Царство Божие внутри вас

Другие варианты названия: «Предисловие к русскому изд. брошюры А. Баллу «Катехизис непротивления», «О непротивлении (злу насилием)», «Le Salut est en vous».

Том юбилейного 90-томного собрания сочинений: 28.

Отзывы

Lvyonok Yasnopolyanskiy 07.10.2016 16:32:29

АНТИВОЕННЫЙ АСПЕКТ ИДЕЙНОГО СОДЕРЖАНИЯ СОЧИНЕНИЯ

Общеизвестно, что ещё более чем за десятилетие до 1890г. Л.Н. Толстой стал активно и неортодоксально верующим человеком. И первым вопросом, в отношении к которому совершился раскол с учением православной ортодоксии, явился вопрос о совместимости с учением Христа происходивших в последней трети XIX века дел военного насилия и поддержания патриотического обмана и самообмана. Под 22 мая 1878г. Толстой поместил в Дневнике такую запись: «Был у обедни в воскресенье. Подо всё в службе я могу подвести объяснение, меня удовлетворяющее. Но многая лета и одоление на врагов есть кощунство. Христианин должен молиться за врагов, а не против них» (48, 70).

Никаких указаний на справедливость обычного возражения на этот счёт со стороны церковников, утверждавших всегда (и утверждающих по сей день!), что враги государства, где живёт верующий, это именно такие особенные враги, которых разрешается и требуется не любить и даже убивать, - никаких указаний на это в Евангелиях Толстой не находит. Да их там и не может быть! Апологетика военного противостояния, кровопролитий – это плод многовекового богословского «творчества», принадлежащего не Богу, а церквям, пребывающим в идеологическом союзе с правительствами, со «светской властью». Союзу правителей государств с служителями культа мнимого христианства уже более 1,5 тысяч лет, и за эти века какой бы разбой ни совершили носители светской власти, попы-обманщики тут же оправдают его: «сделают святой воды, покропят, крест возьмут (тот крест, на котором умер нищий Христос за то, что он отрицал этих самых разбойников) и благословят побить, повесить, голову отрубить» (23, 480).

Не меньшую потребность публичной реакции, нежели церковные богослужения, вызывал у писателя вид военных церемоний, маршей и учений, которые он наблюдал неоднократно на площадях Москвы, в казармах, на Хамовническом плаце, расположенном недалеко от московского дома Толстых. Это было неизбежное дополнение к церковным проповедям.

Так сформировались и начали действовать два основных импульса, побудивших Л.Н. Толстого к антивоенным выступлениям в печати: один – внутренняя, духовная потребность в вере Христовой, не замутнённой церковными лжеучениями, другой – картины российской действительности, более подходящие для языческого воинственного Рима, нежели для любого сообщества людей-христиан.

Третий импульс поступал вместе с газетами, брошюрами, с которыми знакомился Толстой и в которых отразился всплеск милитаристских настроений, наблюдавшийся в Европе в последней четверти XIX века. В условиях активации военных приготовлений среди рабов и слуг господствующей лжехристианской цивилизации распространялись, как чумная зараза, искусно подновлённые теории, выискивавшие «великий общенациональный смысл» войны, её «божественное происхождение», её якобы благодетельное влияние на исторический прогресс и даже... на нравственность человека.

Ответом Л.Н. Толстого на такие идеологические инвазии в массовое сознание стал написанный в период с июня 1890 по май 1893г. трактат «Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание». Из полного названия этого вразумляющего слова Толстого к современникам становится ясно, что антивоенный пафос – не единственный в сочинении. Оно явилось в полной мере итогом напряжённых духовных исканий писателя в 70-80-е годы. В этот исторический период в России появилась и приобрела отлаженный, уже привычный характер обязательная всеобщая воинская повинность. К 1890 гг. махина обязательного призыва была отлажена и стала привычной многим, и, соответственно, наступила пора для самой резкой её критики с позиций евангельской этики.

Работа над трактатом продолжалась, с небольшими перерывами, около трёх лет (июнь 1890 – май 1893г.). Структура его необычна: в нём 11 основных глав, небольшое введение и обширнейшее Заключение, имеющее собственное внутреннее деление на 6 глав. Такая структура отражает сложность и долговременность неоднократно прерывавшейся работы писателя над трактатом, влияний, оказываемых на него событиями различного масштаба – от мировых до губернских.

В самом начале трактата Толстой приводит выдержки из письма от американских сектантов – квакеров, поддержавших идею неупотребления насилия в сопротивлении злому, а также два исторических документа: «Провозглашение основ мира» У.Л. Гаррисона и «Катехизис непротивления» А. Баллу (Бэллоу) – старших современников Л.Н. Толстого, чьи взгляды он во многом разделил. Но публицист не ограничивается знакомством читателя со своими единомышленниками, приводя (и даже классифицируя) множественные критические отзывы на своё сочинение 1884г. «В чём моя вера?». Главы 3 и 4 посвящены детальному разбору причин невозможности верного понимания учения Христа с церковной либо научной точек зрения. 4-я глава – смысловой центр трактата: в ней Толстой излагает свою концепцию «трёх жизнепониманий», из которых наивысшим признаёт «всемирное, или божеское», выраженное в Нагорной проповеди и мученической смерти Христа (Толстой Л.Н. Избранные философские произведения. М., 1992. – С. 243 – 257).

Антивоенным пафосом проникнуты последующие (начиная с 5-й) главы трактата, включая и главы заключения.

