, болезней, а главное, старости и смерти, которые приходят ко всем.
(Притча о человеке, сломавшем житницы и построившем новые. Башня Силоамская. Жертва Ирода.)
И потому человек, который полагает свою жизнь в своем счастии, радостях и удовольствиях, всегда вместо этого получает много горестей, страданий и муки, <и> никогда не будет спокоен, а всегда будет бояться смерти и умрет с отчаянием. От этого-то нельзя жить для счастья, радостей и удовольствий, а можно жить только для того, чтобы исполнять волю бога.
Что значит бог?
Бог это та сила, которая сделала меня таким, какой я есть, и послала в мир. Если бы я был одно животное, я бы жил, как живут животные, не зная, что я живу, и не спрашивая себя о том, что со мной будет. Но как скоро я знаю, что счастье, которое я ищу, не дается мне, знаю, что я умру, и вместе с желанием истинного блага и вечной жизни я не могу не видеть, что в мое животное вложено что-то не животное, вот то именно, что вложено в меня животное, это не животное сделало из меня соединение животного и духовного, и послало в окружающий мир, и есть то, что я называю богом.
Что значит жить для того, чтобы исполнять
волю бога?
Жить для того, чтобы исполнять волю бога, значит понять то, что мы пришли в этот мир не по своей воле, не сами собой и не для себя, а посланы сюда богом не для своего, а для его дела.
(Притча о виноградарях, получивших сад готовый и не отдавших плода.)
Так же поступают и люди, заботясь только о себе и забывая то, что они не сами по себе пришли в мир, а что кто-то их послал, не только их одних, но их отцов, дедов, прадедов, прапрадедов. Забывают, что кто-то устроил этот мир, и поэтому требует, чтобы люди, пришедшие по воле этого кого-то в мир, делали, что он хочет.
Всякий разумный человек должен понимать себя в этом мире так же, как понимает себя работник, который пришел бы на большой завод и увидал бы, что для него готово помещение, постель, пища и орудия работы. Всякий разумный рабочий поймет, что для того, чтобы пользоваться всем тем, что для него приготовлено, ему надо работать. То же должен понять и человек. Мир — это большой завод, на который пришел человек.134 135 Бог это хозяин этого завода, а работа, которую должен делать работник, это то, чего хочет бог от человека, послав его в мир.
Зачем бог послал человека в мир?
Зачем существует мир таким, каким он есть, — мы не можем знать, как не может знать работник на заводе, зачем хозяин устроил такой завод, а не другой, но мы можем знать и знаем, что делается богом в мире, и знаем таким, какой он есть, как и работник на заводе знает, что делается на заводе, хотя он работает только малую часть того, что вырабатывается. То же, что хочет бог от человека, чем он призван участвовать в общем деле, человек знает так же хорошо, как знает это рабочий, которому распорядитель дал орудие работы и показал, что именно ему надо делать.
В чем та работа божия, в которой
человек должен участвовать?
Работа, в которой он призван участвовать, состоит в том, чтобы вместо разъединения и вражды, которые царствуют в мире, устанавливать единение и любовь. Он знает это, во-первых, потому, что в этом всё большем и большем объединении и [1 неразобр.] людей и постепенной замене вражды и насилия — согласием и любовью заключается вся жизнь человечества с тех пор, как мы знаем ее.
В самые древние времена люди поедали друг друга, потом избивали поголовно, мучили рабов, пытали, колесовали. Чем дольше живут люди, тем жизнь их разумнее и нравы мягче. Bo-2-x, человек знает это из того, что это самое предсказывали все мудрейшие люди древности, пророчествовавшие между прочим то, что придет время, когда люди будут все научены богом, перекуют копья на серпы и мечи на орала. В-З-х, из того, что его собственный разум говорит ему, что разъединение и вражда невыгодна людям и что наибольшее счастье, к которому стремятся все люди, может быть достигнуто только при наибольшем единении людей между собой.
Так что человек знает, в чем та работа, в которой должен участвовать.
Что должен делать человек для того, чтобы
участвовать в деле божием?
Жить соответственно своей истинной природе. Жить же соответственно своей природе значит разрешить то внутреннее противоречие, которое возникает в душе каждого человека, как скоро в нем пробуждается разум.
В чем состоит внутреннее противоречие
жизни человека?
Всякий человек, как только в нем пробудится разум и он узнал про то, что он живет отдельною жизнью и другие существа живут так же, сознает в себе два как будто противоположные существа: одно, которое признает себя отдельным от всех других существом и хочет блага только себе; другое, которое ясно сознает невозможность этого блага, сознает неминуемость смерти и потому считает жизнь своего отдельного существа бессмысленной, ничтожной и не стоящей заботы и труда.
Как разрешается внутреннее противоречие
жизни человека?
Человек, пробудившийся к разумному сознанию, не может признать себя в отдельном, телесном и смертельном существе, цель которого есть его благо, потому что ясно видит, что благо невозможно и жизнь отдельного существа есть не жизнь, а только подобие жизни; а между тем жизнь человек не может мыслить иначе, как желанием блага. Жизнь проявляется [у] человека только как желание блага; без желания блага не мыслим жизни, а между тем разум, пробудившийся в человеке, показывает ему, что ни благо, ни жизнь невозможны для его отдельного существа, в котором одном он признает жизнь. Необходимо отречься или от жизни, или от разума, но ни то, ни другое невозможно, потому что и то [и] другое составляют нераздельную часть одного и того же существа.
Разрешение этого противоречия только в том, что истинная жизнь человека с пробудившимся в нем разумом уже не в его отдельном, телесном существе, а в том новом существе, которое родилось из животного существа с появлением в нем разума. Разрешение в том, что признание собою своего отдельного, телесного существа тогда, когда пробудился в человеке разум, есть заблуждение, подобное тому, в котором находилась бы бабочка, выведшаяся из куколки, продолжая признавать собою свою куколку, от которой она уже отделилась. В этом новом рождении состоит разрешение противоречия жизни человеческой, открываемое христианским учением.
Каким образом рождение к новой жизни
разрешает противоречия желания блага
и сознания невозможности его?
На низшей ступени жизни существа живут, не зная про свою отдельность от всего мира и не зная того, что они желают себе блага. Так живет зародыш в утробе матери и младенец, так живут и растения и животные. Но приходит время, когда136 137 в человеке пробуждается разум, и он узнает про свою отдельность от всего мира и про то, что он живет и желает себе блага. И это новое сознание, это новое рождение, которое должно бы, казалось, дать радость человеку, в первое время вызывает в нем раздвоение и страдание. Совершается нечто подобное тому, что совершается при плотском рождении. Младенец, оставляя старые, привычные и вступая в новые, непривычные формы жизни, страдает и отчаивается. Человек жил, т. е. желал блага, не зная про свою отдельность и невозможность получить благо и неизбежную смерть, и вдруг, продолжая точно так же жить, т. е. желать блага, узнает, что не только оно, но и жизнь, невозможны для него.
Но как при плотском рождении страдания младенца продолжатся только до тех пор, пока он не признает себя новым существом с новыми требованиями жизни, так и при рождении разумного существа в человеке раздвоение и страдания его продолжатся только до тех пор, пока он не признает себя новым существом с новыми требованиями жизни.
В чем сущность нового существа человека
с пробудившимся разумом?
Желание блага есть сущность всякой жизни. Проснувшийся к разумной жизни человек сознает жизнь также как желание блага. Но так как вместе с пробудившимся разумным сознанием он понимает себя и отдельным, телесным и смертным существом, то он видит, что желание блага его неосуществимо. И поэтому, чтобы развязать это противоречие, ему нужно одно из двух: или отречься от желания блага, что для него невозможно, потому что без желания блага нет жизни, или признать себя не тем отдельным, телесным существом, которым он представляется себе в первое время после своего рождения к разумной жизни, а тем духовным нераздельным существом, которое знает про отдельность и смертность телесного существа и требует себе истинного блага и истинной, т. е. вечной жизни.
В этом сознании себя не отдельным, телесным и смертным, а нераздельным, духовным и бессмертным существом и состоит сущность того нового существа, которое рождается в человеке при рождении его разумного сознания.
В чем состоят новые требования разумного существа,
родившегося в человеке?
На днях приехали к нам молодые люди из Харькова и привезли с собой 100 рублей с намерением распределить их между нуждающимися. Они хотели открыть столовую в нашей местности, но сумма эта так невелика, что не хватит на содержание большой столовой до нового урожая; кроме того, со стороны администрации встречаются препятствия для открытия столовых. И потому я посоветовал распределить помощь по разным деревням между крайне нуждающимися. С этой целью я их направил к священнику нашего большого прихода и председателю попечительства. Священник указал на семьи наиболее нуждающиеся, и молодые люди обошли эти семьи, прибавивши еще некоторых, и вновь просили священника проверить их списки.
Когда всё это было сделано, я попросил муку по более дешевой цене для благотворительной цели. Купец согласился взять 80 коп. вместо существующей цены 85 коп. Молодые люди, заплатив за муку, передали записки на получение муки нуждающимся, и началась раздача. Часть муки была разобрана, когда вдруг становой и урядник воспретили выдачу муки нуждающимся и на замечания купца о том, что деньги уже заплачены и что поэтому ему надо выдать муку по назначению, они сказали, что это не их дело, а что выдача муки запрещается, и взяли подписку с купца о том, что он муку выдавать не будет.
Распоряжение это подтвердило мне то, что я говорил становому Чернского уезда, предлагавшему мне просить разрешения у губернатора на открытие столовых. Я сказал именно, что если просить разрешение на открытие столовых, то надо просить разрешения и на подачу милостыни, т. е. на бесплатную раздачу муки, или хлеба, или даже и денег.
20 июня 1898 г.
Лев Толстой.
Человеку необходимо нужно действовать, совершать поступки: в этом жизнь человеческая. Человек, как лошадь на колесе: колесо вертится под ее ногами, потому что она переступает, а она переступает потому, что колесо вертится под ее ногами. Разница между человеком и такою лошадью только та, что человек, поставленный в необходимость совершать поступки, не может не оценивать эти поступки, считая одни из них хорошими, другие дурными.
Не входя в рассмотрение того, имеет ли человек свободу избирать одни поступки и совершать их и воздерживаться от других, или эта свобода выбора есть только иллюзия, несомненно то, что от признания человеком одних поступков наиболее хорошими и желательными, других менее хорошими и желательными, и еще других — вовсе нехорошими и нежелательными, зависит и совершение и воздержание от тех или других поступков.
От чего же зависит оценка поступков людей, признание одних хорошими и желательными, других — менее хорошими и желательными, и третьих — вовсе нехорошими и нежелательными?
В различных людских деятельностях мы знаем, что оценка важности, нужности поступков определяется назначением самой деятельности. Так земледелец, признавая своим назначением возделывание растений, знает очень хорошо, что самое важное и хорошее дело для него состоит не в каком-либо постороннем занятии, а в пахоте, удобрении, посеве, уборке и т. п.; знает также соответственно своему назначению, какие из его земледельческих [занятий] самые и какие менее важные. Так что в частной деятельности людей несомненно то, что только знание назначения своей деятельности может руководить челове[ком] в выборе его поступков, и без знания своего назначения для человека невозможна никакая деятельность.
Точно то же и по отношению всей жизни. Человек, хочет ли он, или не хочет этого, должен жить, совершать поступки.139 140 Для того же, чтобы знать, какие, из предлежащих ему, поступки самые хорошие и желательные, какие менее и какие вовсе нежелательны ему, необходимо знать свое назначение и назначение всей своей жизни. Без этого знания невозможна разумная жизнь человека. И поэтому такое знание и возможно, и необходимо для людей, и всегда было у людей. Знание это, определяющее назначение человека в жизни, есть то, что называется религией, верой. Знание это всегда было у людей, но в последнее время всё чаще и чаще, всё распространеннее и распространеннее стала проявляться мысль, что знание это своего назначения, т. е. религия, вера, совсем[86] не нужно[87] для людей и может быть заменено наукой, т. е. изучением внешних явлений жизни и законов, управляющих ими.
I. Жизнь есть сознание неизменного духовного начала, проявляющегося в пределах, отграничивающих это начало от всего остального.
II. Пределы этого отграниченного от всего остального начала представляются человеку движущимся телом своим и других существ.
III. Отдельность, несливаемость, непроницаемость одного существа другим может представляться только телом (материей), движущимся независимо от движений других существ.
IV. И потому как телесность и пространство, так и движение и время суть только условия возможности представления отделенности нашего духовного существа от всего остального, т. е. от неограниченного, не телесного, не пространственного и не движущегося, не временного духовного существа.
V. И потому жизнь наша представляется нам жизнью пространственного тела, движущегося во времени.
VI. Нам представляется, что наше тело, составляя одну часть бесконечного в пространстве телесного мира, происходя от родителей, предков, живших прежде всего в бесконечном времени, получает начало в утробе матери, рождается, растет, развивается, потом слабеет, сохнет и умирает, т. е. теряет свою прежнюю телесность, переходя в другую, перестает двигаться и — умирает.
VII. В действительности же истинную жизнь нашу составляет только сознание того духовного существа, которое отделено от всего остального и заключено в пределы тела и движения.
VIII. Духовное существо это всегда равно само себе и не подлежит изменениям; нам же кажется, что оно растет и расширяется во времени, т. е. движется. Движутся же только пределы, в которых оно находится; нам это кажется так же, как кажется, что движется месяц, когда тучи бегут через него.141
142 IX. Жизнь представляется сначала человеку материально-пространственной и движущейся, временной. Человек признает сначала своей жизнью те пределы, представляющиеся ему движущейся материей, которые отделяют его от всего, и полагает, что его жизнь материально-пространственна и самодвижно-временна, и в движении этой материи во времени видит свою жизнь. В прекращении же движения этой материи он видит прекращение своей жизни.
X. Жизнь же истинная есть проявление сознания из-за пределов пространства и времени. И она всегда есть. Те промежутки отсутствия сознания, которые нам кажутся, только тогда, когда мы смотрим на движение пределов сознания в себе и других существах. Когда же мы смотрим из себя, мы знаем, что сознание одно и не изменяется, не начинается и не кончается.
XI. Так что люди приписывают два различных значения слову «жизнь». Одно значение есть понятие движущейся, отделенной от всего остального материи, признаваемой человеком собою, и второе — неподвижное, всегда равное себе духовное существо, которое человек признает собою.
XII. Понятия эти кажутся различными, но в сущности это не два, а только одно понятие; понятие сознания себя духовным существом, заключенным в пределы. Признание жизнью пространственного и временного существования отделенного существа есть только недодуманность. Сознание себя отделенным от всего существом возможно только для духовного существа. И потому жизнь всегда есть жизнь духовного существа. Духовное же существо не может быть ни пространственно, ни временно.
XIII. И потому признание всей жизнью материального временного существования человека есть ошибка мысли, есть признание части за целое, последствия за причину, — есть такая же ошибка мысли, как признание силою, движущею колесом мельницы, падающей струи воды, а не реки.
XIV. Различие между признанием жизнью духовного неизменного начала, а не проявления его в тех пределах, в которых оно проявляется, всегда было делаемо всеми религиозными учителями. На этом разъяснении различия двух понятий ЖИЗНИ основано учение Евангелия об истинной жизни: жизни духа и ложной жизни: жизни плотской, временной.
XV. Разъяснение это очень важно потому, что из сознания того, что истинная жизнь заключается только в духовном существе, вытекает добрая жизнь, то, что дает наибольшее благо людям. Из этого сознания вытекает то, что составляет основу доброй жизни: вытекает любовь, т. е. признание единства своей жизни со всеми существами мира.
1
Хочется помощи от бога, а помощь в тебе. Только люби всех, люби и в делах, и в словах, и в мыслях, и будет та помощь, какую ищешь.
2
Ничего не желаю от людей, потому что знаю, что благо мое не в их любви ко мне, а в моей любви к ним. И потому не хочу думать о том, хорошо или дурно судят обо мне люди, хочу думать только о суде того бога, который живет во мне. А угодить этому богу знаю, что можно только тем, чтобы любить людей и делом, и словом, и мыслью.
3
Не знаю того, что будет со мною через год, через день, через час. Одно знаю, что всё, что будет, будет по твоей воле. А всё, что бывает по твоей воле, всё благо. И потому желаю только одного: того, чтобы быть всегда в тебе и с тобою. А для того, чтобы быть всегда в тебе, с тобою, знаю, что нужно одно: любить людей. Буду же помнить это и полагать на это все свои силы.
Живу я и телом и душою. Тело болеет, стареется и умирает. Душа не болеет, не стареется и не умирает. Тело радуется добру только в самом себе, душа радуется добру во всем живом. В душе живет бог, а бог хочет добра всех, и потому душа хочет добра не себе одной, а всему живому. Буду же жить не телом, а душою, чтобы радоваться добру не своего тела, а всего живого. Не буду заботиться о своем теле, о том, чтобы мне одному было хорошо, а буду стараться о том, чтобы делать другим то, чего себе хочу: всем угождать, всем делать приятное, всех любить.
Не знаю, доживу ли до завтрашнего дня, будут ли жить, или нынче-завтра, прежде меня, помрут все, кого я люблю и кто меня любит; не знаю, буду ли я здоров, или болен, буду ли сыт, или голоден, уважаем или осуждаем людьми. Знаю одно то, что всё, что будет со мною и со всеми, кого я люблю, будет по воле того, кто живет во всем мире и в моей душе. А всё, что бывает по воле его, всё добро. И потому не буду думать о том, что будет со мною и со всеми теми, кого я люблю. Буду стараться только об одном: о том, чтобы быть всегда с ним, с тем, кого я в себе знаю любовью. А для этого нужно мне одно: любить всех и в делах, и в словах, и в мыслях, значит, делать, что могу доброе всем тем, с кем буду сходиться, никому не говорить и ни про кого не говорить худого и прежде всего в мыслях своих не позволять себе думать дурное о людях.
Буду же помнить это и полагать на это все свои силы.
Если я в любви, то бог во мне, и я в боге. А если бог во мне и я в боге, то всё хорошо, и не может со мною быть ничего худого. Так буду же всегда в любви со всеми и в делах, и в словах, и пуще всего в мыслях.
<ПО УТРАМ
Помню, что бог — это любовь, и чтобы жить хорошо, надо всех любить, быть в любви: ни на кого не сердиться, всем уступать, ни про кого не говорить и не думать дурного.
ПО ВЕЧЕРАМ
Дай вспомню, в чем я нынче ошибся против людей, на кого рассердился, в чем и кому не уступил, про кого сказал и подумал дурное, кому мог услужить и не услужил.>
«Не убий». Но как можно не убивать, когда убийство может быть необходимо для спасения не только своей жизни, но и жизни других, близких, да и вообще людей? Мало этого, как же можно не убивать не только злобных зверей, но и мирных животных, если смерть их необходима для поддержания жизни людей? Но мало и этого, разве есть возможность не убивать змей, крыс, мышей, всяких гадов, насекомых? Мы шага не можем ступить, не уничтожая жизни существ. И потому безубойное питание есть ни на чем не основанная фантазия.
Так говорят очень часто, но, удивительное дело, ничто лучше этих доводов не показывает справедливость и нравственную обязательность заповеди: не убий, как именно это рассуждение. Совершенно справедливо, что может быть трудно воздержаться от убийства ради защиты или прокормления, справедливо и то, что трудно воздержаться от убийства гадов и совсем невозможно удержаться от уничтожения жизни насекомых. Всё это справедливо, но дело в том, что цель всякой нравственной деятельности состоит никак не в достижении полного совершенства, а в совершенствовании, т. е. во всё большем и большем приближении к совершенству. Полное совершенство есть свойство только бога, свойство же человека есть только приближение к совершенству. И потому рассуждение о том, что если мы никогда не можем быть свободными от убийства, то и заповедь: не убий, не может быть нравственным руководством, — такое рассуждение есть или обман, или грубое заблуждение. Как во всякой нравственной деятельности, так и в следовании заповеди: не убий, дело не в достижении полного совершенства, а только в том, чтобы как можно больше приближаться к нему: как можно меньше убивать всяких живых существ, очевидно прежде всего людей, потом более близких, потом менее близких человеку существ, вызывающих в нас живое148 149 чувство сострадания, а потом и насекомых, и даже растения.
Чем дальше уйдет человек по этой лестнице[88] сочувствия к другим существам, тем лучше и другим существам и самому человеку.
Лев Толстой.
Ясная Поляна. 1910, 17 января.
1
Угождай людям, забывая о боге, и люди не будут любить тебя; угождай богу, забывая о людях, и люди полюбят тебя.
Лев Толстой.
9 окт. 1906.
Ясная Поляна.
2
9 июня 1910.
Как только искусство перестает быть искусством всего народа и становится искусством небольшого класса богатых людей, оно перестает быть делом нужным и важным, а становится пустой забавою.
Лев Толстой.
<Червленная станица — сердце гребенских казаков. Она расположена по сю сторону Терека, против одного из самых больших, мирных, но беспокойных аулов Большой Чечни, находящегося на той стороне.>
Вся часть Терской линии, начиная от станицы Каргалиновской и до Николаевской — около 80 верст, носит на себе почти одинаковый характер и по местности и по населению <но в станице Червленной характер населения сохранился резче, чем в других>. Быстрые, неглубокие, мутные воды Терека, успокоившись немного от своего горного падения, но беспрестанно оплодотворяемые и усиливаемые горными потоками с Кочкалыковского хребта, текут вдоль гор от Николаевской станицы довольно прямо по подвижному песчаному ложу, изредка поворачивая небольшим коленом и быстро мча в своих волнах черные коряги на всем протяжении, изредка охватывая с двух сторон островок, покрытый грушами, тополями, чинаром, карагачом, переплетенным диким виноградником и повиликой, и постоянно нанося сероватый песок на правый низкий, заросший камышом правый берег и подмывая обрывистый, хотя и невысокий, левый берег, с его корнями столетних дубов, гниющими упавшими деревьями и ракитовым подростом. По правому берегу расположены мирные аулы.
Вдоль по левому берегу, в полуверсте от воды, которую занимают виноградники на расстоянии 10—7 и 20 верст, расположены станицы. В старину большая часть этих станиц была на самом берегу, но Терек каждый год подмывал левый берег и, отклоняясь к северу от гор, смыл их, и видны теперь еще во многих местах густо заросшие старые городища, сады, виноградники, но уже никто не живет там, и место опасное от абреков, только по песку видны оленьи, бирючьи и заячьи следы, которые полюбили эти места.153
154 Из станицы через станицу идет линия, дорога, прорубленная на пушечный выстрел, где лес, по которой расположены кордоны, домики с вышками, в которых всегда стоят казаки, между кордонами — бекеты (пикеты), тож на 4 колышках аршина на 3 от земли сделаны вышки, на которых тоже всегда видно казака в своей мохнатой шапке и лошадь его, которая в треноге ходит около, в густой траве.
Только узкая полоса плодородной лесистой земли сажен в 300, на которой и расположены станицы со своими садами, отделяет с левой стороны Терек от песчаных бурунов Ногайской степи — идущей далеко бесконечно на север, сливающей[ся] с Трухменской, Астраханской, Киргиз-Кайсацкой степью. Но между Чеченским Затеречьем и этой Ногайской степью, на плодородной, живописной, богатой растительностью полосе, живет это казачье гребенское воинственное, праздное, <но исполненное во всех проявлениях жизни поэзией чисто-русское> и староверческое население.
<Очень, очень давно предки их староверы бежали из России и поселились за Тереком между чеченцами на Гребне (теперь называемом Кочкалыковским хребтом), первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Там жили казаки, усвоив себе обычаи, образ жизни, характер населения горцев, перероднившись с ними даже так, что до сих пор тип восточный черкесский преобладает даже в лицах, хотя и не в сложении гребенцев, но с свойственной славянскому племени своеобразностью, удержав во всей прежней чистоте свой язык и веру.> <Предание, еще свежее до сих пор между казаками, говорит, что царь Иван Грозный приезжал на Терек, вызывал с Гребня стариков к своему лицу, дарил им землю по сю сторону реки, увещевал жить в дружбе с русскими и обещал не принуждать их ни к подданству, ни к перемене религии. Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, лени, грабежу и разгулу составляет главную черту их характера.> Закинутый народ християнский в уголок земли, окруженный полудикими магометанами, считает себя стоящим на высокой степени развития и удерживает обычаи и нравы старины с поразительным постоянством. Влияние России выражается только с невыгодной стороны — войсками, которые стоят и проходят там. Казак больше по влечению любит горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтоб защищать его станицу, и закурил его хату табаком. Влияние гражданского благоустройства как-то нескладно и невыгодно действует еще до сих пор на казачество. Грамотность почему-то прививает вдруг этому свежему народу все пороки полуобразования, уничтожает сразу всю прелесть и все истинные достоинства казачества, не принося никакой пользы. Несмотря на то, что казак смотрит на женщину, как магометанин, заставляет ее работать, удаляет от общих вопросов жизни, вообще смотрит на нее, как на орудие свое[го] материального154 155 благосостояния, женщина в казацком быту имеет огромное влияние. Впрочем, мне кажется, что восточное воззрение на женщину, состоящее в удалении от общественной жизни и в принуждении ее к работе, должно давать тем большую силу и влияние в домашнем быту. Казак или татарин, который при других боится сказать слово со своей женой ласково или праздно, не отдавая ей приказанья, чувствует невольно ее превосходство в домашнем быту. Всё хозяйство в ее руках, всё имущество есть плод ее труда, она умнее своего мужа, потому что трудолюбивее, она даже сильнее его. И действительно, характер и красота гребенской женщины замечательны. С самым чистым черкесским типом лица,[89] вы встречаете необыкновенно мощное, немного мясистое развитие тела русской женщины. Характер женщин грубо циничен, но искренен, пылок и энергичен чрезвычайно. <Вся жизнь казака проходит на кордонной службе или по праздникам в станице в пьянстве. Казак тонок, худ, часто мал ростом даже. Но казак понятлив, ловок, насмешлив, охотник и храбр, хотя и хвастун немножко.>
2
Я приехал жить в Червленную. Квартиру мне отвели у казачьего офицера. Встретил меня мужчина лет 30 с острой бородкой, в полинялом лиловом шелковом бешмете, синих узких портках и старенькой желтой папахе. Это был хозяин дома.
Давно я не писал тебе. <Я был в набеге и теперь неделю, к несчастью, вернулся здоров и цел и опять в ту же станицу. Не шутка то, что я говорю к несчастью.>[90] Я теперь, и именно нынешний вечер, так счастлив, как только может быть человек. Ты подсмеивался надо мной, когда я писал тебе про свою любовь к казачке, к дереву, к станице, ты говорил: Я сам часто это думал. Но всё не легче. Кто бы она ни была для меня, но она всё для меня. Может быть, точно, что я в ней люблю природу, люблю ее как олицетворение прекрасное природы, но я люблю ее, как нельзя любить. Может быть тоже, что одиночество делает это; да, мне необходимо одиночество, и в одиночестве я вполне сам чувствую себя хорошим и в те только минуты чувствую, что любовь к ней наполняет всю мою душу. Я был в походе, не видал ее два месяца, видел опасность, людей, людей всех сортов, людей, так занимавших меня прежде, и мне всё было тошно. Не то что грустно, некогда было: вечно выступления,155 156 толки об орденах, глинтвейны, выстрелы, вечно палатки, карты, но мне грустно было по моей грусти. За каждым впечатлением я чуял эту сладкую грусть и любил отдаваться ей. Всё для меня было не то и не то.
Теперь я вернулся, остался один, увидал ее и снова стал томительно счастлив. Наши отношения были те же, — с моей стороны страстная робость, мольба, с ее — спокойная гордость, равнодушие не презрительное, а давящее и чарующее. Самое ужасное и самое сладкое то, что, я чувствую, она никогда не поймет меня и не поймет не оттого, что она ниже меня. Напротив, она и не должна понимать меня. Она выше меня, она счастлива, она, как природа, спокойна, ровна, сама в себе, а я, исковерканное слабое существо, хотел, чтобы она поняла мои мученья. Нет, я хочу быть хоть на миг причастным ее силе и ровной радостной жизни, но не могу и думать подняться на ее высоты. А избави бог, чтобы она снизошла до меня, тогда ее не будет. Часто в моих нелепых мечтах я воображал ее моей любовницей, женой, в платье, шляпе, как казачку, жену нашего офицера. Это было бы ужасно, она умерла бы для меня, и я с отвращением отталкиваю эту мечту. Вот когда я думаю самому быть казаком Киркой, ходить босым по росе, красть табуны, заливаться песней, но мне не дано это. Я изломан, тогда еще хуже я чувствую свою слабость, безнадежность своего существования. Как мне жалки и смешны ваши письма и ваш взгляд на жизнь. Он погубит себя, женится на казачке, которая никогда не поймет его. Мгновенья счастья с этой женщиной, мгновенье жизни в ее жизни, и как прах разлетаются ваши взгляды и желанья счастья за меня и за себя.
Я стою всё у них на квартире и утро-вечер передо мной горы и эта величавая женщина с своим спокойным, сильным и счастливым видом.[91] И не для меня эта женщина. Хотя ты и глуп, как все те, кто не любит страстно, но ты поймешь меня. Мне надо высказать то, что со мной случилось. <Я нынче ужасно глубоко несчастлив.>
Возвышенная, идеальная любовь! Люблю я эти слова и мысль люблю. Испытывал я это натянутое, тоненькое, одностороннее, личное, уродливое чувство, я тоже думал, что любил так Анну Дмитриевну. Тогда я прикидывался, что люблю, любовался на свое чувство и всё делал я. Нет, теперь не я, не она, а через меня любит ее всё, вся природа, весь мир божий, любовь эту вдавливает весь мир в мою душу, я чувствую себя частью всего целого, любя ее, и люблю всем, всем существом моим. Она не знает, не чувствует меня, но я не несчастлив, я томлюсь, но блаженно и ни на что в мире не променяю этого состояния. Наши отношения те же, я вижу ее; притворно шутя, с улыбкой на губах и мукой в сердце каждый день говорю ей несколько слов,156 157 покупаю пряничков, когда у нее посиделки, посылаю ей платки через Петрова, иногда она принимает их, иногда нет. Особенно дорогое. Она иногда весело смотрит на меня, особенно при других, иногда робко, боясь и не понимая, иногда любопытно. <С дня моего приезда из похода я уже ничего не говорил ей.> <Лучшее время — вечер, когда я иду к ее отцу или к одной мамуке и сижу, будто пью чихирь, беседую о казачьих делах, рассказывая неверующим о России, а она, как коза, поджав ноги, сидит на печи, я вижу ее лицо и чувствую, что она слушает. Глаза горят иногда такой силой, что я не могу, замолкаю и смотрю. Тогда она спрячется. Я радуюсь всем существом, слушая ее сильные шаги, завидев ее синюю рубаху. Кирку я не встречал более на дворе, но о нем она не любит говорить, отец и мать тоже. Я раз-два начинал говорить про его дурное поведенье, она серьезно заступалась.> Вчера я сидел у них, она на печи грызла семя, я видел ее колено и стройную ногу. Старик хорунжий рассказывал мне свои хитрости. Мы пили с ним. <Накануне было известно, что в буруны переправилась шайка, партия абреков. Вошел казак, вытянулся и доложил, что объезд нашел след и что абреки окружены цепью. Хорунжий, как сотен[ный] нач[альник], долго мямлил, принял озабоченный вид, придумал хитрость и побежал за приказаньями, старуха заахала и побежала на улицу поговорить с соседками. — «Что, ты не боишься, Марьяна?»[92] — сказал я, проходя мимо> печи и останавливаясь. — «Чего мне бояться, я в степь не хожу». Она подобрала ногу от меня дальше. Ей было неловко со мной. <Это всегда дает мне сладкое чувство. Мне жалко, и я горд, и мне совестно. Мы молчали.> <«М[арьяна], — сказал я, сам не знаю как, — неужель ты никогда не сжалишься надо мной? Ведь я не знаю как люблю тебя; я женюсь, пойдешь за меня?» — Она спряталась в темный угол печи, я искал ее рукой. — «М[арьяна], приходи ко мне. Мы поговорим». — «Ну что брешешь!» — сказала она, схватив меня за руку, как будто чтоб оттолкнуть>, но она держала мою руку.[93] — «Разве господа на казачках женятся? Иди, вот мамука идет». Я слышал шаги матери. — «Да ты приди на минутку, — и я, вырвав руку, схватил ее. — Придешь?» — «Куда я приду?» — «Ну, так я приду. Завтра утром». Утром она бывала одна. — «Приходи, пожалуй, мне всё равно». Мать...[94] а, я соскочил с ступен...[95] чки. Это было, как...[96] щанье, я был счастлив...[97] <...дости проснулся раньше>.[98]
Я проснулся раньше обыкновенного. Еще солнце не всходило.157 158 На улице что[-то] шумели и ходили, я вышел. Казаки ехали верхами, и Кирка был тут. Он, хоть и не начальник, сдвинув шапку, весь красный, повелительно кричал товарищам. — «Куда?» — спросил я. — «Абреков ловить, засели в бурунах. Сейчас едем, народу мало». Я оседлал лошадь и поехал с ними. Кирка послал Иляса взять вина, и, выехав за станицу, казаки слезли с лошадей и выпили. Солнце начинало подниматься. В степи было сухо. На меня казаки не обращали никакого внимания. Выехал хорунжий. Я было подъехал к нему, но он был во всем величии и тоже третировал меня en dessous jambe.[99] Однако я добился-таки от него, в чем было дело. Верст за восемь в бурунах застали абреков, они засели в яму. Поставили кругом лошадей и кричали, что не отдадутся живые. Объезд остался там караулить их и дал знать в станицу, чтобы ехали на помощь. Я тебе описывал уже эту дикую, печальную степь; с испещренным следами песком, с завядшей, сухой травой, с камышами в лощинах; с ногайскими кочевьями далеко-далеко на горизонте; с редкими, чуть проторенными и заросшими дорожками, с мрачными печальными тонами. Солнце всегда заходит красно, ветер всегда ужасен, когда ветер. В этот день было грустно, мягко, тихо, туман. Воздух не шелохнулся, лошади ступали мягко, только и слышно было. Казаки ехали молча, изредка джигитуя. По всей степи верст восемь мы встретили живого только одну кибитку, которая двигалась на горизонте, и двух оборванных скуластых ногаек, которые собирали хворост. Хорунжий и Кирка, одни хорошо говорящие по-татарски, поговорили с ними. — «Ай-Айб», — что-то, жалобно размахивая руками, говорили они. Я не намерен был, разумеется, ни драться, ни чего, я только хотел видеть, но ожидание сильно волновало меня. Это имело другой характер от наших пехотных дел, все рассказы Епишки возобновлялись у меня в голове. Я любовался на казаков. Иляс что-то шептал и подмигивал, на лице и во всей фигуре Кирки была какая-то торжественность. Он спокойно вел своего кабардинца и, весь щурясь, вглядывался. — «Вон конный едет», — сказал он, подъезжая к нам. Я ничего не видел, но казаки различили несколько конных. Может, они! Мы ехали тем же ровным шагом, приближаясь к конным, так что я различил их. — «Нет, то наши, — сказал Кирка. — Машут, они стоят, один к нам едет». Скоро, действительно, к нам подъехал и указал рукой за песчаный бугор, где они сидели. Мы съехались с казаками объезда, два из них, сойдя с лошадей, лежали на бугре и стреляли. Пулька просвистела оттуда.
Хорунжий был бледен и путался. Кирка слез и пошел туда; осмотрев, я, согнувшись, пошел за ним. Только что мы подползли к стрелявшим казакам, две пули просвистели над нами. Кирка, смеясь, оглянулся на меня и пригнулся. — «Еще застрелют,158 159 ваше благородие», — сказал он. Но мне хотелось непременно посмотреть их. Из-за бугра я увидал шагах в двухстах шапки и лошади. И дымок оттуда. Они сидели под горой, в болотце. Это дикое, голое без [1 неразобр.] место было именно то, [1 неразобр.] чувство, что ознаменовалось [?] это место. Кирка вернулся, и я за ним. — «Надо арбу взять с сеном, — сказал он, — а то так дурно перебьют». Хорунжий слушал его. Воз сена был привезен, и казаки на себе, закрываясь им, стали выдвигать его. Я въехал на гору, откуда мне всё было видно. В лощине завиднелись дымки и зашлепали по возу. Казаки двигали. Чеченцы — их было девять — сидели рядом, колено с коленом, и запели песню (сначала они ругались). Вдруг казаки бросились с гиком. К[ирка] был впереди всех. Несколько выстрелов, крик, стон, и кровь, мне показалось. Какой-то ужас застлал мне глаза. Всё кончилось, я подъехал. Кирка, бледный, как платок, держал за руки чеченца раненого и кричал: — «Не бей, живого возьму». Он крутил ему руки. Чеченец вырвался и выстрелил из пистолета. Кирка упал в крови. Эти чеченцы рыжие, к[оторые] минуты тому назад были чужие, неприступные, лежали тут убитые и раненые. Один был жив. У каждого было свое выражение. Все были — люди особенные. Казаки, запыхавшись, растаскивали. Кирку понесли, и я уехал. Он всё бранился по-татарски. — «Повесят дьявола, жаль, что от моей руки ушел», потом он замолк от слабости.
Вечером мне сказали, что Кирка при смерти — но татарин из-за реки травами взялся лечить. Тела стаскали к станичному правленью, и бабы и мальчишки толпились смотреть на них. На другое утро уже Марьяна ходила из дома в клеть, убираясь. Мать ушла на виноград. Отец был в правленьи. Я пошел к ней. Она была в хате и сидела спиной. Я думал, что она стыдилась.
«М[арьяна], — сказал я, — а, М[арьяна], что, можно войти к тебе?» Вдруг она обернулась, на глазах были слезы чуть заметно, на лице была красивая глубокая печаль, но не contorsion.[100] Слезы вышли с трудом. Она посмотрела молча. Прелестно-величаво. Я повторил что-то. — «Оставь», и слезы полились. — «О чем ты? Что?» — «Что? — отвечала она, — казаков перебили», — «Кирку?» — сказал я. — «Уйди, что тебе! Никогда ничего тебе не будет от меня. Уйди, постылой». И она сама встала и ушла. <Она два раза ходила к Кирке. Я тоже ходил к нему. К нему приводили уставщика, у него жар. Татарин, с мудрым лицом, с засученными рукавами, копает какие-то травы и говорит, что он выздоровеет. Никто не удивляется, что М[арьяна] стоит у ворот и плачет.>
[Далее, под чертой, набросан план следующей части романа:]
<Прошло пять недель. К[ирка] выздоравливает. Татарин сдержал слово. Старуха мать уговаривала его жениться и бросить мирскую жизнь, он согласился и женился.
