Сергей Николаевич Толстой

Сергей Николаевич Толстой

(17 февраля 1826, Ясная Поляна — 23 августа 1904, ум. и погребен в с. Пирогово Крапивенского у., перезахоронен 25 июня 1946 г. в Кочаках), тульский помещик. Жена: с 7 июня 1867 г. цыганка Мария Михайловна Шишкина (1829 — 14 марта 1919).

Сергей выделялся среди своих братьев статностью и красотой. Остроумный, блестящий, он был щедро одарен разнообразными талантами: прекрасно рисовал, был отличным музыкантом и математиком. Все пути были открыты для этого выдающегося юноши, легко достигавшего успехов в учебе, в особенности в Казанском университете, где он был учеником великого Лобачевского.

Толстой изобразил Сережу под именем Володи Иртеньева в «Отрочестве». Он вспоминал о том восхищении, которое внушала ему способность брата жонглировать «синусами и косинусами», казалось, недоступными для его понимания. Однако Сергей не сделал блестящей карьеры, как от него ожидали: он был слишком горд и лишен тщеславия.

Мысль о том, что нужно заискивать перед сильными мира сего, чтобы сделать карьеру, ему претила и отвращала от служебной деятельности. Всего лишь год смог он пробыть на военной службе в гвардии и поспешил выйти в отставку.

Сергей обосновался в своем имении Пирогово, где у него были конный завод и огромная псарня. Страстный и удачливый охотник, он затравил столько матерых волков, что их костей хватило, чтобы сделать ограду для одной из аллей пироговского парка.

В семье Толстых все любили цыганскую музыку, но у Сергея это превратилось в неодолимую страсть. Проводя дни и ночи напролет у цыган, Сергей влюбился в знаменитую певицу цыганского хора Марию Шишкину. После длительных переговоров со старейшинами хора, ему удалось выкупить Машу и увезти ее в Пирогово. Она родила ему одиннадцать детей, из которых они вырастили только четверых.

В молодости Сергей считал Льва «пустяшным малым», относился к нему с большим снисхождением, помогал выплачивать долги и выпутываться из скандальных историй. Он не принимал всерьез очередные увлечения младшего брата — ни намерение Льва поступить на гражданскую службу, ни его попытки заняться улучшением жизни яснополянских крестьян. Ко всем этим начинаниям он относился насмешливо-скептически.

Все изменилось, когда в сентябре 1852 года была опубликована повесть «Детство». Насмешливую снисходительность сменили восхищение и уважение. Сергей поздравил брата, добавив, что с первых же строк угадал автора, скрытого под таинственными инициалами. Лев был чрезвычайно польщен и писал Сергею, что ожидает его замечаний с большим нетерпением, чем отзывов литературной критики. Однако Сергей оставался ироничным и правдивым и беспощадно судил о тех страницах толстовской прозы, которые казались ему неудачными и тогда, когда Толстой стал всемирно признанным авторитетом.

В сентябре 1862 года Лев женился на Софье Андреевне Берс; Сергей приготовлял все в Ясной Поляне к приезду молодых и встретил их на крыльце яснополянского дома.

К Софье Андреевне приехала ее младшая сестра шестнадцатилетняя Таня, веселая, порывистая, привлекавшая всех избытком «живой жизни». Чтобы не рассказывать долго, достаточно напомнить: с нее писал Толстой Наташу Ростову в «Войне и мире».

Сергей Николаевич влюбился в Таню, она была моложе его на двадцать лет, но ее ответное чувство было глубоким и серьезным. В порыве влюбленности Сергей сделал предложение, и Татьяна уже считалась его невестой. Однако Сергею Николаевичу предстояло уладить семейные дела: он прожил с цыганкой Машей шестнадцать лет, имел от нее троих детей и она ожидала четвертого. В душе его любовь вступила в противоборство с долгом, он не знал, на что решиться. Своей сестре Марии Николаевне он признавался: «Я люблю Таню страстно, но когда я возвращаюсь домой и вижу Машу, такую покорную в своем безмолвном горе, у меня разрывается сердце. Когда я собираюсь объявить ей о разрыве, я вижу ее застывшей на коленях перед иконами…»

После двух лет ожидания, поняв, что Сергей Николаевич не в силах оставить семью, Татьяна написала ему решительное письмо, в котором освобождала его от данного им слова. Она была в отчаянии, пыталась отравиться, заболела нервной горячкой. Два года спустя Татьяна вышла замуж за своего кузена Сашу Кузминского. Что же касается Сергея Николаевича, он решился легализовать свои отношения с Машей.