Очень глубокой, серьёзной и злободневной является, на наш взгляд, идея трактата о необоснованности и неразумности колоссальнейших денежных и людских трат человечества на армии, вооружения и войны. Одних лишь денежных сумм, спускаемых в военную прорву, было бы достаточно «для воспитания народа и совершения самых огромных работ для общественной пользы», для того, чтобы иметь «возможность миролюбиво разрешить социальный вопрос» (Там же. - С. 266-270).

Не в этом ли истинное «непротивление злу насилием», противостоящее пассивному «подставлению щеки»? Разве не хватило бы денежных сумм и человеческих ресурсов, истраченных правительствами стран «цивилизованного» мира хотя бы только в XIX и XX вв. на военное насилие, огромные армии, их вооружение, боевые действия и устранение их последствий, - разве не хватило бы их на такое преображение мира, которое позволило бы ХХ-му, и теперь уже ХХI-му векам не страдать от зол фанатизма, невежества, неравенства, преступности, терроризма?

Те же самые террористы -- не верные ли и понятливые выученики насильнических правительств? Ведь и оружие, которое они используют -- адаптированные именно для человекоубийства орудия, изобретённые и сконструированные продавшейся правительствам интеллигентской сволочью. И условия, в которых производят террористы свои теракты -- условия искусственной городской жизни, в которую люди были поставлены правительствами путём насилий (разорения традиционной крестьянской жизни) и подкупа (соблазна "благами" городской роскошной жизни) С УМЫСЛОМ: иметь всегда покорное стадо "граждан", что называется, "под рукой", в скученном состоянии, где легче "стричь" стадо налогами и собрать, при надобности, для кровопускания войны, легче болванить "патриотическим воспитанием" детей лошиных и простеческих родителей (элитарным деткам правды перепадает больше...). И террористы лишь ИСПОЛЬЗУЮТ всё это неблагополучное, несогласное с законами природы и Бога, положение "гражданских" сообществ людей, подобно тому как паразиты (глисты, блохи, вши...) используют уязвимость и всякое неблагополучие материального тела человека. И надо бы бороться с развратом, преступностью, терроризмом не так, как "борется" лицемерное, обманывающее и насильническое государство: отлавливая делателей зла по одному и группами (подобно тому как дурачёк, пуская слюни, вылавливал бы на своём грязном теле по одной блошек...), а надо -- очиститься всему общественному организму от греха, привести его в природосообразное состояние. Для этого и денег космических, которые тратятся на насилия, не нужно, а нужно -- только НЕ ВРАТЬ САМИМ СЕБЕ, ДРУГ ДРУГУ И НЕ РАСТИТЬ В ЛЖИ ВСЁ НОВЫЕ ПОКОЛЕНИЯ!

Движемся далее...

Цитируя ряд авторов, Толстой разоблачает демагогию правительств, разглагольствующих о мире и одновременно, якобы для «обеспечения» этого мира, увеличивающих вооружения (Там же). Эта идея правительственного обмана также сохранила свою актуальность: по сей день любая мощная держава – это хищник, заботящийся более всего о длине и остроте своих зубов и когтей (вдруг у «врага» уже длиннее?). Этот инстинкт стайно-территориального животного, обезьяны, которой с палкой уютнее, чем без палки и приводил (и по сей день приводит) малые и большие сообщества людей к взаимному недоверию и неизбежным конфликтам за раздел и передел того, что хищнически отобрано ими у природы.

"Не бери с собой палки и не строй ему рожи, а просто -- улыбнись...". Миру "взрослых" по пояс человеков, одержимых влечениями биологического империализма, не понять этой простой мудрости! Демагогия и лицедейство правят бал в политике. В «Царствии Божием…» Толстой анализирует и признаёт малоэффективными и даже вредными такие «антивоенные» меры, как создание различных обществ, созыв конгрессов мира, конференций, выпуск заявлений, деклараций, своей пацифистской фразеологией отвлекающих внимание общественности от тёмных делишек властных «верхушек». Детальное, по пунктам, изложение резолюций Лондонского 1890 и Женевского 1891гг конгрессов мира (Там же. – С. 274-277) – своеобразный приём публициста, служащий цели демонстрации всей тщеты и даже глупости подобных «миротворческих» потуг. С явной иронией отнёсся Толстой, например, к идее «проповедовать людям зло войны и благо мира» аккуратно «в 3-е воскресенье декабря». Возражение Толстого весьма резонно: «Христианин не может не проповедовать этого всегда, во все дни своей жизни» (Там же. – С. 277-278).

Уникальными по наивности Толстой считает и предложения о введении третейского суда и «арбитрации» для решения державами спорных вопросов мирным путём.

«Когда я был маленький, - вспоминает тут Л.Н. Толстой, - меня уверили, что для того, чтобы поймать птицу, надо насыпать ей соли на хвост. Я вышел с солью к птицам, но тотчас же убедился, что если бы я мог посыпать соли на хвост, то мог бы и поймать, и понял, что надо мной смеялись» (Там же. – С. 280).

Над кем же хотят посмеяться авторы идеи о подчинении правительств могучих держав решению независимых судей и арбитров? Свойство птицы – улетать, не давая себя изловить. Свойство государственной власти – гордость и самостоятельность, несовместимые с подчинением. И любой государственной власти, как справедливо указывает Толстой, имманентна вооружённая сила, «стоящая над справедливостью и неизбежно нарушающая её» по собственному усмотрению. А потому предложение правительствам не пользоваться вооружённой силой и не нарушать справедливости, подчиняясь решениям посторонних арбитров, есть предложение уничтожиться как правительства, «а на это-то никакое правительство не может согласиться» (Там же).

