Мария Николаевна Толстая

Творчество и биография великого русского писателя Льва Николаевича Толстого достаточно известны всем. Однако некоторые страницы жизни, как и религиозно-философское учение писателя, долгое время считались необязательными для широкого круга читателей. Тем не менее нельзя глубоко понять суть духовных исканий Толстого, не зная его споров и дискуссий с близкими и родными ему людьми, в частности с единственной сестрой Марией Николаевной.

В ночь с 27 на 28 октября 1910 года Лев Николаевич Толстой в большом душевном смятении покинул Ясную Поляну. Тайно он приехал в Оптину Пустынь и 29 октября вечером навестил свою единственную сестру Марию, монахиню Шамординского женского монастыря. По поводу его ухода существует множество мнений: что писатель порывал связи со своей обычной средой — с женою, родными и близкими из-за непрекращающихся споров о наследстве; что он просто нуждался в уединении и покое, был тяжело болен и, почуяв смерть, никому не желая доставлять хлопот, надеялся провести остаток дней в одиночестве; что, наконец, пытался примириться с церковью и искал встречи со старцами. Кажется, только одна Мария Николаевна знала истинную причину ухода брата: по ее мысли, Богу угодно было послать ему это последнее испытание через самого ему близкого и дорогого человека — жену Софью Андреевну. Сестра искренне считала его необыкновенным человеком, и кончина его была необыкновенна. Толстой, всю жизнь искавший Бога в душе, под конец жизни страстно захотел полного соединения с Богом, с бессмертием вечной души. Дочь Марии Николаевны, княгиня Е. Л. Оболенская, в своих воспоминаниях так передает атмосферу тех трагических дней, описывая встречу брата и сестры: «В 1910 году я приехала к матери в монастырь поздней осенью. Она из наших писем знала о той драме, которая происходила в Ясной Поляне весь этот годи которая окончилась уходом и смертью Льва Николаевича. Конечно, все разговоры наши вертелись около этого предмета... Ждали мы долго; наконец, он пришел к нам в шесть часов, когда было уже совсем темно, и показался мне таким жалким и стареньким. Был повязан своим коричневым башлыком, из-под которого как-то жалко торчала седенькая борода. Монахиня, провожавшая его от гостиницы, говорила нам потом, что он пошатывался, когда шел к нам. Мать встретила его словами:
— Я рада тебя видеть, Левочка, но в такую погоду!.. Я боюсь, что у вас дома нехорошо.
— Дома ужасно, — сказал он и заплакал».

На протяжении многих лет Лев Николаевич утешал как мог любимую и не очень счастливую сестру, с готовностью приходил ей на помощь, но теперь сам нуждался в ее утешении. И вот пришел к ней за моральной поддержкой. Их объединяли не только родственные, кровные узы, но и нравственные, духовно- религиозные убеждения, хотя путь обоих к истине и Богу не всегда совпадал, а порою расходился в диаметрально противоположном направлении. Несмотря на эти «несовпадения». Толстой относился к сестре с неизменной любовью и уважением. Она стала прототипом Любочки в трилогии «Детство. Отрочество. Юность». Отголоски ее личной семейной драмы — неудавшегося замужества можно услышать в романе «Анна Каренина». Как заметил сын Толстого — Илья Львович, религиозный кризис отца и родной тетки произошел почти одновременно. В судьбе их ярко выразилось суровое по отношению к себе, страстное искание истины, духовного смысла жизни. Наряду с добротой и отзывчивостью обоим была свойственна прямота убеждений, не допускавшая никаких компромиссов и полумер.

В сложных и противоречивых, нередко мучительных философско-религиозных исканиях Толстой отошел от православия, подверг сомнению и критике некоторые догматы церкви, в то время как путь Марии Николаевны был иной: она сильнее укреплялась в вере и свои последние годы провела в монастырском уединении — в покаянии и молитве. По религиозным вопросам между ними нередко возникали жесткие принципиальные споры, что, однако, способствовало не разладу, а более глубокому взаимопониманию. Чем старше становились брат и сестра, тем бережнее они относились к убеждениям друг друга, чутко прислушивались к советам и наставлениям. В них постоянно жила потребность общения. Не случайно великий писатель называл сестру «моя совесть».

