Письма П. А. Столыпину. 1907. 1908. 1909

ПИСЬМО П. А. СТОЛЫПИНУ. 1907.

Толстой написал министру внутренних дел и председателю Совета министров Петру Аркадьевичу Столыпину (1862–1911) письмо 26 июля 1907 г. об актуальных проблемах: о положении народа, о необходимости отказа от репрессий.

Письмо начинается с обращения: «Петр Аркадиевич! Пишу Вам не как министру, не как сыну моего друга, пишу Вам как брату, как человеку, назначение которого, хочет он этого или не хочет, есть только одно: прожить свою жизнь согласно той воле, которая послала его в жизнь.

Дело, о котором я пишу Вам, вот в чем.

Причины тех революционных ужасов, которые происходят теперь в России, имеют очень глубокие основы, но одна, ближайшая из них, – это недовольство народа неправильным распределением земли.

Если революционеры всех партий имеют успех, то только потому, что они опираются на это доходящее до озлобления недовольство народа».

В письме затрагивается одна из самых важных для Толстого тем – земельное рабство: «Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею».

За год до написания этого письма к Столыпину, 20 июля 1906 г., Толстой заметил по поводу прочитанного им в газете сообщения: «Столыпин по западному рецепту собирает либеральное министерство. Хочет в семь месяцев ввести либеральные реформы, чтобы будущей Думе не осталось иного, как поддерживать попытки правительства. За это время могли бы ввести единый налог. Удивляюсь, почему правительство не делает этот удачный ход?»*.

Увлеченный идеей введения единого налога, Толстой верил в это единственное средство, способное уничтожить крупное землевладение. В статьях «Великий грех» (1905); «Генри Джордж. “Общественные задачи”» с предисловием Л. Н. Толстого (изд. «Посредник», 1907); «Письмо к крестьянину о земле» (изд. «Посредник», 1905) Толстым изложена программа решения земельного вопроса; две последние работы были высланы Столыпину.

Толстой в письме убеждал: «В том, что все революционное раздражение держится, опирается на недовольство крестьян земельным устройством, кажется, не может быть сомнения. А если это так, то не сделать того, что может уничтожить это раздражение, вынув почву из-под ног революционеров, значит, имея в руках воду, которая может потушить зачинающийся пожар, не вылить ее на огонь, а пролить мимо и заняться другим делом.

Думаю, что для энергического человека в Вашем положении это возможно».

Все время Толстой стремится найти доверительный тон, пытаясь убедить своего оппонента: «Пишу Вам, Петр Аркадиевич, под влиянием самого доброго, любовного чувства к стоящему на ложной дороге сыну моего друга.

Вам предстоят две дороги: или продолжать ту, начатую Вами деятельность не только участия, но и руководства в ссылках, каторгах, казнях, и, не достигнув цели, оставить по себе недобрую память, а главное, повредить своей душе, или, став при этом впереди европейских народов, содействовать уничтожению давней, великой, общей всем народам жестокой несправедливости земельной собственности, сделать истинно доброе дело и самым действительным средством – удовлетворением законных желаний народа, успокоить его, прекратив этим те ужасные злодейства, которые теперь совершаются как со стороны революционеров, так и правительства.

Да, любезный Петр Аркадиевич, хотите Вы этого или нет, Вы стоите на страшном распутье: одна дорога, по которой Вы, к сожалению, идете, – дорога злых дел, дурной славы и, главное, греха; другая дорога – дорога благородного усилия, напряженного осмысленного труда, великого доброго дела для всего человечества, доброй славы и любви людей. Неужели возможно колебание?

Знаю я, что, если Вы изберете предлагаемый мною путь, Вам предстоят великие трудности со стороны Вашего entourage’а, великих князей, быть может, государя, и всех людей этих сфер.

Передовые либеральные социалисты и анархисты должны понять, что, как бы ни сложилось в будущем общественное устройство, уничтожение земельной собственности есть первая настоятельнейшая мера, без исполнения которой невозможно никакое изменение к лучшему общественной жизни.

Не верьте этому и не думайте, что уничтожение земельной собственности и осуществление единого налога произведет большие потрясения в общественной жизни. Перенесение податей и косвенных налогов на землю может быть совершено постепенно, в продолжение нескольких лет».

Заканчивается письмо Толстого призывом: «Только начните это дело, и Вы увидите, как тотчас же примкнут к Вам все лучшие люди всех партий; с Вами же будет все стомиллионное крестьянство, которое теперь враждебно Вам. С Вами будет могущественнейшая сила общественного мнения. А когда эта сила будет с Вами, очень скоро само собою уничтожится, рассеется то все растущее озлобление и озверение народа, которое так тщетно пытается подавить правительство своими жестокостями».

