ПИСЬМО АЛЕКСАНДРУ III. 1894
Еще в начале января 1894 г. Толстой написал письмо Александру III в защиту семей, жен гонимых духоборов, родителей, у которых отобрали детей. Он считал, что «искать гонений грех, но нельзя не признавать того, что гонения невинные, за правду, желательны, потому что доказывают хоть то, что ты не вместе с гонителями» (Т. 67, с. 279).
Сочувствуя жене кн. Д. Хилкова, умоляющей о возвращении отобранных у нее детей, Толстой решил сам написать письмо Александру III. Он прямо писал царю о том, что eгo именем совершено «такое злодейское дело»: «Неслыханное в наше время по своей жестокости дело, совершавшееся по Вашему, т. е. высочайшему повелению. Как, к сожалению, – продолжает Толстой, – поступают последнее время, Вашим же именем, со всеми так называемыми сектантами, штундистами», гонимыми за веру.
Приводим основные положения письма Толстого: «…Над князем Дмитрием Александровичем Хилковым, отставным полковником, живущим теперь в Закавказском крае, куда он сослан за свои религиозные убеждения, и в особенности над его женой, совершено было в октябре нынешнего (теперь уже прошлого, 93-го) года именем Вашим одно из самых жестоких и возмутительных преступлений, противных всем законам божеским и человеческим <...> Может быть, что письмо это прогневит Вас, и Вы скажете: по какому праву позволяет себе этот человек писать мне про это?
Государь! у меня есть на это неотъемлемое право – право, которое мы слишком часто забываем и упоминание о котором, может быть, удивит Вас, – право это есть право моей братской любви ко всем людям, поэтому и к Вам <...> Я считаю, что Вы согрешили, допустив возможность совершить такое злодейское дело Вашим именем. В Евангелии же сказано, как должны поступать люди относительно согрешивших братьев.
<…> Я был так возмущен тем, что узнал, что хотел тотчас же послать описание всего этого дела в иностранные газеты. Но, перед Богом спросив себя, хорошо ли бы я сделал, поступив так, я увидал, что поступить так было бы, во-первых, неразумно, потому что никакие статьи в газетах не могут изменить решения власти, если она захочет поставить на своем, а во-вторых, и главное, то, что, сделав это, я поступил бы не по-евангельски относительно Вас, и потому я решил, будет что будет, по слову евангельскому, один на один писать Вам <…>
Но что же мне было другого делать? Молчать мне нельзя было, совесть моя замучила бы меня. А писать Вам со всеми теми околичностями и льстивыми словами, с которыми принято обращаться к государям, я не мог, да это было бы дурно, потому что в этих условных, искусственных формах нельзя сказать всего, что нужно, и добраться до сердца человека, к которому пишешь.
Всякие гонения за веру, как те, которые с особенной жестокостью производят у нас последнее время, не только не достигают своей цели, но, напротив, роняют в глазах людей ту церковь, для поддержания которой совершаются нехристианские дела».
Толстой завершает письмо к царю обращением, как «к человеку, поставленному в одно из самых исполненных соблазнов и потому тяжелых и мучительных положений, которые только выпадают на долю человека».
Ответа на письмо Толстой не получил. В Дневнике 23 марта 1894 г. записал: «Письмо не имело никакого действия – скорее вредное».
Опубликовано впервые в книге «Лев Толстой и русские цари». Изд. «Свобода и единение» (М., 1918).
ПСС, т. 67, с. 9-10.