Мария Николаевна была младше своего знаменитого брата на два года (она родилась 7 марта 1830 г.). Рано оставшиеся сиротами, старшие братья — Николай, Сергей, Дмитрий и Лев очень любили и баловали свою маленькую сестру. Но особенные отношения связывали ее со Львом.

«Дорогой друг мой Машенька» — так неизменно обращался он к Марии Николаевне в письмах. Переписка между ними, длившаяся более полувека, доносит до нас свет тех сердечных отношений, которые связывали их всю жизнь. Судьба Марии Николаевны Толстой сложилась неудачно. Выданная замуж шестнадцатилетней девочкой за дальнего родственника В. П. Толстого, который был намного старше ее, она поселилась в его имении Покровское Чернского уезда Тульской губернии, родила четырех детей. Она любила и была привязана к своему мужу до тех пор, пока не узнала о его многочисленных любовных похождениях. Оскорбленная в лучших чувствах, Мария бросает Валериана Петровича и уходит от него вместе с детьми. Измена мужа, смерть ребенка отнюдь не способствовали ее нормальному душевному состоянию. По-этому Мария Николаевна не любила говорить о своей молодости, принесшей столько страданий. И все же в ее биографии есть эпизод, который вызывал у нее светлые воспоминания, — это знакомство и дружба с соседом Иваном Сергеевичем Тургеневым. В ту пору ей исполнилось 24 года. В один из приездов Тургенева в Спасское-Лутовиново Мария Николаевна и Валериан Петрович нанесли ему визит вежливости. Милая, умная, без всякой позы, прекрасно игравшая на фортепьяно, Толстая очень понравилась знаменитому писателю. В письме к другу, литературному критику П. В. Анненкову он делился своими впечатлениями: «Сестра его одно из привлекательнейших существ, какие мне толь ко удавалось встретить. Мила, умна, проста — глаз бы не отвел. На старости лет (мне четвертого дня стукнуло 36 лет) — я едва ли не влюбился». Мария Николаевна, не искушенная в тонкостях светского обхождения, приняла это обожание за подлинное увлечение ею. Но брат Николенька трезво оценивал эти романтические отношения. «Машенька в восхищении от Тургенева, — сообщает он Льву. — Но Маша не знает света и вполне может ошибиться насчет такого умного человека, как Тургенев». Романтические отношения Тургенева и Толстой получили неожиданное развитие: они вдохновили писателя па создание повести «Фауст», которая была ей посвящена, а главная героиня многими чертами напоминала Марию Николаевну. В последний момент, когда нужно было сделать решительный шаг (Мария Николаевна уже ушла от мужа), Тургенев проявляет нерешительность и, не давая никаких надежд, не торопится возвращаться из-за границы. Однако в письме Марии Николаевне от 25 декабря 1856 года он признается: «Фауст» был написан на переломе, на повороте жизни — вся душа вспыхнула последним огнем воспоминаний, надежд, молодости...»

В это время Лев Толстой находится в Баден-Бадене и, узнав о драме сестры, записывает в дневнике: «Маша разъехалась с Валерианом. Эта новость задушила меня». Он срочно возвращается в Россию и, сняв в Москве дом, поселяется с семьей Марии Николаевны. Не найдя успокоения, она уезжает с детьми за границу — сначала в Гиер, где они со Львом Николаевичем хоронят умершего от туберкулеза старшего брата Николая Николаевича, затем в Париж, Марсель, Франкфурт. Путешествия не избавляют ее от одиночества и боли. В Швейцарии Толстая знакомится с красивым молодым человеком, шведом по национальности, виконтом Гектором де Клен. Вскоре их дружба переходит в страстную любовь. Они уезжают в Алжир, где проводят три зимы. В 1863 году от виконта у Марии Николаевны рождается внебрачная дочь Елена, что для Толстых явилось полной неожиданностью. Обстоятельства сложились таким образом, что брак с любимым человеком оказался невозможен. Положение осложнялось еще и большими долгами, из-за чего нельзя было вернуться домой. В отчаянии Мария Николаевна обращается за помощью к родным.

