ИНТЕРВЬЮ / НЕ-ФЕЛЬЕТОНИСТ. У ГРАФА Л. Н. ТОЛСТОГО // «НОВОЕ ВРЕМЯ». 1899. № 9269
Московский корреспондент газеты «Новое время» Николай Михайлович Ежов (псевд. Не-фельетонист) расспрашивал писателя о его отношении к пушкинскому празднику, о деле Дрейфуса и особенно о недостоверности сведений о Толстом, публикуемых в печати, – например, «бесед» с ним жаждущих сенсации журналистов различных изданий.
По просьбе редактора газеты А. С. Суворина интервьюер получил отзыв писателя о напечатанном материале. «Ваш фельетон относительно пушкинского праздника и меня написан верно, я не могу возразить ни против единого слова», – засвидетельствовал Толстой.
Однако за скобками интервью оказался злободневный вопрос – отношение к студенческим стачкам в Петербурге и Москве, весьма волновавший Суворина, выступавшего против студенческих демонстраций. «Толстой решительно стоит “за студентов”, говорит, что вступиться за обиженных – подвиг. <...> Петербургских студентов обидели – товарищи прочих университетов отозвались сразу, дружно <...> О стачке студентов говорю опять: хорошо поступили молодые люди – честно, открыто, без насилия», – передал Н. М. Ежов конспект своего разговора с Толстым*.
«К графу Л. Н. Толстому я делал визит не в первый раз. В прошлом году, прочитав в двух московских газетах “беседы” сотрудников с Толстым по поводу дела Дрейфуса и видя, что в одной газете граф Толстой говорит одно, а в другой совершенно противоположное, я решился проверить обоих “интервьюеров”, из которых один, а может быть, и оба вместе оказывались истинными “сочинителями конца века”... Так оно, кажется, и было.
– Я обоим сотрудникам отвечал одно и то же, – говорил Л. Н. – Меня спрашивают, хорошо или не хорошо поступил Золя, вступившись за Дрейфуса? <...> Я вам могу сказать, что слова мои вообще так искажаются в газетном пересказе, что я бываю изумлен иногда, прочитав будто бы “свою” речь. Приезжал ко мне недавно один господин и попросил позволения напечатать нашу беседу. Я разрешил. Но слава Богу, что этот визитер прислал мне свое писание на предварительный просмотр: Боже мой, чего только не сочинил автор статьи! <...> Я, впрочем, поставил себе за правило: не протестовать, не опровергать <...> Как-то, еще в шестидесятых годах, я по поводу одной литературной истории послал письмо в редакцию “Русского Вестника”, желая разъяснить дело. Мое письмо появилось измененным, и потом на меня же возвели разные разности. <...>
– Вы внушаете мне доверие, – сказал Л. Н. – Поэтому обращаюсь к вам с просьбой, которую прошу исполнить. Обещаете? – Будьте добры, не печатайте нашей беседы.
<…> На этот раз сам Л. Н. Толстой просил меня написать по поводу новой газетной статейки, где Толстому приписаны такие фразы, автором которых он быть решительно не желает.
Дело в том, что в одной из мелких московских газет “малой печати” недавно появилось еще интервью с графом Л. Н. Толстым, имевшее темой близящиеся торжества Пушкинского праздника. По словам интервьюера, выходит так, что будто бы граф Л. Н. Толстой против всякого торжества в честь Пушкина и говорил, что всего бы лучше почтить память поэта панихидой 26 мая, и только. Грешный человек, я усумнился в верности этих слов и решил, что газетный интервьюер, статья которого вообще написана впопыхах и бестолково, не мог всего запомнить и что-нибудь напутал. И я решил снова пойти к графу Толстому, чтобы разрешить мои недоумения. Я застал графа дома и начал рекомендоваться вновь, но Л. Н. протянул руку, сказав:
– Да я вас отлично помню. Я читал ваш фельетон о духоборах... Прошу вас ко мне, я совершенно свободен.
Поговорив об интересующем обоих нас предмете, я наконец достал газету, где была помещена недавняя “беседа” с Толстым, и спросил, верно ли в ней все сказанное автором? Толстой долго припоминал автора, потом мы вместе прочитали статью.
– Интересно, интересно узнать, что-то я сказал? – говорил Л. Н., придавая своему голосу юмористический оттенок.
В конце концов вот что оказывается: да, Л. Н. Толстой против шума, помпы и трескучих речей, но предложение заменить торжество праздника только одной панихидой 26 мая – этого Л. Н. Толстой никогда никому не говорил. Вообще такой “программы” не составлял.
– Автор это вообразил... что-нибудь спутал, ослышался! Ничего я такого и в уме не держал... – удивленно говорил Толстой.
Я напомнил Л. Н., что просьба его была исполнена, я не напечатал ни строки о нашем прошлогоднем свидании. Как поступить теперь?
– А вот уж теперь, наоборот, я прошу вас исправить газетную ошибку! – живо сказал Толстой. – Пожалуйста, сделайте это. Вообще напишите, что из каждого моего намека и полунамека создаются целые периоды, теперь же прямо указано то, чего я решительно не говорил... Удивительно! Это не мои слова.
Итак, узнав, что граф Л. Н. Толстой против всякой помпезности праздника, запомнив, что граф склонялся к мнению, что никакой шум ничего не прибавит к великому имени Пушкина, – газетный интервьюер все остальное приписал по ошибке. Не худо, однако, всем интервьюерам памятовать одно: точность прежде всего! Пусть это вышло случайно, но ни публике, ни графу Толстому, ни самой редакции того издания, где напечатаны неверные сведения, от этого не легче».