Накануне двух этих свадеб двум бывшим влюбленным довелось неожиданно повстречаться: на узкой проселочной дороге экипажи промчались мимо на близком расстоянии, Сергей и Таня узнали друг друга и молча поклонились. Это было прощание двух горячо любивших людей.

Сергей Николаевич обвенчался с Машей и прожил остаток жизни, покорившись судьбе и испытывая тайную горечь. Когда-то он был очарован молодостью, красотой и талантом своей цыганки, но со временем различие среды и их культурного уровня все более давали о себе знать. Старея, Сергей чувствовал себя все более одиноким. Его дети доставляли больше огорчений, чем радости: о сыне Григории, который рано стал жить самостоятельно, ходили дурные слухи, любимая дочь отца Вера родила от жившего в Ясной Поляне башкира, дочь Варвару соблазнил какой-то проходимец.

Сергей Николаевич обожал своих дочерей и относился нетерпимо ко всем молодым претендентам, которые пытались ухаживать за ними. Как в этой своей отцовской ревности он был похож на старого князя Волконского!

Сергей, этот настоящий аристократ, блестящий и веселый, к старости сделался раздражительным, на все смотрел с саркастической усмешкой. Он жил в своем Пирогове в уединении, почти затворником, в трех комнатах большого дома. Он отказался от всякой роскоши, от прислуги, сам готовил себе чай, сам убирал в комнатах. Целыми днями он работал в кабинете с закрытыми ставнями — проверял счета по имению, много читал.

Лев Николаевич шутя говорил, что Сергей больше трудится над хозяйственными документами, чем он трудился над рукописями «Войны и мира».

Сумрачное Пирогово преображалось, когда из Ясной Поляны являлись туда племянники и племянницы, — дети Льва Николаевича обожали дядю Сережу. С их появлением начиналось веселье, музыка, все пели, Сергей Николаевич и Маша тоже. И тогда вдруг вновь оживал прежний Сережа — веселый, беззаботный, сердечный. А когда пела Маша, все испытывали очарование и власть цыганского пения. Увлечение им унаследовало младшее поколение семьи Толстых.

В 1902 году Сергей Николаевич тяжело заболел; он отвергал сочувствие и отказывался от всякой помощи. За два месяца до смерти у него вытек глаз, он мог проглатывать только жидкую пишу. Несмотря на жестокие страдания и худобу, он был все еще красив…

Неотвратимый конец приближался. По его завещанию, Сергея Николаевича похоронили в сосновом гробу на сельском кладбище в соседней с Пироговом деревне. Лев Николаевич нес гроб с телом брата до кладбищенской церкви.

Сергей должен был прожить другую жизнь — у него все для этого было: красота, достоинство, талант. Из него мог бы выйти знаменитый полководец или дипломат, или писатель, — он писал такие чудесные письма! На склоне лет он, по-видимому, понял, что зря пренебрег своими талантами, отсюда его горечь, мизантропия, тяжелая атмосфера в Пирогове. Здесь порой слышались доносившиеся из его кабинета сдавленные стоны. Был ли это страх перед надвигающейся смертью? Или боль об утраченном?

Любовь погибла, женитьба не принесла радости, дети не утешали — жизнь не удалась.

О брате Сереже Толстой писал в воспоминаниях: «Николеньку я уважал, с Митенькой я был товарищем, но Сережей я восхищался и подражал ему, любил его, хотел быть им. Я восхищался его красивой наружностью, его пением, — он всегда пел, — его рисованием, его веселием и, в особенности, как ни странно сказать, его непосредственностью, его эгоизмом. Я всегда себя помнил, всегда сознавал, всегда чуял, ошибочно или нет, то, что думают обо мне и чувствуют ко мне другие, и это портило мне радости жизни. От этого, вероятно, я особенно любил в других противоположное этому — непосредственность, эгоизм. И за это особенно любил Сережу…

Это была жизнь человеческая, очень красивая, но совершенно непонятная для меня…»

С. М. Толстой