26 июля 1907 г. письмо Столыпину было закончено. Не получив ответа, Толстой через месяц напомнил ему о своем письме через брата министра, журналиста «Нового времени» А. А. Столыпина: «Я думаю, что очень ошибочно пренебрегать суждениями людей, как я, не принадлежащих к государственной и политической деятельности. Von lauter Bäumen sieht man den Wald nicht. Нам со стороны гораздо виднее, чем тем, кто в середине всей этой путаницы. Для меня прямо непонятно, как эти люди, утопая, барахтающиеся в воде, не хватаются за ту одну лодку спасения, которая подле них. Только от этого я и писал и пишу. Мне хочется иметь объяснение этого умышленного самопогубления».

2 сентября А. Столыпин ответил Толстому: «Брат мне говорил по поводу вашего письма <...> По существу дела об уничтожении собственности на землю он говорил как о совершенно невыполнимом перевороте, и это тем более естественно, что он теперь фанатически захвачен надеждою поставить Россию на путь благосостояния созданием и укреплением мелкой собственности, т. е. идеею, противоположною вашим мыслям. Далее я не беру на себя ответственности говорить за брата, но воспользуюсь вашим милым позволением выразить мое собственное мнение (так как я с братом очень схожусь в суждениях по этому поводу, вам, может быть, будет интересно). Я допускаю, что принцип собственности (сам по себе очень важный) должен при известной непримиримости положения уступить место более ценным нравственным началам. Так было при освобождении рабов: свобода человека выше «священной и неприкосновенной» собственности, – последняя, обусловленная рабовладением, перестает быть священной, а становится низменной. Поэтому важна не та или другая выгода уничтожения собственности, а точное выяснение вопроса, во имя чего предполагается нарушение очень существенных прав и веры людей в справедливость. <…>

Я думаю, что вы ошибочно приписываете людям душевный строй, подобный вашему. <...> Ближе к жизни маленькая хитрость дикаря: “Объявим, что земля – божия, а между собою мы всегда поделить ее сумеем... вообще, видно будет...”. Слово “дикарь” я не говорю в осуждение: из дикаря может выйти апостол, но из свойств дикаря не следует выбирать одно отрицательное свойство (жадность), чтобы его поощрять в голом виде. Но жадность неискоренима, она живет во всех, оттого задачею совершенствования должна быть такая цель – облагородить жадность. Я думаю, что в детской России должны принести пользу простые педагогические приемы: “Раньше, чем зариться на чужое добро, приведи свое добро в порядок, – увидишь, как хорошо будет”.

Вы знаете, как дети любят собственность, – какая радость первой своей лошади, своей собаке. Такая же трепетная радость у народа может быть только по отношению к своей собственной земле, на которой стоит свой дом, которая отгорожена своим частоколом. Единый налог земля может выдержать только при очень высокой культуре, а к этой культуре еще нужно подвести народ через длинную эпоху собственности...

Простите меня, Лев Николаевич, за разномыслие, – мне так тяжело не соглашаться с вами, ведь я, как все люди моего поколения, вырос светом вашей мысли и теплотою вашего сердца».

При письме была приложена следующая записка А. А. Столыпину от его брата-министра: «1 сентября 1907 г.: Если будешь отвечать Л. Н. Толстому, напиши ему, пожалуйста, что я не невежа, что я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало, и что я напишу ему, когда мне станет физически возможно сделать это продуманно. П. С.»

В конце октября 1907 г. Толстой получил ответ: П. А. Столыпин вступил в полемику с писателем, в защиту частной собственности, отстаивая свою политику насаждения хуторского хозяйства: «Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие “собственности” на землю у крестьян создает все наше неустройство.

Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п., и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим, и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею.

Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности.

А бедность, по мне, худшее из рабств. И теперь то же крепостное право, – за деньги Вы можете так же давить людей, как и до освобождения крестьян.

Смешно говорить этим людям о свободе, или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным.

А это достижимо только при свободном приложении труда к земле, т. е. при наличии права собственности на землю.

Я не отвергаю учения Джорджа, но думаю, что “единый налог” со временем поможет борьбе с крупною собственностью, но теперь я не вижу цели у нас в России сгонять с земли более развитый элемент землевладельцев и, наоборот, вижу несомненную необходимость облегчить крестьянину законную возможность приобрести нужный ему участок земли в полную собственность. Теперь единственная карьера для умного мужика – быть мироедом, т. е. паразитом. Надо дать ему возможность свободно развиваться и не пить чужой крови.

Впрочем, не мне Вас убеждать, но я теперь случайно пытаюсь объяснить Вам, почему мне казалось даже бесполезным писать Вам о том, что Вы меня не убедили. Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно, на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину, как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем. Сознаю, что все это пишу Вам напрасно, – это и было причиною того, что я Вам не отвечал».

Писатель был поражен «легкомыслием и наглостью, с которыми этот мальчишка (Столыпин) позволяет себе ворочать народные уставы, установленные веками» (cм. записи Н. Н. Гусева).

Толстой послал ответное письмо.


ПИСЬМО П. А. СТОЛЫПИНУ. 1908.

Толстой обратился с призывом к П. А. Столыпину прекратить «насилием бороться с насилием», признать землю «равно собственностью всего народа» и провести законодательным путем уничтожение частной собственности на землю.

