ПИСЬМО ГЕНРИХУ СЕНКЕВИЧУ. 1907
Толстой обратился к польскому писателю в ответ на его письмо о германской политике в Познани и призыв к Толстому выступить с протестом. «Наш протест приобретет необычайную силу и значимость во всем мире, если наиболее выдающиеся деятели науки, литературы и искусства захотят принять в нем участие. Это будет как бы приговором общественной совести по отношению к беспримерному преступлению. И это будет также самой убедительной защитительной речью, которую вполне заслужил угнетенный народ», – писал Сенкевич.
Публицистически страстно отозвался Толстой: «То дело, о котором вы пишете, мне известно и вызвало во мне не удивление, даже не негодование, а только подтверждение той для меня несомненной истины – как ни кажется она парадоксальной людям, подпавшим государственному гипнозу, – что существование насильнических правительств отжило свое время и что в наше время правительственными людьми – императорами, королями, министрами, военачальниками, даже влиятельными членами палат могут быть только люди, стоящие на самой низкой ступени нравственного развития. Люди эти потому и находятся на таких местах, что они нравственно вырожденные люди. Люди, занятые тем, чтобы грабить под видом податей имущество рабочего народа, тем, чтобы делать приготовления к убийствам и совершать самые убийства, тем, чтобы казнить смертью людей, тем, чтобы не переставая лгать перед собой и людьми, люди эти не могут быть иными. В языческом мире мог быть добродетельный властитель Марк Аврелий, но в нашем христианском мире даже правители прошлых веков, – все французские Людовики, и Наполеоны, все наши Екатерины II и Николаи I, все Фридрихи, Генрихи и Елизаветы, немецкие и английские, – несмотря на все старания хвалителей, не могут в наше время внушать ничего, кроме отвращения.
Теперешние же властители, учредители всякого рода насилий и убийств, уже до такой степени стоят ниже нравственных требований большинства, что на них нельзя даже и негодовать. Они только гадки и жалки. Негодовать, и то не негодовать, а бороться надо не с этими лишенными высшего человеческого сознания существами, а с тем ужасным, отсталым учреждением насильственного государственного устройства, которое и есть главный источник страданий человечества.
Бороться надо не с людьми, а с тем суеверием необходимости государственного насилия, которое так несовместимо с современным нравственным сознанием людей христианского мира и более всего препятствует человечеству нашего времени сделать тот шаг, к которому оно давно готово.
Бороться же с этим злом можно только одним, самым простым, естественным и вместе с тем самым могущественным, к сожалению, до сих пор не употреблявшимся средством, состоящим только в том, чтобы жить, не нуждаясь в правительственном насилии и не участвуя в нем».
Касаясь вопроса, о котором писал Сенкевич: «о приготовлении прусского правительства к ограблению польских землевладельцев крестьян», то и в этом деле, – продолжает настаивать Толстой, – «мне больше жалко тех людей, которые устраивают это ограбление и будут приводить его в исполнение, чем тех, кого ограбят». Финал письма звучит ярко, афористично: «Я думаю, что и теперь для всякого нравственно чуткого человека не может быть сомнения в выборе: быть пруссаком, солидарным со своим правительством, или изгоняемым из своего гнезда поляком».
И подпись: «Любящий вас сотоварищ по писательству Лев Толстой».
По поводу письма Сенкевича Толстой заметил: «Положение поляков лучше, чем наше, обижающих их русских. Мне сколько раз было совестно перед поляками за Николая Павловича. Немцам не стыдно» (Д. П. Маковицкий. «Яснополянские записки». 20 декабря 1907 г.). В дневнике Н. Н. Гусева приведены слова Толстого: «Во мне в детстве развивали ненависть к полякам. И теперь я отношусь к ним с особенной нежностью, отплачиваю за прежнюю ненависть» («Два года с Л. Н. Толстым». 1 июля 1908 г.).
