«[О ГОГОЛЕ]». 1887-1888

Толстой высоко ценил Н. В. Гоголя, но отношение к его произведениям менялось в разные периоды. В годы духовных исканий 1880-х годов Толстому особенно стал близок Гоголь, жизнь которого завершилась, по мнению Толстого, нравственным прозрением, духовным воскресением.

В судьбе Гоголя Толстой увидел подтверждение вечного закона жизни, если эта жизнь стремится к благу – от тьмы к свету. «Различие между людьми только в том, – замечает Толстой, – что один очунается в молодости, другой в зрелых летах, третий в старости, четвертый на одре смерти».

Отречение Гоголя от своих прежних художественных сочинений, непонимание близких, осуждение и насмешки, объявление «сумасшедшим» были понятны Толстому, испытавшему, как и Гоголь, «душевный переворот», свое «второе духовное рождение», стремившемуся тоже по-новому осознать смысл жизни и смерти, назначения человека, веры, искусства.

Об этом говорит Толстой в письме к жене 1885 г.: «Случилось так, что, когда свершался во мне душевный переворот и внутренняя жизнь моя изменилась, ты не приписала этому значения и важности, не вникая в то, что происходило во мне, по несчастной случайности поддаваясь общему мнению, что писателю-художнику, как Гоголю, надо писать художественные произведения, а не думать о своей жизни и не исправлять ее, что это есть что-то вроде дури или душевной болезни».

Осенью 1887 г. Толстой сообщал своим близким друзьям (Н. Н. Страхову, В. Г. Черткову, П. И. Бирюкову), что он в третий раз в жизни перечитал книгу Н. В. Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», что она всякий раз производила на него «сильное впечатление», а «теперь сильнее всех».

Поразительные строки о Гоголе прозвучали в письме к Черткову, где Толстой называет Гоголя – «наш Паскаль»: «40 лет тому назад человек, имевший право это говорить, сказал, что наша литература на ложном пути – ничтожна, и с необыкновенной силой показал, растолковал, чем она должна быть, и в знак своей искренности сжег свои прежние писанья. Но многое и сказал в своих письмах, по его выражению, что важнее всех его повестей. Пошлость, обличенная им, закричала: он сумасшедший, и 40 лет литература продолжает идти по тому пути, ложность которого он показал с такой силой, и Гоголь, наш Паскаль, – лежит под спудом. Пошлость царствует, и я всеми силами стараюсь, как новость, сказать то, что чудно сказано Гоголем. Надо издать выбранные места из его переписки и его краткую биографию – в “Посреднике”. Это удивительное житие» (Т. 86, с. 89-90).

Из письма Н. Н. Страхову: «Еще сильное впечатление у меня было, подобное Канту, при перечитывании переписки Гоголя. Ведь я опять относительно значения истинного искусства открываю Америку, открытую Гоголем 35 лет тому назад. Значение писателя вообще определено там <...> так, что лучше сказать нельзя. Да и вся переписка (если исключить немногое частное) полна самых существенных, глубоких мыслей» (Т. 64, с. 106-107).

Толстой предложил издать избранные письма Гоголя и его краткую биографию в «Посреднике», а затем решил написать предисловие к книге «Н. В. Гоголь, как учитель жизни», составленную по его указаниям А. И. Орловым: Толстой сам отметил, «отчеркнул, что пропустить» в Переписке Гоголя.

В статье Толстого, в его размышлениях над посмертной судьбой Гоголя, прозвучали горькие истины о непонимании писателя, «который отрекается от своих ошибок» и «пишущий о том, что ему открыло учение Христа»: «Сорок лет уже лежит под спудом тот Гоголь, каким он стал после возрождения, и все то, что он сказал людям об этом своем возрождении сорок лет в печати, в историях литератур, в разговорах с кафедр представляется людям, как бред сумасшедшего.

Всех учат тому, что Гоголь был велик, когда он писал свои повести, как «Тарас Бульба», в которой восхваляются военные подвиги – убийство, и когда писал «Ревизора», в котором осмеиваются все без исключения люди целого города, но что Гоголь, пишущий о том, что ему открыло учение Христа, есть падший, сумасшедший Гоголь. Гоголь для нашей публики есть только тот, который забавляет нас. Гоголь же тот, который отрекается от своих ошибок и кается в них, того Гоголя мы не хотим знать и называем его сумасшедшим. Отчего случилось такое необыкновенное дело?

Мне кажется, что это случилось вот отчего: когда молодой человек долгое время ведет разгульную жизнь, хотя бы и не порочную, но праздную, рассеянную, роскошную и себялюбивую, и потом опоминается, оставляет прежние привычки и товарищей, то товарищи его прежнего веселья огорчаются сначала, потом обижаются и, не понимая тех причин, по которым товарищ их оставил их, и сердясь на него за это оставление, как бы осуждающее их, стараются уверить себя, что подлые причины заставили их товарища оставить их. Так это бывает со всяким человеком: оставляя прежних сотоварищей, человек, нравственно пошедший дальше, оскорбляет их. Но при всех такого рода положениях, человек, нравственно поднявшийся и оставивший прежних сотоварищей, вступает в круг других людей, тех, до которых он поднялся, и одобрение этих людей поддерживает его и заглушает ропот тех людей, которых он оставил.