Худой, бледный, насилу ходит.
Епишка рассказывает, как его уговаривали, и балалайку он не отдал.
Переходи ко мне на двор, как уйдут казаки.>
Проводы.
Кирка повеселел — он уже женат. Небрежно.
Письмо.
Она ходит к матери. Я влюблен <без памяти> еще больше, она кокетничает, чтобы исправить дело Кирки. Я думал, что нашел правду, нет, красота пришла и сломала всё. Я на всё готов. Ерошка говорит, что теперь, что я мол [?] говорил, что ты дурочка. Я поймал ее за станицей и ходил к ней. Что будет, я не знаю; но я жить не могу без нее.[101]
[Чт]о значит это удивительное явление самоубийства?
[Ж]ивотное, то существо, вся деятельность которого [в][102] сохранении и усилении своей жизни, убивает само себя. Люди, не признающие в человеке никакой другой основы жизни, кроме животной, произносят такие удивительные, бессмысленные слова: человек-животное убил сам себя. Ведь если основа жизни человека только животная, то сказать: человек убил сам себя, всё равно что сказать: стакан сам разбил себя. Но мы видим, как люди убивают сами себя, сами знаем про себя, что каждый из нас может убить сам себя, и нисколько не удивляемся этому.[103] Мы знаем, что это возможно, потому что ни на мгновенье не перестаем чувствовать, что жизнь (истинная жизнь наша) всегда в нашей власти, и мы не столько знаем это мысленно, но опытом знаем это, потому что во всё временное продолжение нашей жизни только и делаем, что убиваем и воскрешаем себя. Убийство себя из пистолета есть только[104] один из случаев самоубийства, при котором смерть животного совпадает с умиранием разумного сознания. И в этом отношении смерти на войне, в драке, на дуэли ничем не отличаются от самоубийства. Самоубийство не есть убиванье своего животного — убивание своего животного так же часто совпадает с самоубийством, как и с проявлением высшей степени жизни;[105] самоубийство есть[106] ложь заблуждения. И[оан.] 8, 44. Ваш отец дьявол, — сказал. Иисус иудеям, утверждавшим, что они семя Авраама и никогда не161 162 были рабами..............[107] когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи.
Эта самоубийственная ложь есть признание своей разумной жизни жизнью животной.
Ложь и заблуждение в том, что человек, признав своей жизнью жизнь животного, начавшуюся с рождением и имеющую кончиться телесной смертью, не только не видит проявления своей истинной жизни, вовсе несовпадающего с рождением, а обнаруживающегося гораздо после, но это-то зарождение своей истинной жизни принимает за нарушение своей жизни.
Solsbury на что[-то] не согласился, Клив[ленд] написал послание, и случилось всё, что вы знаете, и явилась возможность войны, <такая очевидная, что владетели денег испугались> такая вероятность ее, что[108] на биржах городов обоих государств потеряны миллиарды, и принц, Гладстон, литераторы, эпископы написали послания, и войны на этот раз как будто не будет.
Два гладиатора, воспитанные с детства на том, чтобы насмерть драться за победу, сошлись, смерили друг друга глазами и готовы были начать... но их развели, и все успокоились. И я понимаю, что успокоились те, которые воспитывали гладиаторов и содержат их: они знают, что теперь эта борьба не нужна и отложили ее до другого раза. И они поступили разумно и благоразумно. Но не так поступают те, которые с точки зрения человечности, христианства участвовали в остановке этой борьбы, как это делали частные люди — литераторы, духовные лица, как это бы сделал я, если бы исполнил ваше желание и подал свой голос. Все честные люди, мы уговариваем эти два народа остановиться и не драться теперь, еще особенно потому, что эти два, говорящие на одном языке, родственные народа поступили бы нелепо, и те, которые писали, уговаривая стороны, делали — да простят они меня — сметную глупость. Ведь как гладиаторы воспитаны для драки, и если они разведены, то только на время, и завтра, послезавтра будут драться, может быть, еще хуже, чем бы подрались нынче. Все условия для того, чтобы они дрались, остались те же. То же и с народами Америки и Англии. Надо иметь слишком мало perspicacité,[109] чтобы не видеть, что всё то, что ведет к войне, всегда готово — и не одна Венецуэла, а тысячи других причин могут произвести то же. Причина одна, известная: патриотизм. Люди воспитаны в том,163 164 что для англичан радостно, что Англия богаче, сильнее, для американцев то же относительно Америки. И пока это будет, будет война.
Мне случалось говорить про патриотизм, указывая на его несовместимость с христианством. И всегда я встречал один ответ. Патриотизм дурной — да, но есть хороший. В чем же хороший, никто не сказал. Как будто патриотизм так же, как и эгоизм, может быть хороший и согласный с человеч[ностью] и христианством. Положим, нынче не будет войны и разведут бойцов, но разве не останутся те же войска, те же профессора, восхваляющие славу отечества, те же газеты. Прочтите газеты русские, английские, немецкие, разве это не постоянное натравливание одних на других. Если и встречается увещание к миру и дружбе, то только для того, чтобы быть сильнее против общего врага. При таком складе жизни не может быть мира. Латентная, скрытая война не перестает и не может не разразиться. Для того, чтобы не было войны, нужно не уговаривать English speaking nations[110] быть в дружбе, а нужно уничтожить патриотизм, а чтобы уничтожить патриотизм, надо прежде всего уничтожить фарисейство. Если бы люди говорили: я люблю только себя, свою семью или Англию и желаю погибели всего, только бы благоденствовали я и Англия, и еще бы то же говорили американцы, тогда бы можно было уничтожить зло войны, оно видно бы было, а теперь это скрытая болезнь, и лицемеры старательно скрывают ее. Скажите людям, что война дурно, они засмеются: кто же этого не знает? Скажите, что патриотизм дурно: о да, завоевательный патриотизм дурно. Но какой же хороший? Да вот тот, какого мы держимся. Как будто может быть какой-нибудь патриотизм, если не завоевательный, то удержательный. И вот пока это будет, пока зло будут выдавать за добро, будет война нынче, завтра и нельзя будет остановить ее. Для того, чтобы не было войны, нужно прежде всего, чтобы всякий патриотизм был признан злом, постыдным делом, несовместимым с истинным просвещением и христианством. Только тогда возможно будет бороться с ним и воспитывать людей не в уважении к нему, не в желании славы, силы, богатства России, Англии, Америке, а в желании блага людям, в желании осуществления царства божия на земле. Не будет войны не тогда, когда мы будем говорить туманные фразы о каком-то безвредном и нравственном патриотизме, а когда будем понимать и так воспитаем молодое поколение, что стыдно будет желать блага своему народу предпочтительно перед другим, что как теперь мы считаем, что неприлично столкнуть с тротуара идущего человека, неприлично отнять у человека нужную ему вещь, а прилично уступить дорогу, дать то, что нужно, другому, так же мы будем считать неприличным желать англичанину Англии или американцу164 165 Америки больше Венецуэлы, и как теперь мы рады случаю лишить себя и услужить другому, так мы будем рады в ущерб своей народности услужить другой.
<Ослепление, в котором в наше время находятся народы, подобно тому, в котором бы находился человек, с усилиями бежавший к безопасному месту отдыха и не останавливающемуся у своей цели и бегущему дальше, представляется мне до такой степени неестественно, что, кажется, одного маленького напоминания достаточно для того, чтобы они прозрели и сбросили, наконец, с себя тот гнет предания зверства, под которым они страдают, и потому я, полагая, что голос всякого неослепленного человека может иметь значение, охотно исполняю ваше желание и прошу вас напечатать это письмо, где вы найдете нужным.>
<Причина военных опасностей нашего мира так очевидна и затмение, вследствие которого люди нашего времени, отыскивая средства избавления себя от войны, не видят того, что они сами производят ее, так странно, что «людям, видящим эту причину», нельзя не желать вывести людей из этого странного ослепления, и потому я охотно исполняю ваше желание и пишу письмо, которое прошу предать публичности, не переставая надеяться, что люди увидят же, наконец, то, что они сами делают то зло, от которого страдают.>
<И что такое положение вечной войны будет продолжаться между этими людьми до тех пор, пока их миросозерцание не изменится, пока они будут считать, что увеличить свое могущество есть благо, желать такого увеличения и содействовать ему есть достоинство и добродетель.>
<Так это было бы, если бы признали патриотизм тем, что он есть: дурным, низким чувством. А мы не можем не признать этого, если мы только на минуту оставим свой задор и спокойно и просто подумаем о том, что такое патриотизм и что мы проповедуем и прививаем молодым поколениям под этим именем. А как скоро мы признаем это, то уничтожится то ужасающее зло милитаризма, от которого мы все страдаем и от которого мы ищем спасения везде, но только не там, где оно находится.>
<Кто не слыхал тех наивных детских ответов на вопрос, что они хотят из двух: волчок или куклу, — ехать кататься или165 166 оставаться и играть дома. То, очень сильно желая и того и другого, они обыкновенно отвечают: и волчок и куклу, и кататься и дома играть.
И вот когда такие два разбойничьи соединения сталкиваются и показывают друг другу зубы и потом на время, по каким-нибудь опять-таки эгоистичным причинам расходятся не подравшись, наивные люди очень радуются и воображают, что они избавились от бедствий и ужасов войны. Но ведь при таком положении отношения государств между собой люди не могут никогда избавиться от бедствий войны.
Война латентная, скрытая не переставала и не перестает ни на минуту между всеми государствами, и при всяком глупом слове глупого человека, занимающего положения царя, министра, президента, может всякую минуту проявиться в сжатой форме, не переставая тлеющий огонь может вспыхнуть. Но вспыхнувший огонь ничуть не хуже тлеющего. Тлеющий огонь, если не потушить его, неизбежно опять вспыхнет. Если мы не хотим пожара, надо тушить огонь, уничтожить причину его, а не разбрасывать огонь, как это делают до сих пор. Положим, нынче не будет войны и разведут уже смеривших друг друга глазами и засучивающих рукава бойцов, но разве не останутся те же войска, те же профессора, восхваляющие славу отечества, те же газеты.
Прочтите газету какого бы то ни было времени и какого бы то ни было народа, и в каждой вы наверное найдете рассуждения о том, как желательно увеличить могущество и благосостояние своего народа и как такое и такое-то государство мешает этому. Стоит почитать несколько времени газеты одного и того же народа, и невольно заражаешься политическими интересами, проповедуемыми газетой, радуешься увеличению богатства, границ своего государства и начинаешь обвинять и ненавидеть тех, которые ставят пределы этому увеличению. Разве это не постоянное натравливанье одних на других. Если и встречается увещанье к миру и дружбе, то только для того, чтобы быть сильнее против какого-либо другого врага.
<Правда, больше становится людей, ненавидящих войну, общественное мнение начинает не так уж одобрять войну, как прежде, но если причины, производящие войну, останутся те же, при первом сильном столкновении голоса эти будут заглушены, и война будет.>
<Как бы ни старались люди запутать словами сущность дела: патриотизм есть и не может быть не что иное, как предпочтение своей страны, своего народа, своего государства другим странам, народам и государствам.>
<Помню, как раз в компании пьющих студентов один из них, не пьющий, стал доказывать им неприличность их занятия и как на это один из пьющих встал и, подняв бокал, провозгласил тост за здоровье воздерживающихся, и как все захохотали и продолжали пить. Всем так хотелось продолжать попойку, что это самое нелогическое возражение было принято за убедительнейшее доказательство справедливости того, что надо было продолжать делать то, что им хотелось. И веселая попойка продолжалась.>
<Честный ответ на этот вопрос должен иметь огромные последствия. Если бы случилось то, чего я не допускаю (со всех сторон обдумав этот вопрос и прочитав всё, что могло помочь его решению), чтобы было выяснено то, что патриотизм какой-то особенный (как стараются показать это его защитники) может быть благодетелен, то будет по крайней мере определено, какой патриотизм хороший и какой дурной; если же, как это и должно быть, выяснится, что хорошего патриотизма, как и хорошего эгоизма, быть не может, а что всякий патриотизм есть дурное чувство, которое не только не должно быть восхваляемо и не допускаемо, но должно быть старательно искореняемо, тогда должны измениться и все наших взрослых людей отношения к явлениям жизни и главное измениться воспитание, даваемое подрастающим поколениям. Если бы было ясно сознано то, что действительно есть, что патриотизм есть злое, губительное чувство, пережиток языческих времен, которому не только не следует предаваться, как не следует предаваться другим остаткам варварства, а всеми силами бороться с ним. Если бы это было разъяснено, то было бы совсем другое, если бы люди понимали, что патриотическое чувство дурное, как русские, так и англичане, без всяких расчетов на увеличение России или Англии в ущерб Турции, помогли бы армянам и избавили бы их от страданий.
В венецуэльском вопросе, например, если бы было ясно, что патриотическое чувство дурное, всякий англичанин и правительство не только не настаивало бы на известных границах, не грозило бы войной, а спросило бы у народа, живущего>[112]
<И потому еще раз умоляю всех добрых и честных людей, держащихся патриотизма и проповедующих патриотизм, серьезно ответить на этот вопрос. Ответ на этот вопрос имеет огромную важность. Если бы случилось, чего я не могу допустить, что, несмотря на то, что я, со всех сторон внимательно обсуживая этот вопрос, просмотрел законность и благодетельность патриотизма в наше время, и будет найдено, что патриотизм бывает полезный, такой (как это говорят некоторые), который содействует каждому народу, сложившемуся в отдельную совокупность, выразить свойственные каждому народу типические черты, проявление которых нужно для прогресса и блага человечества, то последствия такого определения патриотизма будут те, что мы, члены больших государств, не только перестанем желать присоединять к себе новые народности и государства, а будем радоваться, когда покоренные народы будут от нас освобождаться, и будем содействовать этому, и так будем воспитывать молодые поколения; русские будут содействовать освобождению Польши, Финляндии, Остзейского края, Армении; англичане — Ирландии, Австралии, Индии и т. п., и так будем воспитывать свои молодые поколения. Если же ответ на вопрос о том, в чем состоит в наше время законность, благодетельность патриотизма, будет состоять в признании его всегдашней незаконности и неблагодетельности, как это и должно быть, то наши отношения к другим государствам и народам еще больше изменятся. Если мы искренно признаем, что патриотизм дурно, то мы не только не будем огорчаться тем, что не мы присоединили к себе Армению, Константинополь, Венецуэлу, Трансвааль, но будем искренно радоваться всякому уменьшению могущества своего государства, тому, что от нас отошла Польша, Ирландия, Чехия, что мы перестали участвовать в грехе насилия. Если бы мы признали патриотизм дурным чувством, таким, каким мы признали эгоизм, мы бы стыдились всякого проявления его.>
** САМЫЙ ДЕШЕВЫЙ ТОВАР
За несколько дней перед праздником ко мне зашел близкий мне человек — крестьянин, служащий весовщиком на товарной станции Казанской ж. д. Несмотря на то, что он, нуждающийся человек, как все наши рядовые крестьяне, получает здесь 25 р. в месяц и послал в продолжение года на подати и нужды около 100 р., он сказал мне, что не хочет больше служить и уходит. Ему [не] тяжела работа в продолжение 12 часов на морозе (дома, особенно летом, работа много тяжелее), но ему скучно, во-первых, однообразие работы, во-вторых, многие совершающиеся на глазах обычные нехорошие дела, главное же ему тяжело иметь дело с тем замученным народом — грузовщиками, с которыми ему приходится иметь дело. Он рассказал мне, что эти грузовщики работают с отдыхом по часу для обеда и ужина 36 ЧАСОВ сряду. Несмотря на полное мое доверие к правдивости и серьезности моего приятеля, я был совершенно уверен, что он или ошибается, или преувеличивает, или я чего-нибудь не понимаю.
— Да не может быть. Как 36 часов? — спрашивал я.
— Так и работают, — отвечал он мне: — день и ночь и опять день.
— Да отдыхают же.
— Нет, без отдыха.
— Да зачем же это?
— Такой уговор. Если кто не хочет — ступай с богом, другие найдутся.
Рассказ моего приятеля был так обстоятелен, так подробно рассказал он мне все условия, при которых происходит эта работа, что нельзя было не верить, но я все-таки не мог верить. Всякий раз, когда я рассказывал про это, никто точно так же не верил. По рассказу моего приятеля выходило так, что на Казанской товарной станции работают на таких условиях 250 человек. Все они разделены на партии, в каждой партии 5 человек.169 170 Живут все по квартирам, приходят поутру, работают день и ночь на выгрузке и тотчас на следующий день поступают на нагрузку и работают еще день, так что в двое суток они спят одну ночь. Работа их состоит в том, чтобы сваливать и перетаскивать тюки по 7, 8, 10, 12 пудов. Двое наваливают на спины троим, и эти трое носят. Вырабатывают они, на своих харчах, менее рубля в сутки. — Работают постоянно без праздников.
Всё это казалось мне так невероятно, что я, несмотря на всё мое доверие к моему приятелю, решил своими глазами увидать это.
На второй день праздников я приехал на Казанскую товарную станцию. Перпендикулярно к улице, всей занятой лавками, идут параллельно, кажется, 8 платформ, очень длинные, я думаю, шагов 500 каждая. В промежутки между платформами въезжают ломовые, поднимая или привозя товар. Въезжают в эти промежутки в ворота. Последняя платформа нагружает[ся], и на ней работает мой приятель. Я вошел в ворота: с левой стороны на расстоянии шагов 100 друг от друга весы по №№ от 1-го до 12-го. Около первых весов извозчики и рабочие сваливают шестипудовые тюки с обоями. У других весов другой товар, и так у всех. У весов моего знакомого в эту минуту не было нагрузки, он окликнул меня, и я подошел к будке его весов.
— Приехал сам посмотреть про то, что ты мне рассказывал. Кому я ни говорил, никто не верит.
— Никита! — сказал, не отвечая мне, Агеев, обращаясь к высокому красивому человеку в оборванной поддевке, который вышел из будки. — Когда вы поступили на работу?
— Вчерась поутру.
— А ночь где были?
— Известно, на выгрузке.
— Ночью работали?
— Ночью.
— А нынче когда сюда поступили?
— В 7 часов утра.
(Я приехал на товарную станцию в 4 часа пополудни.)
— Ну, а вечером?
— Вечером спать, — сказал, слабо улыбнувшись, рабочий.
Подошло еще несколько рабочих — вся партия из пяти человек. Я расспросил еще. И не могло быть никакого сомнения, всё было так, как рассказал мне Агеев.
Рабочие все были без шуб, несмотря на то, что было около 20° мороза. Они так постоянно работают, что греются усилиями и движением. Рабочие были все молодые люди в самой силе — один только был постарше — вероятно, лет за сорок. У всех лица были худые, рабочие, но не отличающиеся от обыкновенных рабочих лиц. Одно отличие только бросалось в глаза — это было выражение взгляда. Глаза были усталые, сонные. Тот красивый рабочий, с которым я с первым стал говорить,170 171 особенно поразил меня этой особенностью взгляда. Могли бы подумать, что он был выпивши, если бы не такая спокойная речь. Полагая, что такое страшное напряжение труда в продолжение 36 часов можно поддерживать только вином, я спросил его: не выпил ли он нынче?
— Я не пью, — сказал он, как всегда, если не пьют, отвечают на этот вопрос и быстро и с некоторым удовольствием.
— Не пьет и не курит, — подтвердил мне Агеев.
Я выразил удивление.
— Другие пьют понемногу — сюда приносят. Всё крепости прибавит, — сказал более пожилой работник. Он и нынче выпил, но это было совершенно незаметно. Из расспросов моих оказалось, что все они деревенские, большей частью земляки — тульские, есть орловские, воронежские. Живут они некоторые с семьями, большая же часть отсылают заработанное домой. Харчатся все порознь у хозяев. Харчи обходятся по 10 р. в месяц. Едят мясо всегда, постов не соблюдают. Вырабатывают рублей по 30 в месяц. Многие не выдерживают этой работы и уходят. На вопрос мой: зачем они работают такую каторжную работу? — отвечали, улыбаясь:
— А что же доделаешь?
— Да зачем в три упряжки подряд? Разве нельзя бы было так, чтобы работать посменно?
— Видно, нельзя. Куда же денешься? А не хочешь — ступай. Не то что... а опоздаешь на час, и то сейчас ярлык, и ступай.
Я видел людей, которые работали 36 часов, и все-таки не верил, потому что не видел их в работе — это на нагрузке, в эту минуту не было работы — и, чтобы осязательно убедиться, пошел с Агеевым на платформу, где выгружали. Мы пошли в другие и третьи ворота мимо целых улиц всякого рода туш, снятых с платформ и поднимаемых извозчиками, и подошли к рабочим, которые перекатывали на себе вагоны с одного места на другое — туда, где свободная платформа.
Работают вообще грузчики сдельно по 1 рублю с 1000 пудов, но работу такую, как очистка платформы, они обязаны делать бесплатно. Я разговорился с этими рабочими; все подтверждали то же. Эти работали с утра, но будут тут же работать ночь и пойдут еще на нагрузку завтра утром на целый день. Отдых дается только один час на обед и столько же на ужин, но и то не в определенное время, а как придется, по надобности. Так, например, в этот день рабочие, накатывавшие вагоны, только что пообедали, а было 5 часов.
— А ужинать когда? — спросил я.
— А когда отпустят, другой раз и до 10 часов.
На этих платформах несколько рабочих собралось около меня, и, видя, что я интересуюсь их положением, они рассказали мне то, что, очевидно, было им особенно неприятно и что, им казалось,171 172 легко может быть поправлено, а именно их ночное помещение. Оказывалось, что между концами дневной упряжки и началом ночной иногда выпадало время, часа полтора, когда можно было отогреться и соснуть в теплой горнице. Но горница эта была так тесна, что 100 человек, которые собирались там, не могли помещаться иначе, как половина под нарами. Я пошел посмотреть это помещение. Это 10-аршинная изба с печкой и местом для топки ее, занимающая часть пространства, так что на нарах едва ли есть место для 40 человек. О том же, сколько есть воздуха для дыханья, и говорить нечего. Вероятно, пребывание тут измученных работой людей особенно тяжело отзывается, потому что все с каким-то ужасом и озлоблением говорили про это помещение. Посмотрев несколько еще партий на их ужасной работе и взяв у одного из них печатные листки его книжки, я поехал домой, уверившись тому, что правда то, чему нельзя и не должно верить; правда то, что положение русского крестьянина таково, что ему нужно продавать свою жизнь за те копейки и рубли, которые ему необходимы, чтобы удержать для своих детей корову, которую угрожают увесть от него за подати, и что есть люди, которые берут эту жизнь человеческую и пользуются ею для того, чтобы насытить свои зверские, извращенные аппетиты роскоши, люди, спокойна сосущие лучшую кровь народа для того, чтобы покупать шелки, бархаты и бриллианты своим женам или любовницам.
Железная дорога берет за выгрузку вагона в 600 пудов 3 рубля, платя за выгрузку 60 копеек этим рабочим, которые отдают на это свои жизни и живут на 20, 30, 40 лет меньше, чем они должны бы жить. Позволит ли какой-нибудь разумный человек морить лошадь 36 часов, наверное губя ее, позволил ли бы рабовладелец своим рабам губить свою нужную ему жизнь? Беда в том, что жизнь эта никому не нужна, кроме ему самому, его матери, жене, детям. А они все такие же рабы; так же загнаны в то безличное рабство, которое в тысячу раз хуже самого жестокого личного.
И пусть не возмущаются этим известием наши либеральные газеты и либеральные господа, живущие господской жизнью. Ведь они, мы все не переставая делаем то же. Не говоря уже о тех золотарях, рабочих на сахарных, зеркальных, карточных, спичечных, табачных фабриках, производством которых мы пользуемся и для которых нужна погибель жизней человеческих, только стоит нам оглянуться хорошенько на нашу жизнь, чтобы увидать золотарей, лакеев, кучеров, дворников, банщиков, почтальонов, которые прямо для нас губят свою жизнь, кровь которых мы сосем прямо непосредственно. Мы довольны тем и успокоивали свою совесть, что нет рабов. Да это ужасно, что нет определенных рабов у определенных господ. Разве не в тысячу раз ужаснее это рабство безличное, при котором мы безжалостно губим жизни человеческие, не только не чувствуя172 173 своей ответственности, но и чувствуя себя не в силах прекратить эту ужасную погибель человеческих жизней?
Так что же делать?
Ответ простой. Прежде всего сознать то, что мы — рабовладельцы и что быть рабовладельцами неопределенными неопределенных рабочих — хотелось сказать — так же дурно, как было быть рабовладельцем крепостных, но это было бы неправда — гораздо хуже и потому, что это зло скрытое, в котором люди не каются, и потому, что бедственность, до которой это неопределенное рабство доводит людей, во много раз больше той, до которой доводило личное рабство. Прежде всего сознать свою вину, как ее сознавали в мое молодое время в 40, 50-х годах рабовладельцы, и искать выхода из него: посредством и освобождения рабов и устранения себя от участия в рабовладельчестве.
Я считаю только это последнее действительным. Стоит только людям стараться как можно меньше пользоваться трудами других людей и в виде предметов производства и прямой прислуги, и само собой распутается и самое положение рабства.
Единение отдельных существ есть закон — процесс жизни. Если он не совершается сознательно, он совершается бессознательно — синдикаты, стачки, пресса. Следовать закону сознательно — счастье; быть вынужденным следовать ему против воли — несчастье.
————————————————————————————————————
Что-то очень важное думал и забыл.
————————————————————————————————————
27 фев[раля]. Человек неисправимый эгоист — нельзя не думать, помнить, заботиться о себе. Одно средство: сделать заботу о себе полезной другим. Средство это совершенствование для бога.[113]
————————————————————————————————————
Замечаю, что нек[оторые] вещи помню из тучи забытых. Отчего? Нынче вспомнил свой вчерашний разговор с Щ, и подробности — мес[то], где я был. Отчего это выделилось? Оттого, что, говоря про это, именно про Горького, про незаслуженную славу, я спросил себя, хорошо ли я делаю? т. е. вызвал сознание.
Вывод: Мы помним то, когда при действии возникает вопрос, хорошо ли я делаю?
————————————————————————————————————
Видел во сне: меня спрашивают: как мы узнаем чужую жизнь?Я говорю: мы узнаем тем духовным существом, которое составляет нашу жизнь, и узнаем не только себе подобных, но самого себя.
————————————————————————————————————
Помнится то, когда сознаешь свое бож[еское].179
180 [Март.] Главные изменения в нашей душе: воспоминания, грусть, озлобление...
Различие социал[изма] и анархии.[114]
————————————————————————————————————
Мережк[овский] ненавист[ник].
————————————————————————————————————
От любви — зависть.
————————————————————————————————————
Окошечки, в к[оторые] смотришь на бога.[115]
————————————————————————————————————
Эволюция во врем[ени] — атомы, эфир.[116]
————————————————————————————————————
Ищи милосердия, тогда будет justice.[117]
————————————————————————————————————
<Сознание-окошечки. >
————————————————————————————————————
Жизнь старик[а] больше.[118]
————————————————————————————————————
Книга произведение типографии, симфония произведение оркестра.[119]
————————————————————————————————————
[Апрель.] Цивилизованный и дикий равны. Человечество идет вперед только в любви, а от технич[еского] усовершенствования прогресса нет и не может быть. <Как поверхно[стная] вода.>[120]
————————————————————————————————————
Руководство историческое. В частной жизни?[121]
————————————————————————————————————
Старику несвойственно следить за улучшением.[122]
————————————————————————————————————
Рукавицы, марганц[евый] ка[ли].
————————————————————————————————————
Жизнь есть только сознание. То, что физиологи считают жизнью, есть только предположение о сознании. Сознание может быть высшее и низшее.[123]180
181 Когда говорят: факты, то говорят только то, что говорит человек: вертится солнце, горит свеча и т. п.[124]
————————————————————————————————————
Расширяется до возможных пределов, потом разрывается.[125]
————————————————————————————————————
[Май.] Мы не узна[ем] организмов слишком малых и слишком больших.[126]
————————————————————————————————————
Как молод[ым] свойственно и радостно рас[ти], так стар[ым] свойственно и радостно уничтожать пределы.[127]
————————————————————————————————————
Игра — важное дело. От этого торжественность варений мира — царск[ие] выходы. А то ничего не останется.[128]
————————————————————————————————————
Неизвестно, что лучше: Ник[олай] Пав[лович] или отпропагандированные рабочие.[129]
————————————————————————————————————
Времени нет. Это только ограниченные пределы растут и разрушаются для всех одинаково. Мудрость только в том, чтобы жить в неизменном, в духовном. В этом благо.[130]
————————————————————————————————————
Происхождение организмов от клеточки есть <пространст[венное]> временное, нереальное объяснение, как эфир, атом, пространство — нереальные объяснения.[131]
————————————————————————————————————
Пора понять, что дело не в том, в чьих руках власть, а в самой власти. Лудов[ик] XVI, Комитет Salut public, директория, Наполеон, Лудов[ик] XVIII. Люди научатся [?] только, когда перестанут бороться.
————————————————————————————————————
Если вы точно хотите служить народу, не пишите прокламаций, не ходите[132] к фабричным, не устраивайте стачки, не пишите из-за границы статейки, а определите свое мировоззрение и боритесь с обманом и проповедуйте истину.181
182 Правда, это труднее, чем прочесть хоть не Маркса, а о Марксе, и Энгель[са] или [?] речи Бебеля. Надо прежде много и упорно над собой поработать.
Это трудно, но зато и плодотворно.
————————————————————————————————————
Феминизм ложен, п[отому] ч[то] женщины отличаются от мужчин, и потому их совершенствование должно быть иное.[133]————————————————————————————————————
Для того, чтобы существо б[ыло] отделено от другого, нужно, чтобы оно не могло слиться с ним, а это возможно только при непроницаем[ости] тел в пространстве.[134]
————————————————————————————————————
Судьба от человека или человек от судьбы?
Чем больше живешь для души, тем меньше судьбы, и наоборот.[135]
————————————————————————————————————
Трудно. Главное, трудно п[отому], ч[то] нельзя сделать этого нарочно, что надо привести себя к такому состоянию, в к[отором] не можешь не сделать.
————————————————————————————————————
Рёскин сказал, что нужно соблюдать красоту. А то мы, как бабы: когда есть говядина и водка, то надо доесть и допить всё, хотя бы и во вред себе. Так и мы. Если есть техническое усовершенствование, хотя оно и портит жизнь, надо пользоваться им.[136]
————————————————————————————————————
Ненаучность науки.[137]
————————————————————————————————————
Они правы и в том, что только созн[ание] уничтожит власть, и потому они стоят впереди всех социальных учений и занимают то место, к[оторое] десять лет тому назад занимали социалисты, но, к сожалению, держась матерьялист[ического] мировоззрения, 1 мая они не могут найти достаточных мотивов для того, чтобы <честные> люди могли бороться с властью. Одни хотят основать борьбу на сознании общ[ественного] блага (Годвин), другие — справедливости (Прудон), третьи — прогресса и личного интереса.182 183 Но все эти мотивы недостаточны для борьбы. Кроме того всего, они не имеют никакого права предполагать, что, устран[ив] власть, люди с матер[иалистическим] мировоззр[ением] сложатся в формы лучшие, чем теперешние.
————————————————————————————————————
Долго, но что же делать. Скоро — будет только подобие, как и делает государство.
Нехорошо и то, что обман[ывают], и то, что развращают.
————————————————————————————————————
Создание жиз[ни], но когда начинает[ся] ж[изнь] [?][138]
————————————————————————————————————
Аналогия с сном: проснуться с страданием или нет.[139]
————————————————————————————————————
Обман времени во сне.[140]
————————————————————————————————————
Не время наполняется событиями, а смена событий дает понятие времени.[141]
————————————————————————————————————
Множество дает понятие времени и движения.[142]
————————————————————————————————————
Не то христианство формальное, кот[орое] требует, не изменяя жизни, только исполнения внешних обрядов, и не то сентиментальное христианство, к[оторое] довольствуется, не отрицая сущест[вующего] порядка, верой и проповедью искупления, а то единое истинное христианство, к[оторое] становится руководством всех поступков жизни и неизбежным условием своего исповедания ставит не только неучастие в делах правительства, но неповиновение требованиям их, так как все требования правительств, начиная от судов и податей и до полиции и войска, противны христ[ианскому] учению.
————————————————————————————————————
А если это так, то очевидно, что не на установление новых форм должна быть направлена деятельность людей, а на внутреннее изменение их мировоззрений и свойств. — Причем, не надо думать, что можно одновременно усовершенствовать и формы жизни и свойства людей. Формы жизни вытекают из свойств и183 184 мировоззрений людей. Мировоззрения не изменяются, вследствие измен[ения] форм. Изменять формы, надеясь этим изменить свойства людей, всё равно что.....
Естественно, что люди думают, что изменение форм изменит свойства людей, п[отому] ч[то] изменять свойства людей трудно и незаметно, изменять же формы легко и дает славу. Но думать так — ужасное, зловредное заблуждение <, сделавшее и продолжающее делать величайшее зло людям,> более всего другого задерживающее приближение человечества к тому идеалу, кот[орый] уже выяснил[ся] перед ним.
————————————————————————————————————
У каждого есть незатрогиваемые [2 неразобр.] противоречия. Чем он[и?] больше, тем тяже[лее] жизнь.
————————————————————————————————————
25 мая. Нынче много обдумывал.
1) Движение (во мне, мое) моего я есть необходимое условие отделенности. Не двигайся я, я бы не был отдельное существо.
————————————————————————————————————
2) Я — существо духовное, следовательно неограниченное; будучи отделенным, стремится разорвать эти ограничения, от этого — движение.
————————————————————————————————————
3) Всякое движение: питание желудком, легкими, кожей и, главное, полового акта есть стремление захватить в себя другие существа, сделать другие существа собою. Это совершается всем живым от инфузорий до человека.
————————————————————————————————————
4) Сознание себя живым проявляется в этой жизни, или, скорее, эта жизнь есть одно из проявлений сознания.
————————————————————————————————————
5) Зачем проявляется в этой жизни раздробленное, отделенное друг от друга и от всего и стремящееся к соединению сознание? Не дано знать человеку.
[143] Но это расширяющееся сознание делает какое-то нужное дело.
————————————————————————————————————
7) И жизнь эта не есть иллюзия, а вечная жизнь, совершающаяся сознаниями в этой отделенности.
Страницы из Записной книжки 1903—1904 гг.
8) Так что человек, умирая, т. е. уходя из этой отделенности, переходит в другую форму отделенности или сливает[ся] со Всем; жизнь же это объединяющая, или скорее формы жизни, — остается.
25 мая.[144]
————————————————————————————————————
Жизнь эта не иллюзия, а только одна из бесчисленных форм жизни.
————————————————————————————————————
[Июнь.] Всякая власть чует, что она существует только благодаря невежеству, и потому более всего боится просвещения. Но есть условия, при которых власть должна делать сделки с просвещением. Но есть условия — такие силы власти, что этих уступок не нужно. В таких условиях б[ыл] Ник[олай]. Он понял это и так и действовал.[145]
————————————————————————————————————
Ник[олай] считал всех людей такими же, как те, к[оторые] окружали его. А т[ак] к[ак] те, к[оторые] окружали его, б[ыли] подлецы, то он всех людей считал подлецами.[146]
————————————————————————————————————
Надо жить перед богом не только при встрече с людьми, а и когда один: воздержание, труд.[147]
————————————————————————————————————
Он б[ыл] злодей, сотни тысяч жизней погублены им. Он развратил людей жестокостью, он извратил религию. Но он ли сделал всё это? — Он, кажет[ся], один ответствен. Но зато и готовили его. Вся жизнь его была приготовлением к этому.
————————————————————————————————————
Любовь есть проявление в этой жизни стремления, к[оторое] имеет осуществиться в той. —
————————————————————————————————————
Средство же воздействия на добрую жизнь людей есть только одно: своя добрая жизнь.
————————————————————————————————————
Расширение сознания совершается любовью. Любить естественно легче существа наиболее подобные себе. Так мы и185 186 любим людей своих, чужих, потом животных, смотря по большему или меньшему сходству с нами.[148]
————————————————————————————————————
К Корейшу. Вы думаете, что я навсегда получил отвращение к телесн[ому] наказан[ию].[149]
————————————————————————————————————
Разговор с Никитиным. Отчего христиане не следуют идеалу, а материалисты исповедуют?
Два сознания: отделяющее и соединяющее.[150]
————————————————————————————————————
Jgnorabimus [Мы не будем знать]. Мудрость = знать, что мы не знаем, чего не знаем и не можем знать.[151]
————————————————————————————————————
Разделение всех людей.[152]
————————————————————————————————————
[1 неразобр.]
————————————————————————————————————
[Июль.] 1) Медицина, две крайности: утонченность и грубость.
2) Лучше самый неприятный человек 999 раз, но раз вполне до конца человек, чем всегда приятный и никогда до конца не отдающийся.[153]
————————————————————————————————————
3) Любовь последствие, а не причина.
Причина — сознание духовности.[154]
————————————————————————————————————
Жизнью мы называем: 1) Сознание духовного начала и проявление его во времени и пространстве, наблюдаемое нами. Первое — действ[ительность], второе — иллюзия.
Основа жизни — это третье — это бог.[155]
————————————————————————————————————
Бог хотел, чтобы мы были счастливы, но счастливы все вместе.[156]186
187 [Ноябрь.] Человек, исповедующий самую грубую религию, но признающий бога и не конечность этой жизни, без сравнения просвещеннее самого ученого профессора матерьялиста.[157]————————————————————————————————————
Март 24.
Здоровье недурно. Чудный солнечный день. Бутурлин.[158]
————————————————————————————————————
На Свинской Николаев
сошел с ума.
