«О РУГАТЕЛЬНЫХ ПИСЬМАХ». 1910
20 сентября 1909 г. Толстой записал в Дневнике: «Много писем. Два очень ругательные. Написал о ругательных письмах письмо в газеты». Но cтатья осталась не отправленной.
Толстой написал поразительно искреннее исповедальное письмо, в котором высказаны самые важные, сокровенные мысли. В нем и горечь непонимания, и попытка вновь объяснить смысл своих писаний: «В последнее время я все чаще и чаще стал получать и получаю возбужденные, озлобленные до последней степени против меня письма, образцы которых прилагаю <…> Таких писем я получаю не менее одного в неделю. Не говорю уже о присылаемых мне вырезках из газет, в которых также выражаются недобрые чувства. И письма, и статьи эти производят на меня очень тягостное впечатление. Не говоря уж о личном неприятном чувстве быть предметом злых чувств, я невольно и совершенно искренне сожалею о людях, доведенных какими-то странными, сложными, запутанными недоразумениями до такого несвойственного и самого мучительного состояния злобы против человека, не сделавшего им ничего дурного и совершенно невиновного в том, в чем его обвиняют.
Лучше всего объяснит установившееся в известном кругу относительно меня и моей деятельности недоразумение полученное мною письмо от человека, вероятно считающего себя моим сторонником. Человек этот пишет мне, что он увидел вышедшую на днях книжечку “Толстой о загробной жизни” и очень возмущен тем, что в книжечке этой, по его мнению, приписываются мне несвойственные и чуждые мне понятия о Боге и загробной жизни. Тот, кто пишет мне, очевидно, видит в этой книжечке посягательство на мою главную заслугу, ту, что я отрицаю Бога и загробную жизнь, и советует мне противодействовать этой клевете. Я достал книжечку и нашел в ней, действительно, случайно высказанные мною довольно неясно и неопределенно в разговорах, письмах и дневниках мысли мои о жизни и смерти и о Боге. Очевидно, что тот мой корреспондент, который предупреждает меня о возведенной на меня клевете, что я верю в Бога и жизнь вечную, знает и одобряет меня только в той мере, в которой он, судя по нападкам на меня духовенства, признает меня безбожником и атеистом. Тот же, кто печатает книжечку, вероятно, думает защитить меня от обвинений в безбожничестве напечатанием случайно попавшихся ему выписок из писем, дневников, разговоров, появлявшихся в газетах. Сущность же моих взглядов, очевидно, неизвестна ни тому, ни другому.
Так что явно, что о моей деятельности среди большой публики установилось в последнее время очень странное недоразумение. Одни считают меня безбожником и революционером и одобряют за эту мою воображаемую ими заслугу, другие же, точно так же считая меня отъявленным безбожником и революционером, не только не одобряют, но всячески проклинают меня за то, в чем я ни в каком случае не могу быть повинен.
И потому мне очень хотелось бы просить и тех и других, почему-либо интересующихся мною, прежде чем судить обо мне, хоть сколько-нибудь познакомиться с теми мыслями о Боге и о жизни, которые я, как умел, 30 лет старался высказывать в моих писаниях. Особенно прошу я об этом тех людей, которые питают ко мне враждебные чувства, и не столько для себя прошу их об этом, сколько для них самих, потому что и грешно и больно ненавидеть и оскорблять старого, готовящегося к смерти человека за те мысли и дела, в которых он совершенно невиновен.
Какие бы ни были мои недостатки, грехи – я знаю, что я полон их, – но плох я хотя и очень многим, но, наверное, уже не тем, в чем упрекают меня те мои корреспонденты, которые выражают ко мне также недобрые чувства. Главный упрек их всегда в том, что я не верю в Бога. Слушая этот упрек, я не могу не улыбаться. Не могу не улыбаться, потому что больше тридцати лет я ничего другого не делал, как только старался, как умел, всеми силами души убедить себя и других людей в том, что без Бога нет и не может быть никакой, кроме скотской и самой несчастной, жизни и что наша жизнь здесь есть только частица бесконечной жизни. Тоже старался показать я и то, что великая истина эта открылась мне через учение Христа.
Можно сказать, что я не так понимаю Бога и Христа, как понимают Бога и Христа те, которые меня осуждают, но говорить, что я безбожник, антихрист, негодяй и т. п., нехорошо, не надо и мучительно для тех, кто говорит это и, говоря это, неизбежно испытывает очень тяжелое чувство. Нехорошо и не надо этого делать, потому что это прямо противоположно тому учению, во имя которого это делается; мучительно же, потому что ненависть есть одно из самых мучительных чувств, испытываемых человеком.
К какому бы исповеданию мы ни принадлежали, какому бы Богу ни веровали, мы все (хотим мы этого или не хотим) не можем не признавать высшего закона Бога любви и самого Бога не можем понимать иначе как всемирной любовью.
“Бог есть любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем”. “Кто говорит: люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?” (Иоанн).
Так, давайте же, кто бы мы ни были, к каким бы верам и партиям ни принадлежали, не ненавидеть, а прощать и любить друг друга.
Мне, доживающему, вероятно, последние часы жизни, это легко, я не могу даже иначе как любить вас, и тем больше любить, чем больше вы страдаете нелюбовью ко мне. Сделайте то же, постарайтесь сделать то же. И если я ошибаюсь, вы, не мучая себя злыми чувствами, сделаете все, что можно и должно».
