«[РЕЧЬ О НАРОДНЫХ ИЗДАНИЯХ]». 1884

О коло Толстого образовался кружок лиц, сочувствующих делу народного издательства, в который входили гласный Московской городской думы М. П. Щепкин, земский деятель Р. А. Писарев, издатель «Народной библиотеки» В. Н. Маракуев, которому предполагалось поручить материальную сторону нового издательства. В хамовническом доме писателя проходили совещания о направлении издательства по народному чтению (М. Щепкин настаивал на более официальной организации, но Толстой не согласился). Главным было обсуждение вопроса, как практически организовать «издания новых книжек общедоступных».

Толстой задумал издание книг, которые имеют вечное, мировое значение и должны быть читаемы всеми. Черпать эти издания он предполагает в древних и средневековых классиках, летописях, былинах. Например, Толстой считал необходимым издать Геродота, Монтеня, Паскаля (даже не целиком, а делая выборку).

На устроенном Толстым совещании присутствовали Р. А. Писарев, М. П. Щепкин, В. Н. Маракуев, близкие Толстому профессора Московского университета – С. А. Усов и другие, а также Н. Н. Златовратский. Сохранился черновик «Речи о народных изданиях», подготовленной писателем к совещанию. Он сразу приступает к сути вопроса – объяснению причины, почему существует много «сочинителей» и издателей книг для народа, но читатели не получают нужной литературы.

Толстой видит три причины этого явления: «Одна – что сытые не накормить хотят голодного, а хотят настроить голодного известным, для сытых выгодным, образом; другая – что сытые не хотят давать того, что точно их питает, а дают только ошурки, которые и собаки не едят; третья – что сытые совсем не так сыты, как они сами воображают, а только надуты, и пища-то их самих нехороша».

Другой разряд книг о народе – это книги, которые пишутся людьми, неспособными что-нибудь написать для людей образованных. Приходится, – говорит Толстой, – слышать такие речи: «Я никуда не гожусь, не попробовать ли писать для народа?». Подобные речи и сочинительство возмущают писателя: «То, что для нас, десятков тысяч, не годится, то годится для миллионов, которые теперь сидят с разинутыми ртами, ожидая пищи. Да и не в количестве главное дело, а в том, при каких условиях находимся мы, не признавшие годным для себя это кушанье, и в каких условиях они, для которых мы признаем кушанье годным? Мы, не признающие этих ошурков, напитаны уже хорошо <...> А они девственны, ядок во всех формах – и лжи художественной, и фальши всякого рода, и логических ошибок – попадает в пустой желудок».

Третий разряд книг, предлагаемых народному читателю, –это, по словам Толстого, «наша самая пища, но такая, которая годится нам, сытым с жиру, которая надувает нас, но не кормит, и от которой, когда мы предлагаем ее народу, он тоже отворачивается». По Толстому – это наши знаменитые писатели и поэты, историки и духовные писатели: «Мы питаемся этим, и нам кажется, что это самая настоящая пища, а он не берет».

И Толстой поясняет свою мысль: «В наше время мы, образованные люди, выработали (в особенности школой) искусство притворяться, что мы знаем то, чего не знаем, делать вид, что вся духовная работа человечества до нас нам известна... У нас выработалось искусство быть вполне невежественным с видом учености». «Если два собеседника, – продолжал Толстой, – в разговоре упоминали о Сократе, о книге Иова, об Аристотеле, об Эразме, о Монтене, о Данте, Паскале, Лессинге и продолжают говорить о них, то подразумевается, что они достаточно знают этих мыслителей. А попробуйте спросить их подробнее о мыслях тех, кого они упомянули, вы увидите, что ни тот, ни другой их не знают».

В своей речи Толстой задает важнейший вопрос, почему же народ отвергает ту умственную пищу, которую предлагает ему образованное общество? По его мнению, «неудача происходит от путаницы понятий: народ и мы, не народ, интеллигенция. Этого деления не существует. Мы все – безразлично от рабочего мужика до Гумбольдта – имеем одни знания и не имеем других... Надо найти ту пищу, которая существенна. Если мы найдем ее, то всякий голодный возьмет ее».

И как свою речь на заседании городской Думы Толстой закончил призывом соединить дело переписи с делом помощи нуждающимся, так и теперь свою речь об издании книг «для образования русских людей» он завершил призывом: «Соберемтесь все те, которые согласны в этом, и будем, каждый в той области, которая ему больше знакома, передавать те великие произведения ума человеческого, которые сделали людей тем, чем они есть. Соберемтесь, – будем собирать, выбирать, группировать и издавать это».

ПСС, т. 25, с. 523–529.


Газеты обнародовали сенсационное Заявление от книжного склада «Посредник» о разрешении безвозмездно перепечатывать изданные им произведения Толстого (Т. 86, с. 36). В апрельской книжке «Русского богатства» 1885 г. появилось сообщение: «Обращаем внимание наших читателей, особенно земцев и народных учителей, на нижеследующее объявление. За совершенную правдивость его мы ручаемся и просим его не считать за обычную рекламу, так как склад «Посредника» не имеет ничего общего со спекуляцией и барышом, а имеет цели исключительно принципиальные».

С просьбой-приглашением сотрудничать в «Посреднике» Толстой обратился к известным писателям, художникам, общественно-литературным деятелям: А. Н. Островскому, И. А. Гончарову, Н. К. Михайловскому. В конце 1885 г. Толстой пригласил к сотрудничеству М. Е. Салтыкова-Щедрина: «С тех пор, как мы с вами пишем, читающая публика страшно изменилась, изменились и взгляды на читающую публику. Прежде самая большая и ценная публика была у журналов – тысяч 20, и из них большая часть искренних, серьезных читателей, теперь сделалось то, что качество интеллигентных читателей очень понизилось – читают больше для содействия пищеварению, и зародился новый круг читателей, огромный, надо считать сотнями тысяч, чуть не миллионами».