Опубликовано в газете «Новое время» (1899, № 9269, 1 (18) марта) и перепечатано в русской и иностранной прессе.
* Литературное наследство. – М., 1960. – Т. 69. – Кн. 2. – С. 319.
По просьбе редактора газеты А. С. Суворина интервьюер получил отзыв писателя о напечатанном материале. «Ваш фельетон относительно пушкинского праздника и меня написан верно, я не могу возразить ни против единого слова», – засвидетельствовал Толстой.
Однако за скобками интервью оказался злободневный вопрос – отношение к студенческим стачкам в Петербурге и Москве, весьма волновавший Суворина, выступавшего против студенческих демонстраций. «Толстой решительно стоит “за студентов”, говорит, что вступиться за обиженных – подвиг. <...> Петербургских студентов обидели – товарищи прочих университетов отозвались сразу, дружно <...> О стачке студентов говорю опять: хорошо поступили молодые люди – честно, открыто, без насилия», – передал Н. М. Ежов конспект своего разговора с Толстым*.
«К графу Л. Н. Толстому я делал визит не в первый раз. В прошлом году, прочитав в двух московских газетах “беседы” сотрудников с Толстым по поводу дела Дрейфуса и видя, что в одной газете граф Толстой говорит одно, а в другой совершенно противоположное, я решился проверить обоих “интервьюеров”, из которых один, а может быть, и оба вместе оказывались истинными “сочинителями конца века”... Так оно, кажется, и было.
– Я обоим сотрудникам отвечал одно и то же, – говорил Л. Н. – Меня спрашивают, хорошо или не хорошо поступил Золя, вступившись за Дрейфуса? <...> Я вам могу сказать, что слова мои вообще так искажаются в газетном пересказе, что я бываю изумлен иногда, прочитав будто бы “свою” речь. Приезжал ко мне недавно один господин и попросил позволения напечатать нашу беседу. Я разрешил. Но слава Богу, что этот визитер прислал мне свое писание на предварительный просмотр: Боже мой, чего только не сочинил автор статьи! <...> Я, впрочем, поставил себе за правило: не протестовать, не опровергать <...> Как-то, еще в шестидесятых годах, я по поводу одной литературной истории послал письмо в редакцию “Русского Вестника”, желая разъяснить дело. Мое письмо появилось измененным, и потом на меня же возвели разные разности. <...>
– Вы внушаете мне доверие, – сказал Л. Н. – Поэтому обращаюсь к вам с просьбой, которую прошу исполнить. Обещаете? – Будьте добры, не печатайте нашей беседы.
<…> На этот раз сам Л. Н. Толстой просил меня написать по поводу новой газетной статейки, где Толстому приписаны такие фразы, автором которых он быть решительно не желает.
Дело в том, что в одной из мелких московских газет “малой печати” недавно появилось еще интервью с графом Л. Н. Толстым, имевшее темой близящиеся торжества Пушкинского праздника. По словам интервьюера, выходит так, что будто бы граф Л. Н. Толстой против всякого торжества в честь Пушкина и говорил, что всего бы лучше почтить память поэта панихидой 26 мая, и только. Грешный человек, я усумнился в верности этих слов и решил, что газетный интервьюер, статья которого вообще написана впопыхах и бестолково, не мог всего запомнить и что-нибудь напутал. И я решил снова пойти к графу Толстому, чтобы разрешить мои недоумения. Я застал графа дома и начал рекомендоваться вновь, но Л. Н. протянул руку, сказав:
– Да я вас отлично помню. Я читал ваш фельетон о духоборах... Прошу вас ко мне, я совершенно свободен.
Поговорив об интересующем обоих нас предмете, я наконец достал газету, где была помещена недавняя “беседа” с Толстым, и спросил, верно ли в ней все сказанное автором? Толстой долго припоминал автора, потом мы вместе прочитали статью.
– Интересно, интересно узнать, что-то я сказал? – говорил Л. Н., придавая своему голосу юмористический оттенок.
В конце концов вот что оказывается: да, Л. Н. Толстой против шума, помпы и трескучих речей, но предложение заменить торжество праздника только одной панихидой 26 мая – этого Л. Н. Толстой никогда никому не говорил. Вообще такой “программы” не составлял.
– Автор это вообразил... что-нибудь спутал, ослышался! Ничего я такого и в уме не держал... – удивленно говорил Толстой.
Я напомнил Л. Н., что просьба его была исполнена, я не напечатал ни строки о нашем прошлогоднем свидании. Как поступить теперь?
– А вот уж теперь, наоборот, я прошу вас исправить газетную ошибку! – живо сказал Толстой. – Пожалуйста, сделайте это. Вообще напишите, что из каждого моего намека и полунамека создаются целые периоды, теперь же прямо указано то, чего я решительно не говорил... Удивительно! Это не мои слова.
Итак, узнав, что граф Л. Н. Толстой против всякой помпезности праздника, запомнив, что граф склонялся к мнению, что никакой шум ничего не прибавит к великому имени Пушкина, – газетный интервьюер все остальное приписал по ошибке. Не худо, однако, всем интервьюерам памятовать одно: точность прежде всего! Пусть это вышло случайно, но ни публике, ни графу Толстому, ни самой редакции того издания, где напечатаны неверные сведения, от этого не легче».
Опубликовано в газете «Новое время» (1899, № 9269, 1 (18) марта) и перепечатано в русской и иностранной прессе.
* Литературное наследство. – М., 1960. – Т. 69. – Кн. 2. – С. 319.