————————————————————————————————————
Март 26.
Donatienne — R. Bazin.
————————————————————————————————————
Бордашев солдат Ламинцов[ский].
————————————————————————————————————
Март 27.
Мясновские крестьяне об усадьбе.
————————————————————————————————————
[Август.] Как прививается, самовнушается любовь.[159]
————————————————————————————————————
Свобода воли. Области матерьяльная и духовная.[160]
————————————————————————————————————
Март 29.
Макарий Николаевич Волков.
————————————————————————————————————
[Сентябрь.] Вижу ящик, а не колпак, слышу колок[ольчики], а не индюшки, обоняю труп, а не яйцо, ощу[щаю или пываю?] — два шарика, а не один, чую[161] вкус мяты, а не — .[162] Всё зависит от того, чего ждешь. В моей жизни я приготовил свое представление. Его хватает на 80 лет жизни. Заблуждения же в этой жизни разрушаются тотчас.[163]
————————————————————————————————————
Непредвидение.
Март 31.
Ночью боль груди. Погода теплая.[164]
————————————————————————————————————
[Октябрь.] Тростить соединение того, что ожидаешь, с тем, что есть.[165]
————————————————————————————————————
[Ноябрь.] Одна награда, одно счастье — любовь людей.[166]
————————————————————————————————————
Тело — орган общения.[167]
————————————————————————————————————
Апрель 3.
Здоровье хорошо, дождь, пишу послесловие.
————————————————————————————————————
Сергей Малычев[?]
————————————————————————————————————
Апрель 4.
Ездил верхом к М[арии] А[лександровне].
————————————————————————————————————
Апрель 5.
Спал хорошо. Дождь. Писал хорошо послес[ловие].
————————————————————————————————————
[Октябрь.] Безнравственно жить только п[отому], ч[то] сейчас хочется; высшая нра[вственность] — жить в виду вечной жизни.[168]
————————————————————————————————————
[Ноябрь.] Желез[ная] дор[ога], игрушка, к[оторую] нельзя давать детям.[169]
————————————————————————————————————
1) Лампочка.
2) Старуха — бог.[170]
3) Прогресс только в уяснении.[171]188
189 1) Гёте также безнр[авственный].
2) Мозаика-Ше[кспир] [?]
3) Старость и болезнь делают легким спуск к смерти.[172]
————————————————————————————————————
Как только сознаешь свою духовность, так постоянный рост.[173]
————————————————————————————————————
Жизнь не прекращается смертью.
————————————————————————————————————
Военных научает умирать смерть.[174]
————————————————————————————————————
Апрель 10.
Ходил на Козл[овку]. Приехала Тан[я] сестра.
Погода чудная, березки распустились.
————————————————————————————————————
[Ноябрь.] Отчего нельзя умирать в жизни, служа?
————————————————————————————————————
Как насмешка разрушает духовное понимание.
«Воняет».[175]
————————————————————————————————————
Апрель 12.
Насморк.[176]
————————————————————————————————————
[Ноябрь.] Два треугольника[177]
————————————————————————————————————
Апрель 13.
Дурно спал. Жар 37,3.
————————————————————————————————————
Вопрос уже не в том, хорош ли он и что хор[ошо]? а в том, почему он хорош.
————————————————————————————————————
Апрель 14.
Приехали две Тани.189
190 [Декабрь.] Могу[178] перенестись в самого ужасного злодея, но не в дурака.[179]
————————————————————————————————————
Как нам кажется без борьбы жизнь животных, так существам выше нас кажется без борьбы наша жизнь.[180]
————————————————————————————————————
Нет большего безбожия, как упоминание бога без сознания его.
————————————————————————————————————
Апрель 18.
Погода чудная. Здоровье хорошо.
————————————————————————————————————
[Декабрь.] Всякая победа доброго в одном человеке сама собой помогает другому.
————————————————————————————————————
Художник и математик, вообще ученый. У первого нет задерживающих центров.[181]
————————————————————————————————————
Чистая девушка.[182]
————————————————————————————————————
Машинист Сухотиных.[183]
————————————————————————————————————
Из окт. Wegweiser.
Фома Кемп[ийский].
————————————————————————————————————
Апрель 24.
Ходил на Козлов[ку]. Жара. Тяжелый спор с Левой.
————————————————————————————————————
[Декабрь.] Низшая ступень: отдаваться чувству.
Вторая: подчин[иться] внушению.
Третья, высшая, — жить по разуму.
Вся жизнь борьба между тремя.[184]
————————————————————————————————————
Евангелие читает по складам.190
191 Что легко дается, то редко стоит брать [?].
Араб[ская] погов[орка].
————————————————————————————————————
Кто хочет узнать радость доброго дела, тот пусть делает его тайно — только для бога или для своей души.[185]
————————————————————————————————————
Смерть.
Падение.
————————————————————————————————————
Сначала думал, что надо прежде разобраться, чтò удержать из прогресса, но теперь вижу, что удержать сущность прогресса и установить добрую жизнь — невозможно. Одно из двух.[186]
————————————————————————————————————
Только тогда мы начинаем понимать нашу жизнь, когда подумаем о том, что нас не было.[187]
————————————————————————————————————
Проповедь и мужику и царю, что он человек.[188]
————————————————————————————————————
Трудолюбие следствие от [?] человечности [?].[189]
————————————————————————————————————
Долг госуд[арства].[190]
————————————————————————————————————
Как трудно жить религиозно.[191]
————————————————————————————————————
Ребенок плачет, рожаясь.
Старик печалится, умирая.[192]
————————————————————————————————————
Как соединить то, что разделено временем?
Мы соединяем это сознанием в себе. Я — то, что был 70 и 65 и 60...... лет тому назад. — Я всё это вместе. Для высшего существа не только я разных времен одно существо, но одно существо я, и мои дети, и мои предки.[193]191
192 Я есмь одно цельное, составленное из меня, прошедшего через время.[194]
————————————————————————————————————
К войне:
Но это когда-то будет? —
<Когда бы ни было>, это одно средство. Но когда-то будет. Но если одно, то надо делать то, чтò приближает к нему, а не то, что отдаляет.
————————————————————————————————————
Всё великое просто, естественно, незаметно, то, что должно быть.[195]
————————————————————————————————————
Свобода не насил[ие].[196]
————————————————————————————————————
В пробуждении складываются воедино сновидения.[197]
————————————————————————————————————
Мы всегда на границе смерти, т. е. такого переворота, значения к[оторого] мы даже представить себе не можем.[198]
————————————————————————————————————
Этюд о гипнозе.[199]
————————————————————————————————————
Когда нет отношения к вечному и обязанностей к нему, то есть только отношения между людьми — выгода индивидуальная или народная, обществ[енная], к[оторой] в сущности и н[ет].
Да [2 неразобр.].
Отчего это? От того, что в нашем обществе нет религии. А без религии жизнь не может не быть уродлива и несчастна.[200]
————————————————————————————————————
Иван Матвеев Куркин.
Селезневск[ий] в д[еревню] Озерки.
————————————————————————————————————
Способные люди без своих мыслей, без сердца.
————————————————————————————————————
Дневник княгини Метерних.192
Russland. Grimm.
————————————————————————————————————
[1903]
Июнь 10.
Здоровье портится. Писал Николая, обдумывал три вещи: 1) Беса, взывающего к Иисусу, 2) Кто я теперь, 3) В сборник — бал и сквозь строй.[201]
Нынче вспомнил [1 неразобр.] безносую пару в [1 неразобр.].
————————————————————————————————————
Июль 8.
Жара. Слабость несколько дней. А[202] желудок хорош. Ничего не писал последнее время.
————————————————————————————————————
Июль 27.
Упал на теннисе.
————————————————————————————————————
Июль 28.
Последствий падения, кажется, нет. Pas encore pour cette fois.[203] Поправлял сказки.
И люди перестанут[204] видеть то, что им казалось, что они видели,[205] а увидят то, [что] действительно есть. Перестанут видеть[206] служение отечеству, военное геройство, самоотвержение войны, патриотизм, а увидят[207] голую[208] преступность, позорное дело убийства, к[оторое], чтобы скрыть его преступность, называется войной, а не [1 неразобр.]. Но как же жить без [1 неразобр.] <войска?>, т. е. как жить разумным, добрым существам без организованного убийства. Думаю, что, как ни сложится жизнь этих существ без признания обязательным убийства друг друга, она сложится лучше, чем при признании убийства обязательным и нужным для каждого человека.
Вот всё, что я хотел сказать. Оч[ень] буду жалеть, если то, что я сказал, огорчит и оскорбит кого-либо. Но мне 81 лет[нему] старику, всякую минуту ожидающему смерти, нельзя было не сказать ту истину, к[отор]ую я вижу так же ясно, как вижу всех вас, истину, к[отор]ая может и должна избавить человечество от неисчислимых, претерпеваемых им и матерьяльных и духовных бедствий.
Всё это я высказал по отношению к Гусеву и ко мне, говорил, мож[ет] б[ыть], не спокойно, не добро, слитком резко; может б[ыть], оскорбил, огорчил кого. Если это так, то от всей души прошу простить меня,[209] но я чувствую необходимость сказать и то, что я думаю и чувствую о тех людях, к[оторые], от высших до низших, совершают такие дела. Мы знаем, что совершалось и совершается эти последние года в России. Совершаются не одни высылки, ссылки, заточения, совершаются такие дела, про194 195 к[оторые] страшно и не хочется говорить. И вот по случаю этих дел мне и хочется сказать, как мне ни жаль всех тех тысяч людей, ссылаемых, мучаемых,[210] лишаемых жизни ради воображаемого успокоения, я помню, что, кто делает эти дела, — такие же люди, наши братья, братья те[х], кого они мучают, и мне жаль их (истин[но] от всей души говорю), гораздо больше жаль их, чем тех, кто страдает от них, как бы покойно и приятно ни б[ыло] их телам, как бы ни одобряли, ни восхваляли их такие же, как они, люди, как бы сами они ни уверяли себя, что они делают то, ч[то] делают, для блага людей; они в глубине души знают, что это неправда, знают, что они затворили на себя дверь от всех истинных человеческих радостей жизни, знают, что огром[ное] большинство людей ненавидит и презирает их и что потомство будет вспоминать о них с омерзением, в лучшем случае — только с презрительным состраданием, знают, глав[ное], то, ч[то] они делают самое дурное, для самих себя — губят одно, что есть драгоценного для людей, — губят свои души.
Вот этим-то жалк[им] людям мне хочется передать то, что я думаю и чувствую о них, хочется сказать им: подумайте о том, на что вы тратите данные вам богом силы телесные и духовные, загляните себе в душу, пожалейте себя.
————————————————————————————————————
Вы делаете прекрасное дело. Пьянство великое зло. Но есть другое дело, дело общее.
————————————————————————————————————
То, что называется наукой, может быть или самым вредным дел[ом] в жизни, или самым пустым, или самым важным делом, к[аким] только может заниматься человек. Самым вредным она будет тогда, когда под видом истины преподает ложь (к несчастью, в наше время это часто бывает), самым пустым занятием, когда преподаются ни на что не нужные, только забивающие головы учеников [предметы] (и это еще более часто происходит в наше время). И самым важным делом на свете наука делается тогда, когда она учит детей и людей вообще прожить наилучшим образом, т. е. наиболее нравственно, исполняя[211] свое назначение в мире, свою длинную или короткую жизнь.
Отбросим же и вредные и пустые науки и все си[лы] положим на изучение одной истинной и важной.
[Л. 1.] Пословица.
Без отца матери вырастет, а без божьей милости не вырастет.
————————————————————————————————————
1713. Дарья Веденикт[овна]
крест.
Серафим Саровский
Разве в него влезешь
————————————————————————————————————
[Л. 2.] Стала отложено тело. Стала душа отряхать с себя бренную плоть. Вылуплялась душа из тела.
————————————————————————————————————
[Л. 3.] В Городне, в Ясной. —
Самые бедные — дожили в избе дотла. Им и переселяться. — Анисимов Я. П., Герасим[ов] Ефим Гор[деевич]. Петр Тихонов [1 неразобр]
Ефрем. Оптина. Тихон под Калугой, Пафнутий (Боровск[ий]). Саввы. Звенигород. Нов[ый] Иер[усалим]. Харьков. Сергию. Чернигов.
————————————————————————————————————
[Л. 4.] Божеств[енность] учения — в учении, а не в том, что оно от бога.
Данила Игу[мен], мона[х] Трифон. Кор. обал[212]
————————————————————————————————————
[Л. 5.] Я даже увидал, ч[то] все мы больные в исключительн[ых] условиях вне труда. —
————————————————————————————————————
[Л. 6.] 10 июля. Мужик молодой. Лето на работе не спит[?] Меня силой [2 неразобр.] От без[делья] озорничает, сам не знает.196
197 В остроге огни [7 неразобр.]. Баба идет домой: у меня за любовь [?] миленькой. Сгребла. Пастух ходит по дворам, подпасок, баба из двора.
Рази и побывать еще [?]
Без руки. Попал в молотилку.
————————————————————————————————————
14 июня. Разделение труда потому ложное начало, что человек лишается возможности, делая зло, покаяться. При разделении же труда один человек всю жизнь молится, другой всю жизнь тешит дьявола — плясун, песенник, блудильницы, содержатель.
18 июля. Ночь. Раст[ается] [?] сел и едет по жел[езной] дороге — газ — говор — табак — вино — она — <стонет> млеет [?] и ужасается — одна в молодом лесу, в лугу, роса, луна.
Он, как докучную муху отгоняет воспоминания и призывает.
13 авг[уста]. Баба от печи — красная рожа.
15 авг[уста]. Странник желает умереть в Киеве. Настроено больниц [?].
————————————————————————————————————
[Л. 7.] Темы — свое кое-что.[213] Рылянин толстомордый, пьяный, самоуверенный похабник.
Монахи: 1) Солдат черниговский — высокий блондин, статный, кроткий, 2) солдат коротыш, силач, херсонский, кудряш, 3) солдат калужск[ий] — черный, задумчивый. Ходил в Черногорию. 4) Вотяк постник, кроток, тихий, прочный огонь.
25 июня. Покос. В самый жар в обед свиданье в лесу. Покос. —
Голубок пестрый спустился пить в луже. Узник из ок[на] глядит.
Убирают сено: мечут стог там [?] увязывают воз. Прямые ворот[а]. Штаны навыпуск, жилет[ка] — неумело, но весело распутно. Дождик. Пережидаю[т] в сарае. Мужик пощелкивает языком. Денечка на два покоса не управились.
[214]<Кого> А есть ли охота осудит[215]
1) нельзя ли[216]
————————————————————————————————————
Сидят все в каморе и судьи, слышно как перо подрагивает по лист[у] [?]197
198 1) Жена: а) нечестно — брюх[атая], b) не...[217] любовь потер[яна], с) жалко; 2) сты[дно] а) перед же[ной], перед д[етьми] п[еред] л[юдьми]; 3)... ность,[218] а) фрянка, b) муж, отец, с) погряз в пороке.
[Л. 8.] Что-то странное: я ищу успокоение своей душе, а мне говорят: вот успокоение др[угих] душ. Я ищу отношен[ие] мое к б[огу], мне говорят: вот наше отношение к б[огу], и ты должен принять его. Я ищу той жизни, дел, к[оторые] меня бы удовлетворили, а мне говорят: вот дела, к[оторые] нас удовлетворяют. Я нахожу то отношение к б[огу], то успокоение, те дела, к[оторые] удовлетворяют меня и к[оторые] я нахожу в др[угих], мне говорят: нет, ты должен так выразить это отношение, как мы. Те выражали как мы. (И правда, они — те выражали, но, пожал[уй], почему и я — п[отому] ч[то] спорить грех, но не могли соглашаться.) Да кто же эти они? Жрецы — слуги дьявола.
————————————————————————————————————
Мало того, я читаю Ев[ангелие], я понимаю всё. Всё ясно, я со всем согласен. Нет. Не смей понимать по-своему. Я сердцем чувствую и не хочу формулировать. Они говорят: формулируй, как мы. Да идите вы к отцу своему дьяволу. Вы хулители на св[ятого [дух[а].
————————————————————————————————————
[Л. 9.] Вера есть знание жизни — как жить?
Веры все знают. Не суеверие. Они знают, что хотят. Всякий ученый о мире наде[ется] [?] знать.
Веры все знают — хо[дить] свечи ставить. Стало быть, и [1 неразобр.] знает. Что же[?] Иверская. Причастие. Хоть отталкивает, но знаю, что зачем. —
Хочу даже допустить поста[вить] свечи, потому что чутье, воспоминание и на[ука] говорят, что правда любовь, униж[ение] и т. д. Нет, анафема и эвхар[истия].
Так постойте, посмотрите.
Учен[ие] богословия — не за что ухватиться.198
199 Ученые исследователи любят говорить о себе [несколько слов стерлось], п[отому] веры выйти не может. Остается взять в истор[ии] Нов[ого] Зав[ета]. —
Как не верить, что должно что-нибудь выдти из того, что делаешь.
————————————————————————————————————
[Л. 10.] И я вспомнил, ч[то] и я верил в ж........ да.[219] Но ее нет давно. Посмотрим, не ошибся ли я [2 неразобр.]. Может б[ыть] я не вник, не так понял ее. — Разум без веры привел меня к отрицанию всего и разума: ибо если разум только и есть, то он и должен объяснить. Но деваться некуда. Меня тянут, привлекают верующие. Признаюсь, я стал делать, что они. Но не мог не истинное делать. Фарисейство. Требования стали [4 не разобр.] и что ж? Чудо [1 неразобр.]. Чудо.[220]
————————————————————————————————————
Что будет: как зерно горчичное — кажется ничто, а только не судите, не[221] благодетельствуйте, спасайте только душу.
————————————————————————————————————
Заповедь малейшая: любит[е] друг друга.
И кто эту (малейшую) кратчайшую заповедь соблюдет и исполнит, тот в ц[арстве] б[ожием]. А кто одну малую не исполнит...
В ней всё: люби бога и ближн[его].
————————————————————————————————————
Я пришел не нарушить, но исполнить,
18. Ибо уверяю вас, как земля не прейдет, так не прейдет ничто, если исполнит мою малую запов[едь].
————————————————————————————————————
[Л. 11.] Молитва.
1) Вопр[ос]. Зачем молиться? Б[ог] не может исполнить противное его закону.
2) Вопр[ос]. Я прошу, как же б[ог] не исполняет моей молитвы?
Отв[ет] 1) и 2). Б[ог] сотворил так мир, что всё возможно. А если тебе кажется, что б[ог] не исполняет, то это по времени. А для б[ога] времени нет. Он исполнит, но тебе только кажется, что не скоро, или нет, п[отому] ч[то] для тебя всё представляется во времени. А всё благое для тебя он исполнит. Зло же он не хочет исполнить никогда.199
————————————————————————————————————
[Л. 12.] 1) <Как невод, кого зацепит.
Как семя горчишное. Мало, но
2) Как закваска. Основа всего.
6) [222]Как горчишное с[емя] увеличит[ся].
5) [223]И не заметишь как.
6 [224]И оно дорого, как жемчужина. Всё продал.
4) И его не видать, но надо верить.
7) И всё выбрасывали, чтоб его принять:
8) Притча о хозяине, стерег[ущем] дом, о слугах, жд[ущих] хозяина, о управителе. Надо готовиться жизнью для принятия царства.
9) О смоковнице. Можно подождать, но срубить тоже>.
10) Притча. Зав. на брак. Л. 20. 1—19. Л. 24. Надо слушать не пренебр[ег]ать — тоже.
11) а) О винограднике и плате.
б) о погибшей драхме, овце, блудном сыне. Справедливости нет у б[ога], а есть любовь. Всем равно.
<12) Пр[итча] о господине отъезжающем. Бог оставил мир с сыном человеческ[им] и дал каждому таланты. Л. 19, 11—28.
13) Пр[итча] о слугах и убитом сыне. Бог распределяет. К притче о плевелах.
14) Притча о девах: готовиться делами к принятию сына.
15) Ветвь виноград[ная]. Плевелы. Иоан. 13.
16) Притча о раздел[ении] добр[ых] от злых по милосердию.
Главный признак ц[арства] б[ожия] — любовь и милосерд[ие]. Л. 21, 5—38>.
————————————————————————————————————
<Совет фарисею. Две заповеди. К проповеди.
Обличение фарис[еев] [?]. Л. 20, 20—47. К облич[ению].
Жертва вдовы. Милостыней — заслугу только личную. Л. 21, 1—4.
Разрушен[ие] храм[а]. К облич[ению].
Притча о девах. Готовит[ься] к спасению.200
201 Пр[итча] о талантах. Б[ог] распред[еляет?] ц[арство] б[ожие].
Пр[итча] о раздел[ении] добр[ых] от злых за то, что жалели. (к проповеди — плачущие). Л. 21, 5—38.
Ветвь винограда. Иоа[н.] 13. Плевелы.>
————————————————————————————————————
Для чего воскресение, как чудо и подтверждение, когда всё учение установило перманентное чудо существования божестве[нного] начала — абсолютного на земле в человеке?
————————————————————————————————————
[Л. 13.] Христианск[ое] правительст[во] = теплый лед. —
Филарет — о государстве. Что госуд[арство]? Или Хр[истос] не догадался сказать о нем.
Добро оно или зло, б[ог] или дьяв[ол].
————————————————————————————————————
Соф[ья] Андр[еевна] говорит: Ну как же церкви не нужно. В чем же будет вера? Как молиться мужикам?
Признаки — догматы веры? Догматы веры Христ[овой] известны, но никто им не следует — их затирают, выставляя догматы веры тревожной с богородицами и святыми.
Догматы веры Христа.
Отриц[ательные] (как 2-я заповедь) —
1) Внешнего богопочитания нет — это фарисейство. Тексты. Храм уничтожить. Поклоняться др[уг] др[угу] и делом.
2) Постов, лишений — очищений,[225] удаления от людей — нет.
3) Учителей нет.
Полож[ительные] —
1) Не убий, не противься злу, подставь щеку — значит: не воюй, не ограждай себя, не отмщай.
2) Не суди, не наказывай[226] — прощай 70 X 70.
3) Не отказывай просящему, не собирай именья.
4) Не думай о завтрашнем дне, если дума эта может помешать делу нынешнего дня.
[Л. 14.] 5) Не величайся. Унижайся: мой нож, чисти нужники.
6) Не прелюбодействуй. Не смотри на чужих жен и на зрелища и не устрояй этих зрелищ.
7) Твори милостыню тайно.201
202 8) Никого не ненавидь. Всех люби или хоть жалей.
9) Только о своей душе помни.
Стундисты, молоканы? Да, но у них Ветхий Завет, требожие, послания. Но они ближе всех к Хр[исту].
Бога никто же не видел — однородный сын во мне и во всех явил. Этого-то явленного в человеке бога одного надо чтить (в духе и делами). На самом деле это надо хорошенько помнить, то, что только один этот вид б[ога] явлен и этот один мы можем чтить. Всякое другое богопочитание как бы не спутало нас.
————————————————————————————————————
Стал объяснять ответы.
1) В науке двояко получается: Разум.[227] Сам с собою но чувству.
2) Ищу бога. То не согласен разумом, то нет его.
3) Опытом вижу, живут ответами — наблюдаю, сливаюсь.
————————————————————————————————————
[Л. 15.] 1) Пришел показать сына божия. Что есть бог и сын. В н[ачале] б[ыло] сл[ово].
2) Он проповедовал ц[арство] б[ожие] и перемену [1 неразобр.] духа для того, ч[тобы] войти в н[его].
3) В чем перемена внутренняя. Никодим. Силою берется.
4) В чем перемена внешняя. Проповедь на горе. Жизнь настоя[щая] вне пространства.
5) Что же такое ц[арство] н[ебесное]. Оно не храм, не пост — ничто из отношения к людям. Обличен[ие] фарисеев. И нет середины.
6) Оно духовное. Самарянка. Я творю волю отца. Притчи. Пища.
7) Как оно придет. Как молния внутри вас. Притчи.
8) Что от него будет? Не зло. Как птицы н[ебесные].
9) Вечная жизнь. Единение меня накормит и любовь, и будет легко бремя.
10) Если и это неясно, то вот вам моя жизнь: а) пост; б) некуда голен[и] прекло[нить], в) бросил семью, г) обличал и помогал, д) пострадал и е) и тем показал, что ваш порядок жизни — космос — зло.202
203 [Л. 16.] Бог не мог сотворить людей такими, чтобы они грызлись и были несчастны, сознавая свое несчастье.
Он сотворил их такими, что им приятнее всего любить друг друга, и, зная это, они были бы счастливы.
Они знали это, но забыли. Христос напомнил им это.
————————————————————————————————————
Денисова — волость. Тульск.
Митюшина. Фицеровы.
Не дают билетов. Землю отняли.
Воинск[ому] нач[альнику].
Фома Иванов Новиков — жена и 5 детей: 14, 9, 8, 5, 2. Просит, чтобы освободить.
————————————————————————————————————
Крапив[енская] земс[кая] упр[ава].
В сентябре он ушел в больницу и ему не выдавали с сент[ября] по апрель.
————————————————————————————————————
Я только начат оболван[ен].[228]
————————————————————————————————————
Без религии — живот[ное].[229]
————————————————————————————————————
Сначала для себя, потом для славы людской (массы), потом для славы <из> лучших, потом для себя — совести, бога.[230]
————————————————————————————————————
Духовное и матер[иальное] — коромысло весов.[231]
————————————————————————————————————
Память, ее работа. Настоящая жизнь в воспоминании.[232]
4 с[ентября]. 1) Человек весь в грязи и не лезет из нее, а других учит, как им очищаться.
————————————————————————————————————
2) Faites ce que je d[is], mais ne pas ce que je fais.[233]
————————————————————————————————————
3) Заставлять силой людей[234] перестав[ать] делать худое, всё равно ч[то] запрудить реку и радоваться, что река на время мелеет.[235]
————————————————————————————————————
Можно насилием на время заглушить му[дрость] божию и в себе и в других, но добра нельзя сделать насилием.
————————————————————————————————————
4) Отчего револю[ции] и жестокос[ть] их — оттого, что насилие властвующих учит[236] суевер[ию] устройства насилием.[237]
————————————————————————————————————
6) Только тот, к[отор]ый не верит в бога, может верить в то, что насилием можно заставить человека делать не то, ч[то] он хочет.[238]
————————————————————————————————————
7) Суеверие устройства насил[ием] тем ужасно, ч[то] оно преемственно.[239]
————————————————————————————————————
8) Если человек верит в бога в себе и людях, он не может насил[ием] устраивать жизнь люд[ей].[240]205
206 9) Как только устраивать жизнь других насилием, непременно устраивать ее для своей выгоды.[241]
————————————————————————————————————
10) Устроить всегда сначала только оправдание, а потом уж выставляется цель.[242]
————————————————————————————————————
11) Только освободись люди от суеверия устройства, и государство станет невозможность[ю].[243]
————————————————————————————————————
12) Была бы любовь, не могло бы быть госуд[арственного] насилия. Не было бы госуд[арственного] насилия, была бы любовь.[244]
————————————————————————————————————
13) Главный соблазн устроительства в том, ч[то], будучи поставлено выше всех законов, он освобождается от[245] личного совершенствования.[246]
————————————————————————————————————
14) Если бы был поставлен вопрос, как сделать так, чтоб человек совершенно освободил себя от нравствен[ной] ответственности? то нельзя придумать другого средства, как суеверие о том, ч[то] человек может силою устраивать жизнь других людей.[247]
————————————————————————————————————
15) Суевер[ие] это тем ужа[сно], что при этой вере люди ценятся тем выше, чем они безнравственнее.[248]
————————————————————————————————————
16) Хуже всего то, ч[то] это суеверие требует заглушения или извращения нравственного закона.
————————————————————————————————————
17) Отчего так извращено христианство и все веры, отчего так пала нравственность? Одна причина: вера в благодетельность насильнического устройства.
————————————————————————————————————
18) Суеверие это, как всякое суеверие, делает то, что то, во ч[то] верят, уже считается не подлежащим обсуждению. Так в государ[стве]206 207 говорят о свободе, не позволяя себе касаться вопроса госуда[рственного] устройства.
————————————————————————————————————
19) Смерт[ные] каз[ни], война признаю[тся] необходимыми людьми, не могущими перенести мысль об мучительстве животных. Как это могло случиться? Одно средство — суеве[рие] устройства.[249]
————————————————————————————————————
20) Суеверия разрушают только страдания мучеников за правду. Так и в разрушении суеверия устроительства они могут, должны быть и есть. Но как ни страшны и жалки их страдания — их страдания 1/1000 тех, к[оторые] вызывают суеверия.
————————————————————————————————————
21) Не револю[ции], не союзы, не трактаты, не социалисты спасут людей от их главных бед государственного суеверия, а только признание суеверия суеверием и потому освобождение от него.
————————————————————————————————————
22) Про какое ни подумайте матерьяльное бедствие людей нашего времени, поищите его корни: оно в суеверии госуд[арственного] устройства.[250]
————————————————————————————————————
23) Как много нужно для разрушения госуд[арственного] устройства извне и как мало изнутри. Только признание суеверия суеверием.[251]
————————————————————————————————————
24) Всякое суеверие разрушается истинной верой. То же и с суеверием гос[ударственного] устройства.[252]
————————————————————————————————————
25) Как, казалось бы, трудно думать, что от того, что я выпью вина и хлеба, я получу святость, а люди верят. Но еще страннее думать, ч[то], если я заставлю людей[253] под страхом насилия исполнять то, ч[то] я хочу, то они станут луч[ше], но люди верят и в это.207
208 26) Заставить людей силой делать то, ч[то] мне кажется хорошим, это самое лучшее средство внушить им отвращение к тому, что мне кажется хорошим.[254]
————————————————————————————————————
Всякий человек знает, что всякое насилие зло. И вот, чтобы отучить людей от насилия, мы ничего лучше не можем придумать, как то, ч[то] мы — люди, требующие к себе высш[его] уважения, — делаем для этой дели самые ужасные насилия: тюрьмы, казни.[255]
————————————————————————————————————
27) Человек, совершающий насилие, менее свободен, чем тот, к[оторый] терпит его.[256]
————————————————————————————————————
5 с[ентября]. Всё дело в том, чтобы переделать любовь к себе в любовь к богу, ко вс[ему].
————————————————————————————————————
Если бы в человеке не было любви, не к себе, а ко всему, он бы был хуже скот[ины].
————————————————————————————————————
Ты говоришь: я не могу любить всех. Да ты попробуй. Скажи себе, что это можно. Всем
————————————————————————————————————
Если жизнь в настоящем, то какая же смерть? Умирая, я в том же положении, как и в продолжение всей жизни.
————————————————————————————————————
6 сент[ября]. 1) Как ни странны суеверия о том, что есть люди, к[оторым] бог открыл всё[257] о жизни в этом мире и о невидимом мире после смерти, или о том, ч[то] для блага людей им нужно как можно больше подробностей о вещественном мире и об его происхождении и о том, ч[то] с ним будет, или о том, что людям нельзя иначе жить, как только разделяясь на разные государства, т. е. что для их блага им необходимо выделяться с одной частью людей от всех остальных и враждовать со всеми остальными, и для этой цели нести самые тяжелые лишения, — как ни странны все эти суеверия, едва ли не страннее их всех то, по которому люди, не могущие знать каждый про себя, что с ним будет в каждый будущий год, день, час, верят, что они могут208
209 знать, что[258] если они, многие, сойдутся вместе, [то, что] с ними будет в будущем, и, ради этого воображаемого будущего, несут величайшие лишения, бедствия и совершают величайшие преступления.
————————————————————————————————————
2) Ты говоришь, что если мы все поступим так — перебьем всех революционеров или всех властителей и установим такие или такие законы, то всё будет прекрасно. Но ведь когда ты устраиваешь одну свою жизнь, жизнь твоя никогда не складывается так, как ты хотел; а ты б[ыл] властен в ней, как же ты хочешь устроить жизнь тысяч, миллионов людей, к[оторые] все живут по своей, а не по твоей воле?
————————————————————————————————————
3) Ты устраиваешь жизнь людей силою, потому силою, ч[то] есть много и много людей, иногда и большинство людей, к[оторые] считают твое устройство ложным, дурным, как же ты можешь надеяться, что оно удержится? А для установления этого устройства ты губишь счастье людей и свою душу.
————————————————————————————————————
4) Понятно, ч[то] есть люди, к[оторым] выгодно суеверие власти и к[оторые] поэтому верят в возможность насильнического устройства жизни людей. Но ты подчиняешься этому устройству, как же ты не веришь голосу совести, бога, к[оторый] говорит тебе, ч[то] не надо выделять себя из друг[их] людей, не надо судить, казнить, воевать, давать на дурные дела деньги, — а делаешь всё это, п[отому] ч[то] веришь, ч[то] то, что делают люди для устройства твоей жизни, неизбежно, необходимо, а сам и понятия не имеешь о том, в чем это устройство. Какое удивительное суеверие.
————————————————————————————————————
5) Одни люди верят в то, ч[то] насилием можно устроить благую жизнь людей, п[отому] ч[то] другие люди верят в это. А почему все верят? Никто не знает. Стоит одному сказать: зачем? — и все скажут то же.
————————————————————————————————————
6) Понятно, что сильный человек покоряет слабого и двое покоряют одного, но отчего сильные люди и многие покоряются слабым и немногим? А только оттого, ч[то] они не сознают себя209 210 людьми, не сознают своей божественной природы и ее требований.
————————————————————————————————————
7) Не слушаешься отца матери, послушаешься барабанной шкуры, говорит пословица. Надо бы только заменить слова: отца матери словом: бога.
————————————————————————————————————
8) Всякое суеверие разрушается истинной верой. Так это особенно ясно видно в суеверии насильнического устройства....[259]
————————————————————————————————————
9) Все бедствия революции только от суеверия насил[ьнического] устр[ойства]. Вы хотите так устроить, а мы этак. Оба действуют по суеверию, и пока оба служат одному суеверию, нельзя убедить ни того, ни другого.[260]
————————————————————————————————————
10) Люди придумывают всё, как им кажется, всё лучшее и лучшее устройство своей жизни, а им для их блага нужно одно, ч[то] им нужно, — не насил[ьническое] устройство, а ясное сознание того, что жизнь их будет только тогда хорошая, когда, сложится свободно.
————————————————————————————————————
11) Говорят: отказаться от насилия, будет беда, пострадаешь от насилия. Давно это можно бы б[ыло] говорить, если бы теперь люди не страдали от насилия, и так, ч[то] трудно себе представить больше.[261]
————————————————————————————————————
12) Но что же будет, если не будет насил[ьнического] устр[ойства]?
Не знаю, так же, как не знаю и при насил[ьническом] устр[ойстве], но знаю наверное, ч[то] не буду участвовать в насилии.
————————————————————————————————————
13) Все суеверия изживают[ся], т. е. люди страдан[иями] приведены к [262] освобождению от суеверия. Так это совершается теперь с суевер[ием] нас[ильнического] устр[ойства].
————————————————————————————————————
14) Хорошо б[ыло] вер[ить] в неизбежность нас[ильнического] устройства], когда люди знали одно свое государство, как это210 211 б[ыло] в Риме, как это [263] б[ыло] в средн[ие] века, теперь же, когда все знают всё, ч[то] делается вез[де], и на других народах видят то, ч[то] делается в своем, трудно верить, ч[то] то насильн[ическое] устр[ойство], к[оторому] я подчиняюсь, самое лучшее и необходимое.
————————————————————————————————————
15) Из К[руга] Ч[тения], 6 сент[ября], 6.
Есть ли в отд[еле] собл[азн] возм[ездия] из К[руга] Ч[тения] 4 июля?
————————————————————————————————————
16) Из К[руга] Ч[тения] нед[ельное] чт[ение] Ламене 15 июля.
————————————————————————————————————
7 сен[тября]. 1) Всё неосновательно: а) как устроится, когда власть будет в ру[ках] народа? б) как разделить землю по работникам; в) нехор[ошо] ненависть, хорошо только то, ч[то] хорошо для всех.
2) Всё можно, п[отому] ч[то] насил[ие]. Если вы можете, то и они могут. Почему вы лучше? После Луд[овпка] б[ыл] Марат потом Нап[олеон].
3) Главное же то, что вы хотите делать то самое, ч[то] вас возмущает. Вы в том же суеверии — устройст[ва].
4) Лишаете себя могущ[ества] и дает[е] справедливый повод репресс[иям].
В прелюб[одеяние] из М[ыслей] М[удрых] л[юдей] 2 сен[тября].
В правд[ивость] из М[ыслей] М[удрых] л[юдей] 4 сент[ября].
В мысль из М[ыслей] М[удрых] л[юдей] 5 сен[тября].
В недобр[ожелательство] [из] М[ыслей] М[удрых] л[юдей] 6 сен[тября].
8 сен[тября].
1
От гр[еха] самоотр[ечение], от соблаз[на] смирение, от суеверия правдивость.
2
Нельзя быть безгрешным, но можно быть всё меньше и меньше грешным.211 212
3
Не б[ыло] бы грехо[в], не б[ыло] жизни. Не б[ыло] бы освобождения от грехов, тоже не б[ыло] бы жизни.[264]
4
Подумай, ч[то] ты безгрешный, и нет жизни.
5
Грехи сладки, но слаще всех грехов сознание греха и возможность освобождения.
6
Сознание своих грехов самое нужное дело. Перебирать свои грехи — в этом молитва.
7
Разница челове[ка] хорошей жизни от дурной не в том, ч[то] у одного много, а у другого мало грехов, а в том, ч[то] один знает, а другой не знает свои грехи, один борется, а другой не борется с ними.[265]
8
Только тот, кто испытал это, знает, какое радостно-восторженное чувство испытывает человек, когда в первый раз поймет, ч[то] его дело в борьбе с собой.
9
Как всё трудно, когда полагаешь все беды вне себя, и как всё легко, когда поймешь, что всё в тебе.