Цитируя строки из антивоенных произведений Мопассана, Э. Рода, В. Гюго, Толстой не приемлет, однако, свойственного этим авторам «модного пессимизма», противопоставляя им бодрые (хотя и не добрые), самоуверенные высказывания Э. Золя, трёх французских академиков и фельдмаршала Гельмута фон Мольтке в пользу неизбежности и даже блага войны. Для писателя эти «потерявшие совесть, и потому и здравый смысл и человеческое чувство» представители искусства, науки и военных кругов (т.е. служилой и интеллигентской сволочи -- сфер общественного бытия, самых замкнутых и далёких от жизни и от народа) «страшны, ужасны своей нравственной извращённостью»: «Вместо того, чтобы изменить жизнь соответственно сознанию, они стараются всеми средствами затемнить, заглушить сознание» своё и других, доверяющих им людей (Там же. С. 287-291).

Об благородном, анархическом, пафосе слова «Царство Божие внутри вас…» следует всё-таки говорить с осторожностью. К сожалению, за пределами этой и других публицистических работ Л.Н. Толстого осталась краткая и ёмкая формулировка того, что сам он именовал анархией: «Анархия – не есть отсутствие учреждений, а только таких учреждений, которые людей заставляют подчиняться насильно» (53, 228).

Иначе говоря, Лев Николаевич не отрицал ни власти Бога над людьми, ни даже земной власти человека над человеком, основанной на качестве и полноте социально-ценных знаний, на авторитете, приобретённом заслугами и добрым, любовным отношением к подвластным как к ближним и равным. Ударам его критики справедливо подвергалась только государственная власть, сущность которой во все века была и остаётся неизменной: авторитет силовой санкции, принуждения, совершаемого с помощью послушных вооружённых прислужников «верхушки», и в основном – в отношении собственных граждан, угнетённых и ропщущих. Сами власть имущие во времена Толстого не раз с циничной откровенностью признавались, что войска, заботу о которых они ставят превыше всего, нужны им не столько в периоды кровавого международного самоистребления «человека разумного», сколько в мирное время, для действий против собственных угнетённых народов (Там же. С. 296-297).

Писатель убеждён, что преимущество государственного обуздания язычников и варваров в древности и в средние века было сведено на нет распространением христианства. Оно смягчило нравы простых людей, но не правителей, всегда сочетавших ум с безнравственностью и жестокостью. Так граждане попали в зависимость от своих же правителей, а не от внешнего "врага", которым пугают их эти правители (Там же. С. 294).

Действительно, все формы государственного устройства, от Чингисхана до Чемберлена, от Гелиогабала до Путина, всегда сохраняли и не могли не сохранять свою преступную против жизни и разума, против Божьих законов, не имеющую рационального истолкования сущность убийцы и насильника подлинного, идеологически порабощающего послушных обитателей гостерриторий жупелом торжества, при анархическом устройстве жизни, насильника вымышленного. С ходом общественного развития изменяются только формы, в которых проявляется садизм властолюбцев, но не эксплуататорско-развращающая сущность самого государства. При конституции и республике, например, власть хитроумно разделена между большим количеством обманщиков и мучителей, а формы господства менее резки (36, 200). Зато сильнее нравственное развращение из-за участия «гражданских» масс в политике и "праве", борьбы людей с людьми же... И любой закон избранных ими законодателей оборачивается против них уже тем, что плодит преступников, бунтарей, террористов, мошенников, убийц, прошедших прекрасную «школу ненависти» - развращение заразительным примером правительственных людей, распределяющих между нижестоящими ответственность за участие убийстве сограждан таким образом, чтобы молчала совесть каждого из них (23, 332; 55, 189-191).

Обязательная служба в войске, по мысли Толстого, есть предел не только государственного деспотизма, но и рабьего повиновения граждан, ибо она требует отречения от всего, что должно быть дорого и свято христианину и «разрушает все те выгоды общественной жизни, которые она призвана хранить» (Там же. – С. 298-299, 318-319).

Прослеживая конкретно-историческую детерминанту всеобщей воинской повинности среди цивилизованных христиан, писатель говорит о ней как о неизбежности в условиях нарастающего военного противостояния держав. Одна за другой, они ввели всеобщую воинскую повинность, и «сделалось то, что все граждане стали угнетателями самих себя» (Там же. – С. 298).

Иллюстрацией, доказывающей справедливость этого тезиса, стало для Л.Н. Толстого событие, описанное в главе 1-й заключения к трактату. 9-го сентября 1892 года на станции Узловая Сызранско-Вяземской железной дороги писатель встретился с карательным отрядом, направлявшимся, под руководством тульского губернатора Н.А. Зиновьева, для наказания крестьян, не давших своему помещику рубить лес, мошеннически отнятый у них (Там же. – С. 361-362). Толстого возмутила не столько несправедливость самого наказания, сколько та лёгкость, то нравственное безразличие, с которыми чиновники, офицеры и солдаты готовились совершить истязание «голодных и беззащитных, тех самых людей, которые кормят их» (Там же. – С. 369).

Вошь и гнида ополчились на бабку Степаниду, которую и без того грызут...

Не апофеоз ли это того имперского садюжьего "стиля взаимоотношений" власти и общества в России, который царил и при царях, и при Сталине, и царит в современной, ельцинско-путинской, России?