В октябре 1863 года Л. Н. Толстой откликается из Ясной:
«Милый, милый, тысячу раз дорогой друг мой Машенька. Рассказать тебе, что я чувствовал, читая твое письмо, я не могу. Я плакал и теперь плачу, когда пишу. Ты говоришь: пусть братья мои судят, как хотят. Кроме любви к тебе, всей той любви, которая была прежде где-то далеко, и жалости и любви, ничего нет и не будет в моем сердце. Упрекнуть тебя никогда не поднимется рука ни у одного честного| человека... Одно знай, что судить тебя я и тетенька Т. А. (Ергольская. — Л.П.) не будем и сделать для тебя все, что можно, сделаем». Тайну рождения Елены Толстые свято берегли, пока она юной девушкой, в 1879 году, не приехала в Россию. Но все это время Мария Николаевна, не находя покоя, мечется между Россией и заграницей, где воспитывается дочь и в одном из пансионов учится сын Николай. Душевное состояние таково, что ее неотступно начинают преследовать мысли о самоубийстве. По ее признанию, «это сделалось вроде болезни или помешательства».

16 марта 1876 г. она пишет Льву Николаевичу:
«...как бы я хотела с вами пожить и помочь Соне разделить ее заботы и отдохнуть у вас душой, но нет, крест мой не позволяет. Боже, если бы знали все Анны Каренины, что их ожидает, как бы они бежали от минутных наслаждений, которые никогда и не бывают наслаждениями, потому что все то, что незаконно, никогда не может быть счастием. Это только кажется так, и мы все чувствуем, что это только кажется, а все уверяем себя, что я много счастлива: любима и люблю — какое счастье!

Ответ на все трудные положения в жизни есть Евангелие: если бы я его почаще читала, когда незаслуженно была несчастлива с мужем, то поняла бы, что это был крест, который Он мне послал: «Терпевший до конца — спасется», а я хотела освободить себя, уйти от воли Его — вот и получила себе крест другой — еще почище».

Как будто испытывая ее, несчастья преследуют Марию Николаевну. В расцвете молодости, в 1879 году, неожиданно умирает ее единственный сын Николай. Эту смерть она воспринимает как знак свыше; мысль о несении креста, назначенном ей, приводит к необходимости внутреннего смирения, ухода от мирской суеты. Все чаще она погружается в религиозные размышления, ищет себе духовника и наставника. Им становится протоиерей Архангельского собора в Москве о. В. Амфитеатров. Поддержку и утешение она находит в лоне православной церкви.

Примерно в этот же период Л. Н. Толстой усиленно занимается богоискательством. В июле 1877 года, работая над завершением романа «Анна Каренина», писатель вместе с Н. Н. Страховым совершает паломничество в Оптину Пустынь, где старчествовал чудотворец, целитель душевных и телесных недугов преподобный Амвросий. 26 июля Лев Николаевич долго беседовал с ним о вере и Евангелии. Он произвел хорошее впечатление на оптинских монахов, о чем сообщил ему впоследствии Страхов: «Сейчас был у меня Павел Александрович Матвеев; он навещал Оптину Пустынь после нас и привез мне целую кучу разговоров об Вас и даже обо мне. Отцы хвалят Вас необыкновенно, находят в Вас прекрасную душу. Они приравнивают Вас к Гоголю и вспоминают, что тот был ужасно горд своим умом, а у Вас нет этой гордости... Меня о. Амвросий назвал молчуном, и вообще считают, что я закоснел в неверии. А Вы гораздо ближе меня к вере...»

И все же вопреки мнению старцев Толстой продолжает размышлять о путях в богоискательстве, увлекается основанием «новой религии» — религии Христа, но очищенной от догматов и таинств, религии практической, приближенной к повседневным потребностям людей; она не обещает будущее блаженство, но дает «блаженство на земле». Эти мысли посещали его еще в 1855 году, но воплощением их в жизнь Толстой занялся в 80—90-е годы. Об этом свидетельствуют его работы «Исповедь», «Соединение и перевод четырех Евангелий», «Исследование догматического богословия», «Царство Божие внутри вас», «В чем моя вера», другие художественные и публицистические произведения.

