ПИСЬМО АМЕРИКАНЦУ О НЕПРОТИВЛЕНИИ. 1896

«My Dear Mr. Crosby, Дорогой господин Кросби, ваше письмо, в котором вы приводите высказывания некоторых писателей из «Voice», побудило меня написать небольшую статью на эту тему. Я написал ее в форме письма к вам.

Очень рад, что мы с вами сотрудничаем», – так обращается Толстой к своему единомышленнику, американскому писателю и общественному деятелю Эрнесту Кросби (1856–1907). Толстой «с большим удовольствием» отмечает постепенное изменение отношения в обществе к идее непротивления: «Пятьдесят лет тому назад провозглашение Гаррисона о непротивлении вызвало только охлаждение к нему, и вся 50-летняя работа Баллу в том же направлении была встречена упорным молчанием» – и приветствует растущую известность деятельности своего корреспондента.

Под обращением «Dear Mr. Crosby», ставшим заглавием русского текста без перевода, письмо-статья Толстого получило широкое распространение.
Весной 1896 г. статья появилась в нью-йоркской газете «Tribune»; списки с русского текста нового произведения Толстого ходили в обществе, по свидетельству В. В. Розанова, посвятившего большую статью «Еще о гр. Л. Н. Толстом и его учении о несопротивлении злу», опубликованную в журнале «Русское обозрение» (1896, № 10, с. 497–664)*. «Оно могло бы – за исключением, впрочем, немногих строк – появиться в печати», – заметил критик. «Его язык – умерен, изложение – спокойно; в общем оно производит впечатление гораздо лучшее, нежели многие из последних писаний знаменитого моралиста».

По мысли Толстого, «вопрос, поставленный Христом, <…> в том, что должен делать каждый отдельный человек для исполнения своего назначения, для спасения своей души».

В письме-статье Толстой вновь приводит доказательства необходимости исполнения главной, по его мнению, христианской заповеди о непротивлении злу насилием. Вновь Толстой призывает христианское общество верить в осуществимость учения Христа, как оно представлено в Нагорной проповеди». Это «удивительное заблуждение!» – восклицает Толстой, обращаясь к «отступающим от данного им закона» непротивления, закона любви. «Существо, нынче дышащее и завтра исчезающее, которому дан один определенный, несомненный закон, как ему прожить свой короткий срок, это существо воображает себе, что он знает то, что нужно и полезно и своевременно всем людям, всему миру отступать от данного ему и всем людям несомненного закона и не поступать со всеми так, как бы он хотел, чтобы поступали с ним, не вносить в мир любовь, а насиловать, лишать свободы, казнить, убивать, вносить в мир озлобление тогда, когда мы найдем, что это нужно. <…>

Но как же поступать человеку, когда для него очевиден вред следования закону любви и вытекающему из него закону непротивления? Как поступать человеку, – всегда приводимый пример, – когда на его глазах разбойник убивает, насилует ребенка, и спасти ребенка нельзя иначе, как убив разбойника? <…> Такие придуманные случаи и выводимые из них рассуждения доказывают только то, что есть люди, которые знают, что не хорошо красть, лгать, убивать, но которым так не хочется перестать это делать, что они все силы своего ума употребляют на то, чтобы оправдать эти поступки. Но такие придуманные случаи никак не доказывают того, что правила о том, что не надо лгать, красть, убивать, были бы несправедливы. То же и с вопросом непротивления злу насилием: люди знают, что это дурно, но им так хочется продолжать жить насилием, что они все силы своего ума употребляют не на уяснение всего того зла, которое произвело и производит признание человеком права насилия над другим, а на то, чтобы защитить это право».

Далее писатель приводит и объясняет глубинный смысл своего любимого французского изречения, часто им повторяемого: «Fais ce que dois, advienne que pourra» («Делай, что должно, и пусть будет, что будет»). Эти слова станут последними, написанными рукой Толстого в Астапово, в последнем Дневнике 1910 г.**

«“Fais се que dois, advienne que pourra” – “Делай, что должно, и пусть будет, что будет” – есть выражение глубокой мудрости. То, что каждый из нас должен делать, каждый несомненно знает; то же, что случится, мы никто не знаем и знать не можем. И потому уже не только тем, что мы должны делать должное, мы приведены к тому же, но и тем, что мы знаем, что должно, а совсем не знаем того, что случится и выйдет из наших поступков.

Христианское учение есть учение о том, что должен делать человек для исполнения воли того, кто послал его в жизнь. Рассуждение же о том, какие мы предполагаем последствия от тех или других поступков людей, не только не имеет ничего общего с христианством, но есть то самое заблуждение, которое разрушается христианством.

Все ужасы, наполняющие историю и современность, и производились и производятся только потому, что люди воображают, что они могут знать последствия могущих совершиться поступков».

«Казалось бы, – продолжает приводить аргументы Толстой, – что людям, проповедующим христианство, надо бы старательно разоблачать этот обман, потому что в разоблачении этого обмана и состоит одно из главных проявлений христианства. Но случилось обратное: люди, которым выгодно было насилие и которые не хотели расстаться с этими выгодами, взяли на себя исключительное проповедование христианства и, проповедуя его, утверждали, что так как есть случаи, в которых неупотребление насилия производит больше зла, чем употребление его (воображаемый разбойник, убивающий воображаемого ребенка), то учению Христа о непротивлении злу насилием не надо следовать вполне и что отступать от этого учения можно <...> и те самые, которых обличал Христос, стали считать себя исключительными проповедниками и толкователями его учения. Но свет во тьме светит, и ложные проповедники христианства опять обличены его учением».

«Можно думать об устройстве по нашему вкусу мира, никто не может помешать этому, можно делать то, что нам выгодно и неприятно и для этого употреблять насилие над людьми под предлогом блага людей, но никак нельзя утверждать, что, делая это, мы исповедуем учение Христа, потому что Христос обличал этот самый обман. Истина рано или поздно окажется и обличит обманщиков, как это и случается теперь», – уверен писатель.

Доверительные интонации звучат в письме другу: «Сердце мое спокойно и радостно только тогда, когда я отдаюсь чувству любви к людям, требующему того же. И не только я могу знать, что мне надо делать, но могу знать и знаю то дело, для которого нужна и определена моя деятельность».

Позже, узнав о смерти Кросби в начале 1907 г. из «The Public», Толстой писал: «Я только тогда осознал всю силу своего внутреннего духовного единения с ним, когда получил известие о его смерти. Это большое и очень редкое счастье – иметь такого друга, в котором можно быть уверенным, что он вполне тебя понимает, и основная цель жизни которого та же, что и у тебя. Не говоря уже об его глубоком уме, таланте и высокой нравственности, – таким именно человеком был для меня Эрнест Кросби» (из письма корреспонденту У. Грехему, для которого «было бы в высшей степени важно» получить от Толстого несколько слов, посвященных памяти умершего).

Письмо Толстого к Э. Кросби впервые опубликовано на англ. языке в «Tribune» в 1896 г.; в том же году в изд. М. К. Элпидина (Женева, 1896) под заглавием «Письмо Л. Н. Толстого к американцу о непротивлении». 12 января 1896 г.***

ПСС, т. 69, с. 13–23.

* В. В. Розанов - Еще о графе Л. Н. Толстом и его учении о несопротивлении злу
** См. подробнее: Лев Толстой. Последний дневник. Комментарии И. Петровицкой. – М., 2010.
*** См. подробнее: Неизвестные письма Л. Н. Толстого – находки в архивах США. – М., 1994. – С. 208.