10
Только тот, кто понял, ч[то] всё дело жизни в освобождении от г[рехов], с[облазнов] и с[уеверий], не подпадает под новые г[рехи], с[облазны] и с[уеверия], не зам[еняет] одни другими, как это делает человек, непонимающий жизни.[266]
11
Грехи сразу видны, но трудно отвыкать; соблазны труднее увидать, особенно п[отому], ч[то] они заменяются один другим, но зато освобождение от них легче, чем от грехов. Суеверия труднее всего познаются, но зато, когда познали, уже навсегда уничтожаются.[267]
12
Если человек говорит: сколько ни бейся с грехами, грехи всё будут, то он говорит то же, ч[то] говорил бы человек: что пахать, и сеять, и кормиться, сколько ни хлопочи, опять надо кормиться.[268]
Государство.
1
Нельзя слушаться бога и государя и всякое начальство. Нельзя, п[отому] ч[то] бог велит всех любить, всем прощать, ни у кого ничего не отнимать, всех людей считать равными братьями. Государь и всякое начальство велят судить, наказывать людей, велят отбирать от людей их имущество и на эти деньги строить крепости, пушки, устраивать военные команды, велят самим идти в солдаты, учат убивать и убивать людей, велят одних людей почитать сверх всего, а других считать ни за что, а третьих вовсе считать врагами.
Стоит подумать об этом, чтобы видеть то, что нельзя быть слугой бога и царя. Мы не видим этого только п[отому], ч[то] не хотим видеть; а не хотим видеть п[отому], ч[то] боимся царя, а не боимся бога.
2
Оттого, ч[то] нельзя верить в бога и в начальство, а хочешь не хочешь надо верить в одн[ого] из двух — того или другого, все люди во всех государствах придумали себе такую веру, к[оторая] скрыв[ает] зак[он] бога, не согласный с законом правителей, а вместо закона поставлены чудеса рождения человек[а]-бога, воскресения, искупления и разные обряды.
3
Люди хлопочут о том, чтобы освободиться от[269] насилия государей, делают союзы, стачки, революции, но ничто не помогает и не может помочь, п[отому] ч[то] всё дело в том, ч[то] люди не верят в бога и закон его. Стоит людям только поверить в закон бога настоящий, тот, к[оторый] пря[мо] противен всем законам государства, и без стачек, союзов и революций люди тотчас же станут свободны. Познаете истину, и истина освободит вас.
————————————————————————————————————
10 сентября.
1
Большая бывает разница между жизнью такого человека, к[оторый] считает себя отделенным от всех людей, и такого, к[оторый] понимает, что все люди одно, ч[то] один бог живет во всех.
2
Тот, кто знает, ч[то] то же самое, ч[то] живет в нем, живет во всех, знает, ч[то] когда умирает он сам или другой человек, то это не значит то, ч[то] уничтожается человек, а только то, ч[то] то, [что] жило в умирающем, покинуло то тело, в к[отором] жило, но, как и прежде жило, так и теперь живет во всем.
3
[270] Как различны кажутся нам, когда мы[271] думаем только об их вкусе и виде: мелкое, зеленое, жесткое лесное яблоко и крупное,214 215 румяное, нежное садовое. А то, что и в том и другом яблоке[272] не умрет, то, от чего взялось и то и другое яблоко, одно и то же и в том и другом: яблочное зернышко. То же и в людях и во всем живом.
————————————————————————————————————
Суев[ерие] устр[оительства].
1
Спасать людей — спасай себя.
2
Какое безумие.
————————————————————————————————————
Извращение вер.
Анекдот о гор.
————————————————————————————————————
15 сент[ября]. 1) Суеверие наук[и] в том, ч[то] предполагают особенный способ и отдел знания, называемый наукой, и особые люди, занятые этим знанием, и непогрешимые.[273]
————————————————————————————————————
2) Суеверие руководительства других людей. —
[Л. 1.] Движение мож[ет] б[ыть] только тогда, когда есть что-либо в покое. Также и вещество. Понятие вещества возможно только при понятии духовного, невещественного.[274]
————————————————————————————————————
Трудно любить обидевшего, но могу, но люб[ить] доволь[ного], гордого — мне трудно ужасно.[275]
————————————————————————————————————
Мы отстали. Слава богу, что отстали, т. е. народ отстал, не развратился и мо[жет] вывести нас на новую, верную дорогу. Этого-то нам и не хочется, и мы всячески стараемся развратить его и кафешантанами, [Л. 2.] и школами с зак[оном] бож[иим], и, главное, двумя кита[ми], каждый по 700 миллионов — одно: приходу — кабак[и]; другое — расход солдатства. Собирая доход с развращ[енных], приучают их к пьянству и расходуют на развр[ащение] их, приучая к убийству.[276]
————————————————————————————————————
Важно не то, что вы обираете его, а то, ч[то] вы развращаете его.
————————————————————————————————————
Дет[ская] Мудр[ость].
Этим-то мы и плохи, что [1 неразобр.] из патриотиз[ма].
[Л. 3.] Мужик хозяин (говорит 6-летнему сыну). Ну, брат Алешка, моли бога за то, что меня не было, как ты с матерью подрался, я б тебе так вихор надрал, ч[то] до сватьбы не забыл.
Алешка. Да как же она Васькá резаку отдать хотела. — Я не дал.216
217 От[ец]. Вот то — не дал. Какую ты имеешь праву матери перечить. Она знает, что надо.
Ал[ешка]. Да ведь она В[аська] резать хотела.
[Л. 4]. От[ец]. Она знает, что надо...
Ал[ешка]. За что ж его резать?
От[ец]. А за то, что мы его выкормили.
Послать Ч. о р. п.
Письмо в
Анарх[изм.]
————————————————————————————————————
С. одно изречение.
————————————————————————————————————
Не собира[йте]... М. VI, 19—21.
————————————————————————————————————
[Л. 5.] Стаховичу.
Гол[ь]денв[ейзеру].
————————————————————————————————————
Оч[ень] важно знать про себя, когда ты физически в раздраженном, взволнованном, беспокойном состоянии, и, находясь в этом состоянии, не приписывать приходящим мыслям, вопросам, затруднениям того значения, к[отор]ое они не
————————————————————————————————————
Человек в мир послан. [1 неразобр.] тщеслав[ие], не рождающее основу [?] мысли.
————————————————————————————————————
Жениться только, когда перестаешь видеть сестер и когда чувствуешь себя в силах взрастить и воспитать.[277]
————————————————————————————————————
[Л. 6.] К Андрееву. Как только входите в область духовную, так путаетесь. Можете только подходить к ней.
————————————————————————————————————
На том, чтó ваш недостаток, вы строите все ваши позднейшие произведения.
————————————————————————————————————
Послать 18 из июн[я] на 3 вопроса.217
————————————————————————————————————
[Л. 7.] Деменский Самсон.
В богадельню Болхи[н].
В Туле судиться желает Сергей Вас.
————————————————————————————————————
[Л. 8.] Полож. Мужик.
1840 г. Июля 20. Я. П.
Chère Tante,
Je baise vos mains, je me porte bien, et M-r Miller1 nous a permis d’aller demain nous promener.
Léon Tolstoy.
Дорогая тетушка,
Я целую ваши руки, я чувствую себя хорошо и г-н Миллер1 разрешил нам завтра погулять
Лев Толстой.
Приписка к письму М. Н. Толстой.
Впервые опубликовано факсимильно в книге: H. Н. Гусев, «Лев Николаевич Толстой, Материалы к биографии с 1828 по 1855 год», изд. Академии наук СССР, М. 1954, между стр. 112—113.
Ергольская Татьяна Александровна (1792—1874) — троюродная тетка Толстого (см. т. 59, стр. 12—13).
1 Г. В. Миллер — тульский врач, знакомый Н. И. Толстого.
1845—1855 ? гг.
J'ai gardé pendant trois jours la chambre et je la garde éncore jusqu’à présent quoique j'aille un peu mieux. J'ai eu un mal de gorge affreux avec la fièvre, d’horties et une fluxion. J’espère que vous ne vous inquiéterez plus à mon sujet une foi que je vous dis que je vais mieux.
Léon.
На обороте: Ее высокоблагородию Татьяне Александровне Ергольской.
Я три дня не выходил из комнаты и не выхожу до сих пор, хотя мне немного лучше. У меня ужасно болело горло с жаром, лихорадкой и воспаление. Надеюсь, что вы больше не будете обо мне беспокоиться, раз я вам говорю, что мне лучше.
Лев.
Датируется предположительно, по почерку.
1856 ?г. Мая 14? Петербург.
Я пробуду до четверга или пятницы. Приезжайте скорей или отвечайте, потому что иначе я обещал свою квартиру М. Иславину. 1 Васинька! — L'argent, il n'y a pas2 — теперь. И мне стыдно и еще будет стыдно месяца два. Приезжайте поскорее, милые друзья. Целую вас. До свиданья.
Как выедете, дайте знать по телеграфу. Я и квартиру задержу и встречать вас выеду.
Л. Толстой.
Датируется предположительно по почерку и содержанию. Письмо написано в период наиболее близких отношений Толстого с В. С. Перфильевым. В Дневнике 14 мая 1856 г. Толстой отметил: «Написал письмо Васиньке Перфильеву» (т. 47, стр. 71).
Василий Степанович Перфильев (1826—1890) — близкий знакомый Толстого, женатый на его троюродной сестре Прасковье Федоровне Толстой (1831—1887). Подробнее о них см. т. 47, стр. 249—250.
1 Михаил Александрович Иславин (1819—1905), дядя С. А. Толстой. Письмо написано из Петербурга, где Толстой снимал квартиру в доме Якобса на Офицерской улице.
2 [Денег нет]
1859 г. Апреля 9. Москва.
Моя повесть кончена,1 и я намерен теперь весной так ИЛИ иначе ее напечатать. Поэтому будьте так добры дайте мне нынче ответ: желает ли Катков2 приобресть ее по 250 за лист и не читая ее, или нет?
Я, после того как вы мне передали ответ Каткова, вспомнил, что решительно невозможно и неприлично отдать ему на суд и рисковать получить ответ, что не 250. а 215 р. И 36 к. дать224 225 можно. Главное, мне бы хотелось ответ поскорее, чтобы перед отъездом в деревню распорядиться печатаньем. — Ежели бы вы не так далеко жили, я бы сам зашел к вам.
Ваш Гр. Л. Толстой.
9 апреля.
Год в дате определяется по содержанию (см. прим. 1).
Екатерина Федоровна Тютчева (1835—1889) — дочь поэта Ф. И. Тютчева, камер-фрейлина. О ней см. т. 47 к стр. 408—409.
1 Речь идет о повести «Семейное счастье», оконченной 5 апреля 1859 г.
2 Михаил Никифорович Катков (1818—1887) — публицист, редактор «Московских ведомостей» и с 1856 г. издатель «Русского вестника».
Повесть Толстого «Семейное счастье» была напечатана в «Русском вестнике» 1859, апрель, кн. 1, стр. 435—473; кн. 2, стр. 595—634 (см. т. 5).
1856—1859 гг.
Ежели вы не примете мой подарок — билет и мольбы употребить его, то вы меня ни крошечки не любите, и я вас ненавижу.
Л. Толстой.
Написано карандашом на клочке бумаги. Датируется временем начала сближения Толстого с Фетом и по почерку.
Афанасий Афанасьевич Фет (1820—1892).
Об обстоятельствах, вызвавших настоящее письмо, сведений не имеется.
1862? г. Июля 1.
Первобытность первобытностью, а признаюсь, мучаюсь нетерпением получить письма и журналы. В случае, ежели нельзя прислать с сим посланным, пошлите нарочного. Я расхворался последнее время, и, не будь у меня затеянных дел с здешними молоканами, у кот[орых] мне надо побывать в воскресенье, я бы приехал 2 недели допивать в Самаре, что я, хоть на неделю, намерен сделать. Ежели вы знаете, напишите мне: от кого и как происходит распоряженье не выпускать молокан за 30 верст из их жительства. Не приехал ли Замятин?1225
ваксы,
спичек,
и свечей.
Прошу еще раз у вас извинения за хлопоты, очень благодарю за помощь.
Преданный Вам
Л. Толстой.
1 июля.
Год в дате определяется предположительно, по почерку и на том основании, что письмо Толстой отправил с посланным в Самару, где в то время находился Ю. Ф. Самарин. Судя по письму Толстого к Т. А. Ергольской от 27 мая 1862 г., Толстой тогда вел свою корреспонденцию через Самарина (см. т. 60, стр. 427).
Юрий Федорович Самарин (1819—1876) — общественный деятель и публицист, славянофил. В 1858—1864 гг. Самарин работал в Самарском комитете по улучшению быта крестьян.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
1864 г. Декабря 7.
Иван Иванович!
Деньгами я очень нуждаюсь, но знаю, что в замедлении, кроме погоды, никого винить нельзя. Теперь прошу вас прислать мне остальные, т. е. с дров, частью до праздника, частью после.
Цену за кучи вы назначили, мне кажется, слишком дорогую. Лучше отдавать дешевле, но чтобы продажа была верная. Не пропустите, пожалуйста, время для продажи ржи. Молотите и готовьте. Я намерен продать ее всю разом по наилучшей цене. Если будет близко к 5 р. мукою на месте, то известите меня поспешнее.
Посылаю 15 коров. Прошу вас их кормить велеть особо — соломой, хоботьем и придавать сена или пойла, только если очень похудеет. Лучше бы им устроить помещение потеплее, так как они привыкли. Когда отелятся, то телят поить как можно лучше, на племя, а их (разумеется, не одну и две) прислать в Ясную.226
227 Еще с посланным прошу прислать валухов — баранов или овец старых на мясо, около 10.
Мне опять нужно будет овса до 100 четв[ертей]. Прошу теперь насыпать на подводы, чтобы не шли пустые, да в продолжение зимы прислать до 100 четв[ертей].
Возите ли вы навоз? Пожалуйста, вывозите. Когда расчет за картофель?
Желаю вам всего лучшего.
Гр. Л. Толстой.
7 декабря.
Год в дате определяется в соответствии с письмом Толстого к И. И. Орлову от 8 января 1865 г. (см. т. 61, стр. 67—68), которому оно по содержанию предшествует.
Иван Иванович Орлов — в 1863—1889 гг. управляющий имением Толстых Никольское-Вяземское, Тульской губ.
1863—1864 гг.
Любезный Густав Федорович!
Серг[ей] Ник[олаевич]1 мне предлагал деньги, а я не взял, а теперь очень нужно. Нет ли у вас около ста (100) рублей на несколько дней.
Что вы к нам не приедете.
Гр. Л. Толстой.
Датируется по содержанию: у С. Н. Толстого Г. Ф. Келер жил в 1863—1864 гг.
Густав Федорович Келер (1839—1904) — немец-учитель, приехавший из Германии весной 1861 г. вместе с Толстым в Ясную Поляну, где до ноября 1862 г. преподавал в школе. В 1863—1864 гг. был воспитателем сына С. Н. Толстого Григория Сергеевича, а с 1865 г. преподавал в Тульской мужской гимназии.
1 С. Н. Толстой (1826—1904), старший брат Толстого.
1863 г., конец — 1865? г.
Никольское.
————
В ответ на ваше посланье — вот он я, милый друг. Как бы нам увидаться. Я здесь с женой и пробуду, пожалуй, неделю1.
Датируется приблизительно, временем женитьбы Толстого и наиболее близких отношений с Фетом.
Письмо Фета, о котором упоминает Толстой, неизвестно.
1 К письму сделана приписка И. П. Борисова, с приглашением Фету приехать в Новоселки.
1865 г., конец. Я. П.
Посылаю двух поликовских [?] поросят, любезный князь. Они у меня с воскресенья, и были кормлены хорошо. Японского поросенка не могу послать. Все японцы захворали — 4 издохли и оба последние больны. Ежели они выдут, то один из них — вам, а теперь везти опасно.
Душевно кланяюсь и желаю вам всего лучшего.
Что ж вы меня не зовете к себе? А я все-таки приеду.
Ваш гр. Л. Толстой.
На обороте: Его сиятельству князю Евгению Владимировичу Львову.
Датируется на основании упоминания о японских свиньях: Толстой получил их в начале октября 1865 г. (см. письмо к А. Е. Берсу от 13—15 октября 1865 г., т. 61, стр. 109—110).
Евгений Владимирович Львов (1817—1896) — помещик Тульской губ.
1865—1870? гг. Я. П.
Любезный Густав Федорович!
Попросите, пожалуйста, Якова Ивановича1 приехать к нам нынче по железной дороге на Козловку, куда будет за ним выслана лошадь в 11 часов вечера.
Ваш Л. Толстой.
На обороте: Его высокоблагородию Густаву Федоровичу Келеру.
Датируется предположительно, на основании упоминания о железной дороге (Г. Ф. Келер с 1865 г. служил в Туле) и по почерку.
1 Очевидно, приказчик Л. Н. или С. Н. Толстых.
1870-е гг., начало.
Многоуважаемый Николай Александрович!
Увлекаемый своей работой, на днях только раскрыл вашу книгу1 и... не отрываясь прочел ее всю с великим наслаждением. Особенно меня поразило богатство и разнообразие правдивых и поэтических и, главное, русских образов. Посылаю ее вам и благодарю вас за нее и вашу супругу за разрешение взять ее.2
Le Brun3 я прочел, но хотелось бы еще подержать; если нельзя, то напишите, и я с первой почтой пришлю.
Ваш Л. Толстой.
Датируется предположительно, временем выхода упоминаемого романа Чаева (см. прим. 1) и письмом Н. А. Чаева от 14 апреля 1895, в котором он, вспоминая посещение его Толстым, писал, что Толстой тогда «говорил ужаснейшую чепуху о размере русских былин». Очевидно, это было в пору работы Толстого над «Азбукой».
Николай Александрович Чаев (1824—1914) — драматург и романист.
1 Судя по помете Н. А. Чаева на письме Толстого, речь идет о романе Чаева «Подспудные силы» (начало — «Русский вестник» 1870 и окончание там же, 1897).
2 Как отметил на том же письме Чаев, Толстой взял экземпляр романа, принадлежавший жене Чаева, так как у автора не оказалось своего.
3 Очевидно, речь идет о французской художнице портретистке Елизавете-Луизе Лебрен (1755—1842), бывавшей в Петербурге при дворе и оставившей свои воспоминания. Возможно, что Чаев прислал их Толстому в связи с работой Толстого над историческим романом.
1870-е гг., начало. Я. П.
Густав Федорович!
Вчера человек забыл отдать кучеру рамки, и кучер уехал без них. Боюсь, что это вам доставило лишние хлопоты. Прошу извинить меня. Нынче же я нарочно посылаю за этим делом. Будьте так добры передайте всё посланному. Очень благодарю за хлопоты и жму руку.
Ваш Л. Толстой.
На обороте: Его высокоблагородию Густаву Федоровичу Келеру. Спросить в мужской гимназии.
Датируется на основании адреса: «в мужской гимназии» и по почерку.
1872 г. Октябрь, середина. Я. П.
Забыл ответить нас вопросы об оглавлении и затерял листок вашего письма, где было написано. Мне кажется, что я помню всё.
Волк в пыли — с индейского.
Цапля, лягушка и рак — тоже.
<Волга и Вазуза — Даля.>
Шат и Дон — народное предание (мною записано).
Две лошади |
|
Собаки и повар |
|
Перепелка |
|
Топор и пила |
Извините, если забыл еще что-нибудь.
Нашел ваше письмо.
Мышь под амбаром — с индейского.
Судома — из хрестоматии Перевлесского.
Лев и лисица — Эзопа.
Заяц и гончая собака |
|
Равное наследство |
|
Теленок на льду |
|
Сова и заяц |
Датируется по содержанию (см. т. 21 — «История писания и печатания «Азбуки»).
Николай Николаевич Страхов (1828—1896) — философ-идеалист и литературный критик, близкий по взглядам к славянофилам. С Толстым был знаком лично с 1871 г. (см. т. 61, стр. 234).
Ответ на несохранившееся письмо Страхова, в котором он, очевидно, просил указать источники некоторых рассказов, помещенных в «Азбуке», в то время печатавшейся. Подробнее об этом см. в т. 21.
1864—1870-е гг., начало. Я. П.
Спасибо хоть и за то, что известили; а грустно было, что не заехали. Вы светский человек — летаете по столицам — не знаете, как наш брат деревенщина ценит таких друзей, как вы. Хоть бы Марья Петровна1 обрадовала нас с Соней.2
Пожалуйста, пожалуйста.
Ваш Л. Толстой.
Датируется приблизительно, по содержанию и почерку.
1 Мария Петровна Фет (1828—1894), жена А. А. Фета.
2 С. А. Толстая.
1874 г. Февраль. Я. П.
Петр Васильевич,
Разумеется, более всего занимайтесь с слабейшими. Тем более, что старшие — те, кот[орые] могут читать одни, имеют самое полезное для них занятие — чтение по порядку по книгам Азбуки. Не делайте никаких групп, а твердо держитесь моего наставления. Если нельзя спарить, то занимайтесь отдельно, а потом давайте самостоятельное занятие списывать слова — это самое лучшее.
Удивляюсь и не понимаю, как это на 3-ю неделю ученики есть, не знающие букв. Решительно не понимаю. На 3-ю неделю читать все бы должны, нешто очень малы. Пожалуйста, держитесь строго порядка, изложенного в Азбуке, и моих наставлений. Вы, наверно, делали не то, иначе я не могу объяснить вашего неуспеха. Пожалуйста, перечтите всё и делайте так. Да, пожалуйста, пишите мне так: 1) с старшими делал то[-то] и то-то, встречалась трудность та-та и та-та, с вторыми, с 3-ми то-то и трудность; а то вы мне не пишете по две недели, а когда пишете, то так, что я ничего не могу узнать из ваших писем. Пожалуйста, строго держитесь порядка Азбуки и идите по ней вперед, не задерживаясь. Проделали 13 упражнений, идите дальше и дальше.
Я бы приехал сейчас, но очень занят. На 3-й неделе1 непременно буду.
Гр. Л. Толстой.231
232 Печатается по машинописной копии. Датируется по содержанию.
Петр Васильевич Морозов (ум. 1906) — один из учителей в основанных Толстым школах в 1860—1862 гг.; автор «Воспоминаний учителя толстовской школы» («Русское слово» 1912, «№ 257, от 7 ноября). См. о нем в т. 8, стр. 510—511, и т. 17, стр. 593—606.
В конце января 1874 г. Толстой поручил Морозову обучение детей грамоте по своему методу в школе при фабрике С. В. Ганешина, которое производилось по постановлению Московского комитета грамотности от 17 января 1874 г., с целью выяснения преимущества метода Толстого —слухового — перед звуковым (по звуковому методу обучение детей производил педагог М. А. Протопопов). Обучение производилось семь недель. Результаты этого опыта обсуждались на заседании комитета 17 апреля 1874 г. (подробнее об этом см. в «Истории писания и печатания «Азбуки», т. 21).
Сохранилось семь писем Толстого к П. В. Морозову, связанных с обучением грамоте в школе Ганешина. Два из них опубликованы в т. 62, стр. 75—76 и 87 (№№ 60 и 71). Письма П. В. Морозова к Толстому неизвестны.
1 Имеется в виду третья неделя великого поста.
1874 г. Февраль — март, до 15. Я. П.
Петр Васильевич!
Забыл вам сказать и написать об арифметике. Старайтесь поскорее дойти до деления включительно, и когда они поймут деление, то каждый день упражняйте в делении и делении (я всегда так делал с своими, и результаты хорошие были, так как деление включает все четыре правила). Задачи деления надо задавать двух родов: с малыми делителями, 18375 : 5 или на 7 и т. п., и с большими делителями, 18375 : 786. Жалею, что не успел проделать с вами деления. Ясно ли вам, как надо учить задавать. Если вам вполне ясно, то сделайте деление и умножение с 141 стр., т. е. сначала, пропуская излишнее, если ученики поняли, но в особенности пройдите умножение с 166 и деление с 169 стр. и заставляйте делать точно так, как показано.
Ожидаю с нетерпением от вас писем. Пишите поподробнее.
Держите порядок строже, посредством переписывания, диктовки и более длинных уроков.
Гр. Л. Толстой.
Старшим счетов больше не нужно. Нешто когда запутались и забыли вычитание.
Печатается по машинописной копии. Датируется по содержанию.
1874 г. Февраль — март, до 15. Я. П.
Петр Васильевич!
Пожалуйста, не робейте. Одно, что, я думаю, нужно переменить, — это парные занятия.
Рассадите всех порознь и подальше друг от друга и задавайте подлиннее работы: для маленьких списывать, для больших читать, и рассказывать, и писать, как мы говорили, и сверх того диктовать.
Как только сделался сумбур одних (маленьких или больших), берите к доске — чтение или арифметика, — а другим (маленьким или большим) диктуйте.
Если идут самостоятельные занятия, то хорошо, как нет, сейчас диктуйте — хоть целый урок. С большими читайте дальше скорее и делайте упражнения (как говорено было) на правописанье. Умножение начинайте и пишите мне, как будет идти.
С маленькими счисление и сложение делайте, но с счетами и доской вместе.
Печатается по машинописной копии. Датируется по содержанию.
1874 г. Марта 18—19? Я. П.
Петр Васильевич,
Получил еще одно письмо, и всё мне мало известий и коротко. Как читают маленькие? Могут ли рассказывать? Скоро ли без: складов? Получили ли вы мое длинное письмо, писанное рукою Ясенского учителя? Налегайте на маленьких, чтобы могли читать без складов к экзамену, — это главное.
Напишите же подробнее обо всем, что я писал вам. Считаете ли возможным исполнить всё, что я советовал вам в последних письмах, и что исполняете и как?
Теперь два дела: Первое, узнайте у своего товарища,1 будет ли он учить в Благовещенье. Если нет, то после субботнего урока приезжайте сюда. Вы повидаетесь с семейством, и я переговорю с вами. Я плачу за дорогу.233
234 Другое дело, сходите в типографию Каткова на Страстном бульваре и узнайте, пожалуйста, как идет печатание рукописи, которую я туда отдал,2 да еще скажите там фактору, что место в рукописи, которое там замарано и замарка вымарана вот так3, место это не набирайте. Если там готовы листы к отправлению перед вашим отъездом, то возьмите их с собой.
Гр. Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. Датируется по содержанию и на основании упоминания о празднике благовещения (25 марта). В 1874 г. благовещение приходилось на понедельник. Письмо Толстого было написано, как это видно из письма, незадолго до субботы, предшествовавшей благовещению, т. е. до 23 марта, но не позднее 18—19 марта, так как до 23 марта было написано еще одно письмо к П. В. Морозову (см. № 20).
1 Имеется в виду М. А. Протопопов (см. прим. к письму № 16).
2 2—5 марта Толстой был в Москве и сдал в типографию М. Н. Каткова для набора часть рукописи «Анны Карениной» — «листов на 7» (см. письмо к H. Н. Страхову от 6 марта 1874 г., т. 62, стр. 70).
3 Далее указан знак вымарки — прямая черта, пересеченная волнистой чертой.
1874 г. Марта 20—21? Я. П.
Петр Васильевич,
Вы меня спрашиваете: соглашаться ли на то, чтобы экзамены были на страстной? Ничего не могу ответить, потому что ничего не знаю об успехах учеников со времени моего отъезда из Москвы.1 Вы не пишете мне вовсе, или пишете то, что мне не нужно знать; тогда как меня интересуют все малейшие подробности хода школы. Вы даже не отвечаете на вопросы в моих письмах.
Как идет диктовка с младшими? Как они читают? Начинают ли без складов? Которые лучше, которые хуже? Сделали ли вы с старшими упражнения на предлоги? Делали ли вы с ними задачи по Воленсу.2
Из писем ваших последнее, что я знаю о меньших, это то, что вы заставляете их читать врозь и они приучаются к рассказу; но как, сколько успели, ничего не знаю и потому ничего не могу сказать. Разумеется, желательно бы было делать испытания, когда меньше будут читать без складов, потому что234 235 к складам будут придираться, но отказываться от испытания все-таки не следует, в каком бы положении ни было дело. Я вам писал, чтобы вы приехали в субботу, если в Благовещенье не будут учиться; во всяком случае приезжайте в субботу, хоть на одно воскресенье. Я вышлю за вами на Козловку. Перед отъездом задайте всем ученикам, обдумав хорошенько, по их силам уроки писания и чтения на день или на оба дня. Давайте теперь и Азбуку на дом, но только чтобы она не попадала в руки ученикам противной стороны. Привезите с собой побольше образцов писания учеников и хорошенько запомните, как каждый из них читает, с тем чтобы мне ясно рассказать.
В субботу же будет заседание Комитета, не оставайтесь на него, а передайте Шатилову,3 что лучше бы отложить немного испытание (если наши не читают без складов), но что мы не отказываемся и на страстной. Попросите его тоже от меня, чтобы он тотчас после Комитета уведомил меня, когда назначено испытание. Нельзя ли вам перед отъездом сюда испытать учеников противной стороны — старших и меньших, как они читают и пишут. Я думаю, что Протопопов ничего не будет иметь против этого, так как мы предоставляем испытывать наших. Очень мне досадно на вас, что вы не писали мне. Решительно не знаю, откладывать испытания или нет. Одно только, что при нашем методе самое невыгодное время для учеников — это когда они только начинают и путаются складами, как они были в мою бытность. Если много учеников в таком положении, то испытание невыгодно. Чтобы подвинуть учеников меньших скорее читать без складов, выбирайте для них не из одной 1-й, но из всех 4-х книг Азбуки статьи более занятные, которые более нравятся, и задавайте их читать по нескольку раз, в особенности стихи Дурень из 1-й книги4 и сказки Пушкина. И стихи же задайте им читать на дом.
Печатается по машинописной копии. Датируется по содержанию и в соответствии с письмом № 20 (см. прим. к нему).
1 5 марта.
2 Василий Петрович Воленс (1836—1903), педагог, составитель популярного учебника арифметики.
3 Иосиф Николаевич Шатилов (1824—1889), помещик Новосильского уезда Тульской губ., председатель Московского комитета грамотности; старый знакомый Толстого (см. т. 17).
4 Имеется в виду первая книга «Азбуки» (см. т. 22).
1875 г. Февраль, конец. Я. П.
Отсюда вижу, как измучила вас типография, любезный Николай Михайлович. А я еще должен утруждать вас. Всё о 3-й странице.1
Слова, начинающиеся с букв азбуки, те, которые были набраны: Арбуз, Белка и т. д., я прошу набрать самым мелким шрифтом под буквами 1-й страницы так:
Если это можно, то очень бы было хорошо, но если нельзя или почему-нибудь затруднительно, то можно обойтись и без этого; но 3-ю страницу надо непременно преобразовать так:
В верху 3-й страницы, как я писал, азбука скорописью; потом два отдела: слова, начинающиеся с букв азбуки, и слова, заключающие буквы азбуки. Слова эти переменить. Вместо того, что было набрано, набрать так всю страницу:
Аа Бб Вв Гг Дд Жж Зз Ии Лл Мм Нн
Оо Пп Кк Рр Сс Тт Уу Фф Хх Цц Чч
Шш Щщ Юю Яя Ѣѣ Ээ Өө Vv2
Слова, начинающиеся с букв азбуки.3
Аня Баня Ваня Гаша Даша Жижа Заря Имя Ели Люди Миша Няня Оля Паша Катя Руки Сани Тётя Уши Филя Ходы Цари Чеки Шуба Щука Юла Яма Ѣда Өедя Эти4
Слова, заключающие все звуки.5
Бусы Возы Гуща
Пыжи Люди Маша
Феня Цари Косы
Хочу Эти Ѣда6
Если бы скорописная азбука заняла много места, то можно ее выкинуть.
Ну-с, повинную голову не секут, не рубят. Виноват, что делаю столько хлопот. Больше не буду.
Дружески жму вам руку. Целую Варю7 и Волю.8
Ваш Л. Толстой.236
237 Датируется по содержанию, в соответствии с письмом к Н. М. Нагорнову от конца февраля 1875 г. (см. т. 62, стр. 153—154).
Николай Михайлович Нагорнов (1845—1896) — с 1872 г. муж дочери М. Н. Толстой, Варвары Валерьяновны. В 1875 г. помогал Толстому в издании «Азбуки» (подробнее об этом см. в т. 62).
1 Об этом же Толстой писал Нагорнову в письме от конца февраля 1875 г. (т. 62, стр. 153—154).
2 Против этого абзаца помечено: Средняя величина.
3 Против этой строки: Самый мелкий шрифт.
4 Против этого абзаца: Настолько крупный, чтобы мог поместиться. А Б и Е большие, т. е. заглавные.
5 Против той строки: Самый мелкий.
6 Против этого абзаца: Самый крупный. А Б и Е большие, т. е. заглавные.
7 Варвара Валерьяновна рожд. Толстая (1850—1921), жена Н. М. Нагорнова.
8 Валерьян Николаевич Нагорнов (р. 1873), сын Нагорновых.
1875 г. Апреля 5—6? Я. П.
знаю потому, что у меня прошлого года так довели 5 кобыл.
Насчет жеребца молодого я бы желал отказаться, так как денег мало нынешний год. А насчет Карцовского1 жеребца желал бы верно знать, в каких числах можно его получить. Если можно получить в начале мая, т. е. до 9-го, то хорошо. Если же нет, то я возьму уже лучше молодого. Необходимость 2-х телег может возникнуть только от случного жеребца. Но так как он мне не нужен нынешний год, то я могу продержать его в Ясной и отправить его после.
Пожалуйста, примите все мои резоны и посоветуйте как лучше.
Страшно тороплюсь и пишу без толку; но вы поймете и извините.
Ваш Л. Толстой.
На конверте: На Московско-Курской дороге, полустанция Еропкино. Его Высокоблагородию Афанасию Афанасьевичу Шеншину.
Публикуемый отрывок представляет собой окончание письма, опубликованного под этой датой в т. 62, стр. 172—174. Толстой, написав письмо на двух листах почтовой бумаги, второй лист, включающий публикуемый237 238 выше текст, оторвал и письмо закончил на первом листе фразой, соответствующей первому абзацу настоящего отрывка.
1 Карцов — владелец конского завода близ имения Фета Грайворонки.
1876? г. Москва.
С радостью, что могу тебе сделать приятное, посылаю тебе деньги, милый друг. Я зайду вечером, если дома будет благополучно. Посылаю с Сергеем,1 что вздумал. Пожалуйста, будь прихотлив и требователен. Чем будешь требовательнее, тем мне будет приятнее. Я нет-нет и вспомню о тебе, и мне станет совестно. Спроси, как скоро можно тебя перевести.
До свиданья.
Л. Т.
Датируется предположительно, временем, когда Толстой хлопотал об устройстве К. А. Иславина на службу и оказывал ему денежную помощь (см. письма Толстого к К. А. Иславину и к В. А. Иславину от 6 апреля 1876 г., т. 62, стр. 263 и 264).
Константин Александрович Иславин (1827—1903) — дядя С. А. Толстой.
1 Сергей Петрович Арбузов, слуга у Толстых.
1877 г. Март — апрель? Я. П.
Нам нынче не удастся исполнить нашего намерения, многоуважаемая Александра Павловна, мы ждем гостя, и я должен быть дома.
На этой неделе мы все-таки воспользуемся вашим приглашением.
Жена очень ахала на свой гиньом,1 что ее всегда нет дома, когда вы приезжаете. Она посылает забытое вами, но о Вестнике Европы она самым утвердительным образом говорит, что послала его обратно, и именно 2-ю часть Нови.2 Мы сделаем справку, не пропало ли при отсылке. Во всяком случае очень досадно. Прошу передать мой поклон Петру Федоровичу.
Гр. Л. Толстой.238
239 Датируется на основании упоминания о романе И. С. Тургенева «Новь» (см. прим. 2).
Александра Павловна Самарина, рожд. Евреинова (1836—1905) — жена П. Ф. Самарина.
1 От французского guignon — напасть, неудача.
2 Роман И. С. Тургенева «Новь» был напечатан в «Вестнике Европы» 1877, №№ 1 и 2. Отзыв Толстого о романе см. в письме к А. А. Фету от 11—12 марта 1877 г., т. 62, стр. 314—315.
1877 г. Июня 10. Я. П.
Прошу обратно выслать оригинал эпилога. С «Русским вестником» вперед дела иметь никогда никакого не буду.
Черновое
Москва. Редакция «Русского вестника». Прошу <немедленно> обратно выслать оригинал эпилога. С «Русским вестником» вперед дела иметь никогда никакого не желаю и не буду.
Толстой.
Беловой текст печатается по копии С. А. Толстой в ее автобиографии «Моя жизнь» (рукопись, ГМТ); черновой — по автографу (написано на обороте л. 1 рук. № 102 «Анны Карениной»). Черновой текст опубликован в т. 20 настоящего издания, стр. 664. Датируется по указанию С. А. Толстой.
Письмо связано с отказом М. Н. Каткова печатать в «Русском вестнике» эпилог романа «Анна Каренина». Об этом подробнее см. «История писания и печатания «Анны Карениной», т. 20.
1879 г. Ноябрь. Я. П.
Милостивый Государь
Князь Николай Петрович.
Шурин мой Берс,1 податель сего письма, был в Москве, и я посоветовал ему явиться к вам и лично просить вас о месте инспектора училищ, о котором я за него ходатайствовал перед вами.239
240 Извините, что утруждаю вас, но, право, человек он благонадежнейший, умный, образованный, и, дав ему место, вы приобретете отличного чиновника, а во мне человека, вам глубоко преданного.
Примите уверения искреннего моего уважения и преданности.
Граф Лев Толстой.
Печатается по машинописной копии. Датируется по содержанию: о месте для П. А. Берса Толстой хлопотал в ноябре 1879 г. (см. письмо к В. К. Истомину от ноября 1879 г., т. 62, стр. 504).
Николай Петрович Мещерский (1828—1900) — попечитель Московского учебного округа, дальний родственник Толстого.
1 Петр Андреевич Берс (1849—1910).
1870-е? гг. Сентября 13.
Иван Иванович!
Прошу вас сообщить мне, почем и сколько продано пшеницы, и прислать мне денег из продажи пшеницы, гречи и картофеля — всё, что у вас будет, разумеется за исключением необходимых расходов по экономии. Деньги просил бы вас прислать с конторщиком, который вместе с тем привез бы книги.1
Готовый к услугам
Гр. Л. Толстой.
13 сентября.