У писателя возникло чувство предубеждения к церковным службам и таинствам; он считал, что верующий может общаться с Богом напрямую, без отправления служб.

Наблюдая за трудными исканиями брата, Мария Николаевна также пыталась разобраться в сложных религиозных вопросах. Как и Лев Николаевич, она заинтересовалась взглядами крестьянина В. К. Сютаева и просила брата приехать вместе с ним к ней, чтобы поговорить наедине «без умных людей, которые только мешают». Их беседа втроем описана Л. Н. Толстым в трактате «Так что же нам делать?».

Мысль о монашестве окончательно укрепилась в сознании Марии Николаевны в 1889 году, при посещении Оптиной Пустыни и ее беседе со старцем Амвросием. Тем более что монашество для Толстых было своего рода традицией, в частности, две родные тетки Марии Николаевны — А. И. Остен-Сакен и П. И. Юшкова были монахинями и обе упокоились на монастырском кладбище Оптиной Пустыни. До смерти в 1891 году о. Амвросия он был духовником Толстой. На некоторое время она поселяется в Белевском женском монастыре, откуда 16 декабря 1889 года посылает любимому брату письмо, объясняя в нем мотивы своего решения стать монахиней:

«Ты ведь, конечно, интересуешься моей внутренней, душевной жизнью, а не тем, как я устроилась, и хочешь знать, нашла ли я себе то, чего искала, то есть удовлетворения нравственного и спокойствия душевного и т.д. А вот это-то и трудно мне тебе объяснить, именно тебе: ведь если я скажу, что не нашла (это уж слишком скоро), а надеюсь найти, что мне нужно, то надо объяснить, каким путем и почему именно здесь, а не в ином каком месте. Ты же ничего этого не признаешь, но ты ведь признаешь, что нужно отречение от всего пустого, суетного, лишнего, что нужно работать над собой, чтоб исправить свои недостатки, побороть слабости, достичь смирения, без страсти, т.е. возможного равнодушия ко всему, что может нарушить мир душевный.

В миру я не могу этого достичь, это очень трудно; я пробовала отказаться от всего, что меня отвлекает, — музыка, чтение ненужных книг, встреча с разными ненужными людьми, пустые разговоры... Надо слишком много силы воли, чтоб в кругу всего этого устроить свою жизнь так, чтобы ничего нарушающего мой покой душевный меня не прикасалось, ведь мне с тобой равняться нельзя: я самая обыкновенная женщина; если я отдам все, мне надо к кому-нибудь пристроиться, трудиться, т.е. жить своим трудом, я не могу. Что же я буду делать? Какую я принесу жертву Богу? А без жертвы, без труда спастись нельзя; вот для нас, слабых и одиноких женщин, по-моему, самое лучшее, приличное место — это то, в котором я теперь живу».

Наивно, но от чистого сердца сестра внушает брату извечные простые истины, способные облагородить человека, отрешить его от всего ненужного и наносного, от мирского, что доставляет одни страдания и делает жизнь греховной. Далее она пишет:

«...Молитва в церкви, вместе со всеми, тишина, вид этих монахинь, которые стоят, не шевельнутся, пение молодых женских голосов — все это как-то натягивает струны, приходишь домой в хорошем настроении, с которым надо обходиться бережно, и если удастся его сохранить и возобновлять почаще, то поверишь во многое такое, во что ты, к несчастью, не веришь, поверишь, что есть благодать, которая нас животворит и помогает духу брать перевес над телом. Ты скажешь, вероятно, что это просто наше нравственное чувство, действие нашей души и что это зависит от нашей воли, а здесь говорят, что сами по себе мы ничего не можем сделать хорошего и себя переработать без помощи Божьей. Я этому верю, что есть Дух Святой, про которого Христос сказал: «Я умолю Отца и даст вам Утешителя, да прибудет с вами вовек Духа истины...» и т.д. (Иоанн, гл. 14, ст. 17). А вера в Духа Святого уяснит многое, во что тебе и подобным тебе кажется невозможным верить и во что я верю слепо, без колебаний и рассуждений, и нахожу, что верить иначе нельзя». Как видим, Мария Николаевна, рассказывая о своем мироощущении в монастыре, пытается воздействовать на брата и убедить его в том, что ее путь к Богу — истинный. Ответ Толстого на это письмо неизвестен, но 26 декабря он делает запись в дневнике: «Да, монашеская жизнь имеет много хорошего: главное то, что устранены соблазны и занято время безвредными молитвами. Это прекрасно, но отчего бы не занять время трудом прокормления себя и других, свойственным человеку».