Впервые опубликовано в переводе на французский язык в «Matin» (1908, январь). В обратном на русский язык переводе отрывок напечатан в «Речи» (1908, № 8, 10 января) и полностью в газете «Объединение» (1910, № 6-7, 15 апреля, в статье М. И. Карницкого «Преступление графа Льва Толстого»).
ПСС, т. 77, с. 271–273.
Публицистически страстно отозвался Толстой: «То дело, о котором вы пишете, мне известно и вызвало во мне не удивление, даже не негодование, а только подтверждение той для меня несомненной истины – как ни кажется она парадоксальной людям, подпавшим государственному гипнозу, – что существование насильнических правительств отжило свое время и что в наше время правительственными людьми – императорами, королями, министрами, военачальниками, даже влиятельными членами палат могут быть только люди, стоящие на самой низкой ступени нравственного развития. Люди эти потому и находятся на таких местах, что они нравственно вырожденные люди. Люди, занятые тем, чтобы грабить под видом податей имущество рабочего народа, тем, чтобы делать приготовления к убийствам и совершать самые убийства, тем, чтобы казнить смертью людей, тем, чтобы не переставая лгать перед собой и людьми, люди эти не могут быть иными. В языческом мире мог быть добродетельный властитель Марк Аврелий, но в нашем христианском мире даже правители прошлых веков, – все французские Людовики, и Наполеоны, все наши Екатерины II и Николаи I, все Фридрихи, Генрихи и Елизаветы, немецкие и английские, – несмотря на все старания хвалителей, не могут в наше время внушать ничего, кроме отвращения.
Теперешние же властители, учредители всякого рода насилий и убийств, уже до такой степени стоят ниже нравственных требований большинства, что на них нельзя даже и негодовать. Они только гадки и жалки. Негодовать, и то не негодовать, а бороться надо не с этими лишенными высшего человеческого сознания существами, а с тем ужасным, отсталым учреждением насильственного государственного устройства, которое и есть главный источник страданий человечества.
Бороться надо не с людьми, а с тем суеверием необходимости государственного насилия, которое так несовместимо с современным нравственным сознанием людей христианского мира и более всего препятствует человечеству нашего времени сделать тот шаг, к которому оно давно готово.
Бороться же с этим злом можно только одним, самым простым, естественным и вместе с тем самым могущественным, к сожалению, до сих пор не употреблявшимся средством, состоящим только в том, чтобы жить, не нуждаясь в правительственном насилии и не участвуя в нем».
Касаясь вопроса, о котором писал Сенкевич: «о приготовлении прусского правительства к ограблению польских землевладельцев крестьян», то и в этом деле, – продолжает настаивать Толстой, – «мне больше жалко тех людей, которые устраивают это ограбление и будут приводить его в исполнение, чем тех, кого ограбят». Финал письма звучит ярко, афористично: «Я думаю, что и теперь для всякого нравственно чуткого человека не может быть сомнения в выборе: быть пруссаком, солидарным со своим правительством, или изгоняемым из своего гнезда поляком».
И подпись: «Любящий вас сотоварищ по писательству Лев Толстой».
По поводу письма Сенкевича Толстой заметил: «Положение поляков лучше, чем наше, обижающих их русских. Мне сколько раз было совестно перед поляками за Николая Павловича. Немцам не стыдно» (Д. П. Маковицкий. «Яснополянские записки». 20 декабря 1907 г.). В дневнике Н. Н. Гусева приведены слова Толстого: «Во мне в детстве развивали ненависть к полякам. И теперь я отношусь к ним с особенной нежностью, отплачиваю за прежнюю ненависть» («Два года с Л. Н. Толстым». 1 июля 1908 г.).
Впервые опубликовано в переводе на французский язык в «Matin» (1908, январь). В обратном на русский язык переводе отрывок напечатан в «Речи» (1908, № 8, 10 января) и полностью в газете «Объединение» (1910, № 6-7, 15 апреля, в статье М. И. Карницкого «Преступление графа Льва Толстого»).
ПСС, т. 77, с. 271–273.