Год устанавливается по почерку.
1 О каких книгах идет речь, не установлено. Возможно, что имеются в виду книги из библиотеки Никольского-Вяземского.
1870-е гг. Я. П.
Очень благодарю вас, Ольга Алексеевна, за книгу. Я знаю ее по статье Revue des d[eux] M[onds]1 и прочел то, что меня особенно интересовало. Очень сожалею, что в этот приезд240 241 мне невозможно было быть у вас. В следующий раз постараюсь доставить себе это удовольствие.
Граф Л. Толстой.
На конверте: Ее высокоблагородию Ольге Алексеевне Киреевой. Близ Собачей площадки, дом Карениной, квартира Киреевой.
Датируется по почерку и на том основании, что, судя по содержанию письма, Толстые еще не переезжали на жительство в Москву.
Ольга Алексеевна Новикова, рожд. Киреева (1840—1921 ) — сотрудница «Московских ведомостей»; в последние годы жила в Лондоне, где имела политический салон официозно-монархического направления.
О присланной ею Толстому книге сведений не имеется.
1 Какую статью в «La Revue des deux Monds» имеет в виду Толстой, не установлено.
1870-е гг.
Очень благодарю вас, Александра Павловна, за присылку книг и за участие ваше. Здоровье жены теперь поправляется, и опасность совершенно прошла.
Я начал читать прекрасный роман Trois Etoiles 1 и, к великому сожалению, заметил, что вместо 2-го волюма два первые. Возвращаю назад один из первых.
Жена просит передать свой привет.
Ваш Л. Толстой.
Датируется предположительно, по почерку.
1 [Три звезды]. О каком романе идет речь, не установлено.
1880 г. Апреля 18. Я. П.
[Рукой С. А. Толстой:]
18 апреля.
Николай Николаевич,
Лев Николаевич ужасно устает от своей работы и говорит, что видеть не может пера и чернил, а вам очень желает писать, потому хочет мне диктовать письмо к вам. Во-первых, он говорит,241 242 что ему решительно всё равно, что касается до этих Азбук и Ученого комитета,1 а вот на всякий случай адрес Нагорнова: Москва, близ Арбата, Серебряный переулок, дом Зернова. Николаю Михайловичу Нагорнову.2
Теперь Л. Н. диктует:
Ради бога, ради бога, достаньте мне или купите, чего бы то ни стоило, или пришлите из библиотеки, или даже... украдьте — книгу или книги, из которых бы можно было узнать о самых древних греческих текстах четырех евангелий, о всех выпусках, прибавках, вариантах, которые были сделаны. Я из своего Рейса3 знаю, что таковых есть много и не лишенных важности для правильного понимания сомнительных мест.4 Мне уж это давно нужно, а теперь, при конце работы, — особенно. Пожалуйста, уж вы потрудитесь, вы знаете, где узнать и где достать. Я сам не знаю, чего прошу, но воображаю и желал бы иметь вот какую книгу: по-гречески самый древний текст четырех евангелий и в примечаниях те перемены, которые были сделаны. Или наоборот, т. е. канонический текст и прежние варианты.
[Рукой Толстого:]
Я-то как жду вас, вы не можете себе представить. Я счастлив своей работой и быстро подвигаюсь. Очень, очень вас жду и люблю. Приезжайте пораньше. Когда вы думаете?
Ваш Л. Т.
На письме помета H. Н. Страхова: «18 апр. 1880. Ясн.».
Ответ на письмо Страхова от 16 апреля 1880 г. (см. «Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым», изд. Общества Толстовского музея, СПб. 1914, стр. 253—254).
1 Страхов писал, что Н. М. Нагорнов просил его помочь достать отзыв Ученого комитета Министерства народного просвещения об «Азбуке» Толстого, и спрашивал адрес Нагорнова, чтобы списаться с ним по этому вопросу.
2 Николай Михайлович Нагорнов в 1876—1881 гг. помогал Толстому в издании «Азбуки».
3 Эдуард Рейсс (Reuss, 1844—1891), протестантский богослов, профессор. Толстой имеет в виду одну из его книг с критикой евангельского текста.
4 Слова: сомнительных мест вписаны рукой Толстого.
1873—1880? гг. Мая 10. Я. П.
Милостивый Государь
Павел Дмитриевич!1
Очень сожалею о том, что до сих нор мне ни разу не случилось встретиться с Вами и что я не застал Вас дома. Надеюсь в первый приезд мой в Москву побывать у Вас, осмотреть замечательную галерею Вашу и иметь удовольствие лично познакомиться с Вами.
С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Ваш покорный слуга
Гр. Лев Толстой.
10 мая.
Датируется приблизительно: письмо писалось не ранее лета 1873 г., когда по просьбе П. М. Третьякова И. Н. Крамской писал портет Толстого, и не позднее 1880 г., когда Толстые переехали в Москву. Впервые опубликовано в «Литературном наследстве», № 37-38, М. 1939, стр. 251.
Павел Михайлович Третьяков (1832—1898) — основатель картинной галереи в Москве, носящей его имя.
1 Толстой ошибся в отчестве Третьякова.
1880 г. Август. Я. П.
Простите, милый Афанасий Афанасьевич, что не писал давно и не отвечал.
Я всё это время духом смущен, растерян. Должно быть, нездорово тело. Я ездил в Москву, советова[лся] с Захарьиным1 и буду исполнять его советы.
Сделайте, чтобы увидать вас, когда вы поедете в Петербург.2 Вам, вы говорите, будто хорошо со мной, а мне и очень от вас хорошо бывает.
Если можно, пришлите мне ваше издание Соломона с еврейским.3 Будет цело.
Кланяемся с женою Марье Петровне. А я вас обнимаю и, как всегда, люблю.
Ваш Л. Толстой.243
244 Датируется на основании пометы А. А. Фета на письме: «1880 год» и по содержанию (см. письмо к А. А. Фету от 20—25? августа 1880 г., т. 63, стр. 21). Впервые опубликовано в «Литературном наследстве», № 37-38, М. 1939, стр. 230.
1 Григорий Антонович Захарьин (1829—1895), профессор Московского университета, известный врач, лечивший Толстого.
2 Фет должен был ехать в Петербург по делам издания своего перевода книги Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Об этом Толстой знал из писем H. Н. Страхова.
3 Имеется в виду перевод «Притчей Соломона», «Экклезиаста» и «Книги премудрости», приписываемых Соломону. Об этом см. письма к А. А. Фету от 30—31 августа 1879 г., т. 62, стр. 497.
1881 г. Июня 5. Я. П.
Петр Федорович!
Я чувствовал себя виноватым перед вами и в то время, когда так неприлично и зло спорил с вами, и на другой день, и до сих пор чувствую себя виноватым кругом и прошу вас простить меня и простить меня не на словах только, но на деле простить и забыть, и не иметь ко мне враждебного чувства, которое я заслужил. Одно только могу сказать в свое оправдание: это то, что чувство, вызвавшее мою неприличную горячность, было то же самое, которое мучает меня раскаянием теперь и заставляет просить у вас прощенья — чувство само в себе хорошее — любви к людям. Но я виноват в том, что из-за этого чувства я забыл то, что прежде всего мне надо было быть в любви с вами, с тем человеком, который был передо мной; а из-за умственного тщеславного задора я забыл это и злился на вас, хотя очень хорошо знал и знаю, что вы можете не соглашаться со мной, но что вы человек хороший тем главное, что хотите быть хорошим.
Я никому не говорю, что пишу вам, и если вам всё равно, то напишите мне, никому не говоря об этом. Душевные дела всегда лучше всего решать с глазу на глаз. То, что я кругом виноват перед вами, я всем говорю.
Л. Толстой.
На конверте: В г. Епифань. Село Молоденки. Е. п. Петру Федоровичу Самарину.244
245 Датируется на основании почтовых штемпелей.
Петр Федорович Самарин (1830—1901) — тульский помещик, в 1874—1880 гг. губернский предводитель дворянства; старый знакомый Толстого (см. т. 49, стр. 198).
Письмо Толстого к Самарину было вызвано их столкновением в Ясной Поляне 15 мая 1881 г. на почве отношения к казни участников убийства Александра II. В Дневнике под этим числом Толстой записал: «Вечером Писарев и Самарин. Самарин с улыбочкой: надо их вешать. Хотел смолчать и не знать его, хотел вытолкать в шею. Высказал» (т. 49, стр. 36).
1881 г. Июля 12. Я. П.
Сейчас написал Юрьеву.1 Пожалуйста, не сетуйте на него: то, что составляет его достоинство — драгоценное свойство: необдуманная, всем открытая готовность служить — другой стороной выражается забывчивостью и неряшливостью. Пожалуйста, пишите мне, если я могу быть вам в чем полезным.
Вас[илий] Ив[анович] на днях приезжал к нам на денек. А завтра я еду к нему. Ему хорошо, и надеюсь, что ему всегда и везде будет хорошо; чего от всей души желаю вам, потому что я по Вас[илию] Ив[ановичу] знаю и люблю вас.
Л. Толстой.
На конверте: Лондон. Г-ну Васильеву, London 2, Oakley Villas, Rectry Bd....rnsey2 N. Mr. Wassilieff.
Печатается по копии. Датируется на основании слов в письме: «Завтра я еду к нему»: в свое самарское имение, где в то время жил В. И. Алексеев, Толстой уехал 13 июля 1881 г. Впервые опубликовано в сборнике «Летописи Государственного Литературного музея», кн. 12, стр. 63.
Николай Васильевич Чайковский (1850—1926) — народник, после Великой Октябрьской революции активный враг Советской России. В 1875 г. эмигрировал в Америку; в 1880—1881 гг. жил в Лондоне. Толстой знал Чайковского лишь по рассказам В. И. Алексеева, который был в близких отношениях с Чайковским и до 1877 г. был с ним в эмиграции.
Письмо Чайковского, на которое отвечает Толстой, неизвестно. Неизвестно также и упоминаемое Толстым письмо его к С. А. Юрьеву. Между тем из письма Юрьева к Толстому от 9 декабря 1880 г. видно, что речь идет о переводе статьи A. Sullivan «The New Ireland». Перевод H. В. Чайковского под заглавием «Новая Ирландия» А. М. Сулливана был напечатан в №№ 9—10 «Русской мысли» за 1881 г. (без указания фамилии переводчика).245
246 1 Сергей Андреевич Юрьев (1821—1888), в то время редактор «Русской мысли».
2 Так в копии.
1881 г. Декабря 19. Москва.
Всё она1 гримасничает: совсем здорова. Можно ее замуж отдать? Я ей приискал. Отвечай телеграммой, а то он купит букеты и конфеты.2
Очень рад, что у Верочки3 сходят бородавки. Скажи ей, чтоб она оставила одну на память, вот такую:4
Вписано в письмо М. А. Кузминской к Т. А. Кузминской. Текст Толстого перебивает текст М. А. Кузминской. На письме дата: «19-го числа 1881 года». Месяц определяется по содержанию письма М. А. Кузминской.
Татьяна Андреевна Кузминекая (1846—1925) — свояченица Толстого, младшая сестра С. А. Толстой.
1 Мария Александровна Кузминская (р. 1869), дочь Т. А. Кузминской.
2 Этот абзац вписан между следующими отрывками письма М. А. Кузминской: «Мы доехали благополучно. Ты беспокоилась, что в вагоне будет холодно, а было до того жарко, что я» и «всё время сидела в одном платье».
3 Вера Александровна Кузминская (р. 1871), дочь Т. А. Кузминской.
4 Далее Толстым указан размер бородавки.
1881 г. Декабрь, начало. Москва.
Любезнейший Владимир Конст[антинович].
Я переменил не больше 20 строк во всем, но они очень нужны, особенно в конце.1 Надеюсь на ваше умное и тонкое отношение к этому моему писанью и вверяюсь вам. Переменять же больше не буду, в чем и подпису[юсь].
Л. Толстой.
Написано на большом конверте с надписью неизвестной рукой: «Владимиру Константиновичу г. Истомину» и рукой С. А. Толстой: «Корректура от гр. Толстого». Под текстом письма Толстого сделана помета неизвестной рукой: «С корректурою «Чем люди живы» для «Детского отдыха»,246 247 декабрь 1881. От Л. Н. Толстого». Датируется по содержанию (работа над корректурами рассказа «Чем люди живы») и по связи со следующим письмом (см. № 37). Впервые опубликовано в «Сборнике Государственного Толстовского музея», М. 1937, стр. 222.
Владимир Константинович Истомин (1847—1914) — приятель братьев С. А. Толстой; в 1881—1887 гг. фактический редактор и издатель журнала «Детский отдых» (номинальным издателем была его жена Н. А. Истомина; редактором, до 1883 г., — П. А. Берс).
1 Речь идет об исправлении корректур рассказа «Чем люди живы». Слова Толстого, что им изменено «не больше 20 строк» далеки от истинного положения дел. Конец рассказа в корректуре подвергся большой правке и в особенности гл. XI, последняя, которая переделывалась пять раз.
1881 г. Декабря 4? Москва.
Синий карандаш на портках не мой, и исключить их потому нельзя, что тогда ангел будет без порток.
Написано на письме В. К. Истомина от 4 декабря 1881 г., на которое отвечает Толстой.
Впервые опубликовано в «Сборнике Государственного Толстовского музея», М. 1937, стр. 223.
Истомин писал в связи с корректурой рассказа Толстого «Чем люди живы»: «В последней Вашей корректуре слово «портки» всякий раз очерчено синим карандашом и сбоку поставлены NB; я не понимаю, что это значит, т. е. следует ли портки совсем выкинуть и ограничиться рубакой, или иначе поставить их в общей связи речи».
В корректуре слово «портки» было отмечено корректором в виду различного написания этого слова в рассказе: «портки» и «партки». Истомин, повидимому, не понял этого и поэтому запрашивал Толстого.
В печатном тексте рассказа написание унифицировано: «портки».
1870-е гг., конец — 1880-е гг., начало. Декабря 25.
25 декабря.
Простите меня, Катерина Федоровна, что утруждаю вас, но мне кажется, что вам не будет стоить большого труда исполнение моей просьбы и что вам не неприятно будет исполнить ее. Мне надо просить к[нязя] Мещерского1 за старого учителя247 248 моей школы П. В. Морозова,2 о чине, который составит его счастье и на который он имеет права; а я забыл, как зовут к[нязя] Мещерского. Будьте так добры попросите князя Мещерского: вы осчастливите доброго человека и мне сделаете большое одолжение.
Гр. Лев Толстой.
Датируется предположительно, по почерку и содержанию.
1 Николай Петрович Мещерский (см. прим. к письму № 26).
2 О П. В. Морозове см. прим. к письму № 16.
1882 г. Января 1? Москва.
Милостивый Государь
Петр Петрович!
Я никогда не писал рассказа «Он». Всё это выдумано. Очень жалею, что это вам помешало.
Ваш покорный слуга
Л. Толстой.
Датируется на основании пометы на письме: «Получено 4 января 1882 г.». Впервые опубликовано в «Ученых записках Казанского государственного педагогического института. Исторический факультет», вып. 4, Казань 1941, стр. 185.
Ответ на письмо библиографа Петра Петровича Васильева из Казани от 11 декабря 1881 г., который писал, что он в 1873 г. слышал от редактора «Волжско-Камской газеты» Н. Я. Агафонова, что тот получил от Толстого рассказ «Он», специально написанный для газеты. Однако этот рассказ не был пропущен цензурой, и Агафонов будто бы отправил его в «Неделю». Васильев просил подтвердить достоверность сообщения Агафонова и написать, был ли этот рассказ напечатан в «Неделе». Эти сведения были нужны Васильеву для его работы по составлению библиографии произведений Толстого.
1882 г. Март, конец. Я. П.
Семен Афанасьевич!
В апрельскую книжку успеть нельзя. Публиковать вперед тоже нельзя. Почему-нибудь не удастся — и будет неприятно и вам и мне. — А очень хочется и напечатать у вас мою статью248 249 и поддержать ваш журнал, если это его поддержит, потому что он мне очень понравился своим характером бодрости и прямоты.
Желаю вам больше всего двух вещей: сдержанности, ловкости, искусства говорить правду, но так, чтобы вас не прихлопнули. Есть ли у вас такой мастер? Если есть, то держитесь его.
И второе — главное — не сердиться и не нападать на людей больше, чем того требует их1 злое влияние на общество. Я еще этого не замечал, но это — ахиллесова пятка всех журналов. — А интересы вашего журнала так серьезны, что избави бог спуститься до личного задора.
Денежная сторона вашего дела мне особенно сочувственна.2 Покупай мудрость, а не продавай ее (Экклезиаст). Что-то есть особенно отвратительное в продаже умственного труда. Если продается мудрость, то она наверно не мудрость.
Статья моя,3 насколько она написана, для цензуры будет крута. Как мне ни хочется сказать всё, как думаю, предоставляю вам, мастеру цензурного дела, — выкидывать то, что может быть опасностью для журнала.
Если успею, пришлю вам скоро, а вы в корректурах пришлите мне, чтобы успеть поправить и переписать.
Датируется на основании письма С. А. Венгерова, на которое отвечает Толстой. Впервые опубликовано в «Литературном наследстве», № 37-38, М. 1939, стр. 185.
Семен Афанасьевич Венгеров (1855—1921) — историк литературы, библиограф и критик.
Ответ на письмо Венгерова от 23 марта 1882 г., в котором Венгеров писал, что слышал от В. И. Семевского, которому в свою очередь передал И. И. Янжул, о хорошем отзыве Толстого об издававшемся тогда народническом журнале «Устои»; как редактор «Устоев» Венгеров просил для поддержания этого журнала дать к апрельскому номеру какую-либо из ненапечатанных статей Толстого (письмо Венгерова опубликовано в «Литературном наследстве», № 37-38, М. 1939, стр. 184—185).
1 Зачеркнуто: пагубное
2 Венгеров писал, что в редакции у них всё «устроено на строго артельных началах».
3 «В чем моя вера?».
1882 г. Ноября 24. Москва.
Я не отвечал вам, дорогой Н[иколай] Н[иколаевич], потому ч[то] всё ждал свиданья с Юрьевым, и до сих пор не видался.249 250 Статью вашу непременно выручу и напишу тогда. 2-й вопрос: о книге для чтения. Я прочел программу — очень хорошо. Дай ему б[ог] успеха. Исполнение — трудно.
Обнимаю вас.
Л. Т.
Приписка к письму С. А. Толстой к H. Н. Страхову от 24 ноября. На письме помета Страхова: «1882. Москва».
Письмо Страхова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1883 г. Июля 18—19. Я. П.
Дорогой Николай Николаевич,
Я ехал домой, надеясь застать вас у нас. Я приехал 3-го дня и теперь боюсь, что вы, если и приедете, недолго пробудете у нас. Я очень, очень желаю вас видеть, и если бы не так долго был вне дома, то приехал бы к Афанасию Афанасьевичу,1 которого обнимаю и желал бы видеть. Мы с ним во всю зиму никогда так хорошо не беседовали, как перед отъездом, и так странно, что мы иногда как будто не понимаем друг друга.
Так приезжайте же к нам поскорее. Сестра Таня2 велит сказать, что и луна, и крокет, и цыплята вас ждут. Что жена вас ждет и все мои — не нужно вам говорить. — Благодарю вас за ваше последнее письмо.3 Поживем вместе, то выйдет время, и всё переговорим.
Наш душевный привет вашим милым хозяевам. Скажите Аф. Аф., что я надеюсь, что он, если поедет мимо нас, не проедет. Я бы не проехал, если б ехал мимо.
До свиданья. Ваш Л. Толстой.
Датируется на основании пометы Страхова на письме.
1 А. А. Фет.
2 Т. А. Кузминская.
3 Письмо от 5 июня 1883 г. (см. «Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым», СПб. 1914, стр. 301—302).
1883? г.
Получил ваше письмо, дорогой Владимир Константинович, и был им очень тронут. Я так понимаю вас, когда вы говорите о таинственности смерти. Ничто в этой жизни не откроет нам250 251 эту тайну. А видеть ее — эту тайну — хорошо — здорово для души.
В Москву я не знаю еще когда буду, но видеть вас всегда, и в особенности теперь, в вашем душевном состоянии, очень желаю. Жена очень жалеет, что не успела быть у вас и более утвердить знакомство с вашей женой,1 чего она особенно бы желала.
В Москве я буду, вероятно, через месяц.
Ваш всей душою
Л. Толстой.
Датируется на основании пометы на письме неизвестной рукой.
Письмо В. К. Истомина, вызвавшее ответ Толстого, неизвестно.
1 Наталья Александровна Истомина (ум. 1927), в 1881—1887 гг. формальная издательница журнала «Детский отдых».
1884 г. Апреля 6. Москва.
Дмитрий Иванович!
Вы пишете: «Какие бы ни были мои колебания, я всегда ясно сознаю и еще яснее чувствую, что степень счастья человека находится всегда в прямой зависимости от степени его следования учению Христа, что в этом заключается истина, практически разрешающая загадку нашей жизни и что человечество может действительно совершенствоваться лишь в мере того, насколько оно будет убеждаться в этой истине». Из вашего письма и стихотворения я вижу, что это — ваше искреннее убеждение; так не говорите же о шаткости ваших убеждений, не говорите (хотя вы и прибавляете «для полной правды»), что вам лишь с трудом верится в возможность существования [каких] бы то ни было неизменных убеждений в смысле ясной веры или познания разумной истины. Эта ясная вера и познание истины есть в вас самих. Вам кажется шаткою и маленькою ваша вера или сознание истины (что есть одно и то же), так же, как кажется и есть колеблющимся дубок, выросший наравне с травой, но то трава, а дуб — дуб, и он...1 и надо знать, что это дуб, что не...1 его. Письмо ваше очень поразило и порадовало меня.251 252 Из наших давнишних встреч у меня осталось впечатление о человеке умном, простом... 1 и, должно быть, добром. Потом ваша деятельность, о которой я слышал, отчуждала меня от вас, и вдруг ваше письмо, показавшее мне, что мы близки с вами,— гораздо больше, чем с многими людьми, с которыми я прожил жизнь.
Стихотворение ваше поразило меня: оно полно содержания поэтически-философского или религиозного и прекрасного (на мой вкус) поэтому содержания, — но оно невозможно по своей форме: нет размера, не соблюдены правила стихосложения, нет даже чувства красоты языка. Вам нельзя и не нужно писать стихами. — Пожалуйста, если поднимется у вас на меня дурное чувство за эти слова и за весь тон моего письма, подавите его в себе во имя того, что правдивость моя вытекает из уважения к вам и любви, которую чувствую к вам после вашего письма. Я вчера только получил ваше письмо в Москве, а оно получено было в деревне.
Если напишете мне вскоре, то адрес мой в Москве — Хамовники, свой дом.
Тоже не сердитесь, что не употребляю слов — князь и др. Это происходит не от неуважения, а от уважения к человеку.
Лев Толстой.
Печатается по рукописной копии. Датируется на основании записи в Дневнике Толстого 5 апреля о получении письма Святополк-Мирского и слов письма: «Я вчера только получил ваше письмо». Впервые опубликовано в сборнике «Летописи Государственного Литературного музея», кн. 12, стр. 65—66.
Дмитрий Иванович Святополк-Мирский (1825—1899) — участник восточной войны 1853—1856 гг., с 1864 г. — генерал; в 1880 г. назначен членом Государственного совета; с 1882 г. жил в деревне. С Толстым, встречался в Крыму в 1855 г.
Ответ на письмо Святополк-Мирекого от 3 марта 1884 г., в котором Святополк-Мирский высказывал сочувствие «стремлениям» Толстого.
По получении письма Мирского Толстой записал в Дневнике 5 апреля 1884 г.: «Письмо от Мирского и стихи. Поразительно. Он христианин. Стихи прекрасны по содержанию и 13-летнего мальчика по форме» (т. 49, стр. 78).
1 Многоточие в копии.
1884 г. Августа 4? Я. П.
Очень благодарен вам, любезный князь, за книгу Ренана.1 Я долго не получал ее и потом долго еще не отвечал вам, за что прошу меня извинить. —
Я надеялся, что вы, как обещали, сами опять приедете к нам; и теперь надеюсь, что вы доставите нам это удовольствие.
Ваш Л. Толстой.
На конверте: Князю Семену Семеновичу Абамеликову. В Лазарево.
Датируется на основании почтовых штемпелей.
Семен Семенович Абамелек-Лазарев (1857—1915) — крупный землевладелец, шталмейстер; почетный попечитель Лазаревского института восточных языков в Москве.
1 Жозеф Эрнест Ренан (1823—1892), французский буржуазный историк философ-индивидуалист.
О какой книге в данном случае идет речь, не установлено.
1884 г. Мая 2. Москва.
Последнее письмо ваше, Дмитрий Иванович, я получил, когда я был болен, и от этого ли, или от его содержания, но мне стало трудно, и от этого я долго не отвечал.
Не верю и не могу верить тому, чтобы то, что вы выразили в письме первом вашем, было плодом случайного настроения. Повторяю то же: если не верите, что это единая истина, то приглядитесь ко всему другому, что вам так долго представлялось, что и теперь представляется чем-то реальным, и вы увидите, что всё это разрушится и в ничто обратится только от того, что вы серьезно поставите всему вопрос: что ты такое? И останется одно, что вы знаете и чему не...1 цену.
Очень желаю сообщить вам то, что я думал и выразил об этом в моих писаниях, [которые] не продаю[тся] официально, но которые очень...1 иметь. Мне кажется, что они вам будут интересны.253
254 Пожалуйста, если поедете мимо, заезжайте ко мне до 10 мая, а потом в деревню Ясная Поляна, из Тулы 14 верст.2 Или, если вы телеграфируете в Козлову Засеку, то я вышлю за вами за 3 версты. Не могу верить вашему неверию. Я знаю причины этого недоразумения и надеюсь, что вы сами найдете их.
Ваш Л. Толстой.
Печатается по рукописной копии. Датируется на основании записи в Дневнике Толстого 2 мая 1884 г.: «Написал письма... Мирскому» (т. 49, стр. 80). Впервые опубликовано в сборнике «Летописи Государственного Литературного музея», кн. 12, стр. 66.
Ответ на письмо Святополк-Мирского от 10 апреля 1884 г., в котором Святополк-Мирский, касаясь вопросов религии, писал, что у него не имеется «присутствия веры даже в зародыше».
1 Многоточие в копии.
2 Святополк-Мирский приходил к Толстому в Хамовники около 7 декабря 1884 г., но не застал его (см. письмо Толстого к жене от 9 декабря 1884 г. и примечания к нему, т. 83, стр. 458—459).
1882—1884? гг.
Многоуважаемый Дмитрий Федорович!
Мой хороший знакомый, Александр Капитонович Маликов,1 желает занять место школьного учителя в одной из открываемых Думой школ и просит меня рекомендовать его вам с тем, чтобы замолвили о нем слово. Я с особенным удовольствием исполняю его желание, потому что, во-первых, знаю Маликова за прекрасного человека, во-вторых, потому, что его звание кандидата университета и самое искреннее религиозное, строго православное настроение делает его желательным для думской школы учителем.
Очень буду вам благодарен за исполнение моей просьбы.
Ваш Лев Толстой.
Некрасов,2 инспектор училищ, знает Маликова и согласен на его определение.254
255 Датируется в соответствии с аналогичным по содержанию письмом Толстого к М. П. Щепкину (см. т. 63, стр. 197).
Дмитрий Федорович Самарин — общественный деятель и публицист, славянофил; в 1880-х гг. был гласным московского земства.
1 А. К. Маликов (1839—1904), знакомый Толстого с конца 1870-х гг. См. о нем т. 63, стр. 66.
2 Иван Юльевич Некрасов (ум. 1893), инспектор народных училищ Московской губ. и член московского городского училищного совета.
1885? г. Январь?
Все наши, и я в том числе, очень благодарят вас за фотографии1 и за присылку их. Некоторые группы и виды очень хороши.
Дружески жму вам руку.
Ваш Л. Толстой.
На конверте: Князю Семену Семеновичу Абамелику.
Датируется по почерку и на основании упоминания о фотографиях (см. прим. 1).
1 В письме от 4 февраля 1885 г. С. С. Абамелек-Лазарев упоминает о его «яснополянских фотографиях». Возможно, что он имеет в виду сделанные им снимки в Ясной Поляне в один из своих приездов к Толстому.
1878 г. — 1885 г., первая половина. Я. П.
Ну, милые друзья Таня и Саша, я оказался кругом виноват перед вами. Соня нашла в бумажнике письмо Тани,1 следовательно забытое мною. Пожалуйста, простите. Вперед точно не буду. Дети ваши процветают все. Точно процветают — загорели и похорошели. Маша2 знает, что ты болен, но я успокоил, что тебе теперь лучше. — Я забыл спросить, что сказал доктор о твоих опасениях при случае возвращения к старому. Напиши,255 256 а лучше всего пришли ту телеграмму, на которую я надеюсь.3 Впрочем, важнее всего твое душевное состояние; а оно в твоей власти, особенно как пристяжная подсобит, что я видел в последние дни. Извини за повторение Марка Аврелия — не могу, да и не хочу от него отделаться.
У нас Андрюша4 был в сильном жару. Соня не в духе и сама больна, но теперь лучше. Костеньку5 поцелуйте и передайте письмо,6 которое я советую очень послать. — Арнаутова перестань тянуть, Таня, а то надсадишься.7
Прощайте, обнимаю вас, приезжайте поскорее поправляться. Вчера застал у нас Урусова8 и Лизу,9 и они всё спорили. Слава богу, я не слыхал.
Т. Т.10
Соня спрашивала при мне m-lle Sophie,11 хорошо ли их кормят. Она сказала, что очень прекрасно. Я еще переспросил о детях. Узнал новое, что и у Миши12 ни разу живот не болел.
Поцелуйте за меня Сережу,13 если он еще не уехал.
Датируется временем начала знакомства Толстого с Л. Д. Урусовым и годом смерти Урусова.
Александр Михайлович Кузминский (1843—1917) — свояк Толстого, судебный деятель (см. т. 62).
1 Письмо это неизвестно.
2 М. А. Кузминская.
3 О чем здесь идет речь, выяснить не удалось. Возможно, что Толстой намекает на приезд Т. А. Кузминской в Ясную Поляну.
4 Андрей Львович Толстой (1877—1916).
5 К. А. Иславин.
6 Оно неизвестно.
7 О чем здесь идет речь, не установлено. Известно лишь, что у И. А. Арнаутова в 1882 г. Толстой купил дом. Однако, связано ли данное упоминание именно с И. А. Арнаутовым, неизвестно.
8 Леонид Дмитриевич Урусов (ум. 1885), тульский вице-губернатор, знакомый Толстого с 1878 г.
9 Елизавета Андреевна Берс (1843—1919), старшая сестра С. А. Толстой.
10 Так в подлиннике.
11 Гувернантка Кузминских.
12 Михаил Александрович Кузминский (р. 1875), сын Кузминских.
13 Сергей Львович Толстой.
1885 г. Июль, начало. Я. П.
Василий Степанович!
Вчера я получил через редакцию «Рус[ской] мысли» рукописи Бондарева, присланные вами. Мое мнение, что вся русская мысль (конечно, не журнал), с тех пор, как она выражается, не произвела с своими университетами, академиями, книгами и журналами ничего подобного по значительности, силе и ясности тому, что высказывали два мужика — Сютаев и Бондарев. Это не шутка и не интересное проявление мужицкой литературы, а это событие в жизни не только русского народа, но и всего человечества. Вчера я прочел эту рукопись в своем семейном кругу, и все встали после чтения молча и пристыженные разошлись. Всё это как будто знакомо, но никогда не было так просто и ясно выражено, без того лишнего, что невольно входит в наши интеллигентные рассуждения.
Очень, очень вам благодарен за сообщение мне этой рукописи; она произвела на меня большое впечатление и будет иметь на мои работы большое влияние. Пожалуйста сообщите мне еще подробности о Бондареве: 1) его звание, семейное положение, его религиозные убеждения (как бы хорошо было, если бы они ограничивались первородными законами и законами только нравственными, связанными с ними); 2) его образ жизни. Я хочу написать ему, но если не напишу, то скажите ему, что есть человек — я, — совершенно, без всяких оговорок согласный с его учением и желающий посвятить остаток своей жизни на то, чтобы убедить в ней людей и словами и делом. Я не получил из редакции «Русской мысли» большой рукописи, а очень бы желал иметь ее.
Вы, должно быть, тот Лебедев-медик, которого года два тому назад выслали из Москвы; если вы тот, то я немного знаю про вас. Во всяком случае дружески жму вашу руку и от всей души благодарю вас за то, что вы вспомнили обо мне и сообщили мне рукопись.
Адрес мой: Тула.
Л. Толстой.
Печатается по тексту, впервые опубликованному в книге: Е. И. Владимиров, «Тимофей Михайлович Бондарев и Лев Николаевич Толстой»,257 258 Красноярск 1938, стр. 37—38. Датируется на основании упоминания о том, что Толстой «хочет» написать Бондареву, которому он написал 15—20? июля (см. т. 63, № 396).
Василий Степанович Лебедев — московский врач, в 1880-х годах политический ссыльный в Минусинске.
Лебедев, вместе с другим политическим ссыльным, Л. Н. Жебуневым, послал Толстому через редакцию «Русской мысли» сочинение крестьянина-сектанта Т. М. Бондарева, «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца». Об этом подробнее см. в т. 63, стр. 277—278.
1885? г.
Николай Васильевич!
В прилагаемых бумагах вы найдете обвинительный акт, выданный крестьянам Крапивенск[ого] у[езда] деревни Щекиной, и их прошение. Они хотят подавать прошение, и жена одного из них советуется со мной: затевать ли это дело, или нет. Я не знаю, а вы будьте добры просмотрите бумаги, вспомните или узнайте дело и дайте ей совет. Я позволил себе направить ее к вам.
Дружески жму вам руку.
Ваш Л. Толстой.
Датируется по почерку и бумаге, на которой написано письмо. Таким же почерком (чернила так же выцвели) и на такой же бумаге написано письмо, датированное: «1885 г. май» (см. т. 63, № 373).
Николай Васильевич Давыдов (1848—1920) — юрист, в 1878—1892 гг. прокурор, а в 1893—1897 гг. — председатель Тульского окружного суда. Подробнее о нем см. в т. 63, стр. 141—142. Толстой обращался к Давыдову преимущественно по делам окрестных крестьян.
О деле крестьян д. Щекино, упоминаемом в публикуемом письме, сведений не имеется.
1886 г. Февраля 1. Москва.
Пишу только с тем, чтобы известить вас, что письмо ваше я получил и постараюсь насколько смогу ответить на ваши вопросы.
Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
Фамилию адресата определить не удалось.
1886 г. Февраля 2. Москва.
Не считайте мой неответ признаком нелюбви. Очень радовался вашему письму1 и сближению с вами и дорожу им очень.
Л. Т.
Приписка к письму H. Н. Ге (отца) к М. В. Теплову от 2 февраля 1886 г.
Михаил Васильевич Теплов — художник, родственник и ученик Н. Н. Ге (отца).
1 Это письмо неизвестно.
1886? г. Февраль, после 11. Москва.
Посылаю вам, дорогой Леонид Егорович, статью одного крестьянина (повесть),1 по моему мнению, очень талантливо написанную. Не найдете ли вы ее подходящею для напечатания. Если да, то при ней адрес, и вы напишите ему. Он очень нуждается и желает вознаграждения за труд. Я писал ему и советовал писать в другом роде.2 Эту повесть я не предлагаю в Посредник только пот[ому], что она может быть соблазнительна для народной публики, выставляя безнадежность жизни и жестокость людей. Пожалуйста, ответьте два слова.
Адрес: Тула.
Л. Толстой.
Датируется предположительно, по содержанию. Возможно, что речь идет о повести Ф. Ф. Тищенко «Грешница», о которой Толстой писал Тищенко 11? февраля 1886 г. (см. т. 63, стр. 325—327).
Леонид Егорович Оболенский (1845—1906) — либеральный публицист, критик и беллетрист; в 1883—1891 гг. издатель журнала «Русское богатство».
1 Повесть Ф. Ф. Тищенко «Грешница» была напечатана в «Русском богатстве» 1886, №№ 7 и 8, за подписью: Федор Тарасенко. О Тищенко см. в т. 63, стр. 327.
2 В письме к Тищенко от 11? февраля 1886 г. Толстой писал, что Тищенко «испортил свою повесть влиянием господской отрицательной»259 260 литературы и что она обращена не к народу, а к интеллигентному читателю, к урядникам, к судейским»; советовал писать так, чтобы можно было прочесть «старику, женщине, ребенку». «Постарайтесь писать в этом роде», — говорил в заключение Толстой (т. 63, стр. 326).
1886? г. Апрель? Я. П.
Николай Васильевич!
Скучаю, что давно не видал вас, и рад случаю напомнить вам о себе. Случай тот, что податели сего, прекрасная крестьянская семья, заработавшая деньги, не только не получает их, но еще подверглась обвинению в клевете. Пожалуйста, помогите им. Они ничего не понимают в том, чего от них требуют, а я еще менее.
Ваш Лев Толстой.
Датируется предположительно, на основании письма Н. В. Давыдова от 28 апреля 1886 г., в котором он писал, что ему передали просьбу Толстого «помочь крестьянам с. Колпны, Крапивенского уезда, которые, не получив следующих им за возку руды какому-то купцу денег, обвиняются последним в подлоге расчетных книжек, представленных ими в доказательство долга купца». Возможно, что об этом деле и пишет в данном письме Толстой.
Давыдов сообщал, что, во исполнение просьбы Толстого, он поручил товарищу прокурора разыскать это дело, но что найти его не удалось. Просил дать более подробные сведения.
1886 г. Мая 12. Я. П.
Сейчас же по получении вашего письма, я написал жене,1 прося ее исполнить ваше желание, т. е. повидать Сытина,2 к[оторый] обещал мне передать вам вознаграждение за ваш рассказ, а в случае его отказа, передать вам 30 р. Но случилось, что жена была очень занята и не успела этого сделать. Я сейчас только узнал это и с этой почтой пишу Сытину и Николаю Николаевичу Ге,3 к[оторый] живет у нас в доме и заведует нашими делами. Повидайте, пожалуйста, Ге. Он вам передаст деньги от себя260 261 или от Сытина. Не пеняйте меня за это промедление. Я очень хотел сделать поскорее то, что вам нужно.