Уважая убеждения Марии Николаевны, Толстой остается при своем мнении. Он словно не замечает, что вместе с остальными монахинями сестра каждодневно, наряду с подвигом смирения и молитвами, занимается физическим трудом и благотворительностью. Посещает больных, страждущих и убогих в богадельнях, участвует в воспитании обездоленных детей в местном приюте. Обладая великолепным музыкальным вкусом, помогает регенту разучивать довольно трудные концертные вещи для хора в монастыре.

В 90-е годы Лев Николаевич часто посещал сестру, поселившуюся в Шамординском монастыре. Она жила в маленьком домике-келье, специально построенном для нее по плану старца Амвросия. Вначале Мария Николаевна была на испытании, затем после смерти старца в 1891 году приняла постриг. Так навсегда ушла из мира графиня М. Н. Толстая, став смиренной монахиней Марией. Ей разрешалось иногда посещать родных, и она с радостью гостила в Ясной Поляне. Однажды Лев Николаевич пошутил, что в монастыре «700 дур монахинь, ничего не делающих». Монахиня Мария возразила ему с кроткой улыбкой: «Мы за вас молимся, не все же мы дуры». И вскоре прислала ему собственноручно вышитую подушечку с надписью: «Одна из семисот Ш-х дур». Толстой был смущен этой надписью и сожалел о сказанном. На обороте подушечки вышиты Вифлеемская звезда, крест, пальма, дом, ключи, корона, якорь, сердце, замок, лира, бабочка, фонарь, потир, петух — символический ответ брату о смысле жизни. До сих пор эта подушечка хранится в кабинете Толстого музея-усадьбы «Ясная Поляна».

21 марта 1909 года монахиня Мария писала Льву Николаевичу: «...молюсь за тебя, чувствую, какой ты хороший человек, как ты лучше всех твоих Фетов, Страховых и других. Но все-таки как жаль, что ты не православный, что ты не хочешь ощутительно соединиться с Христом... Если бы ты захотел только соединиться с Ним... какое бы ты почувствовал просветление и мир в душе твоей и как многое, что тебе теперь непонятно, стало бы тебе ясно, как день!.. Ты слишком всего любил Его и искал Его искренне и горячо, и поэтому я верю, что Он привлечет тебя к Себе».

... В 1910 году, после своего последнего свидания с сестрой, словно предчувствуя, что они больше не увидятся, Лев Николаевич оставил для нее и племянницы Е. В. Оболенской письмо: «Не могу выразить вам обеим, особенно тебе, голубушка Машенька, моей благодарности за твою любовь и участие в моем испытании. Я не помню, чтобы, всегда любя тебя, испытывал к тебе такую нежность, какую я чувствовал эти дни и с которой я уезжаю. Целую вас, милые друзья, и так радостно люблю вас. Л. Т. 4 ч. утра, 31».

М. Н. Толстая пережила Льва Николаевича на два года, за день до смерти приняв схиму. Скончалась она 6 апреля 1912 года и была похоронена на монастырском кладбище, недалеко от своего домика-кельи. Все последние дни своей земной жизни монахиня Мария тихо молилась и думала о нераскаявшемся брате. Она помнила его слова, когда-то обращенные к ней: «Брат твой по крови и по духу — не отвергай меня».

Л.Ф. Подсвирова