«В первый раз хотя я и писал о деле важном, нужном, общем, но я писал и для себя: я знал, что есть один шанс из тысячи, чтобы дело сделалось, но мне хотелось сделать что можно для этого.

«Вы можете, – продолжает Толстой, – бросить письмо в корзину и сказать: как надоел мне этот старик с своими непрошеными советами, и, если вы поступите так, это нисколько не огорчит, не обидит меня, но мне будет жаль вас <…> Обе ваши ошибки: борьба насилием с насилием и не разрешение, а утверждение земельного насилия, исправляются одной и той же простой, ясной и самой, как это ни покажется вам странным, удобоприменимой мерой – признанием земли равной собственностью всего народа <…>

P. S. Хочется сказать еще то, что то, что я предлагаю, не только лучшее, по моему мнению, что можно сделать теперь для русского народа, не только лучшее, что Вы можете сделать для себя, но это единственный хороший выход для Вас из того положения, в которое Вы поставлены судьбою» (Т. 78, с. 41).

Это письмо Толстого Столыпину осталось без ответа.

Толстой говорил по поводу своего письма: «Я рад, что писал царю, а потом Столыпину. По крайней мере, я все сделал, чтобы узнать, что к ним обращаться бесполезно».

Позже Толстой резко напишет о П. А. Столыпине в статье «Не могу молчать», с негодованием и возмущением обрушится на двух главных, по его мнению, виновников совершавшихся тогда злодеяний – «Петра Столыпина и Николая Романова»; но в окончательной редакции статьи имена политических деятелей, все резкие выражения по их адресу он вычеркнул или же значительно смягчил.

«Вообще благодаря деятельности правительства, допускающего возможность убийства для достижения своих целей <…> все, что вы делаете теперь, с вашими обысками, шпионствами, изгнаниями, тюрьмами, каторгами, виселицами – все это не только не приводит народ в то состояние, в которое вы хотите привести его, а, напротив, увеличивает раздражение и уничтожает всякую возможность успокоения. <…> То, что вы делаете, вы делаете не для народа, а для себя, для того, чтобы удержать то, по заблуждению вашему считаемое вами выгодным, а в сущности самое жалкое и гадкое положение, которое вы занимаете. Так и не говорите, что то, что вы делаете, вы делаете для народа: это неправда. Все те гадости, которые вы делаете, вы делаете для себя, для своих корыстных, честолюбивых, тщеславных, мстительных, личных целей, для того, чтобы самим пожить еще немножко в том развращении, в котором вы живете и которое вам кажется благом».

Позже, в октябре 1908 г., Толстой считал, по свидетельству Д. П. Маковицкого, что «было ребячество с его стороны думать, что правительство сделает это; введение единого налога осуществится и помимо правительства».

ПСС, т. 78, с. 41–44.

ПИСЬМО П. А. СТОЛЫПИНУ. 1909.

В августе 1909 г. Толстой вновь написал премьеру письмо: «Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России. Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот – вы сами. Давно я уже хотел писать вам и начал даже письмо писать вам <…> Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность – деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи.

Губит же, главное, ваша деятельность, что важнее всего, вашу душу. <...> Вместо умиротворения вы до последней степени напряжения доводите раздражение и озлобление людей всеми этими ужасами произвола, казней, тюрем, ссылок и всякого рода запрещений, и не только не вводите какое-либо такое новое устройство, которое могло бы улучшить общее состояние людей, но вводите в одном, в самом важном вопросе жизни людей – в отношении их к земле – самое грубое, нелепое утверждение того, зло чего уже чувствуется всем миром и которое неизбежно должно быть разрушено, – земельная собственность. Мне, стоящему одной ногой в гробу и видящему все те ужасы, которые совершаются теперь в России, так ясно, что достижение той цели умиротворения, к которой вы, вместе с вашими соучастниками, как будто бы стремитесь, возможно только совершенно противоположным путем, чем тот, по которому вы идете: во-первых, прекращением насилий и жестокостей, в особенности казавшейся невозможной в России за десятки лет тому назад смертной казни, и, во-вторых, удовлетворением требований, с одной стороны, всех истинно мыслящих, просвещенных людей, и с другой – огромной массы народа, никогда не признававшей и не признающей право личной земельной собственности.

Письмо это пишу я только вам, и оно останется никому не известным в продолжение, скажем, хоть месяц. С первого же октября, если в вашей деятельности не будет никакого изменения, письмо это будет напечатано».

Это письмо к Столыпину, написанное под впечатлением разговоров с В. В. Тенишевым и В. А. Маклаковым, Толстой не отправил, вспомнив, что и предыдущие его письма к Столыпину никакого результата не дали. В тот же день, 30 августа, Толстой в разговоре заметил, что «ему непонятно, как можно серьезно обращаться к царю, к Столыпину, их слушаться» (дневник Д. П. Маковицкого)**.

ПСС, т. 80, с. 79.

* Маковицкий Д. Яснополянские записки. – Т. 2. – С. 180.
** См. также: Бок М. П. Воспоминания о моем отце П. А. Столыпине. – Нью-Йорк, 1953.