Письмо ваше мне очень было приятно. Помогай вам бог на вашем добром пути. Пишите мне, когда нужно.
Лев Толстой.
Сытину я не написал, а написал Ге и ему поручил всё. Так побывайте у него.
Датируется на основании упоминания о письме к Н. Н. Ге (сыну). См. прим. 3.
Николай Никитич Иванов (1867—1913) — сын фельдшера в Бутырской тюрьме; автор нескольких стихотворений и рассказов, печатавшихся в изд. «Посредник», и воспоминаний: «У Л. Н. Толстого в Москве в 1886 году» («Лев Николаевич Толстой. Юбилейный сборник», Гиз, М. — Л. 1929, стр. 180—201).
Присланный Ивановым рассказ «Пасха» напечатан не был.
1 См. письмо к С. А. Толстой от 8 мая 1886 г., т. 83, стр. 573.
2 Иван Дмитриевич Сытин (1851—1934), издатель (см. т. 63, стр. 614—616).
3 Николай Николаевич Ге, сын художника Ге. Упоминаемое письмо Толстого к Н. Н. Ге (сыну) от 12 мая 1886 г. см. в т. 63, стр. 351.
1886 г. Июня 4—5. Я. П.
Петр Сергеевич!
Я получил ваше письмо уже давно и не отвечал на него, п[отому] ч[то] не знал, как и что ответить; но сейчас получил письмо от Бирюкова, упоминающее про вас, и я еще раз прочел ваше письмо и постараюсь, как сумею, ответить. — Вы недовольны своей жизнью и собою. Причина недовольства в вас самих и средство избавления от него только в вас самих. Перемена места, условий, я думаю, не только не содействует внутренней перемене, но мешает ей, заставляя принимать внешнюю перемену за внутреннюю. Вы даже сами указываете на ту дурную привычку пить, к[оторую] вы усвоили. Бороться с нею, отвыкать от нее легче в привычных условиях, чем в новых, хотя и ка[жется] совершенно обратное...1 [по край]ней мере испыта...1 чтобы мне борот[ься]...1 [с внут]ренним врагом...1261 262 в привычных у[словиях]...1 не тревожило...1 все происходят...1 нас. Я живу в...1 где я жил 50 л[ет]...1 менее похоже, ди...1 на прежнее место и прежних людей, чем если бы я переехал на конец света. Перемены же наши совершаются не через общение с людьми (такие перемены внешние), а через общение с богом, с разумением, через общение с мыслью, с истиной, через углубление в нее. Мысль человека, сознание его, это тот рычаг, к[оторым] человек поворачивается. — Пишу вам это для того, чтобы вы приняли мой совет: не искать внешней перемены — держаться правила: никуда не напрашиваться, ни от чего не отказываться (не противного совести) и думать, читать не пустое, а поучительное, беседовать с людьми, настроение которых близко к тому, какого вы желаете, и практическое правило — работать руками какую-нибудь тяжелую работу, чтобы запыхаться, запотеть и чтобы спина и руки заболели хоть 3, хоть 2, час в день. Вы спросите...1 тать? Как бы я рад б[ыл] ответить...1 к несчастию никто не мо[жет]...1 но знаю: кроме Еванг[елия]...1 и посланий — Сократа...1 [Марка] Аврелия, Спиноза, Пас[каль]...1 ий, Менций. Будде...1 кой не сходятся в че[ловеке]...1 Если будем живы...1 спишемся. Пишите... [н]ужно. Помогай вам бог.
Л. Толстой.
Датируется на основании упоминания об этом письме в письме Толстого к П. И. Бирюкову от 4—5 июня 1886 г. (см. т. 63, стр. 363—364).
Петр Сергеевич Степанов (р. 1861) — бывший железнодорожный служащий. В письме от 14 мая 1886 г. писал Толстому, что он «хочет найти живую жизнь» и что «стоит теперь на распутье дороги: к новой, более живой жизни, или пьянству, значит — смерти», сообщал, что бросил службу и «хочет заняться крестьянской работой» (полностью письмо его опубликовано в т. 63, стр. 365).
1 Край листа оборван, и текст поврежден.
1886? г. Июнь, после 20? Я. П.
Спасибо, дорогой Сергей Александрович, за ваше письмо. Я так рад, что вы всё такой же, какого я знал и любил, и та же ваша прекрасная деятельность. Я рад тоже тому, что вы не262 263 читали моих непропущенных писаний. Пожалуйста, и не предполагайте, не то, что вы можете быть несогласны с моими словами, но то, что мы, — смело скажу, — оба отыскивая большую часть жизни (9/10, вероятно) бога, указывали на него в разные стороны. Этого не может быть. И не думайте и не говорите этого.
Как мне хочется видеть вас у себя, т. е. у вас. Напишите мне. Может быть, и приведет бог.
Ваш Л. Толстой.
Датируется приблизительно: письмо Толстого, может быть, отвечает на письмо Рачинского от 19 июня 1886 г. См. «Письма С. А. Рачинского» («Письма Толстого и к Толстому. Юбилейный сборник», «Труды Публичной библиотеки СССР им. В. И. Ленина», Гиз, М. — Л. 1928, стр. 239—241).
Сергей Александрович Рачинский (1833—1902) — профессор Московского университета, ботаник, знакомый Толстого с конца 1850-х гг. В 1868 г. вышел в отставку и жил в имении своего брата Татеве, Смоленской губ., посвятив себя занятиям в сельской школе.
1887 г. Январь? Москва.
Дорогой Константин Михайлович!
Василий Иванович Алексеев, тот, о к[отором] я говорил вам на место учителя в вашу самарскую школу, теперь приехал в Москву и желал бы знать более подробно о предстоящем ему месте. Как сделать? Передадите ли вы ему через меня, или через Орлова, или приехать ему повидаться с вами в П[етер]б[ур]г?
Повторяю вам о нем то, что говорил при личном свидании: это мой самый старый друг и единомышленник, человек кротости и вместе твердости редкой — не говоря о его образовании (специально математическом), без корысти, и приятности в отношениях. В политическом отношении он совершенно чист и не находится ни под каким присмотром. Жду вашего ответа. Помогай вам бог на вашем добром пути.
Любящий вас
Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии, сверенной с подлинником (подлинник находится в частных руках в Ленинграде). Датируется по содержанию263 264 и по сопоставлению с письмами от начала января 1887 г. и от конца января 1887 г. (т. 64, стр. 5 и 8).
Константин Михайлович Сибиряков — сын богатого сибирского золотопромышленника; занимался филантропической деятельностью (см. т. 63, стр. 239).
1887 г. Августа 3. Я. П.
Спасибо вам, дорогая М[арья] А[лександровна], за присылку книг. Я перешлю их Буткевичу.1 Я всё работаю над своим писаньем2 и радуюсь. Дохтуров ошибочно называет толкованием на Иоанна, вероятно, большое исслед[ование] Еванг[елия].3 Свое писание пошлю набирать с Павлом Ив[ановичем], к[оторый] заехал нынче на обратном пути. Не забуду послать вам. Мне это так же нужно, как и вам, чтобы вы прочли.
Дай бог, хотел сказать, всего хорошего, но есть одно хорошее — жить с богом.
Л. Т.
Датируется по содержанию: 3 августа 1887 г. Толстой передал рукопись. «О жизни» П. И. Бирюкову для сдачи в типографию. Впервые опубликовано в книге: Е. Е. Горбунова-Посадова, «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт», М. 1929, стр. 22.
Мария Александровна Шмидт (1843—1911) — близкий друг Толстого (см. т. 64, стр. 55).
1 Анатолий Степанович Буткевич (1859—1942) (см. т. 65).
2 «О жизни»
3 «Соединение и перевод четырех евангелий» (см. т. 24).
1887? г. Сентября 21. Козлова Засека.
Отвечаю со станции. Хотя и согласен, что сравнение оставляет желать лучшего, но я думаю, что будет хорошо,1 если выпустить слово «неизвестное» перед словом «направление» и слово «найти» заменить словом «узнать».
Очень, очень вам благодарен. Надеюсь на той неделе с вами2 увидеться.
Ваш Л. Толстой.264
265 Печатается по машинописной копии. На копии дата: «1891, 21 сент.» Однако в 1891 г. в сентябре Н. Я. Грот не принимал участия в печатании произведений Толстого и корректур не держал. В сентябре Грот держал корректуру только книги «О жизни» — в 1887 г. На этом основании и датируется письмо.
Письмо Грота, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 В копии слова «будет хорошо» взяты в скобки и затем зачеркнуты карандашом. Возможно, что эти слова дополнены переписчиком взамен пропущенных Толстым.
2 В копии слова: с вами зачеркнуты карандашом.
1887 г. Ноябрь, начало. Москва.
Милый друг А. М.
Ты мне тогда в Ясной почти вызвался узнать и, может быть, помочь Попову1 в его деле, но тогда я, боясь, чтобы тебе это не было неприятно, просил только передать ему письмо и книги, но о помощи в деле не решился тебя просить. Теперь же прошу и умоляю, сделай, что можешь, чтобы разрешить чем-нибудь то дело, по к[оторому] он держится. Подумай — 2-й год в одиночном заключении, т. е. почти верное душевное повреждение — без законной вины, а только по недоразумению.
Я пишу с П[авлом] И[вановичем]2 же А[лександре] А[ндреевне]3 и Шуваловой,4 но результаты дамских хлопот весьма сомнительны, ты же, верно, можешь по своему положению и отношениям сделать более существенное. Пожалуйста, пожалуйста, сделай, что можешь.
Целую тебя и Таню,5 и Веру,6 и Мишу,7 и малышей. Маша8 ваша так приятна, мила и хороша, что жаль расставаться с ней, что ты, как кажется, и начинаешь чувствовать.
Любящий тебя Л. Толстой.
На конверте: А. М. Кузминскому.
Датируется на основании упоминания о письме к А. А. Толстой (см. прим. 3).
1 Иван Иванович Попов (1860—1925), статистик воронежского земства, арестованный в октябре 1886 г. во время проведения подворной переписи; 25 ноября 1887 г. был выслан в административном порядке в Петропавловск,265 266 Акмолинской области. См. письма Толстого к И. И. Попову от 24 апреля 1887 г. и от сентября 1887 г., т. 64, стр. 42 и 83.
2 П. И. Бирюков.
3 Александра Андреевна Толстая (1817—1904), двоюродная тетка Толстого (см. т. 83, стр. 165—166). Упоминаемое письмо к ней от начала ноября 1887 г. см. в т. 64, стр. 120.
4 Елена Ивановна Шувалова, рожд. Черткова (1830—1922), жена начальника Третьего отделения П. А. Шувалова. Письмо Толстого к ней неизвестно.
5 Т. А. Кузминская.
6 В. А. Кузминская.
7 Михаил Александрович Кузминский (р. 1875), сын Кузминских.
8 М. А. Кузминская гостила в то время у Толстых.
1887 г. Декабрь 11. Москва.
Милый друг Количка!
Потребность духового общения с вами, с каждым днем увеличиваясь, стала так велика, что стала чем-то метающим мне. Думаю о чем-нибудь — «а Количка?» — Вот и пишу к вам. Первое, пожалуйста напишите, милый друг, о себе, о своем духовном состоянии, о своих отношениях к семье, к жителям вокруг и к своим московским и тверским друзьям. Во-вторых, если захочется, — о том, что в голове делается, думается. — Я, представьте себе, ничего всё это время не писал, кроме продолжения и исправления, может быть и порчения (не думаю, впрочем), своей книги «О жизни». На днях она выйдет.1 Живу я в Москве, поминая вас без озлобления — и тени нет — и в хорошие минуты — с радостью сознания, что могу служить богу точь-в-точь так же, как во всяком другом месте. С женою совершенный лад, хотя и грустный для меня и такой, в к[отором] я иногда раскаиваюсь. Как будто я сказал себе: этот человек не может иметь того блага, к[оторое] я имею, и я не пытаюсь уже передавать его (благо) ему и не пытаюсь п[отому], ч[то] всякие попытки нарушали мое спокойствие. В этом-то и упрекаешь себя, но все-таки не изменяешь этого, страшно сказать, любовно-презрительного отношения. В том-то и дело, что любовное, настояще любовное, не может быть презрительное. И каюсь и учусь. Остальные же хороши и становятся тем более хороши, чем согласнее наша с женой жизнь. Девочки очень хороши, Сережа,266 267 как и всегда, чего он никак о себе не думает, легкомыслен до последней степени, но добрее прежнего. Илья серьезный сердцем и головой, но страшный разлад действительности от мысли, хотя последнее время лучше. Кутежи2 кончились. Но он от своей любви не может ясно смотреть на жизнь и себя. Лева на днях перестал пить вино (мы завели общество трезвости) и курить и поминает о вас с нежностью, как бы призывает мысленно на помощь для нравственной поддержки.
Напишите еще, где отец, поехал ли в Одессу.3 Еще вот что: Хилков4 живет от вас в двух рублях расстояния по жел[езно]дор[ожной] станц[ии] Новоселки, деревня Павловки. Я лично всё еще не знаю его, но писал ему и писал про вас, что вам бы надо свидеться, чтобы помочь друг другу.5 А ему нужна помощь не на пути истины — этот путь один, и с него сбиться нельзя, и он не может сбиться, но нужна помощь просто любви, помощь в сознании того, что меня любят, жалеют, и я не один. А то мы всё смотрим на него как на героя, а забываем, что он человек — прекрасный, теплый и страдающий человек, как мы все страдали и страдаем, не в смысле мучения, а в смысле претерпевания (родов). Я сделал это заключение из его прекрасных писем к Джунковским.6
Когда увидимся, милый, дорогой друг? Я вас очень люблю. Целуйте всех ваших.
Очень любящий вас Л. Толстой.
На конверте: Курско-Киевская ж. дор. Плиски. Николаю Николаевичу Ге (младшему).
Датируется на основании почтовых штемпелей.
Николай Николаевич Ге (1857—1940) — сын художника Н. Н. Ге, близкий друг семьи Толстого (см. т. 63, стр. 208).
1 Книга «О жизни» была запрещена цензурой.
2 В подлиннике: купежи
3 В Одессе жила сестра H. Н. Ге(сводная), которая была тяжело больна.
4 Д. А. Хилков (см. т. 64, стр. 134).
5 В подлиннике: друга.
6 Николай Федорович Джунковский (1862—1916), офицер лейб-гвардии уланского полка, в то время, под влиянием взглядов Толстого, оставивший службу; жена его — Елизавета Владимировна Винер.
Письма Хилкова прочел Толстому Джунковский (см. письмо Толстого к Д. А. Хилкову от декабря 1887 г., т. 64, стр. 133—134).
1887 г. Декабря 12. Москва.
Я вчера написал вам глупое и дурное слово о презрительном отношении.1 Оно и несправедливо — холодное — да, но не презрительное. Разорвите письмо или вычеркните это слово. — Только об этом.
Л. Толстой.
На конверте: Курско-Киевская дорога. Плиски. Николаю Николаевичу Ге (младшему).
Датируется на основании почтовых штемпелей.
1 См. письмо № 63.
1887? г.
Федор Алексеевич!
Очень рад был получить ваше письмо; рад тому, что вижу в вас проявление 1
Публикуемый отрывок, очевидно, является началом одного из первых писем Толстого к Ф. А. Желтову. Первое письмо Желтова было написано в 1887 г.
Федор Алексеевич Желтов (р. 1859) — крестьянин с. Богородского Нижегородской губ., сектант-молоканин; автор ряда рассказов из жизни крестьян (см. т. 64, стр. 40).
1 Письмо не окончено.
1888? г., начало.
Простите, что не отвечал вам; не знал, что писать. Теперь же был очень рад узнать про вас. Подкрепи вас бог избрать лучшее. Лучшее большей частью то, что самое простое, причем меньше всего нужно предпринимать, а главное то, что никому не доставит горя. Помогай вам бог.
Лев Толстой.
Датируется предположительно. В начале 1888 г. И. Б. Файнерман часто писал Толстому о своих отношениях с первой женой и о предполагавшемся разводе.
1888 г. Августа 8. Я. П.
Получил вашу статью и нынче письмо. Статья1 хороша, и я постараюсь хоть частью ее напечатать. Письмо ваше тронуло меня вашим признанием плотской любви к жене. Жаль мне вас, милый друг, да что же делать, терпеть надо и нести крест и грех свой. Грех? Как бы мог жить мир без греха. Мы это духовные силы — птички, стремящиеся улететь к небу, к богу, но мы все липнем к земле и друг к другу грехом, и этот-то грех и связывает нас друг с другом и с землей: не можем мы улететь порознь, а лететь так, всем вместе, с землей, к к[оторой] мы липнем. Только не переставать тянуться, а не валяться в липкой грязи. — Радуюсь, что у вас работа идет. Постараюсь устроить вам деревню. Книгу мою2 в духовную ценз[уру] послали — всё равно что запретили. Тем лучше.
Мои вас любят немно[го], а я много. Помогай вам бог. Пишите.
Л. Т.
Передайте мою любовь вашей доброй матери.
Начало письма, повидимому, не сохранилось. Перед текстом поставлена цифра II, очевидно означающая номер второй страницы. Датируется на основании письма И. Б. Файнермана, на которое отвечает Толстой.
В письме из Елисаветграда, без даты, с почтовым штемпелем получения: «Ясенки, 8 августа 1888 г.», Файнерман сообщал о своем разводе с первой женой и о вторичном браке с молодой девушкой; писал, что его мучает этот «его грех».
1 В предыдущих, недатированных, письмах Файнерман упоминает о посланной Толстому статье «о науке» — «нечто вроде предисловия к серии научных книжек».
2 «О жизни» (см. т. 26).
1888 г. Сентябрь, до 29. Я. П.
Очень хорошо нам живется с вашим отцом. Я и так очень хорошо провел лето — много бодро и весело работал, а теперь доживаю с ним еще лучше. Меня всегда пугает за вас ваш радикализм269 270 кализм и теперь тоже. Полегче! Без усилия, а без спеха и без отдыха. Булыгин раза два заходил из Тулы в свою деревню1 и обратно, рассказал мне свое положение, мы с ним посоветовались и сблизились, и вдруг пропал, верно в Твери. И ему трудно будет. Нет того человека, к[оторому] бы было легко осуществить правду в жизни, и нам всегда хочется свалить в этом вину на особенные обстоятельства, а это вздор. — Трудно, п[отому] ч[то] только безделье и нежизнь легко, а дело жизни должно быть трудно и трудно по мере нашего несовершенства. Я почти знаю это. И вам желаю. Целую вас, милый друг, и Парасю,2 и Мих[аила] Васильевича.3
Л. Т.
Приписка к письму Н. Н. Ге (отца). Датируется на основании содержания письма Н. Н. Ге (отца): он сообщает сыну, что «работает усиленно печь Анисье» Копыловой, а Лев Николаевич ей «сделал хату землебитную» и «теперь хлопочет о крыше коврами» (ср. письмо Толстого к П. И. Бирюкову от 29 сентября 1888 г., т. 64, стр. 181—182).
1 Михаил Васильевич Булыгин (1863—1943), бывший гвардейский офицер, вышедший в отставку и живший на своем хуторе Хатунка, в 16 километрах от Ясной Поляны; близкий знакомый Толстого (см. т. 50, стр. 301, прим. 612).
2 Дочь Н. Н. Ге (сына), Прасковья Николаевна (р. 1878).
3 М. В. Теплов. См. прим. к письму № 53.
1887—1888 гг.
Любезнейший Федор Васильевич,
Очень благодарен вам за присылку ваших стихов. Вы желали знать мое мнение о ваших стихах. Пожалуйста, не сердитесь на меня, но я скажу всё откровенно. Из всех мне более всех понравилось Воспоминанье (1-е). Оно очень хорошо и без всякого сравненья лучше всех других, а в особенности последнего, которое мне вовсе не нравится.
Вы без меня, вероятно, хорошо знаете, что стихи и поэзия суть две вещи разные. Стихи ваши очень многие местами не дурны, хотя часто вялы и жидки, т. е. имеют мало содержания, но поэтического чувства я во многих совсем не нашел. Оно есть в Воспоминанье, в Песне молодости, в другом Воспоминанье270 271 и в «ревности». Но если оно проявляется в вас, как оно проявилось в этих пьесах, и если еще и облекается в хорошие стихи, как в 1-м воспоминании, то вы можете писать хорошо стихи; но для этого не сочиняйте стихов, а выражайте стихами то чувство, которое обхватит вас и ищет своего выражения в поэтической форме.
1 Не сердитесь на меня. Для меня — поэзия дело важное, и я о ней говорю всегда искренно и серьезно.
Дружески жму вашу руку.
Ваш Л. Толстой.
На конверте:2 В Нижний-Новгород. Окружной суд. Его высокоблагородию Федору Васильевичу Перфильеву.
Датируется по почерку (1880-е гг.) и содержанию: такое же письмо по мысли Толстой написал 20 декабря 1887 г. П. И. Бирюкову о стихах И. И. Горбунова-Посадова (см. т. 64, стр. 128—129).
Федор Васильевич Перфильев (р. 1850) — четвероюродный брат Толстого; судебный работник.
Письмо Перфильева, на которое отвечает Толстой, и стихи его неизвестны.
1 Абзац редактора.
2 Конверт без почтовых штемпелей. Возможно, что письмо было переслано с кем-нибудь или вложено в чье-либо письмо.
1887—1888 гг. Москва.
Александр Степанович.
Мой хороший знакомый и очень хороший человек Фома Осипович Мас[а]рик,1 профессор философии в Праге, желает по моему совету познакомиться с вами.2 — Уверен, что вы понравитесь и будете полезны друг другу.
Ваш Л. Толстой.
На конверте: Александру Степановичу Пругавину. Тверская,3 гост[иница] Англия, подле Английск[ого] клуба.
Датируется на том основании, что рекомендательная записка Масарику, очевидно, была дана Толстым в одно из первых посещении Масариком Толстого (см. прим. 1).271
272 Александр Степанович Пругавин (1850—1921) — этнограф и исследователь старообрядчества и сектантства, знакомый Толстого с 1881 г.
1 Томаш Гарриг Масарик (1850—1937) — профессор и политический деятель, основатель чешской либерально-буржуазной прогрессивной партии. Был у Толстого в 1887, 1888 и 1910 гг.
2 О том, состоялось ли знакомство Масарика с Пругавиным, сведений не имеется.
3 Улица в Москве.
1888? г. ноябрь — 1889 г. апрель. Москва.
Очень жалею, что вы не зашли. Мне очень легко было не иметь против вас никакого дурного чувства, потому что я как-то понял вполне вас и ваше душевное состояние. Пожалуйста, не нарушайте любовного общения между мною и вами и всеми людьми, насколько можете. В этом одном разрешение всего.
Любящий вас Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. На копии помета: «Списано с оригинала. Н. Г[усев]». Датируется приблизительно, временем начала знакомства Толстого с Касаткиным (конец 1880-х гг.). Слова же «жалею, что вы не зашли» указывают на пребывание Толстого в Москве (2 мая 1889 г. Толстой ушел с Е. И. Поповым из Москвы в Ясную Поляну, где и пробыл до конца года).
Николай Алексеевич Касаткин (1859—1930) — художник, знакомый Толстого с конца 1880-х гг.; с 1925 г. народный художник РСФСР.
1889 г. Август. Я. П.
Я живу очень радостно. Много бог дает очень радостного со всех сторон; да и научаешься смотреть понемногу, по совету Эпиктета, на вещи так, чтобы всё обращалось в радость.
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
1889 г. Октябрь, до 20. Я. П.
Маша К[узминская]1 никак не хочет потерять ни одного дня в деревне и очень, очень благодари[т] вас, решила остаться, как ей разрешено, до 20-го.2 Надеемся, что это не изменит вашего намерения приехать в воскресенье, — велит сказать жена и говорю я.
Любящий вас Л. Толстой.
Датируется предположительно, по почерку и на основании упоминания о дне отъезда из Ясной Поляны М.А. Кузминской, которая 20 числа уехала из Ясной Поляны в октябре 1889 г.
1 Мария Александровна Кузминская (р. 1869), старшая дочь Кузминских, с 1891 г. замужем за И. Е. Эрдели.
2 Н. В. Давыдов должен был ехать в Петербург и намеревался быть у А. М. Кузминского, с которым был в дружеских отношениях. Очевидно, зная, что М. А. Кузминская гостит у Толстых, он предложил ей ехать вместе с ним.
1884—1889 гг. Я. П.
Иван Никанорович!
Если вам не нужен для переписки экземпляр сочинения Озмидова,1 то передайте его Л. П. Никифорову.2 Как вы поживаете? Дай бог вам всего хорошего.
Л. Толстой.
На обороте: Учителю в Ясной Поляне. Ивану Никаноровичу.
Датируется предположительно, на основании упоминания о Л. П. Никифорове, с которым Толстой познакомился в 1884 г., и по почерку.
1 Николай Лукич Озмидов (1844—1908), знакомый Толстого, автор нескольких статей по сельскому хозяйству и нескольких компиляций по религиозно-нравственным вопросам.
2 Лев Павлович Никифоров (1848—1917), народник, впоследствии член партии социалистов-революционеров. На письме Толстого Никифоров написал: «Записку эту не мог доставить, так как учитель поступил в солдаты. Приходил проститься, так как завтра уезжаю. Никифоров».
1873 г. — 1880-е гг.
Ваше письмецо, дорогой Владимир Константинович, и память об нас очень мне была приятна. Дай бог, чтобы у вас всё бы было так же хорошо, как у нас. Лучше желать нельзя. — Еще благодарю вас за обещание побывать у нас. Пожалуйста исполните это, если будет возможность, и привезите с собой Конст[антина] Ал[ександровича].1 Он нас знать не хочет.
И так до свиданья. Дай вам бог душевного спокойствия и труда, который бы вы любили и высоко ценили. Есть ли это у вас?
Дружески жму вам руку. Наш с женою душевный привет Наталье Александровне.2
Ваш Л. Толстой.
Датируется предположительно, на основании упоминания о жене В. К. Истомина и по почерку.
1 Отец В. К. Истомина.
2 Н. А. Истомина, рожд. Реми, с 1873 г. жена В. К. Истомина.
1880-е гг.
Прости, милая Таня, что не отвечал тебе и не исполнил твоего желания во-время. Так случилось.
Вера 1 очень приятно для нас живет у нас. Моя симпатия к ней неизменна.
За то, что опоздал, посылаю не две, а 10 линеек.
Л. Толстой.
25.
Датируется предположительно по почерку.
Письмо Т. А. Кузминской, на которое отвечает Толстой, неизвестно.1 В. А. Кузминская.
1880-е гг.
Взыщите с порубщиков то, что стоит лес, но не подавайте в суд.
Л. Толстой.
На обороте: Московско-Курск[ой] ж. д., станция Козловка. Осипу Григорьевичу Грачеву.
Датируется по почерку.
Об адресате и о деле «порубщиков» сведений не имеется.
1890? г. Апрель, после 15. Я. П.
Николай Васильевич,
Вот прошение женщины1 о взятии на поруки. Это не та, про которую я говорил. Странное дело. Точно такой же другой случай.
Жалко, что не видал вашего театра.
До свиданья.
Л. Толстой.
Убийство тоже нечаянное, в пьяной драке.
Датируется предположительно, на основании упоминания о театре. Возможно, что речь идет о постановке «Плодов просвещения» в Туле 15 апреля 1890 г. силами любителей. Постановкой руководил Н. В. Давыдов.
1 Об этой женщине и о судебном деле, упоминаемом в письме, сведений не имеется.
1889—1890 гг.
Дорогой Николай Васильевич.
Вот копия с решения земского нач[альника] по делу, о кот[ором] я просил Бергера1 попросить вашего совета. Будьте так добры, научите меня написать им такое прошение, по кот[орому] можно бы было избавить их от острога. В деле есть одна неправильность — это то, что деревья срублены не в саженом лесу, а подле него, в самородном.
Нельзя ли мне на съезде заявить, как владельцу, что я желаю избавить их от уголовной ответственности. Так вот жду вашего ответа, Николай Васильевич, и дружески жму вашу руку.
Лев Толстой.
Датируется на основании упоминания о Бергере (см. прим. 1).
1 Иван Александрович Бергер (1867—1917) — племянник И. И. Раевского; в 1889—1890 гг. служил у Толстых в качестве управляющего Ясной Поляной.
1888—1890 гг.
Познакомьтесь с подателем сего1 и чем можете помогите. Не может ли помочь ему сближение с богородскими друзьями?2
Л. Т.
На обороте: Л. Н. Толстой. Александру Никифоровичу Дунаеву. Отдел[ение] Тор[гового] банка.
Датируется на основании упоминания о «богородских друзьях» — (см. прим. 2).
Александр Никифорович Дунаев (1850—1920) — один из директоров Московского торгового банка, близкий знакомый Толстого (с 1887 г.).
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
2 Имеется в виду Ф. А. Желтов (см. прим. к письму № 65) и его друзья единоверцы. Наиболее близкие отношения у Толстого с Желтовым сложились в 1888—1890 гг.
1890 г., вторая половина.
Уважаемый Алексей Николаевич,
Мой друг Ив. Ив. Горбунов страдает глазами. Помогите ему, чем можете. Очень буду вам благодарен за ваше к нему внимание.
Уважающий вас
Лев Толстой.
Датируется по содержанию. О болезни глаз И. И. Горбунова-Посадова упоминается в письме к нему от 30 июня 1890 г. (см. т. 65, стр. 119).
Алексей Николаевич Маклаков (1838—1895) — врач-окулист, профессор Московского университета.
1891 г. Сентябрь, начало. Я. П.
Очень рад был письму от вас, дорогой Владимир Федорович, и тому, что вам живется хорошо.
Передайте мой привет вашей жене и детям. Очень жаль, что Костя поступил в гимназию1 — страшно, но видно так надо. —276 277 Боюсь, что не сказал Ан. Ив.2 того, что он хотел слышать: сказал, что думаю, — может быть, летом заедет. Буду очень рад.
Мы живем по-старому, скорее дурно, чем хорошо. Я очень занят — пишу, иногда кажется, что нужно то, что пишу, а иногда, что пустое. И когда кажется, что пустое, то лучше.
Спасибо за письмо.
Искренно любящий вас
Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. Датируется на основании ответного письма В. Ф. Орлова от 23 сентября 1891 г. (почт, штемпель).
Владимир Федорович Орлов (1843—1898) — учитель, знакомый Толстого с 1889 г.
Письмо Орлова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Сын В. Ф. Орлова. По поводу поступления его в гимназию Орлов писал в ответном письме, что оно связано с его «уходом от Сибирякова», у которого он жил в качестве учителя и в школе которого учился и его сын.
2 Кого здесь имеет в виду Толстой, не установлено.
1890 г. — 1891 г., октябрь, до 26. Я. П.
Дорогой Николай Васильевич.
Податель сего, Сергей Полянский,1 уволенный из 3-го класса семинарии за то, что он попался выпивши инспектору, пришел ко мне, прося помочь, посоветовать ему. Редко мне кто так нравился: наивное, простое и, как кажется, неглупое существо. Я ему советовал в учителя. Но просить мне прямо директора школ — как бы не повредить. Не можете ли вы попросить, или нельзя ли ему достать место через Писарева2 и Раевского.3 Я бы написал Раевскому,4 да боюсь, он уехал. Если же ничего этого нельзя, то не поможете ли ему найти место хоть писца. Малый-то очень хорош. Простите, что надоедаю вам. Если нельзя, то нельзя, я попробую через Зиновьева5 найти ему что-нибудь.
Жена была нынче в Туле и хотела быть у вас, но не успела.
Ваш Л. Толстой.277
278 Датируется предположительно временем наиболее близких отношений Толстого с Писаревым, Раевским, Зиновьевым и днем смерти Раевского (о них см. ниже).
1 О нем сведений не имеется.
2 Рафаил Алексеевич Писарев (1850—1906), тульский помещик, земский деятель.
3 Иван Иванович Раевский (1835 — 26 ноября 1891), помещик Тульской и Рязанской губ., близкий знакомый Толстого. См. статью Толстого «Памяти Ив. Ив. Раевского», т. 29.
4 В подлиннике: Раевского.
5 Николай Алексеевич Зиновьев. (1839—1917), в 1887—1893 гг. тульский губернатор.
1889—1891 гг.
Очень рад узнать, что вы так горячо беретесь за это дело, тоже и мне очень интересное и важное.1
Чтобы узнать и увидеть пострадавшее лицо, надо поехать на Грязевскую ул[ицу], ниже Воздвиженской,2 на левой руке, против фонаря маленький домик, в два окна, Сошиной. Там теперь Ал[ексей] Митр[офанович] Новиков;3 если же его нет, то там его мать Марья Алексеевна, родственница пострадавшего, кот[орая] сейчас за ним пошлет и приведет его.
Любящий вас Л. Толстой.
На конверте: Николаю Васильевичу Давыдову.
Датируется на основании упоминания о А. М. Новикове (см. прим. 3).
1 Об этом деле сведений не имеется.
2 Улицы в Туле.
3 Алексей Митрофанович Новиков (1865—1927), в 1889—1891 гг. домашний учитель сыновей Толстого; студент, позднее врач, профессор.
1891 г.
Простите, пожалуйста, дорогой Николай Яковлевич, за то, что на черновой первой гранке сделал отметки. Остальные я старался написать так, чтобы не затруднить вас.278
279 Я во всяком случае зайду к вам и если вы найдете более удобным читать правленные, то снесу в типографию.1
Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
1 В 1891 г. Н. Я. Грот напечатал в «Вопросах философии и психологии» статью Толстого «О голоде» и начал печатать «Первую ступень» (см. т. 29).
1880-е гг., конец — 1890-е гг. начало.
Очень жалею, что вы не зашли. Мне очень легко было не иметь против вас никакого дурного чувства, потому что я как-то понял вполне вас и ваше душевное состояние. Пожалуйста, не нарушайте любовного общения между мною и вами и всеми людьми, насколько можете. В этом одном разрешение всего.
Любящий вас Л. Толстой.
Датируется предположительно, по почерку.
Кузьма Терентьевич Солдатенков (1818—1901) — богатый московский купец, собиратель картинной галереи и издатель. Был знаком с Толстым с середины 1880-х гг.
1890-е гг., начало.
Милостивый Государь Юрий Степанович.
Крестьянин Кузнецов1 пришёл просить меня научить его, как и куда ему подать прошение, чтобы избавиться от грозящего ему разорения вследствие иска с него 2800 рублей за сгоревший в Вашем имении по его неосторожности лес. Я посоветовал ему вместо того, чтобы подавать прошение, обратиться к Вам с просьбой простить его за его неосторожность, за которую он понес наказание, и не взыскивать с него присужденных вам денег.
Я посоветовал это ему потому, что вполне уверен, что дело это возникло в Вашей конторе без ведома Вашего и что Вы при Вашем добром сердце не захотите разорить целое семейство только за неосторожность одного из членов его.279
280 В надежде на то, что Вы исполните его просьбу, я позволяю утруждать Вас этим письмом.
Печатается по машинописной копии. Датируется предположительно. Возможно, что оно написано во время пребывания Толстого на голоде в Рязанской губ.
Юрий Степанович Нечаев-Мальцев — богатый помещик Рязанской губ.
1 О Кузнецове сведений не имеется.
1892 г. Апрель, около 20. Бегичевка.
Дорогой Александр Никифорович,
В том месте в конце 8-й главы,1 где написано: «вы говорите, что если я не исполню ваших требований, то мне будет худо», надо продолжить так: «но то худое, которым вы пугаете меня, не может быть мне страшно, п[отому] ч[то] хуже того, что вы требуете от меня, ничего не может быть для меня, какой бы я ни был человек. Если я то, что вы же называете — подлец, т. е. человек руководящийся одними животными побуждениями, то неприятнее, унизительнее того положения солдата, в котором я обязан беспрекословно повиноваться всякому человеку, высшему меня чином, и страшнее того положения, в к[отором] я всякую минуту могу быть послан на верную смерть, ничего не может быть; если же я то, что вы называете — честный человек, т. е. руковожусь в своей жизни нравственным чувством, то постыднее и ужаснее того положения, в которое вы хотите поставить меня, человека, обещающегося убивать по первому требованию не только чужих людей, но и самых близких, тоже ничего не может быть. То, чего вы от меня требуете, во всяком случае — подлый я или честный, злой или добрый человек, — гораздо хуже того, чем вы меня пугаете. И потому никакая угроза не может заставить меня повиноваться вам.
Но мало того, и власти-то вы никакой не имеете. Вся власть ваша происходит от обмана, оттого, что мы сами угнетаем себя. Стоит нам очнуться, и власти вашей никакой не будет».
За этим, кажется, следует о том, что во всяком случае дурного из того, что люди будут следовать закону любви, выйти не может.280
281 Я выписал всё место для того, чтобы, если неудобно вставить, заменить всё место этим.
Целую вас и Евг[ения] Ив[ановича].2
Л. Т.
Датируется на основании ответного письма А. Н. Дунаева (см. ниже.)
1 Речь идет о трактате «Царство божие внутри вас». В печатный текст это место не попало. Гл. VIII, повидимому, переделывалась и позднее.
2 Е. И. Попов.
В ответном письме от 23 апреля 1892 г. Дунаев писал: «Присланный Вами листок для вписки в 8 гл. не застал Евгения Ивановича в Москве, и я, переписав его, переписанное послал ему в Россошу, присланное же Вами убрал у себя».
1892 г. Август. Я. П.
Только что написал письмо А. М.,1 как получил ваше о том же предмете, о котором я пишу, и выраженное почти в тех же словах.
С одним я не согласен: почему вы столярничаете из жалости, а не за деньги. Вы не имеете права свою работу отдавать из жалости до тех пор, пока есть нехватка. Вы жалеете свою жену и работаете на нее и себя; и только тогда, когда тут нужды не будет и будет излишек, вы можете отдавать из жалости другим.