Эта взывающая к дремлющей совести «паразитов» проблема неуважения к правам и человеческому достоинству своих кормильцев, поднятая Л.Н. Толстым ещё в слове «Так что же нам делать?», развитая им в гениальных работах «Голод или не голод?», «Неужели это так надо?» и «Стыдно», по всей видимости, не скоро утратит свою актуальность. Пока «мирные народы» покойно «пасутся», не помышляя о своём праве на свободу, честь, достоинство, до тех пор послушное стадо можно «стричь» (налогами), «резать» (войнами), да ещё и обманывать тем, что-де иначе нельзя и прожить стаду. Но как только традиционные неуважение, насилие и обман встречают отпор, как только стадо становится обществом людей, знающих о своих, Богом данных, человеческих правах, о естественности своего равенства с самозваными распорядителями их судеб, -- все эти люди обречены становиться жертвами насилий, доходящих до убийств. А убивать их будут такие же, в прошлом, простые люди, но загнанные уже в военное рабство. С болью и гневом пишет Л.Н. Толстой, что, подобно тому «как из гнилых и кривых брёвен, как ни перекладывай их, нельзя построить дом, так из таких людей нельзя устроить разумное и нравственное общество. Из таких людей может образоваться только стадо животных, управляемое криками и кнутами пастухов» (Там же. – С. 318).

Это патетическое и эмоциональное место не напрасно, не случайно перекликается с пушкинским стихотворением «Свободы сеятель пустынный…»: как и это стихотворение одного из немногочисленных поэтов, признанных Толстым, заключение писалось в период утраты автором обычных надежд, в том тяжёлом состоянии души, которое преследовало его периодически всю жизнь. Кроме того, пушкинские образы, настроения, понятие свободы и чести всегда были близки Толстому (хотя в понятие «свобода» Толстой-публицист вложил своё, очень своеобразное содержание, отражающее его высшее, чем пушкинское, истинно-христианское, жизнепонимание)

«Свобода – не та фантастическая свобода, которую проповедуют сторонники насилия, а та единая, истинная свобода, которая состоит в том, что каждый человек может жить и поступать по собственному рассуждению, платить или не платить подати, идти или не идти на службу, дружить или враждовать с соседним народом, что такая настоящая свобода не совместима с какой-либо властью одних людей над другими» (35, 205).

Окружающая действительность давала немало поводов для грустных раздумий. Как разомкнуть одной лишь силой слова «ложный круг» насилия и обманов, влекущих людей под военные стяги (Там же. – С. 310-311)?

Для этого Л.Н. Толстой предлагает меры, взятые им на вооружение у древних мыслителей, у писателей эпох Возрождения и Просвещения, у американских трансценденталистов. К этим мерам он относит морально-правовое признание незаконности войн и любых приготовлений к ним, материальных либо идеологических, а также практическое ненасилие: отказ от военной и любой государственной службы, проповедание христианского воздержания, от службы и повиновения властям (Там же. – С. 401, 406-419).

Но на что же, в первую очередь, должны быть обращены личные усилия неделания каждого христианина и его проповедь? Конечно, на ПЕРВЕЙШЕГО ВРАГА, ПАТРИОТИЗМ, -- то есть ложь, более всего препятствующую мирному общению народов с народами, ставящую народы под удар идеологических инвазий обманывающих их с детства правительств. Ему, поганому, Лев Николаевич посвятил ещё целую серию статей...

-

Lvyonok Yasnopolyanskiy 07.10.2016 16:38:10

ВОЗЗРЕНИЯ НА СУЩНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА

Уже в эпилоге к роману «Война и мир» Толстой признал, что законы общественного развития не зависят от воли и сознания людей, не исключая государственных лидеров и полководцев. «Движение народов, - утверждал он, - производит не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии и соединяющихся всегда так, что те, которые принимают наиболее прямое участие в событии, принимают на себя наименьшую ответственность, и наоборот» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 12т. – М., 1958. – Т. 7. – С. 337).

Признавая, подобно Гегелю, неизбежность того, что уже совершилось в истории, автор «Войны и мира» смело отвергал гегельянство при решении вопроса о человеческой деятельности. Он не подчинил понятие «свободы» понятию «необходимости». Свобода, по Толстому, есть «сущность жизни в сознании человека», необходимость же сопутствует подлинной разумности: «Всё, что мы знаем о жизни людей, есть только известное отношение свободы к необходимости, то есть сознания к законам разума» (Там же. - С. 351). Исторические события могут зависеть от «географических, этнографических или экономических условий», но никак не от воли тех людей, которые установили соответствующий этим условиям образ правления, произвели войну, революцию или любое другое «движение народа» (Там же. – С. 355).

Надо констатировать, что именно эти воззрения, резко оппозиционные прогегельянским настроениям славянофилов-почвенников и многих консерваторов 60-70-х гг. XIX столетия получили наибольшее развитие в дальнейшем творчестве Л.Н. Толстого.

Итак, движением общества, если оно благо и (или) прогрессивно, управляют не мудрецы, вознесённые на гребнях мирской славы общественные лидеры, а «законы разума» передовых людей народа. Настаивая на этом тезисе, писатель, по сути, клал в основу трактовок множества явлений общественной жизни сознание как своего рода базис исторического процесса. «Наблюдая явления мира вне себя, - рассуждал он в духе глубоко осмысленного и любимого философа И.Канта, - человек видит стройную закономерность: всё определено причинами и следствиями, и ту же закономерность он хочет перенести в мир жизни людей (истории), забывая, что явления в жизни людей происходят в нём, в его воле и поэтому извне определены быть не могут» (54, 79).

