«ОТВЕТ ПОЛЬСКОЙ ЖЕНЩИНЕ (ОДНОЙ ИЗ МНОГИХ)». 1909
Письмо-статья является ответом Толстого на письмо польки Стефании Ляудвен из села Закопане (Галиция) по поводу его статьи «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии» (1909), в котором она упрекала Толстого в том, что он не высказался о «тех жестокостях и несправедливостях, которые были совершены и продолжают совершаться над Польшей», резко заметив: «Здесь ничего не поделаешь с вашим дурацким непротивлением, а единственное средство – вооруженная борьба, и Ваше слово мы прежде всего услышать хотим в великой тьме. Оно даст силу возвысить голос колеблющимся, прозреть сомневающимся и разразиться пламенным протестом тем из нас, которых слишком мало <…> Верю – Вы не отойдете с молчанием».
В своей статье Толстой опровергает высказанные «всеми борцами против угнетения не только народов, но и сословий» мысли, осуждающие философию непротивления злу, «как будто в этом учении заключается главное препятствие к освобождению людей». С горечью он замечает: «Мало того, что отрицается, оно вызывает самые недобрые, озлобленные чувства против тех, кто их предлагает, напоминая ту собаку, которая злобно кусает того, кто хочет отвязать ее» (Т. 38, с. 151). Но несмотря на то, что многие, «презрительно пожимая плечами», даже «не дают себе труда и подумать о таком непрактическом, фантастическом приеме борьбы со злом», Толстой убежден, что «освобождение не только поляков, но всех людей <…> может совершиться только признанием людьми обязательности для себя закона любви, несовместимого с употреблением какого бы то ни было насилия против ближнего, т. е. непротивления».
В этом Толстой видит «единственное средство спасения от того зла, от которого страдают все порабощенные народы и сословия»; об этом он говорит со всей уверенностью: «Не думаю, что Галилей был более убежден в несомненности открытой им истины, чем убежден я, несмотря на всеобщее отрицание ее, в несомненности открытой не мной и не одним Христом, но всеми величайшим мудрецами мира истины о том, что зло побеждается не злом, а только добром».
И несмотря на то, что «дело казалось бы так просто и ясно, что совестно разъяснять то, что до такой степени очевидно», Толстой вновь и вновь убеждает своих оппонентов в том, что «избавление порабощенных людей <…> никак не в разжигании того ли иного польского, индусского, славянского патриотизма или революционного задора, <…> а только в одном: в отрешении от отжитого людьми, уже несвойственного им закона борьбы и насилия и в признании основным законом жизни общего в наше время всем людям закона любви, любви, исключающей возможность участия в каком бы то ни было насилии».
Толстой убежден, что замена закона насилия «совершится очень скоро», и мечтает о том, что «этот огромный переворот в жизни человечества начнется именно среди нас, среди славянских народов».
Свой ответ польской женщине Толстой формулирует в конце статьи предельно сжато: «Освобождение Польши, как и всех порабощенных народов и всех порабощенных людей, в одном – в признании людьми высшим законом жизни закона любви, включающего в себя непротивление и потому не допускающего ни само насилие, ни какое-либо участие в нем».
Ответ польской женщине был опубликован в журнале В. А. Поссе «Жизнь для всех» в декабре 1909 г. Тексту «Ответа» предшествовало «Письмо польской женщины к Л. Н. Толстому».
ПСС, т. 38.
В своей статье Толстой опровергает высказанные «всеми борцами против угнетения не только народов, но и сословий» мысли, осуждающие философию непротивления злу, «как будто в этом учении заключается главное препятствие к освобождению людей». С горечью он замечает: «Мало того, что отрицается, оно вызывает самые недобрые, озлобленные чувства против тех, кто их предлагает, напоминая ту собаку, которая злобно кусает того, кто хочет отвязать ее» (Т. 38, с. 151). Но несмотря на то, что многие, «презрительно пожимая плечами», даже «не дают себе труда и подумать о таком непрактическом, фантастическом приеме борьбы со злом», Толстой убежден, что «освобождение не только поляков, но всех людей <…> может совершиться только признанием людьми обязательности для себя закона любви, несовместимого с употреблением какого бы то ни было насилия против ближнего, т. е. непротивления».
В этом Толстой видит «единственное средство спасения от того зла, от которого страдают все порабощенные народы и сословия»; об этом он говорит со всей уверенностью: «Не думаю, что Галилей был более убежден в несомненности открытой им истины, чем убежден я, несмотря на всеобщее отрицание ее, в несомненности открытой не мной и не одним Христом, но всеми величайшим мудрецами мира истины о том, что зло побеждается не злом, а только добром».
И несмотря на то, что «дело казалось бы так просто и ясно, что совестно разъяснять то, что до такой степени очевидно», Толстой вновь и вновь убеждает своих оппонентов в том, что «избавление порабощенных людей <…> никак не в разжигании того ли иного польского, индусского, славянского патриотизма или революционного задора, <…> а только в одном: в отрешении от отжитого людьми, уже несвойственного им закона борьбы и насилия и в признании основным законом жизни общего в наше время всем людям закона любви, любви, исключающей возможность участия в каком бы то ни было насилии».
Толстой убежден, что замена закона насилия «совершится очень скоро», и мечтает о том, что «этот огромный переворот в жизни человечества начнется именно среди нас, среди славянских народов».
Свой ответ польской женщине Толстой формулирует в конце статьи предельно сжато: «Освобождение Польши, как и всех порабощенных народов и всех порабощенных людей, в одном – в признании людьми высшим законом жизни закона любви, включающего в себя непротивление и потому не допускающего ни само насилие, ни какое-либо участие в нем».
Ответ польской женщине был опубликован в журнале В. А. Поссе «Жизнь для всех» в декабре 1909 г. Тексту «Ответа» предшествовало «Письмо польской женщины к Л. Н. Толстому».
ПСС, т. 38.