Я думаю так, сам я не знаю, потому что никогда не находился в таком положении, чтобы надо было кормить жену, детей и себя. Мне кажется, должно быть одно из двух: или мне всё равно, что я ем и пью и что ест и пьет моя жена и дети, и тогда я могу отдаваться той жалости, которую испытываю без всяких соображений; или же я жалею себя и избранных людей более других, тогда мне так и надо себя понимать и тогда я не могу отдаваться всякой встречающейся жалости, а вся...2
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
1 О ком здесь идет речь, не установлено. Письмо такого же содержания неизвестно. Возможно, что под инициалами разумеется М. В. Алехин (А[лехин] М[итрофан]) или же А. М. Бодянский — (А[лександр] М[ихайлович]). Среди писем известно письмо к М. В. Алехину от 4 августа 1892 г. (см. т. 66, стр. 241—242); письма к А. М. Бодянскому за это время нет.
2 Так в копии.
1892 г. Сентябрь? Я. П.
Очень много писал и нужно завтра. Перерезанное не спутай.
Написано на обороте л. 25 рук. № 290 (папка 114), гл. XII трактата «Царство божие внутри вас», переписанной рукой М. Л. Толстой.
Мария Львовна Толстая (1871—1906) — вторая дочь Толстого, в замужестве (с 1897 г.) Оболенская.
Обращаясь к Марии Львовне, Толстой просит переписать рукопись вновь.
1880—1892 гг.
Уважаемый Николай Васильевич.
Письмо это вам передаст крестьянин Люлин из деревни Змиево, хлопочущий о своем, приговоренном уже к каторжной работе, сыне — Михаиле. Он утверждает, что теперь ночные сторожа показывают, что видели настоящих убийц и что сын его невинен. Я знаю, что письмо мое совершенно излишне, если вы знаете то, что я сообщаю со слов крестьянина, но пишу п[отому], ч[то] он меня просит. Если это один из тех редких люсьорковских [?] случаев и можно воротить еще не сосланного, то вы, наверно, всё сделаете, что можно. Хотя одинаково безумно, по-моему, наказывать и тех, к[оторые] убили, как и того, кто не убил, при новом суде есть вероятие, что осудят слабее, т. е. преступление суда будет меньше.
Дружески жму вам руку.
Любящий вас Л. Толстой.
На обороте: Николаю Васильевичу Давыдову, прокурору, от Л. Н. Толстого.
Датируется по почерку и на основании упоминания о Н. В. Давыдове как прокуроре. Давыдов был прокурором в Туле в 1878—1892 гг.
О деле крестьянина Люлина сведений не имеется.
1892? г.
Признать всё существующее разумным — то же, что всякую линию признать прямою... Как смысл чертежника приближаться всё к более прямой линии, так и смысл жизни христианина282 283 приближаться всё к большему и большему совершенству отца, т. е. бога-отца... Как прекрасно сказал Шиллер: «Истинно только то, что никогда еще не случилось»... Признать всё существующее разумным — это значит сделать над собой нравственное самоубийство. Сохрани вас от этого бог. Я знаю, что глубокие страдания привели вас к такому выводу, но я надеюсь, что вы стряхнете с себя это заблуждение. Да поможет вам бог.
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
Об адресате сведений не имеется. Письмо его, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1893 г. Марта 15. Москва.
Dear friend,
I can not tell you how sorry Jam, not for the death of our dear and honored friend Ewans,1 but for you and for all those who loved him and were fortified by his spirit. I am one of them. I am very touched also by his kind remembrame of me. I loved him very much. Two days ago I wrote a line on my card to introduce to him one of my friends Professor Yanschul,2 who is going to America and promised me to visit your place. I hope you will be kind to him and to his wife.3
Please, give my love to all your brothers and sisters, who have any idea of my existance.
Yours truly
Leo Tolstoy.
Дорогой друг,
He могу сказать, как я огорчен, не смертью вашего дорогого и уважаемого друга Эванса,1 но за вас и за всех тех, кто любил его и черпал силу в его духе. Я — один из них. Я очень тронут также его доброй памятью обо мне. Я очень любил его. Два дня назад я написал несколько слов на моей карточке, чтобы рекомендовать ему одного из моих друзей — профессора Янжула,2 который едет в Америку и обещал мне посетить ваши места. Надеюсь, вы будете добры к нему и к его жене.3
Пожалуйста, передайте мою любовь всем тем вашим братьям и сестрам, которые имеют представление о моем существовании.
Искренне ваш
Лев Толстой.283
284 Датируется на основании упоминания о И. И. Янжуле (см. прим. 2).
Дэниэль Оффорд (Daniel Of ford) — американский сектант-шекер. Его письмо с извещением о смерти Ф. Эванса не сохранилось.
1 Фредерик Эванс (Frederic W. Ewans, 1808—1893), американец, сектант-шекер, проповедник. Толстой 12 марта 1893 г. написал рекомендательное письмо для И. И. Янжула в числе других и к Ф. Эвансу (см. комментарий к письму Толстого к В.Гаррисону от 12 марта 1893 г., т. 66, стр. 306—307).
2 Иван Иванович Янжул (1846—1915), профессор Московского университета по кафедре финансового права. 20 марта 1893 г. Янжул выехал в Америку на всемирный конгресс при Международной выставке в Чикаго (см. письмо Толстого к И. И. Янжулу от 30 апреля 1893 г., т. 66, стр. 313—314).
3 Екатерина Николаевна Янжул, автор воспоминаний «Встречи с Толстым» («Международный Толстовский альманах», М. 1909, стр. 426—431).
1893 г., до июля.
Податель этого мой хороший знакомый и даровитый живописец Касаткин едет в Берлин.1
Датируется по содержанию. Н. А. Касаткин уехал за границу в июле 1893 г.
1 На этом записка обрывается.
1893 г. Июнь — июль? Я. П.
Дорогой Исаак Борисович,
Посылаю вам и рукопись Мельниковой1 и Грисбаха.2 На что вам он? Мне кажется, что вами уже давно пережито время толкования текстов. Радуюсь слышать, что вы пережили и период увлечения общинами. Не скажу, чтобы я не сочувствовал этому стремлению. Разве можно не сочувствовать стремлениям к установлению наихристианнейшей формы жизни, но страшно класть высшие духовные силы, данные на внутреннее установление царства божия, на внешнюю форму, на осуществление того, чего я хочу, а чего Он может быть не хочет еще. Мы все так сцеплены, что нельзя спастись одному, нельзя и вдесятером, нельзя и народам,284 285 родам, нельзя и 500 миллионам, а непременно надо всем без исключения, даже с животными, как Ной в ковчеге. И потому дорого не то, чтобы была та или другая внешняя форма жизни, а то, чтобы содействовать этому общему спасению, т. е. общему установлению царства божия. И тут общины, устройство их, получают свойственное им место: они одно из средств установления этого царства божия, но не более, — так же, как такое средство: вегетарьянство, распространение хороших книг, пример воздержной жизни, обличение, кроткое обличение зла и тысячи других. Так ли и вы думаете? Мне очень нравится ваш образ жизни в Полтаве3 и мне кажется, что я бы удовлетворился такой жизнью навсегда. Разумеется, я не вижу, не чувствую ее тяжелых сторон, но меня прельщает ее свобода, суровость и чистота. А для скольких людей вы были пристанью и физическ[ой] и нравственной.
Есть Архангельский,4 он живет, как вы, с женой ремесленными трудами в Бронницах: он заливает резиновые вещи и часы чинит. Хохлов Петр 5 поехал к нему жить. И, кажется, им хорошо. Мне кажется, такие центры, как вы, Ге,6 Булыгин,7 Буткевич,8 Арханг[ельский], очень важны, и, не думая об этом, делают много добра настоящего — нравственного, т. е. духовного добра.
Яснополянских ребят я потерял из вида; знаю только, что Петр швейцаром в суде в Петербурге, Никита9 же очень осолдатился, и я мало общался с ним.
Передайте Анне Львовне10 мой привет. Радуюсь тому, что дети вас радуют.
Мне так же, еще страннее, чем вам, воспоминание о переходе в православие,11 в к[отором] я участвовал советом, но как всё прошедшее не мучает меня, а удивляет. Как мог я не видеть всего греха этого дела.
Ну, прощайте. Любите меня, как и я вас.
Л. Толстой.
Датируется по содержанию (см. письмо к И. Б. Файнерману от 31 мая 1893 г., т. 66, стр. 346).
1 См. прим, к письму Толстого к И. Б. Файнерману от 31 мая 1893 г., т. 66, стр. 346.
2 Имеется в виду книга И. Я. Грисбаха «Commentarius criticus in textum Novum Testamentum», Halle 1798—1811 («Критические комментарии к текстам Нового Завета»).285
286 3 В своих письмах из Полтавы, недатированных, Файнерман писал, что занимается исключительно физической «черной» работой, работая по найму.
4Александр Иванович Архангельский (1857—1906). О нем см. т. 50, стр. 274.
5 Петр Галактионович Хохлов (1867—1896), студент Московского высшего технического училища, вышедший под влиянием взглядов Толстого из училища. См. о нем т. 64, стр. 312.
6 Н. Н. Ге, сын художника Н. Н. Ге.
7 Михаил Васильевич Булыгин.
8 Анатолий Степанович Буткевич (1869—1942), пчеловод, участник нескольких земледельческих общин.
9 Петр Егоров и Никита Минаев, молодые яснополянские крестьяне, с которыми Файнерман сдружился во время своего пребывания в Ясной Поляне.
10 Анна Львовна Любарская, вторая жена Файнермана.
11 В 1885 г. Файнерман перешел из иудейства в православие, совершив крещение, с целью поступить учителем в сельскую школу.
1893 г. Октября 23. Я. П.
Дорогой Евг. Ив., посылаю вам поправленное заключение.1 Оно так плохо — вяло, старо, холодно, что не стоит2 распространения. Я пропустил то, что было в № 15 ок[тября].3 Я всё пишу о религии. Кажется, кончил.4 Немец5 пишет, благодарит и просит прислать. Я пошлю Бер.6 Я очень рад, что вы в Посреднике. Только жалею о ручном земледелии. Впрочем, ваша жизнь велика.
Нынче от нас уехала М[арья] А[лександровна],7 а приехал Леонтьев.8 Оба лучше.
От Хохлова я получил письмо и сейчас прошу бога, чтоб он помог мне ответить ему как должно и больше на пользу его души.9
Прощайте, целую вас.
Лаодзи дальше 40-й главы еще не пошел.10
Маша11 просит сказать, что г-же Бер она сама напишет.
Писали ли вы?
Подлинник письма хранится у Н. П. Пузина.
Написано внизу и на обороте последнего листа «Заключения к последнему отчету о помощи голодающим», переписанного рукой Е. И. Попова и исправленного Толстым. Подотчетом дата Попова: «3 октября 1893 г.».286 287 Толстой по исправлении рукописи отчета исправил и дату на «23 октября 1893 г.».
Евгений Иванович Попов (1864—1938) — один из друзей Толстого, сотрудник «Посредника», автор нескольких брошюр о «ручном земледелии».
1 Текст «Заключения к последнему отчету о помощи голодающим», посланный Толстым Е. И. Попову 23 октября, соответствует рукописи, следующей за описанной в т. 29 настоящего издания под № 5 (см. т. 29, стр. 416). Рукопись эта во время печатания т. 29 не была известна и поэтому в описание не попала.
2 Ударение Толстого.
3 Далее Толстым начато вторично и не зачеркнуто: что было в
4 Имеется в виду статья «Религия и нравственность», написанная в ответ на письмо профессора философии Берлинского университета Георга фон Гижицкого и оконченная 28 октября 1893 г. (см. т. 39).
5 Г. фон Гижицкий (см. т. 66, стр. 401—402).
6 Софья Юльевна Бер, переводчица на немецкий язык. В ее переводе статья «Религия и нравственность» была напечатана в журнале «Ethische Kultur» («Этическая культура») 1899, №№ 52 и 53, и 1894, №№ 1—3.
7 М. А. Шмидт.
8 Борис Николаевич Леонтьев (1866—1909), бывший воспитанник Пажеского корпуса, близкий по взглядам Толстому. В 1891—1892 гг. участвовал вместе с Толстым в оказании помощи голодающим.
9 Петр Галактионович Хохлов. Упоминаемое его письмо к Толстому неизвестно. Неизвестно также, был ли послан Толстым ответ ему.
10 Толстой, совместно с Е. И. Поповым, переводил Лао-Тсе, с немецкого перевода В. фон Штрауса «Lao-Tse. Tao-te-King», Лейпциг 1870.
11 М. Л. Толстая. Ее письмо к С. 10. Бер неизвестно.
1892—1893 гг.
Я часто встречал между безграмотными рабочими-землекопами, которым приходится вычислять кубические меры, распространенное убеждение, что математическое вычисление обманчиво и что не надо доверять ему. Оттого ли, что они не знают математики, или оттого, что люди, математически вычислявшие за них, часто умышленно и неумышленно обманывали их, но мнение о недостоверности и негодности для определения мер математики установилось между безграмотными рабочими и сделалось для большинства несомненной истиной, которую они даже не считают нужным доказывать.287
288 Такое же мнение установилось между людьми, — смело скажу, — нерелигиозными, мнение о том, что разум не может решать вопросы религиозные, что приложение разума к этим вопросам есть главная причина заблуждений, что решение этих вопросов разумом есть преступная гордость.
Удивительная вещь! Человеку дано прямо от бога только одно орудие познания себя и своего отношения к миру, — другого нет, — и орудие это разум; и вдруг ему говорят, что разум он может употреблять на уяснение своих домашних, семейных, хозяйственных, общественных, научных, художественных вопросов, но только не на уяснение того, для чего он дан ему; что для уяснения самых важных истин, тех, от познания которых зависит вся жизнь его, — человек никак не должен употреблять разум, а должен познавать эти истины помимо разума, тогда как помимо разума человек ничего познать не может.
Сказать, что человек не должен руководиться разумом, это всё равно, что человеку в темном подземелье, несущему лампочку, сказать, что для того, чтобы ему выбраться из подземелья и найти путь, надо потушить лампочку и руководиться не светом, а чем-то другим. Но, может быть, скажут, как и вы говорите в своем письме, что не все люди одарены большим умом и особенной способностью выражать свои мысли, и поэтому неумелое выражение своих мыслей о коренных истинах жизни может повести к заблуждению?
На это отвечу, что особенный ум и дарования нужны бывают не для названия и изложения истины, а для придумывания и для изложения лжи...
Раз отступив от указаний разума, не поверив ему, а поверив на слово тому, что выдается за истину, люди нагромождают и принимают на веру такие сложные, неестественные и противоречивые положения, что для того, чтобы изложить их и связать с жизнью, нужна действительно большая тонкость ума и особенное дарование.
Только стоит представить себе человека нашего мира, воспитанного в привычном кругу понятий, который захочет уяснить себе основы, привитые ему с детства, и захочет связать их с жизнью, — какую сложную умственную работу он должен проделать, чтобы примирить все противоречия, находящиеся в привитом ему воспитанием миропонимании и какую еще более288 289 сложную и гибкую работу нужно проделать ему для того, чтобы уметь скрыть от себя все эти противоречия.
Вот для этого нужно много ума и нужны особенные дарования. Но для того, чтобы уяснить себе закон своей жизни, понять ее смысл, — не нужно никаких особенных умственных дарований, нужно только не допускать ничего противного разуму, не отрицать разума, а религиозно беречь его и верить только ему.
Если смысл жизни человека представляется ему неясным, то это доказывает не то, что разум не годится для уяснения этого смысла, а только то, что допущено на веру слитком много неразумного и надо откинуть всё то, что не подтверждается разумом.
Закон, которому должен следовать человек, так прост и ясен, что он доступен каждому ребенку, тем более, что человеку не приходится самому вновь открывать закон своей жизни. Люди, прежде него жившие, открыли и выразили его, и человеку нужно только проверить его своим разумом, принять или не принять те положения, которые он находит уже выраженными.
Нужно помнить еще, что познание истины никогда не бывало и не будет полное, а постоянно увеличивается по мере движения жизни человечества: чем дольше мы живем, тем яснее и полнее мы познаем волю бога и, следовательно, и то, что мы должны делать для исполнения ее.
И потому я думаю, что уяснение каждым человеком, каким бы он сам и его ни считали маленьким (маленькие-то и бывают большими), всей той религиозной истины, которая доступна ему, и выражение ее словами, — есть одна из самых главных и священных обязанностей каждого человека.
Очень рад буду, если мой ответ хотя отчасти удовлетворит вас.
Лев Толстой.
Печатается по машинописной копии. Датируется приблизительно: в 1892—1893 гг. Толстым было написано несколько писем Рощину, текст которых остался неизвестен (см. т. 66, «Список писем, текст которых неизвестен», №№ 114 и 134, стр. 462—463).
Сергей Иванович Рощин (р. 1864) — уроженец г. Выксы, Нижегородской губ., в то время разделявший некоторые взгляды Толстого; участник нескольких земледельческих колоний.
Письмо Рощина, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1893 г.
Очень рад был получить от вас весточку, Николай Яковлевич, и главное потому, что вы продолжаете так же энергично работать всё в том же направлении.
Я не могу ни одобрять, ни не одобрять тот метод, который вы намерены употребить для доказательства вашего тезиса, потому что я невольно сам был приведен к этому самому приему против извращения понятия жизни; да это и всегда был один и тот же прием всех людей, серьезно мыслящих.
Истина с самых древних времен очищается кирпичом, как самовары. Она светла, но чтобы быть еще светлее, ее, должно быть, надо сначала запачкать кирпичом, и после этой операции она делается светлее. Истина доступна детям и скрыта от мудрствующих, т. е. сами мудрствующие замазывают ее. Но мудрствующие наносят на нее кирпич, и им надо потереть ее. Теперь же наши матерьялисты наносили такого чудесного кирпича, что из-под него она должна выйти особенно ясна. Желаю вам как можно успешнее сделать эту операцию, и вы можете ее сделать, потому что знаете, каким должен быть самовар. Одно только — не жалейте кирпича и счищайте весь дотла.
Я с тех пор как расстался с вами, не переставал работать над своим писанием1 и не могу оторваться. Очень, очень буду рад вас видеть. Мои кланяются вам, и я вашей жене.2
Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
1 Имеется в виду «Царство божие внутри вас» (см. т. 28).
2 Наталия Николаевна Грот, рожд. Лавровская.
1895 г. Февраля 3. Москва.
По вечерам я всегда бываю дома.
Лев Толстой.
На обороте: Москва, Б. Никитская, д. Черневых, кв. 27, студенту Потемкину.290
291 Датируется на основании почтового штемпеля.
Владимир Петрович Потемкин (1877—1946) — после Великой Октябрьской революции видный государственный деятель, в 1940—1946 гг. народный комиссар просвещения РСФСР.
1 февраля 1895 г., будучи студентом Московского университета, обратился к Толстому с письмом, прося его разрешить зайти, чтобы рассказать один случай из практики его отца — врача.
Аналогичного содержания письмо Толстого опубликовано в т. 68, стр. 28, с датой 2—3? февраля 1895 г.
1895 г. Июня 8. Я. П.
Получил ваше письмо, дорогой Николай Николаевич, и, несмотря на то, что не согласен с его содержанием, очень был рад ему. Почему вы говорите, что наши хорошие, добрые отношения уничтожились? Я не признаю этого. И как сам ни на йоту не изменился к вам, так и не допускаю того, чтобы вы изменились ко мне. И то, что вы считаете причиной этого мнимого изменения отношений, тоже не признаю. Никогда не судил, т. е. не осуждал, не обвинял вас. Знал, что вы стали в очень тяжелое положение относительно своих семейных, и только] жалел вас и не помышлял осуждать. Если же вы усматриваете осуждение в моем высказанном мнении о ваших отношениях к брату,1 то я только сказал, что письмо ваше к нему было недоброе. Да что за осуждения и осуждения за осуждения? К чему это? Пи вам, ни мне, пи, главное, тому строю мыслей и чувств, которыми мы жили и не можем перестать жить с вами, это не пристало. У меня со времени смерти моего дорогого друга, вашего отца, не переставая кругом меня умирают; и так ясно, что близок и мой черед, что ни о чем, кроме как о том, о чем можно думать умирая, именно любви к людям и людей к себе, не могу думать. А из всех любимых мною людей вы один из самых близких, как вы ни старались удалиться.
Письмо ваше было мне очень радостно, п[отому] ч[то] оно показало, что вы скорее хотите сблизиться, чем удалиться.
Мы третьего дня только вернулись в Ясн[ую] Поляну, а то всё были в Москве, где я был болен. Теперь я выздоровел. С[офья] А[ндреевна] очень горюет о смерти Ван[ечки].2 Я рад все-таки, что она решилась никуда не ехать, а вернулась в Ясную.291
292 Сережа женится на Рачинской.3 Девочки с нами попрежнему. И попрежнему мы дружны. Лева в Финляндии лечится. Пишите про себя. Что вы делаете и намереваетесь делать. Передайте мой привет Зое Григ[орьевне]. Целую вас.
Л. Толстой.
8 июня 1895.
У Булыгина еще не был, но кажется, что у него всё по-старому и хорошо.
На конверте: Николаев.4 Николаю Николаевичу Ге.
1 В письмах за первую половину 1895 г. Н. Н. Ге неоднократно писал Толстому о своих столкновениях с братом, Петром Николаевичем Ге (1859—1922), в связи с вступлением в права наследства после смерти отца. Письмо Н. Н. Ге к П. Н. Ге, упоминаемое Толстым, неизвестно.
2 23 февраля умер младший сын Толстого Ванечка (р. 1888).
3 C. Л. Толстой 10 июля 1895 г. обвенчался с Марией Константиновной Рачинской (ум. 1900).
4 Далее вписано неизвестной рукой: Херсонской губ.
1895 г. Август, начало Я. П.
Может быть, вы и попеняете на меня, дорогой Николай Васильевич, за то, что навязываю неприятное дело, но рискую: может быть, вы и в состоянии будете помочь этому человеку. Это молодой человек, живший в Петербурге литературным трудом. Его выслали административно в Тулу. Ему жить нечем. Нельзя ли ему дать работу — переписку.1 Простите, пожалуйста.
Ваш Л. Толстой.
Молодой человек мне нравится. Вот всё, что я о нем могу сказать.
Датируется на основании ответного письма Н. В. Давыдова от 14 августа 1895 г. Давыдов, как это видно из его письма, в то время жил в деревне под Тулой, и письмо ему было «переслано», очевидно, через несколько дней по получении.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
В ответном письме Давыдов писал, что он в Туле будет в первых числах сентября и что если «тогда будет не поздно и молодой человек явится» к нему, то он «сделает, что может».
1895 г., лето. Я. П.
Дорогой Константин Анемподистович.
Записку эту вам передаст Ив. Ив. Бочкарев,1 наш друг. Если что можно ему дать, что есть, то дайте.
Целую вас братски.
Л. Толстой.
На обороте: Кон. Анемпод. Михайлову.
Датируется на основании упоминания о И. И. Бочкареве (см. прим. 1). Константин Анемподистович Михайлов (1863—1931) — художник, сочувствовавший взглядам Толстого.
1 Иван Иванович Бочкарев (1842—1915), революционер-шестидесятник; служил в тверском земстве. В 1895 г. жил в Овсянникове, близ Ясной Поляны, и познакомился с Толстым.
1890-е гг., середина.
Федор Алексеевич,
Записочку эту передаст вам Софья Ивановна Белобородова.1 Она содержит в Туле библиотеку и хочет пополнить свой каталог. Помогите ей вашим советом.
Л. Толстой.
Датируется предположительно, по почерку и временем сближения Толстого с Ф. А. Страховым.
Федор Алексеевич Страхов (1861—1923) — по образованию юрист; автор ряда философских книг, близких к мировоззрению Толстого. С Толстым познакомился в начале 1890-х гг.
1 Жена тульского нотариуса Я. Ф. Белобородова, ведшего в 1892 г. дела по разделу имущества Л. Н. Толстого. Библиотека С. И. Белобородовой находилась на Киевской улице.
1896? г. Февраль, начало. Я. П.
Будьте добры, дорогой Николай Васильевич, научите этих крестьян, что и как им делать. Они люди очень хорошие, и очень бы хотелось им помочь, но я ничего тут не понимаю: дело касается293 294 судебн[ой] палаты, вот и прошу, очень прошу вас. — Дружески жму вам руку.
Лев Толстой.
Датируется предположительно, на основании, повидимому, ответного письма Давыдова от 12 февраля 1896 г.
Давыдов писал: «Пока я, кажется, сделал всё, что нужно для крестьян с. Пирогова, написав им необходимое для подачи в судебную палату объяснение. Месяца через два дело их, вероятно, решится палатою, и, надо думать, в их пользу». Возможно, что об этом деле и упоминает в письме Толстой.
Содержание дела из письма Давыдова определить нельзя.
1896 г. Июль, после 4. Я. П.
Семь бед — один ответ, раз уж я прошу тебя за знакомого Черткова1 и мне неизвестного человека, попрошу и за своего знакомого, киевского молодого и очень хорошего человека находящегося с семьей — женой и двумя детьми — в очень бедственном положении, вследствие отсутствия работы.2 Молодой человек этот был в революционной организации, где его женили, и из которой он по своим очень определенным христианским убеждениям вышел и к которой относится с отвращением. Он способный и хорошо грамотный человек; жена его курсистка. Работа, которой они ищут и которой кормились до сих пор, это литографирование, переписка лекций, уроки, свер[с]тывание брошюр и т. п. Он выучился массажу и был одно время кандидатом в помощники библиотекаря. Так вот, нельзя ли через твои связи дать ему какую-нибудь работу, кот[орая] могла бы кормить его с семьею. Человек он приятный в обращении и работник хороший. Теперь он здесь, но жена его в Киеве: Больш. Дорогожитская ул., д.3 № 14, Александра Иларионовна 3линченко.
Если можно, то сделай это и не сердись на меня, пожалуйста, а прости.
Датируется по содержанию (см. прим. 1 и 2).
1 Толстой просил Кузминского об устройстве на работу в Киеве бывшего учителя И. Т. Харкевича, знакомого В. Г. Черткова (см. письмо к А. М. Кузминскому от 4 июля 1896 г., т. 69, стр. 116—117).294
295 2 Речь идет о Кирилле Павловиче1 Злинченко (р. 1870), в то время сочувствовавшем взглядам Толстого, и его жене Александре Илларионовне, рожд. Людоговской (1855—1919). С такой же просьбой о 3линченко Толстой, не получив ответа от Кузминского, обратился к его жене, Т. А. Кузминской (см. письмо к ней от 1—4 августа 1896 г., т. 69, стр. 120—121; там же в комментариях см. о Злинченко).
3 Далее было оставлено пустое место и затем адрес был вписан карандашом.
1896 г. Октября 19. Я. П.
Очень вы меня порадовали своим письмом, дорогой друг Колечка. Наши отношения с вами дошли до той радостной степени духовного сближения, при кот[орой] не может быть ни разрыва, ни охлаждения. Если бы жить 20 лет и не видаться, то и тогда мы бы встретились, как вчера виделись. Есть известная глубина, на к[оторой] сближение совершается неразрывное. Оттого меня до слез умилило ваше письмо.
Я недавно слышал про вас от Юшко1 и Щербакова,2 которые поселились на Кавказе на Лысой Горе и вас ожидают к себе. Я порадовался за них и за вас, п[отому] ч[то] они очень мне понравились. Я думаю, что с ними можно жить. Община, как община, неосуществима, не дает, чего обещает, — да вы всё знаете, мы не раз говорили с вами про это. Так это, когда судишь об общине. Но когда вопрос ставится так: мне надо как-нибудь начать жить. Есть люди, кот[орые] зовут меня жить с ними на условиях самых хороших. Отчего же мне не пойти к ним? Если бы так для меня стоял вопрос — может быть, он так стоит для вас, — я бы пошел.
3 Наша жизнь идет по-старому. Мальчики подросли — Андрюша и Миша — и не радуют. Лева вернулся из-за границы здоровым, с женой, и живет в Ясной. И, по правде сказать, чужд пока. С женой у меня очень хорошо. Она не изменилась, но мы как-то любим друг друга через нравственную и умственную рознь, и любим хорошо и всё больше и больше. Девочки, как прежде, близки. Все мы плохи по жизни, слабы, но знаем, что хорошо, что дурно, и не лжем. Я пишу изложение веры,4 стараюсь ясно, коротко, доступно. Уже два года работаю, хотел бы кончить до смерти. Все вас любят попрежнему.295
296 Прощайте пока, целую вас. Напишите же о себе и семье подробнее. А Петрушу5 любите. В этом ваша задача.
Л. Толстой.
19 окт. 96.
На конверте: Таврической губ. Алушта. Николаю Николаевичу Ге.
Письмо Н. Н. Ге, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Роман Васильевич Юшко (1867—1918), ветеринар, единомышленник Толстого (см. т. 72, стр. 490—491).
2 Фамилия Щербакова вписана над: и другого (забыл)
Антон Петрович Щербаков (Щербак, 1863—1930), в то время сочувствовавший взглядам Толстого.
3 Абзац редактора.
4 Имеется в виду статья «Христианское учение» (см. т. 39).
5 П. Н. Ге.
1897 г. Январь. Москва.
Дорогой Анатолий Федорович,
Письмо это вам передаст муж внучки моей сестры.1 Он очень порядочный молодой человек, живет трудом. Он теперь нотариусом в Верее и желал бы получить место нотариуса в Ташкенте. Моей племяннице сказали, что вы можете содействовать этому. Если это так, то я очень прошу вас об этом. Если же почему-нибудь неудобно, то простите.
Надеюсь увидать вас в Москве, а если нет, то я собираюсь пойти к горе, — хотел побывать в Петербурге,2 и тогда увижу вас.
Ваш Л. Толстой.
Датируется предположительно, на основании упоминания о «муже внучки» М. Н. Толстой (см. прим. 1) и желании Толстого побывать в Петербурге (см. прим. 2).
1 Лев Николаевич Краснокутский (р. 1875), с января 1897 г. муж внучатной племянницы Толстого E. Н. Нагорновой (р. 1875); по профессии нотариус, работал в Верее, Московской губ., позднее в Нижием Новгороде
2 Толстой был в Петербурге с 7 по 12 февраля, где провожал высылавшегося за границу В. Г. Черткова (см. т. 53).
1880—1897 гг. Февраля 25. Я. П.
Николай Васильевич,
Пожалели мы, что дурная погода помешала вам приехать. Теперь уж, вероятно, не увидимся здесь.
Пишу эту записку с женщиной, за которую очень прошу вас. Ее мужа приговорили на 3 месяца в тюрьму, как она говорит, за оскорбление сторожей, искавших в его доме лес, в покраже кот[орого] его подозревали и кот[орого] у него не нашли. Он никогда не судился и мужик хороший — мой бывший ученик Иван Морозов. 1 Приговорил его земский начальник Тульск[ого] уезда. Она, его жена, не успела взять копию при мне, так что я не мог видеть решения и написать ей прошение и потому уже вас прошу помочь ей. Она остается одна с 4 малыми детьми, и весенняя пахота пропала. А они бедны и только что погорели.
Желаю вам всего лучшего и вперед сердечно благодарю за помощь.
Ваш Л. Толстой.
25 февраля.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 Иван Степанович Морозов (ум. 1930), яснополянский крестьянин. О его деле, упоминаемом в письме, сведений не имеется.
1885—1897 гг. Июня 28. Я. П.
Дорогой Николай Васильевич,
Податель сего крестьянин, мой сосед,1 очень хороший человек, отыскивает свою землю, которою завладел другой крестьянин. У него есть ввод во владение 1882 года, но он никогда не пользовался ею. Дело его вполне правое, но он не знает, как взяться, а я не знаю, как научить. Пожалуйста, помогите нам.
Ваш Л. Толстой.
28 июня.297
298 Датируется по содержанию и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
1890—1897 гг., лето. Я. П.
Вот я опять к вам с просьбами, дорогой Н[иколай] В[асильевич]. Крестьянин этот спрашивает, можно ли ему опять подавать прошение о вознаграждении за затопленный огород. Мне кажется, что можно, п[отому] ч[то] решение Окр[ужного] суда поразительно1 странно. Пожалуйста, научите его, что ему делать.
Какова погода? Что же вы не воспользуетесь ею подышать у нас воздухом без пыли? А мне хочется вас видеть. Я думаю побывать в Туле. Кажется, идет сессия суда.
Л. Т.
Замарал свое слишком резкое мнение о решении суда.
Датируется по почерку, временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле и на основании упоминания о «сессии суда», очевидно с намерением побывать на ней. Посещение суда у Толстого могло быть связано с его работой над «Воскресением».
Об упоминаемом в письме деле сведений не имеется.
1 В подлиннике около двух строк вымарано.
1880—1897 гг. Я. П.
Простите Николай Васильевич, что утруждаю: нельзя ли этому человечку,1 потерявшему билет, выхлопотать свидетельство для хождения по России. — Пожалуйста, не думайте, чтобы то, что вы, в случае недосуга или нежелания, оставите мое письмо «без последствий», мне бы было сколько-нибудь неприятно.298
299 Надеюсь, что здоровье Кат[ерины] Мих[айлов[ны]2 поправилось.
Прошу передать привет.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
2 Жена Н. В. Давыдова
1880—1897 гг. Я. П.
Николай Васильевич,
Податель — брат того мужика, которого защищал Грушедкий и дело которого будет слушаться в Черни. Пожалуйста, пожалуйста, замолвите словечко вашему товарищу, кот[орый] едет в Чернь.
Ваш Л. Толстой.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
О деле, упоминаемом в письме Толстого, сведений не имеется.
1880—1897 гг. Я. П.
Не можете ли вы, Николай Васильевич, помочь этому бедному интеллигентному человеку,1 помочь достать бесплатный билет до Киева, у него нет ни обуви, ни одежды для пешего путешествия, да он и больной. Если можете, сделайте и на меня не сердитесь. Жму вам руку.
Л. Толстой.
Как вы живете? Мы поправляемся.
Что дело об убийстве молодого малого?2
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О ком здесь идет речь, не установлено. Об этом деле сведений не имеется.
1880—1897 гг. Я. П.
Всё жду от вас, Николай Васильевич, указания о том, что я дошел до предела вашего терпения. — Для облегчения вашего приму молчание ваше за такое указание.
Письмо это передаст вам тот молодой человек, про кот[орого] я говорил вам.1
Л. Толстой.
На обороте: Николаю Васильевичу Давыдову.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
1880—1897 гг. Я. П.
Будьте добры, Николай Васильевич, посоветуйте этому подателю, как ему поступить для удержания того, что он приобрел. На наследство, я не знаю, имеет ли он право.
Л. Толстой.
Мы вчера вернулись. Как всегда вам рады.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1880—1897 гг. Я. П.
Дорогой Николай Васильевич,
Хотя дело этой просительницы,1 кажется мне, вне вашей власти, я все-таки надеюсь, что вы не откажетесь помочь нам советом. Я, как умел, написал ей прошение2 (всё правда), но так ли и нет ли ошибок. Если нужно, то поправьте и имейте в виду, что срок 16-го. Очень жалею, что давно не виделся с вами.300
301 Наши вам и вашим кланяются. Жена завтра едет в Москву Я остаюсь с Машей.
Ваш Л. Толстой.
На обороте: Николаю Васильевичу Давыдову.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
2 Оно неизвестно.
1890—1897 гг. Я. П.
Вот опять прибегаю к вам, Николай Васильевич: подательница — жена крестьянина деревни Озерок, Крапивенского уезда, Сергея Иванова Сапогова,1 обвиняемого, сколько я понял из ее слов, в поджоге кирпичного сарая другого крестьянина. Его вчера посадили в острог до суда. Хотя у нее и есть один сын 20 лет, но потеря работника в самую нужную пору при большой семье и большой обработке земли — для них разоренье. Если можно выпустить его на поруки или что сделать, сделайте, а если нельзя, простите, что утруждаю вас.
Л. Толстой.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О деле С. И. Сапогова сведений не имеется.
1890—1897 гг. Я. П.
Уважаемый Николай Васильевич,
Податель сего крестьянин деревни Мостовой Иван Кондратьев рассказывал мне свое дело,1 которое я с трудом мог попять, п[отому] ч[то] оно совершенно необыкновенно. Брат его завладел всем наследством отца, утвердив себя в правах наследства301 302 через Окружной суд помимо других наследников. Вы, вероятно, поймете в чем дело из его слов и, вероятно, научите и поможете.
Любящий вас Л. Толстой.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О деле И. Кондратьева сведений не имеется.
1890—1897 гг. Я. П.
Ждали мы вас, Николай Васильевич, вчера, но ожидание наше было тщетно, о чем очень сожалеем. Я сожалел еще и корыстно. У меня, как всегда, до вас просьбы: одну я вам передам словесно, когда приедете, надеюсь, другая же следующая. Податель сего мужик Крапивенск[ого] уезда деревни Красавки, Сорочинской волости, Гаврило Давыдов прошлого года сгорел.1 У него каменная постройка и каменный же двор. Оказывается, что Земская управа в целях предупреждения пожаров велит ему сломать каменный сарай и тем вынуждает заменить его плетневым, т[ак] к[ак] он одинокий и не осилит сложить вновь каменный. Может быть, это и несправедливо, так как камень привезен, и я говорю так только для усиления доводов, но во всяком случае неразумно учреждению, заботящемуся о возведении несгораемых построек, разрушать несгораемые строения. Я бы написал ему прошение, но он уже подавал, и потому я думаю. хорошо бы было поговорить с председ[ателем] упр[авы]; и об этом-то я и прошу вас (прося не сердиться на меня за это нисколько), поговорить о том, что нельзя ли, если уже необходимо сломать для порядка и нельзя сделать исключения, ввиду того, что сарай каменный, нельзя ли дать ему пособие на сломку и перестановку сарая.
Надеюсь, до свиданья.
Любящий вас Л. Толстой.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 О деле Г. Давыдова сведений не имеется.
1890—1897 гг. Я. П.
Вот опять началось мое попрошайничество, любезный Николай Васильевич. Податель сего, отец приговоренного за покражу в тюрьму, просит избавить его от денежного взыскания (66 р.) за покражу сына. Я не знаю, насколько это законно, и потому прошу вас помочь нам.1
Мы третьего дня приехали и, разумеется, как всегда, очень желаем вас видеть.