История в её подлинном содержании движется не по рациональным планам, доктринам или законам отдельных людей, навязываемых другим людям. А потому, по убеждению Л.Н. Толстого, человеческая нравственность движет историю, а не движима ей; она не подчиняется каким-либо временным политическим, идеологическим или военным целям, как не подчинится светило небесное воле земного властителя. Исторический выбор, встающий перед всеми и каждым, основывается не на статьях законов или параграфах инструкций, а на соединяющих человечество нравственных законах. Прежде всего – на древнем, воспринятом ранним христианством принципе, к которому Толстой возвращался многократно: «Не делай другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали» (34, 257).

На закате своей жизни и за несколько лет до чудовищных потрясений в политической жизни России Л.Н. Толстой так же указывал, что «знание политической истории есть дело простого и даже праздного любопытства», а «важна история, т.е. движение мысли религиозной, нравственной и её отражение в складе жизни народов» (81, 260). В написанной в это же время, неоконченной и прискорбно неизвестной современникам статье «О социализме» (1910) Толстой, критикуя т.н. «научный социализм», доказывает невозможность существования объективных законов общественного развития, следуя которым можно было бы достигнуть социалистического переустройства общества. Он имеет в виду «особенные свойства разума и воли, которыми обладают только люди», в силу которых «имеющие в будущем сложиться экономические формы жизни человеческих обществ <…> так же мало могут быть предвидены и определены, как и будущее положение каждого отдельного человека» (38, 426-427).

Ставя в заслугу Л.Н. Толстому обращение им достаточного внимания на развитие религиозно-нравственной мысли как истинное содержание исторического процесса и подлинный предмет для научного изучения, отметим в то же время, что насущно необходимую критику исторического материализма он так и не довёл до должной убедительности, при которой аргументы обычно «перевешивают» риторику.

Основную причину страданий человеческих Толстой увидел не в бедственном положении «пролетариата» и не в эксплуататорских происках «классовых врагов», а в отсутствии у тех и у других требуемых временем и жизнью религиозно-нравственных основ и критериев бытия и, соответственно, утрате ими его смысла. Ведь корнем нравственных принципов поведения людей всегда была и ДОЛЖНА БЫТЬ религия (вера), то есть такое, установленное в соответствии со здравым смыслом, отношением к миру конечному и современными знаниями человека, его отношение к окружающей его бесконечной жизни и к её первооснове – Богу, которое связывает его временную жизнь с этой бесконечностью, придаёт ей смысл, неуничтожимый плотской смертью, и руководит его помыслами и поступками посредством открывающихся ему и выражающих волю и замысел Бога правил доброй и разумной жизни (Толстой Л.Н. Избранные философские произведения. М., 1992. – С. 20, 48; Его же. Записные книжки. –М., 2000. - С. 133; Его же. Об истине, жизни и поведении. (Круг чтения). – М., 2002. – С. 17).

Поведение людей в мире неизбежно различается в зависимости от их веры. Вера, направляющая деятельность человека, не может быть не согласна с существующими знаниями или иррациональна. «Напротив того, утверждения настоящей веры, хотя и могут быть доказаны, никогда не только не содержат в себе ничего противного разуму и несогласного с знаниями людей, а всегда разъясняют то, что в жизни без положений веры представляется неразумным и противоречивым» (Толстой Л.Н. Избр. филос. произведения. – Указ. изд. – С. 27).

Ложных вер, «остатков суеверий древнего невежества» (Там же. – С. 48), было и есть немало, но каждая из них есть лишь «вера доверия тому, что говорят люди» (Его же. Путь жизни. – Указ. изд. – С. 10), то есть то есть вера в людей и их земных идолов а не в Бога. Это не дерзание духа, но, скорее, адаптация сознания к «единой колее», следование по которой исключает острые конфликты с социокультурным окружением индивида и ведёт его к наибольшему плотскому уюту и благополучию.

Этим ли путём шёл Христос? Мохаммед? Будда?

Нет! вера истинная – руководительница поступков индивида, превосходящих (с позиции совпадения с идеалом Божественной воли) доступный для всего сообщества уровень. Она может отвращать, но способна и объединить людей. Такая вера открывалась и открывается «самым мудрым и доброй жизни людям всех народов», учителям человечества, и сводится она к учению о том, «что такое жизнь и что в этой жизни надо и чего не надо делать» (Там же. – С. 9). И это не только этика, а самая ясная, необходимая, свободная ото лжи и путаницы, настоящая философия: «Религия есть всем понятная философия. Философия же – это доказываемая и потому запутанная религия» (Его же. Записные книжки. – С. 157).

Истинная, соединяющая людей религия, слово Божие, а не теоретизирования праздных людей, всегда может определить, «что и зачем нужно изучать, что прежде, и что после» (Избр. филос. произв. – С. 34).

А для неверующих мыслителей, констатировал Л.Н. Толстой, реальна лишь собственная их животная жизнь и, несмотря на всю их мнимую просвещённость, научная мысль у них всегда редуцируется до «учения эгоизма, жестокости, утверждения своего счастия и величия на жизни других людей, которым они живут» (Там же. – С. 37).

О подлинном, то есть духовном, начале человека Л.Н.Толстой оставил для наших раздумий следующее суждение: «Неосязаемое, невидимое, бестелесное, дающее жизнь всему существующему, само в себе мы называем Богом. То же неосязаемое, невидимое, бестелесное начало, отделённое телом от всего остального и сознаваемое нами собою, мы называем душою» (Путь жизни. – С. 20).

