«О ГОЛОДЕ». 1891
Статья входит в цикл статей Л. Н. Толстого о голоде 1891–1893 гг., охватившем половину губерний в России. Это одна из самых острых и глубоких обличительных социально-политических статей Л. Н. Толстого. Толстой не признавал путь мелких подачек народу, которыми «рвет богачей», а обвинял сам эксплуататорский строй: «Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят?».
Толстой вскоре деятельно включается в помощь голодающим крестьянам вместе с демократической общественностью – студентами, учителями, врачами. Он одним из первых откликается на народное бедствие, объезжает голодные деревни Тульской и Рязанской губерний, помогает нуждающимся, устраивает бесплатные столовые («всего столовых было 246 и кормилось в них между 10-ю и 13-ю тысячами человек», – писал Толстой в «Отчете об употреблении пожертвованных денег за лето 1892 г.»).
Статья «О голоде» начинается ссылкой на сообщения о голоде в печати: «За последние два месяца нет книги, журнала, номера газеты, в которой бы не было статей о голоде, описывающих положение голодающих, взывающих к общественной или государственной помощи и упрекающих правительство и общество в равнодушии, медлительности и апатии».
Писалась статья «О голоде» трудно: «Затеял писать статью о голоде и об отношении к этому общества, да никак не совладаю с ней. Слишком многое хочется сказать и не могу свести всего к одному центру», – признавался Толстой. «Пишу теперь о голоде. Но выходит совсем не о голоде, а о нашем грехе разделения с братьями. И статья разрастается, очень занимает меня и становится нецензурною», – сообщал он близкому ему тогда студенту Московского университета М. А. Новоселову, помогавшему на голоде*.
В статье прозвучали резкие обличительные слова Толстого: «Разве теперь, когда люди, как говорят, мрут от голода, помещики, купцы, вообще богачи изменили свою жизнь, перестали требовать от народа для удовлетворения своих прихотей губительного для него труда, разве перестали богачи убирать свои палаты, есть дорогие обеды, обгоняться на своих рысаках, ездить на охоты, наряжаться в свои наряды? Разве теперь богачи не сидят с своими запасами хлеба, ожидая еще больших повышений цен, разве фабриканты не сбивают цен с работы? Разве чиновники перестают получать жалование, собираемое с голодных? Разве все интеллигентные люди не продолжают жить по городам – для своих, послушаешь их, самых возвышенных целей, пожирая там, в городах, эти свозимые для них туда средства жизни, от отсутствия которых мрет народ?».
Анализируя увиденное во время посещения неурожайных мест, Толстой называет общие хронические причины бедствия, считает, что причиной голода является «не один нынешний неурожайный год». «Нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живем!» – восклицает писатель, заявляя: «Нынешний год только вследствие неурожая показал, что струна слишком натянута».
И он задает свои прямые, «толстовские» вопросы о причинах голода народа: «Разве может не быть голоден народ, который в тех условиях, в которых он живет, то есть при тех податях, при том малоземелье, при той заброшенности и одичании, в котором его держат?»; «Да отчего он и голоден? Неужели так трудно понять это?».
Толстой указывает коренные причины народного бедствия, точно ставит диагноз болезни: «Мы, господа, взялись за то, чтобы прокормить кормильца – того, кто сам кормил и кормит нас. Грудной ребенок хочет кормить свою кормилицу; паразит – то растение, которым он питается! Мы, высшие классы, живущие все им, не могущие ступить шагу без него, мы его будем кормить! В самой этой затее есть что-то удивительно странное». Дается жесткая афористическая формулировка: «Народ голоден оттого, что мы слишком сыты».
Писатель призывает изменить свое отношение к народу, верит в силу «любовной деятельности»: «Сила в том, что она заразительна, а как скоро она заразительна, то распространению ее нет пределов. Как одна свеча зажигает другую, и одной свечой зажигаются тысячи, так и одно сердце зажигает другое, и зажигаются тысячи. Миллионы рублей богачей сделают меньше, чем сделают хоть небольшое уменьшение жадности и увеличение любви в массе людей. Только бы увеличилась любовь – сделается то чудо, которое совершилось при раздаче пяти хлебов. Все насытятся, и еще останется».
Статью предполагалось опубликовать в ноябрьской книжке журнала Н. Я. Грота «Вопросы философии и психологии», в котором Толстой сотрудничал в эти годы, но она была запрещена цензурой, ноябрьская книжка журнала была арестована. Писатель дорабатывает статью, смягчает ряд мест, и в сильно урезанном виде она появляется в близком писателю журнале П. Гайдебурова «Книжки Недели» в 1892 г. под заглавием «Помощь голодным».
Статья «О голоде» после безуспешной попытки опубликовать ее в русской печати была послана за границу, где была напечатана английским журналистом, ученым и переводчиком Э. Диллоном в английской газете «Daily Telegraph» под заглавием «Почему голодают русские крестьяне?». Спустя неделю, 22 января 1892 г. «Московские ведомости» вышли с редакционной статей, в которой обильно цитировалась статья в обратном переводе с английского с комментарием: «Письма Толстого <…> являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя».
Н. Я. Грот в письмах Толстому сообщает о «походе» «Московских ведомостей» против Толстого, Вл. Соловьева и Грота с обвинением их в революционном заговоре**.
«Московские ведомости» в № 22, 22 января, напечатав выдержки из статьи Толстого «О голоде» в обратном переводе с английского, «прокричали Толстого революционером». В правительстве вновь возникли разговоры о необходимости выслать Толстого или посадить его в дом для умалишенных. Советник при министре иностранных дел В. Н. Ламздорф отметил в своем дневнике: «Со всех сторон просят этот номер («Московских ведомостей» с переводом статьи Толстого) на прочтение; его нельзя приобрести ни за какие деньги; говорят, в Москве за номер этой газеты предлагают до 25 рублей».