Л. Толстой.
Датируется по почерку и временем пребывания Н. В. Давыдова в Туле.
1 Об упоминаемом в письме деле сведений не имеется.
1896—1897? гг.
Передаст вам эту записку Новиков Михайло,1 бывший военный писарь. Во-первых, поговорите с ним, а во-вторых, он хочет переписывать напечатанное2 — то не научите ли его, как переписывать через черную бумагу в нескольких экземплярах.
Он очень живой, умный и симпатичный человек. Спасибо за переписку.3 Я уже нынче послал.
Л. Т.
Печатается по машинописной копии. Датируется приблизительно на основании упоминания о Новикове. Судя по содержанию письма, оно было написано в первые годы сближения Толстого с Новиковым.
1 Михаил Петрович Новиков (1871—1939), крестьянин Тульской губ.; служил военным писарем, затем под влиянием произведений Толстого оставил службу; написал несколько рассказов и статей о крестьянской жизни. «Сближение» Толстого с Новиковым произошло в марте — апреле 1896 г. Об этом Толстой записал в Дневнике 2 мая 1896 г. (см. т. 53, стр. 83).
2 Очевидно, имеются в виду напечатанные за границей религиознофилософские и публицистические статьи Толстого, распространявшиеся в России в рукописных копиях.
3 Е. И. Попов помогал Толстому в переписке рукописей.
1898 г. Января 29. Москва.
На вопросы, которые вы мне ставите, я пытался отвечать во всех тех сочинениях, которые писал последние 15 лет. Но вам, может быть, трудно их иметь, да притом, если справедливы те ответы, которые я даю себе, то ответы эти должны быть коротки и ясны, как всякая истина, познание которой нужно людям. Вы говорите, что у вас нет счастия, нет спокойствия. Да кто же вам сказал, что вы имеете право, что вы должны, что естественно людям иметь счастие и спокойствие? Люди какой-то непостижимой, но несомненно существующей силой, которую я называю богом, посланы в мир, чтобы исполнить в нем то, чего хочет от них эта сила, бог. Что он хочет и для чего? Этого мы не знаем и не можем знать, но что мы должны делать для того, чтобы исполнить его волю, это мы знаем несомненно: должны мы в себе увеличивать любовь к людям; любовь же укажет нам, что именно мы должны делать. Делая же это, заботясь только о том, чтобы любить как можно больше других и как можно меньше себя, мы достигаем, совсем не думая о нем, того счастия и спокойствия, которого мы никогда не находим, когда ищем его.
Но вы скажете: практически что делать?
Целью своей жизни поставить, как теперь у вас стоит экзамен, увеличение любви, или хоть уменьшение всего того, что мешает этому, и готовиться к этому так же усердно, как к экзамену, всякий день подвигаясь и откладывая за собой оконченное.
Вот всё, что я могу сказать вам в общих чертах. Простите, если это не удовлетворит вас. Я не столько думаю, но знаю несомненно, что то, что я говорю, правда. И вы узнаете то же, если только в продолжение месяца испытаете это. Желаю вам этого от души.
Лев Толстой.
Печатается по машинописной копии. Дата копии.
Наталья Ивановна Хохуля (по мужу Королева) — в 1898 г. гимназистка шестого класса, позднее — актриса Петербургского Народного дома под фамилией Алексеева.
Ответ на письмо с вопросами о цели жизни, назначении человека.
1898 г. Января 20—31. Москва.
Дорогой Алексей Сергеевич,
Письмо это передаст вам мой хороший знакомый и очень хороший человек Ю. О. Якубовский.1 Ему хочется и нужно перевестись на службу в Петербург или вообще Россию из Самарканда. Он говорит, что вы можете помочь ему. А если можете, то надеюсь, что вы не откажете мне. Очень благодарен за любезность моей дочери.2 Жалею, что давно не виделся с вами.
Любящий вас Л. Толстой.
Печатается по машинописной копии. На копии дата: «Конец 1895 г.». Датируется на основании воспоминаний Ю. О. Якубовского и упоминания о «дочери» (см. прим. 2). См. Ю. О. Якубовский, «Л. Н. Толстой и его друзья. За 25 лет (1886—1910)» — «Толстовский ежегодник 1913 года», стр. 3—53 (упоминание об этом письме см. на стр. 32).
Алексей Сергеевич Суворин (1834—1912) — журналист и издатель реакционной петербургской газеты «Новое время» (см. т. 61).
1 Юрий Осипович Якубовский (1857—1929) — банковский служащий, знакомый Толстого с 1886 г.; с конца 1880-х гг. жил в Самарканде и затем в Ташкенте.
2 Имеется в виду Т. Л. Толстая, которая 18 января уехала в Петербург по делам издательства «Посредник» и была у А. С. Суворина, с которым заключила соглашение на продажу в его магазинах изданий «Посредника».
1898 г. Апрель? Я. П.
Таня милая, пожалуйста впиши в статью Carthago d[elenda] e[st]1 следующее:
Там, где говорится: средство это давно известно, прибавить: Средство это проповедовалось с древнейших времен христианскими писателями — Тертульяном, Оригеном, проповедовалось павликианами и продолжателями их — менонитами, квакерами, гернгутерами; про средство это писали Даймонд, Гаррисон, Балу, вот уж скоро 20 лет пишу и я, всячески разъясняя грех, вред и безумие военной службы. Средство и применялось уже давно, и в последнее время стало особенно часто применяться как отдельными лицами... дальше всё пойдет по написанному уже.305
306 Это одна прибавка; другая, коротенькая, прибавка, почти в конце, такая: где говорится, что человеку свободному от гипноза невозможно не отказаться от воен[ной] службы, надо прибавить: и понимающему значение своих поступков.2
Целую тебя и желаю, чтобы ты сделала то, что лучше перед богом, а не перед людьми. Во всем это одно руководство верное.3
Л. Т.
На конверте: Тане (одной).
Датируется по содержанию (см. прим. 1).
1 Статья «Carthago delenda est» («Карфаген должен быть разрушен») была начата Толстым в начале апреля 1898 г. и окончена в конце апреля того же года. Напечатана в сб. «Свободное слово» 1898, № 1, стр. 6—17 (см. т. 39).
2 Обе эти вставки были внесены в текст (с ошибками).
3 Речь идет об отношениях Татьяны Львовны к М. С. Сухотину. В 1899 г. они поженились. См. еще письмо к Т. Л. Толстой от 4 октября 1898 г. т. 71, стр. 460.
1898 г. Мая 20. Гриневка.
Lieber Freund.
Ich habe Ihr Brief und die 6 oder 7 № von «Ohne Staat» erhalten. Es freut mich sehr, dass Ihre Thätigkeit immer dieselbe ist und dass Sie mehr und mehr Anhänger gewinnen unter den Arbeitern und diese von dem Betrug des Socialismus abführen. Mir gefällt besonders Ihr Artikel: «Die Krise des Anarchismus».1 Ja, die christlische Weltanschauung muss den Menschen einfach und klar beigebracht werden. Dass ist das wichtigste. Nicht Proudhon sondern Christus hat gesagt: Ihr seid Götter. Aber nicht nur gesagt, seine Lehre ist nichts anderes, als die Erkennung der menschlichen Würde — dass der Mensch der Sohn Gottes ist.
«Die Reaktionäre an der Arbeit»1 ist auch sehr gut.
Mit herzlichen Gruss
Ihr Freund Leo Tolstoy.
1 Juni 1898.
Дорогой друг,
Я получил ваше письмо, а также 6 или 7 №№ «Ohne Staat». Очень рад, что ваша деятельность всё та же и что вы находите всё больше и больше последователей, в особенности среди рабочих, и уводите их от обмана социализма. Мне особенно нравится ваша статья «Кризис анархизма».1306
307 Да, христианское мировоззрение нужно излагать людям просто и ясно. Это самое главное. Не Прудон,2 а Христос сказал: вы — боги. И не только сказал, но его учение не что иное, как признание человеческого достоинства и того, что человек есть сын божий.
«Реакционеры за работой»3 тоже очень хорошо.
С сердечным приветом
ваш друг Лев Толстой.
1 июня 1898.
Печатается по факсимиле, опубликованному в книге «Leo Tolstoi. Die Rettung wird Kommen», Hamburg 1926, XX, стр. 54. Дата Толстого — нового стиля.
Эуген Генрих Шмит (1851—1916) — публицист христианско-анархического направления, издатель журнала «Ohne Staat» («Без государства»). См. т. 67, стр. 297.
Ответ на письмо Шмита от 20 мая н. с., в котором Шмит писал о деятельности сторонников непротивления злу насилием в Германии и Венгрии и сообщал, что посылает Толстому семь номеров своего журнала «Ohne Staat».
1 E. Schmitt, «Die Krise des Anarchismus».
2 Прудон Пьер Жозеф (P. Proudhon, 1809—1865), один из основоположников анархизма.
3 М. Malaschitz (М. Малашиц), «Die Reaktionäre an der Arbeit».
1891—1898 гг.
Очень рад был получить от вас письмо, дорогой Владимир Федорович, и сведения о житье вашем и вашей семьи, к[оторую] я люблю. Очень бы хотелось повидаться с вами и поговорить о многом. Я всегда с очень хорошим чувством вспоминаю наши беседы в Москве и знаю, что мы как были близки по самым глубоким основам жизни, так и останемся близки, несмотря на могущие встретиться разногласия внешние, да и то такие, которые кажутся разногласиями только до тех пор, пока они не разъяснены.
Может быть, и до свиданья.
Любящий вас Л. Толстой.
Датируется предположительно, временем начала охлаждения отношении В. Ф. Орлова и Толстого и годом смерти Орлова.
1899 г. Января 19. Москва.
Очень порадовали вы меня, дорогой друг Количка, вашим хорошим письмом. Помогай вам бог удержаться в таком настроении и не считаться с людьми — это самое ужасное, — а считаться только с богом. С ним счеты короткие и легкие и всегда выгодные. Письмо вашего приятеля Кандыбы, или, скорее, расск[аз], удивительное. Оно на меня произвело страшное впечатление, и я, если он позволит, почти целиком помещу этот рассказ от лица одного из моих персонажей.1 Как же после этого не быть 1-му марта?
2 Нынче получил милое письмо от Зои.3 Она обещает прислать. Если успею, отвечу, а нет — вы напишете ей, что мне трудно ее не любить. От Сережи жду каждый день телеграмму.4
Л. Т.
На обороте: Г. Конотоп. Г. Кандыбе, для передачи H. Н. Ге.
Датируется на основании почтовых штемпелей.
1 О Кандыбе сведений не имеется. Рассказ Кандыбы, переданный Толстому H. Н. Ге, был включен в переработанном виде в гл. VI третьей части «Воскресения» — в рассказ Крыльцова о казни Лозинского и Розовского (см. т. 32).
2 Абзац редактора.
3 З. Г. Ге. Ее письмо к Толстому неизвестно.
4 С. Л. Толстой 23 декабря 1898 г. выехал с духоборами (со вторым пароходом) в Канаду, куда прибыл 15/27 февраля 1899 г.
1899 г. Февраля 15, Москва.
My dear Crosby,
I am very glad that you liked Volkenstein1 and thank you for his reception.
My son Sergius who is now in Canada with the Douchobory2 will call on you on his way back and I hope that you will like him also. Both rumours3 that you heard about me3 are false and now after my letter on the peace conference4 published in the Daily Chronicle the first rumour is more probable as the second.308
309 I read with great interest your article about Schmitt and his predecessor5 and thank for sending it to me. I [am] very glad to be informed on your doings especially because I always approve of them.
Your friend
Leo Tolstoy.
I think that the money that has been subscribed for the Douch[obory] must be sent to M-r Creary6 the immigration agent in Winnipeg.
Мой дорогой Кросби,
Я очень рад, что Волкенштейн1 вам понравился, и благодарю вас за то, что вы его приняли.
Мой сын Сергей, который в Канаде с духоборами,2 заедет к вам на обратном пути, и я надеюсь, что он вам тоже понравится.
Оба слуха обо мне,3 которые до вас дошли, ложны, и теперь, после моего письма о мирной конференции,4 опубликованного в «Daily Chronicle», первый слух более вероятен, чем второй.
Я прочел с большим интересом вашу статью о Шмите и его предшественнике5 и благодарю за то, что мне ее прислали. Я очень рад, что меня извещают о ваших делах, особенно потому, что я всегда одобряю их.
Ваш друг
Лев Толстой.
Думаю, что деньги, собранные для духоборов по подписке, надо послать м-ру Крири,6 агенту по эмиграции в Винипеге.
Датируется по содержанию, на основании упоминания об А. А. Волкенштейне и С. Л. Толстом (см. прим. 1 и 2), а также упоминания о данном письме в письме Толстого к жене от 15 февраля 1899 г. (см. т. 84, стр. 341)
Эрнест Кросби (Ernest Crosby, 1856—1906) — американский писатель и общественный деятель, сочувствовавший взглядам Толстого (см. т. 70).
Письмо Кросби, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Александр Александрович Волкенштейн (1852—1925), полтавский врач (см. о нем т. 72, стр. 496—497). Во второй половине ноября 1898 г. Волкенштейн уехал на Сахалин (через Европу и Америку) к своей первой жене Л. А. Волкенштейн (1857—1906), известной народоволке, куда она была сослана в 1897 г. Перед отъездом, 17 ноября, Волкенштейн приезжал к Толстому, который дал ему письмо к Э. Кросби (см. письмо к Э. Кросби от 17 ноября 1898 г., т. 71, стр. 489—490).
2 С. Л. Толстой сопровождал в Канаду второй пароход с духоборами «Lake Superior», вышедшей из Батума 23 декабря 1898 г. Из Канады Сергей Львович заезжал в Нью-Йорк и виделся с Кросби, о чем тот сообщил Толстому в письме от 6 апреля н. с. 1899 г.309
310 3 О каких слухах идет речь, неизвестно. Возможно, что Кросби передавал распространявшиеся слухи о предполагавшихся репрессиях против Толстого со стороны царского правительства или о его высылке из России.
4 Л. Н. Толстой, «ІІо поводу конгресса о мире. Письмо к шведам» (см. настоящий том, стр. 60).
5 О ком здесь идет речь, не установлено. В яснополянской библиотеке такой статьи Кросби нет.
6 Мак-Крири (W. Т. Мас-Сгеагу), правительственный агент, ведавший расселением духоборов в Канаде, и член комитета по оказанию помощи духоборам.
1899 г. Марта 14. Москва.
Письмо это вам передаст мой приятель, молодой француз, живописец,1 едущий на Кавказ, с тем чтобы пожить с духоборами и сопутствовать им в Канаду. Письмо это он подаст вам только в том случае, если ему понадобится защита от властей. Пожалуйста, окажите ее ему. Вы этим сделаете доброе дело ему и мне окажете большое одолжение.
Дружески жму вам руку и желаю всего хорошего.
Печатается по машинописной копии. На копии дата: «14 марта 1898(?)г.». Датируется 1899 г. на основании упоминания о «молодом французе, живописце» — Э. Сине (см. прим. 1).
Софья Михайловна Мартынова (1858—1931) — знакомая Толстых и В. Г. Черткова. В 1899 г. жила в Тифлисе и была в дружеских отношениях с местной администрацией и с великим князем Михаилом Николаевичем.
1 Эдуард Сине (Eduard Sinet), молодой французский художник, близкий по взглядам Толстому. В феврале 1899 г. приезжал к Толстому. 21 февраля Толстой записал в Дневнике: «Живет интересный и живой француз Sinet, первый религиозный француз» (т. 53, стр. 219). Сине вскоре уехал на Кавказ и 20 апреля из Батума отправился с четвертой партией духоборов в Канаду.
1899 г. Июня 14. Я. П.
Спасибо вам, милый, дорогой друг Дмитрий Васильевич, и за письмо,1 и за добрые чувства, и за добрые дела, что перевели Таню из дурного места в хорошее. Жалко мне было слышать, что вы болели и мучались. Переехать в новую жизнь, получить310 311 новое назначение в наши с вами года, хотя я и на семь лет моложе, очень привлекательно, только бы переезд был удобный и без особенных страданий. А впрочем, и страданья не мешают. Крестьяне говорят: хорошо пострадать перед смертью. Как и отчего хорошо — я не сумею объяснить теперь, но всей душой согласен с ними. Только малодушие просит помягче экипаж. Я сейчас не пишу вам своей рукой, потому что проехал маленькую станцию на очень тряском экипаже, станцию к новому назначению, т. е. болен моею обычною и очень обычною желудочною болезнью. Нынче мне уже лучше — так и скажите Тане, если ее увидите раньше письма от нас. Я никак не ожидал, что так увлекусь своей старинной литературной работой.2 Не знаю, результаты какие, а усердия много. Прощайте, милый друг, передайте привет вашей жене от любящего вас
Льва Толстого.
14 июня 1899.
Печатается по публикации в «Летописях Государственного Литературного музея», кн. 12, М. 1948, стр. 74. Там же указано местонахождение подлинника (находится в частных руках). Неполностью письмо напечатано в т. 72, стр. 154—155.
Дмитрий Васильевич Григорович (1822—1899), в то время жил в Вейндлигау, близ Вены.
20 мая 1899 г. в Вену уехала Т. Л. Толстая для операции гаймарита. Григорович, узнавший о ее пребывании в Вене, дважды навещал ее, предлагая всяческую помощь, и перевез ее из Вены в Вейндлигау, где условия жизни были лучше. Об этом писала Толстому Татьяна Львовна и между прочим просила: «Если будет тебе минутка, напиши два слова Григоровичу, — он очень с нами мил и скоро умрет, бедный. А ему очень не хочется» (из письма от 10 июня 1899 г.). Исполняя просьбу дочери, Толстой и написал Григоровичу. К письму Толстого сделана приписка
С. А. Толстой (см. «Летописи Государственного Литературного музея», кн. 12, стр. 74).
1 Упоминаемое письмо Григоровича неизвестно.
2 Толстой имеет в виду свою работу над «Воскресением».
1899 г. Июня 28. Я. П.
Милостивый Государь
Владимир Платонович,
Деньги, 188 руб., присланные Вами от чинов Одесского портового управления и некоторых моряков в пользу пострадавших311 312 от неурожая,1 мною получены и будут употреблены по назначению.
Лев Толстой.
28 июня 99 г.
Ясная Поляна.
Подлинник написан рукой О. К. Толстой, подпись собственноручная.
Фамилию адресата выяснить не удалось.
1 Эта сумма указана в отчете Толстого о пожертвованиях в пользу пострадавших от неурожая, присланных Толстому. См. письмо в редакции газет «Русские ведомости» и «Восточное обозрение», т. 72, стр. 159—160.
1899 г. Июля 10. Я. П.
Прошу внести в разговоре Нехл[юдова] с Селениным после слов Селенина: Сенат кассировал бы решение (или что-то под[обное]) и перед словами Нехлюдова: решение нелепое (или что-то под[обное]) внести следующее: Селении, всегда занятый и мало бывавший в свете, очевидно ничего не слыхал о романе Нехлюдова, Нехлюдов же, заметив это, решил, что <он> и не <скажет> нужно говорить о своих особенных отношениях к Масловой.1
(В главе 7-й слова мужика в прорванном кафтане поставлены не на месте.)2
Написано на листе, верхняя часть которого занята текстом из «Воскресения» (перечеркнутым), нижняя часть и оборот — черновиком письма к неизвестному (см. № 131). На основании данного черновика письмо Марксу написал Н. Н. Ге (сын). Толстой сделал приписку к его письму о гл. VII (см. письмо от 10 июля 1899 г., т. 72, стр. 156).
1 Исправления эти были внесены.
2 См. об этом прим. 3 к письму Толстого к Марксу от 10 июля 1899 г., т. 72, стр. 157.
1899 г. Июля 19? Я. П.
Дорогой Александр Никифоров[ич].
Письмо это вам передаст М-r Mavor,1 канадский профессор полит[ической] экономии из Торонто. Вы, верно, слышали про него. Он много содействовал духоборам и очень серьезный и312 313 хорошо думающий человек. Он спрашивал у меня, что есть о положении крестьян после освобождения. Я сказал ему, что об этом есть делая литература, но назвать ему не мог ни одного сочинения. Знаю, что есть хорошее сочинение В. В.2 Помогите ему, пожалуйста, в этом и в том, что ему может быть нужно.
Можно бы направить его моим именем в Русск[ие] вед[омости]. Я уверен, что любезные редакторы не откажут ему в помощи.
Сережа3 сообщил мне дурную новость, что вы не совсем здоровы. Стараюсь не жалеть об этом, а жалею.
Прочли в Нов[ом] вр[емени] о Лаотце. Очень хорошо.
Целую вас.
Л. Т.
Да попросите в Рус[ских] вед[омостях] напечатать мои два отчета.4 Да получите по этому чеку деньги и положите па мой счет.
Датируется на основании упоминания о Дж. Мэворе (см. прим. 1).
1 Джемс Мэвор (James Маvоr), профессор политической экономии в Торонто (Канада). Судя по записи С. А. Толстой в ее «Ежедневнике», Мэвор был у Толстого 19 июля 1899 г.
2 Толстой имеет в виду книгу: В. В., «Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве», СПб. 1892.
3 Сергей Львович Толстой.
4 После 19 июля 1899 г. в «Русских ведомостях» напечатан лишь один отчет Толстого — в № 208 от 30 июля 1899 г. (см. т. 72, стр. 159—160).
1899 г. Августа 6. Я. П.
Милостивый Государь,
Деньги, шестьдесят пять (65) рублей, пожертвованные шкиперами парусных судов и другими лицами в пользу пострадавших от неурожая, мною получены.
До сих пор поступавшие ко мне пожертвования пересылались мною в Казанскую и Самарскую губернии лицам, известным мне и занимавшимся там помощью населению. Теперь же новый урожай поспел, и деятельность этих лиц постепенно прекращается. А потому я очень прошу всех лиц, пожертвовавших313 314 эти 65 рублей, сообщить мне, какое они желают сделать употребление из этих денег: желают ли они, чтобы я выслал их обратно, или чтобы отдал их на какое-либо определенное жертвователями дело, или по своему усмотрению роздал их где-либо нуждающимся крестьянам, в особенности часто обращающимся ко мне пострадавшим от пожаров?
В ожидании вашего ответа с совершенным уважением остаюсь готовый к услугам
Лев Толстой.
6 авг. 99.
Ясная Поляна.
Ст. Ясенки, Моск.-Курск. ж. д.
Подлинник написан рукой О. К. Толстой; подпись собственноручная.
1899 г. Сентября 25. Я. П.
25 сентября.
Милостивый Государь, отец мой просит известить Вас что теперь вопрос о печатании «Воскресения» его не касается, а касается только издателя «Нивы» Маркса, к которому он и просит Вас обратиться. Единственное, что он может Вам сказать, это что «Воскресение» окончится печатанием в «Ниве» непременно в нынешнем году.
Лев Толстой.
Написано рукой H. Л. Оболенского. Подпись собственноручная. Фамилия адресата неизвестна.
1899 г. Октября 14. Я. П.
Получил ваше письмецо из поезда1 и из Вены.2 Спасибо, что пишете, милый друг. Да, я думаю, что мы не ценим наш русский дух, и вы верно говорите об учтивости, скрывающей небратскую отчужденность. Боюсь, что письмо поздно дойдет до вас, для распоряжений, к[оторые] нужны. Только вы не сердитесь. Самое лучшее средство, чтоб не сердиться на них, в том, чтобы314 315 представить себе, какие они могли бы еще быть. И таких образцов, к[оторые] утешат, везде много. Главное, не предъявлять к ним требований мужских. П[авле] Н[иколаевне]3 этого не говорите, а то она меня возненавидит, а я ее очень люблю.
Я всё хвораю — из 6 дней едва один хороший — и всё пишу. Ольга4 и Соня5 переписывают.6 4 гл. послал, но, вероятно, нецензурно. А меня теперь это 3-я часть очень занимает. И можно бы сделать хорошо. Если бы были силы.
Все вас помнят и любят, привет Поше7 и Павле, и деток помню. Как-то их приняли и что с ними сделают. То, что вы пишите о детях за границей — правда, и то, что мы знали о воспитании детей в России, тоже правда. Главное, persévérez.8 А то без этого слишком хлопотно и непроизводительно жить.
Целую вас.
Л. Т.
На конверте: Швейцария. Suisse. Onex, près de Genève Paul Birukoff Количке.
Приписка к письму З. Г. Ге от 29 сентября 1899 г. Датируется на основании почтового штемпеля отправления: «Москва 14 октября 1899 г.».
1 Исправлено из: Моск[вы]
2 Эти письма неизвестны. Н. Н. Ге уехал в Швейцарию, к П. И. Бирюкову, у которого воспитывались дети Ге.
3 Павла Николаевна Бирюкова (1867—1945), жена П. И. Бирюкова.
4 Ольга Константиновна Толстая, рожд. Дитерихс (1872—1951), первая жена A. Л. Толстого.
5 Софья Николаевна Толстая, рожд. Философова (1867—1934), жена И. Л. Толстого.
6 Речь идет о романе «Воскресение», который в то время печатался в «Ниве» (см. т. 33).
7 П. И. Бирюков.
8 [будьте настойчивей.]
1899 г. Октября 22. Я. П.
Антон Осипович,
Посылаю вам несколько статей, из которых вы увидите, в чем состоит моя вера. Книг моих: В чем моя вера?,1 Царство божие внутри вас2 и Христианское учение3 у меня теперь нет, и потому,315 316 хотя бы и желая послать их вам, не могу этого сделать. Две статьи: Как читать евангелие4 и Заповеди Христа5 составлены мною, остальные же не мои,6 но я согласен с ними.
Лев Толстой.
25 окт.
Год в дате определяется на основании даты письма А. О. Якимичева.
Ответ на письмо Антона Осиповича Якимичева из Николаева, Херсонской губ., от 22 октября 1899 г., в котором Якимичев просил выслать ему из сочинений Толстого «Евангелия или разъяснения евангельских притчей, или других каких богословских поучительных книг» и писал, что он «имеет ревность по божеству» (письмо неграмотное).
1 См. т. 23.
2 См. т. 28.
3 См. т. 39.
4 См. т. 23.
5 Имеется в виду изложение Нагорной проповеди, извлеченное из статьи «В чем моя вера?».
6 Какие еще были посланы книги, неизвестно.
1899 г. Ноября 6—15?
Посылаю последние поправки в первые 4 главы. Хорошо бы было внести их.
Лев Толстой.
Написано на гранке 8 корректур третьей части романа «Воскресение» (см. т. 33, описание рук. № 107, стр. 463). Датируется сопоставлением дат предшествовавших и последующих корректур (№ 100 — 5 ноября 1899 г. и № 119 — 16 ноября 1899 г., см. т. 33, стр. 462 и 466).
1899 г. Ноября 6—15?
Посылаю окончательно исправленные 4 главы. Очень прошу внести поправки. Следующие главы дня через два вышлю.
Л. Толстой.316
317 Написано на дубликате гранки 8 корректур третьей части романа «Воскресение» (см. т. 33, описание рук. № 108, стр. 463). Датируется на тех же основаниях, что и письмо № 138.
1898 г. Май — 1899? г. Я. П.
Мы ее1 не пустим.2 Ездил на твоей лошади. Чудо как хороша. Вспоминал о тебе и грустно, но хорошо. Целую тебя.
Приписка к письму С. Н. Толстой к Т. Л. Толстой. Датируется на основании письма С. Н. Толстой, в котором упоминается о чтении ею «Писем Петра Васильевича Ольховика» (Лондон 1897) и из содержания которого следует, что Татьяна Львовна еще не замужем (1899).
1 Софья Николаевна Толстая.
2 С. Н. Толстая писала: «Послезавтра я еду домой, с страшной грустью расстаюсь с Ясной, но надо за дело. Не всё коту масленица!»
1890-е гг.?
Дорогой друг.
Это прекрасный молодой человек,1 единоверный нам. Он хочет заняться огородничеством. Это лишний повод того, чтобы вам узнать его и помочь ему.
Л. Т.
Датируется предположительно по почерку.
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
1890-е гг., конец.
Елена Андреевна!
Ваше чувство возмущения при мысли о мучимых и убиваемых животных для удовлетворения людской жадности есть не сентиментальность, а самое законное и естественное чувство. Но не317 318 надо возмущаться и из сочувствия животным ненавидеть людей, как вы пишете, а надо действовать сообразно с тем, к чему вызывает вас это чувство, а именно: не есть мяса и ничего живого. Я убежден, что в будущем столетии будут с ужасом рассказывать и недоверием слушать о том, как их предки убивали животных, чтобы есть их. Вегетарианство распространяется очень быстро: в Лондоне, где 20 лет тому назад нельзя было найти вегетарианской пищи, теперь уже несколько вегетарианских гостиниц. Из моих близких друзей я знаю — более 30 человек в последние годы бросили употребление мяса. Предупреждаю вас однако, что если вы бросите есть мясо, то вы встретите сильный отпор, даже раздражение, в семейных, и вам по науке будут доказывать, что человеку необходимо мясо и что вы вредите себе и производите затруднение в хозяйстве. Мы все прошли через это, но если это делается по убеждению, то все доказательства остаются недействительными, как недействительны бы были доказательства, что для здоровья нужно есть людей. Может быть, вы спросите или вам скажут: если нельзя убивать кур и баранов, то почему же не нельзя также истреблять мышей, тараканов и т. п. На это я отвечаю всегда то, что сострадание к животным есть самое дорогое свойство человека, и я тем более счастлив, чем больше я разовью его в себе. Я рад, что стал жалеть кур и баранов и не ем их, и зайцев, и не охочусь уже за ними, радуюсь тому, что мне уже жалко мышь, и я выпускаю ее, а не убиваю, и очень рад буду, когда мне будет жаль комара и блохи. Вегетарианцы доказывают преимущество немясной пищи для здоровья (вы достаньте книги об этом — есть Богданова1 — и прочтите), но главный и неотразимый довод это тот, кот[орый] вы выставляете, — нравственное чувство. Желаю вам радостного разрешения мучающего вас вопроса.
Лев Толстой.
Датируется предположительно, по почерку.
Елена Андреевна Телешова, рожд. Корзинкина (1869—1943) — художница, с 1898 г. жена писателя Н. Д. Телешова.
Письмо Е. А. Телешовой, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Книга Богданова о вегетарианстве не найдена.
1900 г. Февраля 26. Я. П.
Dear friend,
I have sent 100 roubles to the fivemen.1 They will receive it. They are still in Vladikavkaz. If you want to sent more send them to me. I will forward it.
With brotherly love
yours truly L. Tolstoy.
Дорогой друг,
Я послал 100 рублей пятерым.1 Они их получат. Они всё еще во Владикавказе. Если вы хотите послать больше, пришлите их мне. Я их перешлю.
С братской любовью
искренне ваш
Л. Толстой.
Печатается по листу копировальной книги. Дата копии.
Артур Карлович Син-Джон (Arthur St. John) — англичанин, офицер, оставивший военную службу под влиянием взглядов Толстого. В 1897 г. помогал духоборам в переселении. В 1899 г. уехал к духоборам в Канаду (см. т. 72, № 41).
1 Имеются в виду пять духоборов, заключенных во Владикавказской тюрьме. О них писал Толстому Син-Джон в письме от 15 февраля н. с. 1900 г. См. комментарий к письму Толстого к Син-Джону от 24 февраля 1900 г., т. 72, стр. 324.
1900 г. Марта 28. Москва.
Дорогая Софья Александровна,
Я не успел сам зайти к вам и потому посылаю пакет. Желание мое в том, что, если это можно, передано бы было государю, что прошение идет через меня и что я отговаривал их от эмиграции, но сочувствую их ходатайству об освобождении от требований, противных их религиозным верованиям.1 Очень буду вам благодарен. В случае неудачи пришлите обратно. Сердечно благодарен и сейчас.
Л. Толстой.
28 марта 1900.319
320 Впервые опубликовано в «Летописях Государственного Литературного музея», кн. 2, М. 1938, стр. 88.
Софья Александровна Стахович (1862—1942) — близкая знакомая семьи Толстых (см. т. 50, стр. 316).
1 В начале марта 1900 г. к Толстому приехали ходоки от молокан из Карской области, прося помочь им добиться разрешения на переселение в Америку.
1900 г. Мая 2. Москва.
Дорогая Софья Александровна,
Я думал, что покончил дело с молоканами, но вот приехали еще новые, совсем из другого места Кавказа,1 с таким же прошением, как и прежние. Я написал письмо Ал. В. Олсуфьеву2 с просьбой передать прошение государю, но сейчас сестра его, гр[афиня] Зубова,3 сообщила, что его нет в Петербурге. И вот мне приходится просить вас передать прошение через принца Ольденбургского.4 Я бы написал ему, но боюсь стеснить его письмом, необходимостью отвечать нежеланием отказать. Вы же узнаете, не неприятно ли, или неудобно это ему, и только тогда попросите его.
Дело это, по моему мнению, очень важное тем, что оно может содействовать если не уничтожению, то пересмотру законов о вере, которые у нас так бесполезно стеснительны и жестоки. И потому, зная просвещенные и разумные взгляды принца Ольденбургского, я надеюсь, что он не откажется принять свою долю участия в этом добром деле. Я, как с прежними ходоками, употребил всё мое красноречие для того, чтобы отговорить их от переселения, но, разумеется, всей душой сочувствую их ходатайству об отмене всех стеснений, которым они подвергаются в исповедании своей веры.
Так вот, если можете и как можете, помогите этому делу.
Дружески жму вам руку и прошу не сердиться на меня за то, что утруждаю вас.
Передайте, пожалуйста, мой привет всем вашим.
Лев Толстой.
2 мая 1900.320
321 Впервые опубликовано в «Летописях Государственного Литературного музея», кн. 2, М. 1938, стр. 88—89.
1 2 мая 1900 г. к Толстому приехали ходоки от молокан из Эриванской губ. также с ходатайством о переселении в Америку.
2 Александр Васильевич Олсуфьев (1843—1907), генерал-адъютант, старый знакомый Толстого. Письмо к нему Толстого от 2 мая 1900 г. см. в т. 72, стр. 353—354.
3 Александра Васильевна Зубова (1838—1913).
4 Петр Александрович принц Ольденбургский (1868—1924), был лично знаком с Толстым. Принца Ольденбургского в Петербурге не оказалось, и прошение молокан Стахович передала царю через фрейлину императрицы Марии Федоровны Е. С. Озерову.
1900 г. Мая 23. Я. П.
Ясная Поляна. 23 мая 1900.
Очень, очень вам благодарен, дорогая Софья Александровна, за исполнение моего поручения. Мне теперь легко на душе, зная, что я исполнил порученное мне, хоть весь труд исполнения был не мой, а ваш.
Хотя и мало можно на это надеяться, я думаю, что надо все-таки толкаться в дверь религиозной нетерпимости; авось она когда-нибудь и отворится. Я слышал, что ваша кузина1 выходит за Яшвиля.2 Если это правда и вы этому рады, как я полагаю, то поздравляю вас. Я только что приехал от Маши.3 Она была больна, теперь поправляется. Передайте мой привет всем вашим, желаю вам всем (вам непременно надо всего хорошего желать всем вместе) всего хорошего.
Благодарный вам и желающий иметь случай чем-нибудь отплатить вам
Лев Толстой.
На конверте: Елецкого уезда сельцо Пальна. Софье Александровне Стахович.
Впервые опубликовано в «Летописях Государственного Литературного музея», кн. 2, М. 1938, стр. 89—90.
1 Анастасия Петровна Стахович (р. 1880).321
322 2 Лев Владимирович Яшвиль (1859—1917), в 1899—1903 гг. тульский вице-губернатор.
3 Толстой уехал к дочери М. Л. Оболенской, в ее имение Пирогово, Крапивенского уезда Тульской губ., 3 мая и вернулся в Ясную Поляну 18 мая.
1900 г. Октября 16. Я. П.
Архангельская Сухотиной
Выезжаем вторник скорым.1
Толстой.
Печатается по телеграфному бланку.
1 17 октября Толстой в сопровождении Ю. И. Игумновой уехал к дочери Т. Л. Сухотиной в Кочеты, Тульской губ.
1887—1900 гг.
Податель слепой молодой крестьянин,1 очень умный и самобытный. Он желал бы поступить в школу слепых для изучения ремесла. Не можете ли вы помочь ему?
Алекс[андр] Петр[ович]2 безнадежен в смысле возможности помочь ему. Он не воспользовался тем, что вы устроили ему, здесь же, взяв у меня денег, тотчас же в соседнем кабаке пропил их.
Может быть, мы на его месте были бы хуже его, но дело в том, что помочь нельзя, да пока он на ногах и не надо.
У нас всё хорошо. Как вы и все ваши?
Л. Толстой.
На конверте: Москва. Трубецкой пер. у Девич[ьего] поля, д. Пантелеева, Александру Никифоровичу Дунаеву.
Датируется приблизительно, началом знакомства Толстого с Дунаевым и упоминанием об А. П. Иванове (см. прим. 2).
1 О ком здесь идет речь, не установлено.
2 Александр Петрович Иванов (1836—1912), переписчик Толстого, страдавший запоем. После 1901 г. бывал у Толстого редко.
1888—1900 гг.
Дорогой Ал[ександр] Ник[ифорович].
Письмо это передаст вам Александр Трофимыч Зацепин,1 человек очень хороший и интересный. Ему ничего не нужно, но я думаю, что вам взаимно будет приятно узнать друг друга.
Л. Толстой.
Датируется предположительно, на основании упоминания о Зацепине, у которого с Толстым была переписка в 1888—1900 гг.; после 1900 г. известно лишь одно письмо Зацепина к Толстому — поздравительное (в 1908 г.).
1 Александр Трофимович Зацепин, служащий на Кыштильском заводе, позднее — поверенный при Нижегородском окружном суде; сочувствовал взглядам Толстого; в 1890-х гг. арендовал в Оренбургской губ. 3 тысячи десятин земли и думал организовать земледельческую колонию. Об этом он писал Толстому в 1895 г. Толстой ответил ему 18 сентября 1895 г., дав ему адрес П. А. Буланже (см. т. 68, стр. 181—182; см. также т. 72, стр. 278, № 227). О посещении им Толстого сведений не имеется.