Человек божествен, и, пока живёт Божья душа в его теле, он должен помнить, что он и собратья его «соединены тем одним духовным началом, которое даёт жизнь всему», и что «только тогда человек понимает свою жизнь, когда он в каждом человеке видит себя» (Там же. – С. 33, 35. Выдел. наше. – Р.А.). Это необходимое условие для того, чтобы исполнилась задача жизни разумного существа, человека: «всё больше и больше освобождать душу от тела и соединять её с другими существами и началом всего - Богом» (Там же. – С. 63). Человек соединяется с Богом «всё большим и большим сознанием в себе Бога, с душами же других существ – всё большим и большим проявлением любви» (Там же. – С. 55).

И потому несправедливы те из исследователей Л.Н. Толстого, которые, как И.В. Чуприна, утверждают, что, «возвысься» писатель только до материалистического истолкования истории, и «он мог бы безболезненно обойтись без бога» (Чуприна И.В. Нравственно – философские искания Л.Толстого в 60-е и 70-е годы. Саратов, 1974. – С. 219).

Правда в том, что нелицеприятной любви к ближнему нет без любви к Богу, одинаковому во всех людях, и неверующий не знает, для чего ему стремиться к такой любви, равносильной огромной, требуемой от него жертве. Такая любовь суть эманация Бога-Отца в человеке, одарённом Им разумностью как раз для её проявлений. От ней и все качества человека как ЧЕЛОВЕКА, духовная и нравственная его жизнь, его благо. Потому что Бог любит Себя в ближнем каждого человека, а не только в нём самом. Кроме того, сознание Бога – любовного начала в себе придаёт сил человеку исполнять волю Его, избавляет от страхов и соблазнов (Толстой Л.Н. Четвероевангелие. Соединение и перевод четырёх Евангелий. М., 2001. – С. 689. (О том же – см. гл 4 и 5 книги Толстого "Путь жизни")).

Человек всякий -- сын Божий, посланник Отца в мире, делатель в земной жизни Его воли. Материальное тело -- инструмент работы в воле Бога. Воля же Бога-Отца есть благо всего существующего, любовное единение всех чад Его, людей: «Человек всякий есть посланник Отца, призванный только затем к жизни, чтобы исполнять волю Отца. Дело моё главное в том, чтобы жить, внося в мир всеми средствами, какие даны мне, ту истину, которую я знаю, которая поверена мне. Может случиться, что я сам буду часто плох, буду изменять своему призванию; всё это ни на минуту не может уничтожить значение моей жизни – светить тем светом, который есть во мне до тех пор, пока могу, пока свет есть в вас» (Цит. по: Бирюков П.И. Биография Л.Н. Толстого. Кн. 2. М., 2000. С. 30-31).

Думается, что в этих строках из Дневника Льва Николаевича выражены не только его вера христианина, но и кредо публициста.

Как звёздное небо над нашими головами, так и нравственный закон в нас самих не зависят от исторических обстоятельств и материальных оправданий. А поэтому – изменение существующего в обществе положения достижимо лишь внутренним изменением каждого отдельного человека, а именно – его сознания, и приведением всей его жизни в соответствие с новым, изменившимся сознанием. В итоговом своём философском труде «Путь жизни» (1910) Толстой так напутствовал читателя: «Если ты видишь, что устройство общества дурно, и ты хочешь исправить его, то знай, что для этого есть только одно средство: то, чтобы все люди стали лучше. А для того, чтобы все люди стали лучше, в твоей власти только одно: самому сделаться лучше» (Толстой Л.Н. Путь жизни. – С. 270). Для этого нужно изменение человеком понимания жизни, которое и совершается сначала передовыми, наиболее религиозными, чуткими к правде людьми эпохи; затем новое жизнепонимание завоёвывает постепенно общественное мнение, проходя путь от неприятия, извращения, к всё большему уяснению и приятию. При известном распространении истины передового жизнепонимания, её, по одному доверию к вероучителям, воспринимают и остальные люди (Его же. Избранные филос. произведения. С. 344).

Иначе говоря, Л.Н. Толстой прослеживает три пути исторического прогресса: путь усвоения религиозной истины через откровение и размышление – для передовых людей; путь подражания и доверия – для многих; путь горького опыта, проб и ошибок – для всех.

Начало «исторической» эры развития человечества, появление первых симптомов государственности Толстой связывает с переходом человечества от первобытного «детства» к относительной «взрослости», от личного, или животного, жизнепонимания (при котором человек заботится более всего о благе своей животной личности и поклоняется таким же эгоцентричным божествам) к жизнепониманию языческому, общественно-государственному. Первобытное животное жизнепонимание как бы «расширяется» постепенно в умах людей: индивид признаёт смысл в жизни уже не одного себя, но и некоторых локальных сообществ себе подобных: племени, семьи, рода, народа, государства (а в пределе – и всего человечества), то есть – сознательно желает им блага (связывая его с благом собственным) и служит им. Он готов жертвовать для них своим личным благом, получая в награду славу, знаки отличия, материальные блага, главное же – оправдание для СВОЕЙ жизни и СВОИХ поступков. Религия такого человека включает в себя, как незыблемый фундамент, идею святости и (или) необходимости государственного устройства, возвеличение предков, правителей прошлого и настоящего, служения им. Таковы общественно-патриархальные религии китайцев, японцев, евреев, государственная религия Древнего Рима, а также приспособленное к языческому пониманию и образу жизни церковное христианство.

Существует, наконец, и третье, всемирно-божеское, жизнепонимание – то, в котором невольно чувствует себя всякий человек, умудрённый жизнью, и к принятию которого, как надеялся Л.Н. Толстой, вплотную подошло человечество с зарождением, в условиях кризиса языческих религий, первого совместимого с этим жизнепониманием учения – учения Христа.

