Интервью / Гарольд Вильямс (Harold Williams) / Визит к графу Толстому. Взгляд Толстого на кризис. Интересная беседа за столом. / A Visit to Count Tolstoy. Views on the crisis. Some interesting Table-Talk. // Manchester Guardian. 9 февраля 1905 г.

В это время журналисты всего мира приезжают к Толстому, чтобы узнать "его мнение о ближайшем исходе событий в России» после «Кровавого воскресения» 9 января 1905 года. "В качестве представителей 10 американских газет" посещают Толстого ирландский политический деятель M. Davitt (M. Дэвитт) и корреспондент "The New York World" Мэкенн. (опубл. 3 февраля 1905 г. "The Standard" и "The New York World").

«Я получил вопросы относительно выражения моих взглядов на это почти из всех стран. Я готовлю общий ответ в форме письма, который я надеюсь выпустить в свет через несколько дней», - приводил слова Толстого М. Дэвитт в газете "The Standard".

Толстой в январе 1905 года работал над статьей «Об общественном движении в России». Основные положения этой статьи прозвучали и в его интервью Гарольду Вильямсу.

Кроме того, в беседе с молодым корреспондентом газеты речь зашла и о свободе печати, о поприще журналистики, и Толстой убеждал его бросить журналистику, требующую «мыслить к сроку»,«потому что она заставляет репортера работать спеша».

“Газета, - уверял Толстой, - плохое дело. Газета обязана стоять за какой-то партией, в то время как сущность мысли заключается в ее независимости. И еще журналистика плоха, потому что она заставляет репортера работать спеша».

Советуя Гарольду Вильямсу вернуться к лингвистике, Толстой вновь высказал в интервью свою излюбленную мысль: «Самое христианское занятие - это изучение языков, так как оно притягивает людей ближе друг к другу».



Интервью / Гарольд Вильямс (Harold Williams). Визит к графу Толстому. Взгляд Толстого на кризис. Интересная беседа за столом. / A Visit to Count Tolstoy. Views on the crisis. Some interesting Table-Talk // Manchester Guardian. 1905. Февраль 9.


<...> Когда-то его учение было здесь популярно - тогда репрессивные меры, noследовавшие после смерти Александра II, парализовали всю политическую и социальную активность и заставили людей искать утешение в доктрине воздержания и ненасилия. Но теперь, когда надежда свободы пробудила политическую энергию каждого думающего человека в стране, голос Толстого стал “гласом вопиющего в пустыне”. Великолепие его художественного дара признается, но ни один либеральный лидер не подумает спросить у него совета о ведении политической агитации.

Иностранцы думают иначе. Нам все еще важно знать, что Толстой думает о великих событиях сегодняшнего дня. И когда насилие поднимает голову, как это произошло недавно в Петербурге, да естественно обращаешься к величайшему из всех живущих русских людей за объяснением трагедии.

<...> После тревог Петербурга и мрачных предвестий Москвы, Ясная Поляна показалась гаванью мира. И вокруг личности Толстого, казалось, постоянно присутствовала гармония. Он был очень спокоен, как человек, чья борьба уже позади, и хотя он свободно говорил о недавних событиях и в традициях старого дворянства был добр и приветлив, чувствовалось, что его настоящая жизнь скрывается в отдаленных размышлениях.

Естественно, именно с конституционного движения и начался наш разговор. Суждения Толстого были очень краткими. “Оно опасно и бесполезно, - заявил он, - потому что сбивает человека с истинного пути. Конституция не сможет улучшить положение дел; она не принесет свободы. Все правительства держатся насилием или угрозой насилия, а насилие противостоит свободе. Человек свободен только тогда, когда никто не может заставить его делать то, что он считает неправильным, а правильный путь каждого человека - воздерживаться от всякого участия в правительственных мероприятиях, не служить в армии, отказаться от правительственной должности и постоянно ежедневно делать добрые дела. Агитация за конституцию может привести только к ложным результатам”.

<...> Он осудил кровопролитие и был шокирован, узнав подробности, но заявил, что только этого и следовало ожидать от правительства, которое вынуждено держаться насилием.
“Вы не думаете тогда, - сказал я, - что это именно агитация среди рабочих привела к таким результатам?” - “Нет, нет, - воскликнул он. - Я говорю только, что все движение за конституцию - движение в ложном направлении. Народ не хочет конституции, а те, кто за нее выступают, не знают народа. Несмотря на все их высказывания о любви к народу, на самом деле они не заботятся о нем по-настоящему и его презирают. Народ хочет только одного - земли”.

<...> “А Вам не кажется, - спросил я, - что лучше жить в условиях английской поли тической системы, чем русской? Посмотрите, например, на паспортный контроль, цензуру, на изгнание из страны по политическим мотивам”.

- “В Англии ничуть не лучше, чем в России, - заявил он уверенно. - Там, где насилие, люди лишены свободы. Мой друг Чертков, который живет в пригороде Christchurch, обязан платить налог на содержание музыкальной группы, которая выступает в городе, хотя он бы ее лучше вообще не слышал. Что касается изгнания, то оно очень слабо влияет на человека.

Я уже двадцать лет жду его, и если это случится, меня это ничуть не тронет. Изгнание не может помешать вести истинный образ жизни.

А свобода печати? Разве народу нужна свобода печати? Эти господа могут иметь свободу печати, чтобы высказывать свое мнение, если они хотят”.

<...> “Газета, - уверял Толстой, - плохое дело. Газета обязана стоять за какой-то партией, в то время как сущность мысли заключается в ее независимости. И еще журналистика плоха, потому что она заставляет репортера работать спеша. Самое христианское занятие - это изучение языков, так как оно притягивает людей ближе друг к другу”.


См. также кн. его жены А. В. Тырковой-Вильямс. «Щедрый собеседник» («The Cheeful Giver». London, 1935); «Наследие Ариадны Владимировны Тырковой. Дневники. Письма» - М., 2012.