Так это бывает вообще в жизни и на долгих промежутках времени, но часто в известном круге и в известные периоды времени такое огромное большинство людей известного круга так повально стоит на низшей степени нравственности, что человек, поднявшийся выше, долго, иногда всю жизнь свою не находит той поддержки и одобрения людей высшего сознания, к которым он пристал, и умирает среди всеобщего осмеяния и поругания за то, что он посмел освободиться от зла, в котором он жил, и признаться в том, что он не хочет уже сам служить ему, и что еще обиднее кажется, любя братьев своих, посмеет другим указать то зло, в котором они находятся. Таково всегдашнее свойство движения человека к истине. Приближаясь к Богу, человек сердцем приближается и к людям, но умом, взглядом отдаляется от них, возбуждает в них негодование, презрение, озлобление. Это презрение и озлобление известных людей даже всегда служит признаком приближения к Богу: это презрение и озлобление людей, прежних сотоварищей, есть как бы то испытание истинности духовного подъема человека. Гонение от людей должно быть. Должно быть затем, что только тот человек, который находит в себе силы исполнять волю Бога, несмотря на эти гонения, не обманывает себя, действительно любит Бога и людей. Так это должно быть, и так оно для всех людей; но иногда, или от того, что велико то движение вперед, которое совершил человек, или от того, что очень нравственно темны те люди, среди которых жил человек, озлобление прежних сотоварищей бывает очень сильно, и тяжело переносить его. Так это было для Гоголя: для него соединились обе причины – и тот шаг, который он сделал вперед, был велик, и главное – те люди, среди которых он жил, его прежние сотоварищи, стояли и еще долго после его смерти, да и теперь стоят на том низком нравственном уровне, с которого сорок лет тому назад поднялся Гоголь.

“Как на низком нравственном уровне? Белинский на низком нравственном уровне?” – слышу я крик толпы...».

Незавершенная рукопись заканчивается на оценке критиком «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя: «Белинский первый осудил “Переписку”».

В статье Толстой показал высоту христианско-нравственной жизни Гоголя. Ему близок Гоголь, излагающий программу нравственно возвышающего и очищающего искусства. В его письмах Толстой видел «поученья подвижника» писательского «цеха» (Т. 64, с. 107).

Книга «Николай Васильевич Гоголь, как учитель жизни», составленная А. И. Орловым, в 1888 г. издана «Посредником» без предисловия Толстого. На обложке – его портрет работы И. Е. Репина.

Вторая статья Толстого о Гоголе была написана в связи с широко отмечавшимся в 1909 г. столетием со дня рождения Гоголя-художника и учителя жизни; под таким знаком проходили гоголевские юбилейные торжества в начале ХХ в.

ПСС, т. 26, с. 648–651.


В 1880–1890-е годы, в период работы над трактатом «Что такое искусство?», в письмах к начинающим писателям, вышедшим из народа, Толстой излагает свои взгляды на назначение писателя, искусства.

В 1886 г. им написаны четыре больших письма к писателю-крестьянину Ф. Ф. Тищенко из Харьковской губернии, полные советов, актуальных и важных для нас и сегодня: «Живите жизнью описываемых лиц, описывайте в образах их внутренние ощущения; и сами лица сделают то, что им нужно по их характерам сделать, т. е. сама собою придумается, явится развязка, вытекающая из характера и положения лиц...» Причем, высказывая прямо свою оценку, Толстой добавлял: «Простите, голубчик, что я так резко пишу вам. Мне хочется отвратить вас от легкомысленного отношения к искусству. Это великое дело, и нельзя его делать шутя или из-за целей вне искусства» (Т. 63).

Важные мысли о задачах литературы высказал Толстой и в письме П. И. Бирюкову в марте 1887 г.: «Ни на какой вещи я давно не видал с такой ясностью, как невозможно человеку писать, не проведя для самого себя определенную черту между добром и злом. Талант большой, а художественного произведения нет. Писателю, кроме внешнего таланта, надо две вещи: первое – знать твердо, что должно быть, а второе – так верить в то, что должно быть, чтоб изображать то, что должно быть, так, как будто оно есть, как будто я живу среди него. У неполных художников – неготовых – есть что-нибудь одно, а нет другого»

В эти годы Толстой тесно общается с журналистами и издателями. В Москве его посетили: редактор-издатель журнала «Русское богатство» Л. Е. Оболенский, редактор «Крестного календаря» А. А. Гатцук, редактор-издатель «Художественного журнала» Н. А. Александров, еженедельника «Русское дело» С. Ф. Шарапов. Был редактор журнала «Вопросы философии и психологии», профессор Московского университета Н. Я. Грот, профессора-философы Н. А. Зверев, Л. М. Лопатин –члены Московского психологического общества при Московском университете.

Сам Толстой бывал у редактора журнала «Русская мысль» В. А. Гольцева, для своей публичной лекции просившего Толстого дать определение искусства; у профессора экономического права Московского университета И. И. Янжула.

Молодой писатель П. А. Оленев (псевд. Волгарь) просил Толстого о сотрудничестве, предполагая начать издание народного журнала (Т. 64, с. 221).