При христианском отношении к жизни, к миру, к истории, человек может служить словом и делом только Богу как источнику неумирающей жизни и непреходящих правил сосуществования разумных живых существ, детей Божьих. Для исполнения воли Бога человек высшего жизнепонимания жертвует и своим личным, и семейным, и общественным благами. Он также получает награду, как и человек общественного, языческого, служения, но не от людей, а от Бога – награду мира и единения с братьями, наивысшего, неуничтожимого смертью блага мудрой, покойной радости, неотделимой от каждого проявления сыном Божьим любви к Отцу через дела любовного служения ближним своим. Любовь, а не слава, ценна для такого человека, а религия его – в служении Богу, но не пляской, поклонами, подношениями, молитвами или храмовыми служеньями, а только ДЕЛОМ И ИСТИНОЙ (Толстой Л.Н. Избранные филос. произведения. – Указ. изд. – С. 244-245).

Иначе говоря, вся история древнего мира, заканчивающаяся римской, есть история замены животно-личностного осмысления людьми их жизни общественно-государственным. Со времени же распространения к IV – V вв. н.э. христианства началась и по сей день длится история замены языческого, общественно-государственного, жизнепонимания всемирно-божеским, выразившимся до сих пор с наибольшей ясностью и яркостью именно в учении Христа.

Содержанием этого исторического процесса является соблюдение людьми высшего жизнепонимания на практике правил доброй и разумной жизни, указывающих не только идеал нравственного совершенства, в пределе доступный отдельному человеку-праведнику, но и степень его достижения, уже возможного для многих людей, для их сообществ, в каждую конкретную историческую эпоху. Для экклесии христиан это – заповеди Христа. Вся жизнь человеческая есть исполнение замысла Божия о чадах Его, получивших величайший Его дар – разумность. Исполнение это – в рождении всеми усилиями своей жизни от спонтанно-чувственного зверя к разумному человеку, от жизни животной к жизни всемирно-божеской (Там же. – С. 251-253).

Толстой намеренно избегает хронологий этого восхождения к сознательной разумности, желая тем самым подчеркнуть как присутствие в современном ему христианском мире животного и торжество общественно-государственного жизнепониманий, так и проблески в истории жизнепонимания высшего, всемирно-божеского, в сознании таких учителей человечества, как Будда, Сократ, стоики, Сенека, Марк Аврелий, первые христиане, Пётр Хельчицкий, Эйдин Бэллоу, Генри Торо и некоторых других. Толстой приходит, таким образом, к идее постоянного движения человека и общества к высшей истине, к трудному совершенству.

Лев Николаевич отказывается трактовать Евангельские (из Нагорной проповеди Христа) заповеди привычным для их критиков образом – как труднейшие правила и законы, требующие сиюминутного и буквального исполнения, а потому вовсе неисполнимые, в отличие от «законодательных актов» языческих правительств (Толстой Л.Н. Избр. филос. произв. – С. 249).

Действительно, рассуждает автор в «Царствии Божием внутри вас…» (своём крупнейшем публицистическом слове к современникам), учение Христа указывает людям их непреходящее благо, состоящее в стремлении к божескому совершенству. Но смысл жизни христианина не в фанатическом, надрывном достижении, а в «наибольшем приближении к указанному и сознаваемому каждым человеком в себе божескому совершенству, в большем и большем приближении к слиянию своей воли с волей Божией» (Там же. – С. 250). Поэтому заповеди христианские не предписывают «праведных пред Богом» или «законных» поступков, а указывают ИДЕАЛ и СТЕПЕНЬ ЕГО ВОЗМОЖНОГО ДОСТИЖЕНИЯ В РАЗНЫЕ ЭПОХИ жизни человечества; они «показывают только то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не делать» (Там же. – С. 252).

Очевидно, что и здесь Л.Н. Толстой не приемлет никаких оправданий торжества в истории человечества лишь горького опыта, пути проб и ошибок. Ведь, осмысливая опыт, пытаясь учиться у прошлого, люди всё же «следуют не истине, которая одна, а лжам, которых много» (Там же. – С. 401). В условиях обмана лжеучителями объективный самостоятельный анализ здесь недостижим, а потому даже самый страшный и горький опыт человечества не помогает новым поколениям не повторять старых и не совершать ещё страшнейших ошибок. Нужны усилия размышления, уяснения, исповедания истины, внушения доверия к ней остальным, пока не переменится к истине общественное мнение и не установится «сообразный с этой истиной склад жизни» (Там же. – С. 345).

Человек общественный, повинуясь обществу как системе, не свободен в совершении поступков. Но самая жизнь неизбежно ставит людей в «троякое отношение к истине»: что-то уже стало «бессознательными причинами поступков»; какие-то знания высшей правды ещё неясны и только начинают в настоящем открываться человеческому разуму; третьи уже стали ясны, требуют признания или непризнания, хотя и не мотивируют пока бессознательную деятельность человека. Как раз в признании и добровольном и сознательном подчинении этим законам жизни и состоит область человеческой свободы, выбор каждого.

