«ЗАПИСКИ ХРИСТИАНИНА». 1881
Свои записки Толстой начинает с признания: «Знаю, что за это заглавие меня осудят. Одни – большая часть – скажут: пора уж эти глупости оставить. Нынче все понимают, что христианская вера – одна из религий. А все религии – суеверия, то самое зло, которое больше всех мешает развитию человечества.
Другие скажут: как христианина? Кто может сказать про себя: я христианин? Настоящий христианин прежде всего смиренен и не дерзает называть себя и печатно объявлять христианином. Пускай судят, я все-таки выставляю это заглавие. Я не боюсь осуждения в отсталости потому, что не только не считаю религию суеверием, но напротив, [считаю,] что религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку, христианское же учение считаю такой истиной, которая – хотят или не хотят признавать это люди – лежит в основе всех людских знаний, и не боюсь – осуждения в гордости названия себя христианином, потому что я понимаю слова “я христианин” иначе, чем они обычно понимаются».
Писатель объясняет и настойчиво утверждает: «И я пишу это заглавие, потому что оно вполне выражает смысл моих записок.
Другие скажут: как христианина? Кто может сказать про себя: я христианин? Настоящий христианин прежде всего смиренен и не дерзает называть себя и печатно объявлять христианином. Пускай судят, я все-таки выставляю это заглавие. Я не боюсь осуждения в отсталости потому, что не только не считаю религию суеверием, но напротив, [считаю,] что религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку, христианское же учение считаю такой истиной, которая – хотят или не хотят признавать это люди – лежит в основе всех людских знаний, и не боюсь – осуждения в гордости названия себя христианином, потому что я понимаю слова “я христианин” иначе, чем они обычно понимаются».
Писатель объясняет и настойчиво утверждает: «И я пишу это заглавие, потому что оно вполне выражает смысл моих записок.
Слова “я христианин” обыкновенно понимаются или так: я крещен, следовательно, я христианин, или если тот, кто крещен, говорит “я христианин”, то слова эти понимают так, что он как будто говорит то, что он, кроме крещенья, чем-то особенно христианин, и будто хвастается, что он исполнил учение, и действительно говорит или бессвязные, или безумно-гордые слова. Но я понимаю слова: “я христианин” иначе. Я был крещен и прожил жизнь язычником и потому не считаю христианином того, кто крещен, и говоря: я христианин, я не говорю ни то, что я исполнил учение, ни то, что я лучше других, я говорю только то, что смысл чел[овеческой] жизни есть учение Христа, радость жизни есть стремление к исполнению этого учения и потому все, что согласно с учением, мне любезно и радостно, все, что противно, мне гадко и больно.
И я пишу это заглавие, потому что оно вполне выражает смысл моих записок.
Я прожил на свете 52 года... Два года тому назад я стал христианином. И вот с тех пор все, что я слышу, вижу, испытываю, все представляется мне в таком новом свете (Зач.: не только для меня, но и для всех тех, кому я сообщаю мои впечатления), что, мне кажется, этот новый взгляд мой на жизнь, происходящий от того, что я стал христианином, должен быть занимателен, а может быть, и поучителен, и потому я пишу эти записки. О том, как я сделался из нигилиста христианином, я написал длинную книгу».
Незавершенные «Записки христианина» стали началом трактата «В чем моя вера?».
ПСС, т. 49; см. также: Собр. соч. в 22-х тт., т. 21.
