«[НИКОЛАЙ ПАЛКИН]». 1887
Яркий памфлет, резкая обличительная статья, в которой едва ли не впервые прозвучал настойчивый страстный призыв позднего Толстого, обличителя и проповедника, обращенный к читателю: «опомниться», «одуматься». Статья осталась незавершенной, но получила огромную известность и распространение, несмотря на строгий запрет цензуры. Именно в 1887 г. открыта новая папка в цензурном ведомстве, против Толстого заведено дело в Департаменте полиции. В основе статьи – рассказ старого солдата, услышанный в 1886 г. Толстым, когда он, отправившись пешком из Москвы в Ясную Поляну, остановился на ночлег у старика; той же ночью Толстой начал писать статью.
Николаем Палкиным прозвали солдаты царя Николая Павловича за строгие телесные наказания: «Тогда на 50 палок и порток не снимали; а 150, 200, 300... насмерть запарывали <...> хуже аду всякого». Старый солдат рассказал о том, как водят несчастного взад и вперед между рядами, как тянется и падает забиваемый человек на штыки, <...> как сначала еще кричит несчастный и как потом только охает глухо с каждым шагом и с каждым ударом, как потом затихает и как доктор <…> подходит и щупает пульс, оглядывает и решает, можно ли еще бить человека, или надо погодить и отложить до другого раза, когда заживет, чтобы можно было начать мученье сначала и додать то количество ударов, которое какие-то звери, с Палкиным во главе, решили, что надо дать ему».
В статье вновь звучит антивоенная тема. На вопрос Толстого, не мучает ли его совесть, солдат лишь удивился: «Это на войне, по закону, за царя и отечество». И это самое страшное для Толстого: человек не видит зла, которое совершает, потому что оно прикрыто пеленой мнимой законности, патриотизма, гражданского долга. Людям внушали, что убийства на войне, жестокие наказания в армии, пытки в тюрьмах – необходимость и даже доблесть. И в этом писатель видел болезнь общества, одурманивание его. Потрясенный воспоминаниями старого служаки, Толстой призывает задуматься над причинами того, что «люди, рожденные добрыми, кроткими, люди, с вложенной в их сердце любовью, жалостью к людям, совершают – люди над людьми – ужасающие жестокости, сами не зная зачем и для чего».
Он писал в статье: «Солдат старый провел всю свою жизнь в мучительстве и убийстве других людей. Мы говорим: зачем поминать? <...> Палки и сквозь строй – все это уж прошло. Прошло? Изменило форму, но не прошло. Во всякое прошедшее время было то, что люди последующего времени вспоминают не только с ужасом, но с недоумением: правежи, сжигания за ереси, пытки, военные поселения, палки и гоняния сквозь строй. Мы вспоминаем все это и не только ужасаемся перед жестокостью людей, но не можем себе представить душевного состояния тех людей, которые это делали. Что было в душе того человека, который вставал с постели, умывшись, одевшись в боярскую одежду, помолившись Богу, шел в застенок выворачивать суставы и бить кнутом стариков, женщин и проводил за этим занятием <...> свои обычные пять часов и ворочался в семью и спокойно садился за обед, а потом читал Священное Писание?»
Толстой призывает забыть хоть на миг о государственной пользе и общественном благе. «Если мы назовем настоящими именами костры, пытки, плахи, клейма, рекрутские наборы, то мы найдем и настоящее имя для тюрем, острогов, войск с общею воинскою повинностью, прокуроров, жандармов». Толстой напоминает о заключенных: «Десятки тысяч людей с вредными идеями в ссылках разносят эти идеи в дальние углы России и сходят с ума и вешаются. Сотни тысяч людей каждую осень отбираются от семей, от молодых жен, приучаются к убийству и систематически развращаются».
И писатель вновь задает читателю вопрос: отчего люди жили во зле и продолжают жить сейчас? И вновь убеждает, что зло от безверия и – что особенно страшно – из-за отсутствия истинного религиозного чувства.
Он убеждает, что «если бы была у людей в наше время хоть слабая вера в учение Христа, то они считали бы должным Богу хоть то, чему не только словами учил Бог человека, сказав: «не убий»; сказав «не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали»; сказав: «люби ближнего, как самого себя», – но то, что Бог неизгладимыми чертами написал в сердце каждого человека: любовь к ближнему, жалость к нему, ужас перед убийством и мучительством братьев».
Статья Толстого во многом автобиографична. Толстой говорит от своего имени, обращаясь прямо к читателю: «И стал я вспоминать все, что знаю из истории о жестокостях человека в русской истории, о жестокости этого христианского, кроткого, доброго русского человека <…> я читал, слыхал или видел их и замирал, вдумываясь, вслушиваясь, вглядываясь в них. <…> Мне нужно сорвать с глаз людей завесу, которая скрывает от них их человеческие обязанности и призывает их к служению дьяволу». Заканчивалась статья призывом-восклицанием писателя: «Опомнитесь, люди!».
Статья распространялась нелегально, за что один из единомышленников Толстого, тогда студент-филолог Московского университета М. Новоселов, был арестован и освобожден по заступничеству писателя*.