И в заключение статьи Толстой вновь призывал: «Братья, будем любить друг друга, потому что любовь от Бога; и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».
ПСС, т. 38, с. 331–335.
Толстой написал поразительно искреннее исповедальное письмо, в котором высказаны самые важные, сокровенные мысли. В нем и горечь непонимания, и попытка вновь объяснить смысл своих писаний: «В последнее время я все чаще и чаще стал получать и получаю возбужденные, озлобленные до последней степени против меня письма, образцы которых прилагаю <…> Таких писем я получаю не менее одного в неделю. Не говорю уже о присылаемых мне вырезках из газет, в которых также выражаются недобрые чувства. И письма, и статьи эти производят на меня очень тягостное впечатление. Не говоря уж о личном неприятном чувстве быть предметом злых чувств, я невольно и совершенно искренне сожалею о людях, доведенных какими-то странными, сложными, запутанными недоразумениями до такого несвойственного и самого мучительного состояния злобы против человека, не сделавшего им ничего дурного и совершенно невиновного в том, в чем его обвиняют.
Лучше всего объяснит установившееся в известном кругу относительно меня и моей деятельности недоразумение полученное мною письмо от человека, вероятно считающего себя моим сторонником. Человек этот пишет мне, что он увидел вышедшую на днях книжечку “Толстой о загробной жизни” и очень возмущен тем, что в книжечке этой, по его мнению, приписываются мне несвойственные и чуждые мне понятия о Боге и загробной жизни. Тот, кто пишет мне, очевидно, видит в этой книжечке посягательство на мою главную заслугу, ту, что я отрицаю Бога и загробную жизнь, и советует мне противодействовать этой клевете. Я достал книжечку и нашел в ней, действительно, случайно высказанные мною довольно неясно и неопределенно в разговорах, письмах и дневниках мысли мои о жизни и смерти и о Боге. Очевидно, что тот мой корреспондент, который предупреждает меня о возведенной на меня клевете, что я верю в Бога и жизнь вечную, знает и одобряет меня только в той мере, в которой он, судя по нападкам на меня духовенства, признает меня безбожником и атеистом. Тот же, кто печатает книжечку, вероятно, думает защитить меня от обвинений в безбожничестве напечатанием случайно попавшихся ему выписок из писем, дневников, разговоров, появлявшихся в газетах. Сущность же моих взглядов, очевидно, неизвестна ни тому, ни другому.
Так что явно, что о моей деятельности среди большой публики установилось в последнее время очень странное недоразумение. Одни считают меня безбожником и революционером и одобряют за эту мою воображаемую ими заслугу, другие же, точно так же считая меня отъявленным безбожником и революционером, не только не одобряют, но всячески проклинают меня за то, в чем я ни в каком случае не могу быть повинен.
И потому мне очень хотелось бы просить и тех и других, почему-либо интересующихся мною, прежде чем судить обо мне, хоть сколько-нибудь познакомиться с теми мыслями о Боге и о жизни, которые я, как умел, 30 лет старался высказывать в моих писаниях. Особенно прошу я об этом тех людей, которые питают ко мне враждебные чувства, и не столько для себя прошу их об этом, сколько для них самих, потому что и грешно и больно ненавидеть и оскорблять старого, готовящегося к смерти человека за те мысли и дела, в которых он совершенно невиновен.
Какие бы ни были мои недостатки, грехи – я знаю, что я полон их, – но плох я хотя и очень многим, но, наверное, уже не тем, в чем упрекают меня те мои корреспонденты, которые выражают ко мне также недобрые чувства. Главный упрек их всегда в том, что я не верю в Бога. Слушая этот упрек, я не могу не улыбаться. Не могу не улыбаться, потому что больше тридцати лет я ничего другого не делал, как только старался, как умел, всеми силами души убедить себя и других людей в том, что без Бога нет и не может быть никакой, кроме скотской и самой несчастной, жизни и что наша жизнь здесь есть только частица бесконечной жизни. Тоже старался показать я и то, что великая истина эта открылась мне через учение Христа.
Можно сказать, что я не так понимаю Бога и Христа, как понимают Бога и Христа те, которые меня осуждают, но говорить, что я безбожник, антихрист, негодяй и т. п., нехорошо, не надо и мучительно для тех, кто говорит это и, говоря это, неизбежно испытывает очень тяжелое чувство. Нехорошо и не надо этого делать, потому что это прямо противоположно тому учению, во имя которого это делается; мучительно же, потому что ненависть есть одно из самых мучительных чувств, испытываемых человеком.
К какому бы исповеданию мы ни принадлежали, какому бы Богу ни веровали, мы все (хотим мы этого или не хотим) не можем не признавать высшего закона Бога любви и самого Бога не можем понимать иначе как всемирной любовью.
“Бог есть любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем”. “Кто говорит: люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?” (Иоанн).
Так, давайте же, кто бы мы ни были, к каким бы верам и партиям ни принадлежали, не ненавидеть, а прощать и любить друг друга.
Мне, доживающему, вероятно, последние часы жизни, это легко, я не могу даже иначе как любить вас, и тем больше любить, чем больше вы страдаете нелюбовью ко мне. Сделайте то же, постарайтесь сделать то же. И если я ошибаюсь, вы, не мучая себя злыми чувствами, сделаете все, что можно и должно».
И в заключение статьи Толстой вновь призывал: «Братья, будем любить друг друга, потому что любовь от Бога; и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».
ПСС, т. 38, с. 331–335.