В адрес Толстого звучали прямые угрозы со стороны правительства: министр внутренних дел И. Н. Дурново в докла де Александру III по поводу статьи Толстого по переводу ее в «Московских ведомостях» считал, что «привлечение в настоящее время графа Толстого к ответственности может привлечь нежелательное смятение в умах», считает целесообразным «предложить графу Толстому прекратить на будущее время печатание в иностранных газетах статей противоправительственного направления, с предупреждением его, что в случае отказа подчиниться этому требованию правительство, к сожалению, вынуждено будет сделать иные распоряжения для прекращения вредных последствий такой пропаганды».
По воспоминаниям А. А. Толстой, «Сибирь, крепость, изгнание, чуть ли не виселицу предсказывали ему московские журналисты».
Возникли слухи о заточении писателя в Суздальский монастырь, о возможном отлучении Толстого от церкви. «Грот принес письмо Антония (Храповицкого), ректора Московской духовной академии, в котором он пишет, что митрополит здешний хочет тебя торжественно отлучить от церкви», – сообщала С. А. Толстая мужу.
К. П. Победоносцев в письме Александру III вновь напоминал об усилении за последние годы «умственного возбуждения» под влиянием сочинений Толстого***.
Газета «Южный край» (1892, 5 марта) сообщила, что харьковский протоиерей Буткевич произнес проповедь о том, что граф Л. Н. Толстой «больше всех волнует умы образованного и необразованного общества» и призвал государя «пресечь своевременно его разрушительную деятельность».
В 1892 г. последовал циркуляр министра народного просвещения И. Д. Делянова с предписанием председателям ученых обществ, состоящих при Московском университете, не принимать для прочтения в этих обществах никаких рефератов и статей от гр. Л. Н. Толстого и Вл. Соловьева.
Н. Н. Страхов писал Толстому: «Против Вас обнаружилось что-то удивительное – против Вас поднялась такая злоба, такое непобедимое раздражение, что ясно было: Вы задели людей за живое сильнее всяких революционеров и вольнодумцев» (Т. 66, с. 205).
Составленное женой Толстого опровержение слухов об аресте писателя (предназначавшееся для «Правительственного вестника») в русской прессе опубликовало несколько газет, оно получило отклик в зарубежной печати.
Толстой не считал нужным оправдываться: «Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам, уже 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, которые желают, чтобы я оправдывался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет.
В частном же этом случае происходит следующее: Правительство устраивает цензуру, нелепую, беззаконную, мешающую появляться мыслям людей в их настоящем свете, невольно происходит то, что вещи эти в искаженном виде являются за границей. Правительство приходит в волнение и вместо того, чтобы открыто, честно разобрать дело, опять прячется за цензуру, и вместе чем-то обижается и позволяет себе обвинять еще других, а не себя.
То же, что я писал в статье о голоде, есть часть того, что я 12 лет на все лады пишу и говорю и буду говорить до самой смерти, что говорит со мной все, что есть просвещенного и честного во всем мире, что говорит сердце каждого неиспорченного человека и что говорит христианство, которое исповедуют те, которые ужасаются. Пожалуйста, не принимай тона обвиненной. Это совершенная перестановка ролей. Можно молчать. Если же не молчать, то можно только обвинять, не Московские ведомости, которые вовсе не интересны, и не людей, а те условия жизни, при которых возможно все то, что возможно у нас <...> Заметь при этом, что есть мои писания в 10 000 экземпляров на разных языках, в которых изложены мои взгляды. И вдруг по каким-то таинственным письмам, появившимся в английских газетах, все вдруг поняли, что я за птица! Ведь это смешно.
Только те невежественные люди, из которых самые невежественные – это те, что составляет двор, могут не знать того, что я писал, и думать, что такие взгляды, как мои, могут в один день вдруг перемениться и сделаться революционными. Все это смешно. И рассуждать с такими людьми для меня и унизительно, и оскорбительно». И важное замечание: «То, что мною написано в статье о голоде, [писалось] много раз, в гораздо более сильных выражениях. Что ж тут нового? Это все дело толпы, гипнотизация толпы... пожалуйста, мой друг, ни одного слова не изменяй и не прибавляй, и даже не позволяй изменить. Всякое слово я обдумал внимательно и сказал всю правду и только правду» (из переписки с женой в феврале 1892 г.).
Текст статьи, предназначенный для журнала «Вопросы философии и психологии», впервые был опубликован под заглавием «Письма о голоде» в издании М. Элпидина в Женеве в 1896 г.
ПСС, т. 29, с. 86–116.
* Письмо Толстого М. А. Новоселову впервые напечатано в журнале «Новый путь» (1903, № 1).
** В «Московских ведомостях» появилось 4 статьи против Л. Толстого и его деятельности в помощь голодающим: «Семейство его сиятельства графа Л. Н. Толстого» (1891, № 308); «План гр. Л. Толстого» (№ 310); «Слово общественным смутьянам» и «Пойманные на месте» (№ 312); П. Шатохин в статье «Молва и притча о графе Л. Толстом» (1892, № 10) утверждал, что во все газеты разослан циркуляр Главного управления по делам печати – не публиковать ни одной статьи Толстого. Вторил ему редактор «Недели» Гайдебуров: по его сведениям, Толстой становится «нелегальным человеком».
*** Письма К. П. Победоносцева к Александру III. – М., 1926. – Т. II. – С. 251–253.