Первое печатное издание в Женеве в изд. М. Элпидина в 1891 г. В России впервые опубл. в журнале «Всемирный вестник» в № 10 за 1906 г., за что номер был конфискован.
ПСС, т. 26, с. 555–562.
Николаем Палкиным прозвали солдаты царя Николая Павловича за строгие телесные наказания: «Тогда на 50 палок и порток не снимали; а 150, 200, 300... насмерть запарывали <...> хуже аду всякого». Старый солдат рассказал о том, как водят несчастного взад и вперед между рядами, как тянется и падает забиваемый человек на штыки, <...> как сначала еще кричит несчастный и как потом только охает глухо с каждым шагом и с каждым ударом, как потом затихает и как доктор <…> подходит и щупает пульс, оглядывает и решает, можно ли еще бить человека, или надо погодить и отложить до другого раза, когда заживет, чтобы можно было начать мученье сначала и додать то количество ударов, которое какие-то звери, с Палкиным во главе, решили, что надо дать ему».
В статье вновь звучит антивоенная тема. На вопрос Толстого, не мучает ли его совесть, солдат лишь удивился: «Это на войне, по закону, за царя и отечество». И это самое страшное для Толстого: человек не видит зла, которое совершает, потому что оно прикрыто пеленой мнимой законности, патриотизма, гражданского долга. Людям внушали, что убийства на войне, жестокие наказания в армии, пытки в тюрьмах – необходимость и даже доблесть. И в этом писатель видел болезнь общества, одурманивание его. Потрясенный воспоминаниями старого служаки, Толстой призывает задуматься над причинами того, что «люди, рожденные добрыми, кроткими, люди, с вложенной в их сердце любовью, жалостью к людям, совершают – люди над людьми – ужасающие жестокости, сами не зная зачем и для чего».
Он писал в статье: «Солдат старый провел всю свою жизнь в мучительстве и убийстве других людей. Мы говорим: зачем поминать? <...> Палки и сквозь строй – все это уж прошло. Прошло? Изменило форму, но не прошло. Во всякое прошедшее время было то, что люди последующего времени вспоминают не только с ужасом, но с недоумением: правежи, сжигания за ереси, пытки, военные поселения, палки и гоняния сквозь строй. Мы вспоминаем все это и не только ужасаемся перед жестокостью людей, но не можем себе представить душевного состояния тех людей, которые это делали. Что было в душе того человека, который вставал с постели, умывшись, одевшись в боярскую одежду, помолившись Богу, шел в застенок выворачивать суставы и бить кнутом стариков, женщин и проводил за этим занятием <...> свои обычные пять часов и ворочался в семью и спокойно садился за обед, а потом читал Священное Писание?»
Толстой призывает забыть хоть на миг о государственной пользе и общественном благе. «Если мы назовем настоящими именами костры, пытки, плахи, клейма, рекрутские наборы, то мы найдем и настоящее имя для тюрем, острогов, войск с общею воинскою повинностью, прокуроров, жандармов». Толстой напоминает о заключенных: «Десятки тысяч людей с вредными идеями в ссылках разносят эти идеи в дальние углы России и сходят с ума и вешаются. Сотни тысяч людей каждую осень отбираются от семей, от молодых жен, приучаются к убийству и систематически развращаются».
И писатель вновь задает читателю вопрос: отчего люди жили во зле и продолжают жить сейчас? И вновь убеждает, что зло от безверия и – что особенно страшно – из-за отсутствия истинного религиозного чувства.
Он убеждает, что «если бы была у людей в наше время хоть слабая вера в учение Христа, то они считали бы должным Богу хоть то, чему не только словами учил Бог человека, сказав: «не убий»; сказав «не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали»; сказав: «люби ближнего, как самого себя», – но то, что Бог неизгладимыми чертами написал в сердце каждого человека: любовь к ближнему, жалость к нему, ужас перед убийством и мучительством братьев».
Статья Толстого во многом автобиографична. Толстой говорит от своего имени, обращаясь прямо к читателю: «И стал я вспоминать все, что знаю из истории о жестокостях человека в русской истории, о жестокости этого христианского, кроткого, доброго русского человека <…> я читал, слыхал или видел их и замирал, вдумываясь, вслушиваясь, вглядываясь в них. <…> Мне нужно сорвать с глаз людей завесу, которая скрывает от них их человеческие обязанности и призывает их к служению дьяволу». Заканчивалась статья призывом-восклицанием писателя: «Опомнитесь, люди!».
Статья распространялась нелегально, за что один из единомышленников Толстого, тогда студент-филолог Московского университета М. Новоселов, был арестован и освобожден по заступничеству писателя*.
Первое печатное издание в Женеве в изд. М. Элпидина в 1891 г. В России впервые опубл. в журнале «Всемирный вестник» в № 10 за 1906 г., за что номер был конфискован.
ПСС, т. 26, с. 555–562.
* См. подробнее комментарии к статье Толстого «О социализме»; также: Переписка Л. Н. Толстого с М. А. Новоселовым. Минувшее // Исторический альманах. – СПб, 1994; Петровицкая И. В. Комментарии // Лев Толстой и русская печать. – М., 2003. – С. 169-170