Как следствие, жизнь истинная свободного человека протекает не в «будущем», а в настоящем, и важны не будущие последствия исполнения требований истины, а причины: познание и признание её на деле, а не на словах (Толстой Л.Н. Избр. филос. произв. – С. 407-410). Служение Богу, выразившееся в поступке, есть не причина со своими последствиями, а конечный результат, и только за него, а не за его последствия, человек вправе нести ответственность. Нет «будущего», ибо «жизнь в настоящем» (Его же. Путь жизни. – С. 274 и сл); нет той воображаемой лазейки для язычников – революционеров, реформаторов, политиков и прочих жуликов и демагогов, неизменно предпочитающих с успехом отчитываться перед людьми своего жизнепонимания не за то, что они творят в настоящем и уже натворили, а за то, что, по их вере, должно из результатов содеянного ими выйти в некоторые «грядущие времена», когда их честолюбивые деяния уж поздно будет пресекать, зато им самим легко будет оправдаться, где-нибудь в мемуарах, в духе: «Ну что ж, народ наш преданный! Извините, опять обосрались! С кем не бывает! Хотели как лучше… так получилося… » и т.п.

X *****

Жизнь божеская есть жизнь в истине; достижению её мешают как неискоренимые, так и (более всего) придуманные для себя самим человеком, злоупотребляющим своей разумностью, или переданные ему по наследству, ложным воспитанием, грехи. Первейший из них - одурение, опьянение разума спиртным, пищей, табаком, зрелищами, речами, музыкой, танцами, обрядами и т.п. Повинующийся этому греху человек не одолеет и прочие – грехи праздности, похоти, блуда, стяжательства, борьбы с другими людьми (Избр. филос. произв. – С. 62-70).

Влекут человека к грехам ложные его представления об отношениях в обществе – обманы веры, или суеверия. Те, кому это выгодно, те, кто сам завяз в «приятном» грехе, распространяют лжеучения, истолковывающие оправдательно грехи и влекущие к ним соблазны. Рассадниками лжи выступают верные слуги правительств – церковь и наука. Так, например, государственно необходимой при эксплуататорском строе признаётся вера "простых" обитателей государств «в то, что необходимо и благотворно, чтобы меньшинство праздных людей властвовало над большинством рабочего народа», т.е. над ними же, простецами-лохопырками (Путь жизни. – С. 6)!

От суеверий, соблазнов и грехов личность освобождается усилиями разоблачения обмана, осознания своей сыновности Богу (вместо рабьей преданности идолищам государственности, науки, ложной церкви), главное же – усилиями воздержания от поступков, слов и мыслей, «противных любви к ближнему и сознанию человеком в себе божественного начала» (Там же. - С. 7).

Неравенство, разделение и борьба людей с людьми исчезнут со вступлением большинства их на тот путь жизни, ведущий к разумности и человечности, на который их столь же старательно, сколь пока и тщетно направляли многие века передовые исторические деятели – «не только Христос, но все мудрецы мира» (29, 195).

Lvyonok Yasnopolyanskiy 07.10.2016 17:03:38

КРИВЫЕ БРЁВНА...

В книге "Царство Божие внутри вас..." Лев Николаевич Толстой описывает свою встречу с карательным отрядом солдат, отправленным по железной дороге губернатором для телесного наказания крестьян, возмущённых несправедливым судебным решением в пользу помещика.

Толстого особенно поразило то доверие к начальству и послушание, с которым ехали исполнять приказ солдаты, сами недавно взятые на службу "от сохи", из крестьянской среды. Каждый из них убеждён, что за него решило его судьбу военное начальство и имперская власть, якобы имеющие на это право. Толстой сравнивает повинующихся власти, доверяющих ей с кривыми брёвнами, из которых, как ни старайся, не выстроишь прочного и тёплого дома. Так же и из таких послушных, безмятежных исполнителей не создашь общества: они останутся покорным стадом, полагающим для себя лучшим двигаться туда, куда его гонят.

А корнем зла является отсутствие в массовом сознании христианской веры, подменённой церковным учением.

Изменилось ли что-то в России с тех, 1890-х, годов? Изменилось, но — не многое. Помимо прямого рабства призывного контингента солдат, в современной России имеет место и наёмное, за деньги, рабство контрактной службы. Безмыслие же и покорность власти — те же. Большинство потенциальных солдат всю жизнь живут в городах, где их с детства обманывают военно-патриотическим обманом, внушая, что государственная служба в войске — почётное и необходимое дело, а интересы геополитические, государства в его отношении с другими государствами имеют отношение к каждой личности, её интересам — лестный для простеца обман! По-прежнему "легитимны" и политическая власть в России, с её подкупом или принуждением к военной службе, и господствующая церковь с её обманами. По-прежнему кучке власть имущих (президенту, чиновникам, депутатам) позволено решать судьбы миллионов людей "их" государства и соседей, в том числе и — начинать войну, отправляя куда-то войско своих военных рабов, вести переговоры о мире, подписывать договоры.

По прежнему вместо гражданского общества — всё те же "кривые брёвна", те же люди, отравленные с детства патриотическим суеверием и приученные к покорности.

Это видно особенно хорошо на отношениях современных России и Украины. С обеих сторон — оправдание и поддержка военного насилия, добровольное продажное или по призыву служение военной машине. С обеих же сторон — пассивное выжидание, чем закончатся очередные "мирные" переговоры "лидеров", готовность к драке, ограблению, разрушению, убийству по команде военных вожаков. И с обеих сторон — оправдание войны политической "необходимостью".

Казалось бы: легко отказаться от участия в насилиях, заставить своих "лидеров"решать свои проблемы переговорами, а не выстрелами, но... по-прежнему каждая сторона возвеличивает и облагороживает, оправдывает своё противостояние, своих кумиров и вождей, своё служение им. И по-прежнему "мир — смешная ложь" и сильные мира сего ведут драку чужими кулаками тех, кто погибает за них...
________________________________________

Логин:
Пароль:
	Запомнить меня

Регистрация
Забыли свой пароль?
Войти и написать отзыв